Текст книги "Родной. Чужой. Любимый"

Глава 3

Со мной в Жуке поехал Гришка. А Тёму папа посадил на заднее сиденье своей машины. Мне показалось, они с Сашей хотят о чём-то с ним поговорить.

Родители всегда были деликатны с нами и не ругали прилюдно. Даже если мы того заслуживали. Потом спрошу, за что ему влетело.

Жук ехал ровно, слегка урча мотором. И этот звук создавал впечатление, что мы с братцем сидим внутри настоящего жука, летящего куда-то по своим делам. Точнее по нашим.

Ехать было недалеко. Мы даже не покидали центр города, потому что дом бабушки Тани располагался в курортной зоне, то есть недалеко от моря. Недвижимость здесь за последние годы ещё больше взлетела в цене, даже удивительно, что Татьяна Викторовна позволила дому стоять пустым столько лет.

Чем ближе мы подъезжали, тем больше я нервничала. Пыталась перевести мысли в какое-нибудь позитивное русло, но ничего не получалось.

У меня даже руки вспотели, и я то и дело отпускала руль, чтобы вытереть ладони о подол платья. А в голове шумела начинающаяся мигрень, заглушая звук мотора.

Я была почти уверена, что бабуля припасла для меня какой-нибудь неприятный сюрприз, и заранее напрягалась.

Дом выглядел почти так же, как и раньше. Во времена моего детства, когда ещё была жива мама, и я не подозревала о том, что у меня есть брат.

Тогда я считала этот дом своим. А сейчас ничто внутри даже не дрогнуло. Будто и не со мной это всё было…

Ворота были открыты. Но я не видела в том приветливости. А уж когда они закрылись, пропустив Жука внутрь, и вовсе возникло ощущение захлопнувшейся ловушки.

– Эй, Алин, может, уже пойдём? – Гриша осторожно коснулся моего локтя, и только тогда я поняла, что так и сидела в машине на подъездной дорожке бабушкиного дома, стиснув пальцами руль и невидяще глядя прямо перед собой.

– Да, конечно, идём, – вытащила ключ зажигания, почти с тоской отмечая, как затих мотор.

Может, ещё не поздно передумать и уехать отсюда?

Но я бы не успела. К машине уже спешил папа, за ним следом шли Саша и Тёма. Причём брат не выглядел слишком довольным. Значит, я была права, и ему проводили родительское внушение.

– Мы поставили машину в гараж, – отец кивнул в сторону дома, в нескольких метрах от которого стояло скромное строение из тёмно-жёлтого кирпича. – Может, и ты свою загонишь?

Я покачала головой.

– Пап, мы ж ненадолго. Да и вроде больше никто не приедет… – я оставила вопросительную паузу.

Но папа не знал, кто ещё приглашён. Он только пожал плечами.

– Когда приедет, тогда и отгонишь, – наконец решил он.

И я согласилась, оставив Жука одного на улице. А сама двинулась вслед за своей семьёй в логово Снежной королевы.

Всё будет хорошо!

По крайней мере, я себя на это настраивала.

Нас никто не встречал, но входная дверь была приоткрыта. Папа лишь на мгновение замер, глубоко вдохнул, словно прыгая в воду, а потом решительно толкнул створку.

Мне показалось, Саша сильнее стиснула его пальцы. А до этого я и не замечала, что они держатся за руки.

Может ли быть, что не только для меня пребывание в этом доме может оказаться неприятным? Глупый вопрос. Конечно же, может. Наша бабуля умеет заводить друзей. Разумеется, в кавычках.

Я хмыкнула от этой мысли, но тут же осеклась.

Она стояла посреди гостиной во всём великолепии богатой старости. Её чёрное вечернее платье явно шилось на заказ. Оно скрывало все возрастные недостатки фигуры, создавая впечатление, что надевшей его женщине не больше пятидесяти.

На шее сверкало ожерелье из крупных синих сапфиров, в ушах – серёжки, а на левом запястье красовался такой же браслет.

Да уж, бабушка явно готовилась к тихой семейной встрече. И опять кавычки. Что-то меня сегодня тянет иронизировать. Наверное, от нервов.

Татьяна Викторовна смотрела холодно и строго. Даже, скорее, рассматривала нас. С ног до головы. Но меня её взгляд минул. Пролетел через меня, как сквозь пустое место и переключился сразу на стоявшего рядом Гришку.

Наверху лестницы началось какое-то движение, и я подняла глаза.

Там стояли ещё трое.

Мужчина в чёрном смокинге, наверное, и был тем самым дядей Кириллом.

А ещё две женщины.

Одна примерно Сашиного возраста, а вторая – совсем молоденькая, лет восемнадцати-девятнадцати.

Обе были одеты в чёрные струящиеся платья с блёстками, которые отличались только оттенком, более густым и тёмным у старшей женщины. Эти почти одинаковые платья только подчёркивали их сходство.

И обе были потрясающе красивы. Тёмные, почти чёрные волосы старшей были уложены тугим узлом на затылке, а у младшей спускались ниже плеч крупными красивыми волнами. Узкие лица с пухлыми алыми губами украшали широко распахнутые глаза, невероятного синего цвета.

Это была та красота, в которую вкладываются немалые средства. Но до чего ж они обе были хороши.

Я сразу решила, что это мать и дочь.

Вот только – кто они такие?

Меж тем троица медленно спустилась по лестнице и остановилась рядом с бабушкой. Все четверо смотрели на нас, словно королевская семья на приёме наблюдает за вереницей просителей и бедных родственников.

А я сейчас себя и чувствовала как бедная родственница. Хотя наша семья была весьма обеспеченной. И отец, и Саша хорошо зарабатывали. У нас был отличный дом в Анапе, квартиры в Москве и Питере. А ещё небольшая вилла в Испании. Мы часто путешествовали…

Но сейчас рядом с этими людьми возникало именно это ощущение – как будто мы пришли просить денег в долг.

И чего они так смотрят?

Может, ждут, когда мы начнём кланяться?

Я хмыкнула своей мысли и повернулась к Тёме, по привычке желая с ним поделиться. И вдруг перехватила его взгляд, направленный на девушку…

В нём читалось неприкрытое восхищение.

Я в своём простом платье, которое, по сравнению с её нарядом, казалось вообще простецким, выглядела, наверное, глупой провинциалкой, с чего-то решившейся прийти без приглашения на светский раут.

Вроде Золушки на балу, но без наряда от феи-крёстной и хрустальных туфелек.

То ещё ощущение…

Поймав переглядывания Саши с папой, поняла, что не одна я пребываю в шоке. Никто из нас не планировал попасть на светский приём, поэтому оделись довольно просто.

Папа в брюках и светлой рубашке, Саша в красивом, но не вечернем платье. И Тёма с Гришкой тоже в брюках, но в футболках. У Гришки по центру груди была изображена перевёрнутая шляпа-цилиндр, из которой белые перчатки вытаскивали за уши кролика. А у Тёмки – жираф в очках и с бабочкой, а на ногах – кеды.

Всё же нас приглашали на семейный ужин. Не думала, что являюсь членом королевской семьи.

Я опять взглянула на брата. Но Тёмка по-прежнему не отрывал завороженных глаз от юной красотки.

И я почувствовала досаду. Сейчас, в логове Снежной королевы, когда я и так чувствовала себя донельзя уязвимой и нуждалась в его поддержке, он меня даже не замечал. Он прожигал глазами девушку, по сравнению с которой я смотрелась бледной молью.

И от этого хотелось плакать.

– Здравствуй, мама. Привет, Кирилл, – папа сделал несколько шагов и остановился перед родственниками. Выражение лица у него было несколько растерянным.

Мы все с некоторой заминкой, которая не осталась незамеченной, последовали за ним.

– Добро пожаловать, дорогой, – бабушка улыбнулась светской улыбкой, показав белоснежные, идеально ровные зубы, но не выказав и грамма настоящей приветливости. Потом перевела взгляд за его спину и так же улыбнулась братьям: – Здравствуйте, мальчики.

Саше она просто кивнула, словно отмечая для себя её присутствие, а меня как обычно просто не заметила.

Внутри всколыхнулась застарелая обида. Всё же в глубине души я надеялась, что в этот раз будет иначе.

Как оказалось, зря…

И тут же вспыхнула злость. Я обязательно выскажу старой стерве всё, что думаю об этом её игноре. Я ничем не заслужила подобного отношения.

Уже даже набрала воздуха в лёгкие и сделала шаг, обходя братьев и выдвигаясь вперёд, но не успела. Потому что Татьяна Викторовна как ни в чём ни бывало продолжила:

– Мальчики, познакомьтесь, это ваш дядя Кирилл. Его жена Мониʹк, и её дочь Флораʹнс. Они француженки, но весьма неплохо говорят по-русски.

У Тёмки снова вспыхнули глаза. А я окончательно сникла. Потому сегодня меня снова никто не будет замечать. Как будто Алины Логиновой и вовсе не существует в природе. Разве что тень от неё, которая при свете двух солнц французского происхождения просто-напросто рассеется, сделавшись окончательно невидимой.

Ладно, просто досижу тихонько до конца вечера и поеду домой.

В конце концов, это не причина устраивать скандал.

Тёма первым подошёл к француженкам, поцеловал обеим руки. По очереди, сначала матери, затем дочери. Её пальцы он недопустимо долго задержал в своей ладони.

И почему я вообще об этом думаю? Какая мне разница, на кого запал мой брат? Это всё равно не продлится долго. Ни одна не продержалась больше пары месяцев.

Просто из-за этого я чувствую себя ещё более одинокой.

Папа пожал руку своему брату, затем поздоровался с его женой и падчерицей, представил Сашу и нас.

Меня тоже.

И в этот момент я поняла, что веду себя как обиженный подросток. То, что бабушка отказывается меня замечать, это… проблема бабушки, а не моя.

Я здесь со своей семьёй и ради своих родных. Тех, кто мне по-настоящему дорог. Которым тоже было непросто явиться сюда. Это становилось ясным, стоило только взглянуть, как сильно Саша стискивала руку отца, которую не выпускала ни на секунду.

Она здесь ради него. И я тоже.

А бабуля может идти лесом.

– Пройдёмте в гостиную, туда подадут напитки, – наконец пригласила нас Татьяна Викторовна.

Я глубоко вдохнула, смирила чувство внутреннего протеста и двинулась вслед за остальными.

Сразу за нами в гостиной появились двое слуг. В белых пиджаках и чёрных бабочках. Тёма совсем неприлично присвистнул, увидев, как первый из них вкатывает тележку, уставленную различными бутылками.

Что ж, масштаб этого скромного семейного ужина становился всё более впечатляющим.

Второй слуга спрашивал у каждого из гостей, какой напиток тот предпочитает, и передавал информацию первому. Первый выбирал бутылку, бокал или стакан и наливал.

Я попросила сухого вина, заметив, что Саша заказала этот напиток. К алкоголю я была равнодушна и вообще в нём не разбиралась. А вкусу мачехи доверяла.

Сделала глоток и огляделась по сторонам.

Гостиная поражала воображение.

Похоже, с тех пор, как я здесь не бывала, бабушка наняла дизайнера интерьеров. Потому что дом был абсолютно не похож на то, что я помнила. Теперь гостиная выглядела стильной, красивой и совершенно не жилой.

Как музей.

Музей тщеславия.

По центру, друг напротив друга, стояли два больших светло-серых дивана. Между ними – невысокий овальный столик со столешницей молочного оттенка и красивыми ножками, словно сплетёнными из нескольких длинных прутьев лозы, перевитых в геометрическом рисунке и позолоченных. На диванах в тщательно продуманном живописном беспорядке лежали тёмно-серые и фиолетовые подушки, а рядом расположились насыщенно-фиолетовые кресла.

У стен симметрично стояли изящные столики, а прямо над ними, также симметрично, висели абстрактные картины.

– Тебе нравится? – раздался у меня над ухом звучный женский голос с заметным французским акцентом.

Я резко повернулась от неожиданности, и часть вина пролилась на ковёр с длинным мягким ворсом красивого кремового оттенка.

Мы с женщиной переглянулись.

После чего я заозиралась в поисках чего-нибудь, чем можно вытереть мокрое пятно, пока жидкость окончательно не впиталась в ковёр.

– Не беспокойся, милочка, здесь есть, кому убрать.

От её снисходительного взгляда и такого же тона я покраснела. И правда, провинциалка на фоне истинно аристократического поведения этой женщины.

Как там её?

Моник, кажется?

– Здесь очень красиво, – вернулась я к предыдущей теме, сочтя её более безопасной для моей гордости.

– Моя работа, – улыбнулась Моник и пояснила: – Я дизайнер интерьеров. В Париже у меня своя фирма. Весьма востребованная… А ты?.. Чем ты занимаешься?

– Я ветеринар, – произнесла с гордостью. Пусть я ещё и не работала по специальности, только проходила практику. Но уверена, что стану хорошим доктором для животных.

Впрочем, Моник не разделяла моих надежд, потому что её лицо скривилось. Пусть всего лишь на долю мгновения, но этого было достаточно, чтобы сформировать моё окончательное мнение об этой женщине.

Такая же пустая и тщеславная задавака, как и моя бабушка.

К счастью, появился ещё один слуга в белом пиджаке и сообщил, что ужин готов.

Столовая тоже стала похожа на музей. Но еда была вполне настоящая. С красивой, слегка вычурной сервировкой. И слугами, которых оказалось четверо, и которые сновали вокруг стола, меняя блюда и подливая напитки.

Перемен было четыре, не считая закусок.

А вот разговор не клеился.

Точнее вёлся в основном французскими гостьями на интересующие их темы, Тёма выражал живой интерес и даже задавал наводящие вопросы, иногда свои реплики вставлял Кирилл и Татьяна Викторовна. Остальные просто ели. Молча, иногда издавая неопределённые междометия, когда отмалчиваться становилось уже слишком не вежливым.

Над столом висело напряжение.

Я никак не могла отдать должное осетрине или «мраморной» говядине, потому что просто не чувствовала вкуса. Всё было похоже на вату, которую приходилось брать правильной вилкой, отрезать правильным ножом и аккуратно пережёвывать каждый кусочек.

Я понимала, что ужин – это не всё. Бабушка приготовила нам ещё что-то. Какой-то уж слишком сосредоточенной она выглядела, как будто готовилась к выступлению на бис.

И всё же, когда ужин завершился, я почувствовала облегчение. Нервное напряжение стало столь ощутимым, что меня мутило от одного вида еды, не говоря уж о запахах.

Поскорей бы эта пытка завершилась, бабуля сообщила, что собиралась, и мы смогли бы вернуться домой и забыть эту радостную семейную встречу, как кошмарный сон.

Татьяна Викторовна поднялась из-за стола первой и сообщила, что ужин закончен, и она просит всех вернуться в гостиную. У неё есть сообщение, и она хочет кое-чем с нами поделиться.

Я оглядела своих родных. Папа с Сашей при этих словах как обычно переглянулись, привычно обмениваясь мыслями. Гришка с живым интересом рассматривал интерьер и казался погружённым в какие-то собственные расчёты. А Тёмка что-то шептал на ухо Флоранс, отчего та глупо хихикала.

И мне стало неприятно от её реакции.

Глупая кукла.

И что он в ней нашёл?

В гостиной для бабушки уже поставили кресло, а нам предложили рассесться на диванах. Смотреть на Татьяну Викторовну вполоборота было не слишком удобно, но, похоже, наше удобство волновало её в последнюю очередь.

– Дорогие мои сыновья и… внуки… – она выделила это слово интонацией так, чтобы сразу стало понятно – внучку она в виду не имеет.

Я сжала кулаки, напоминая себе, что это уже совсем скоро закончится, и всё будет как прежде. Я вернусь домой и забуду о любимой бабушке ещё на несколько лет.

– Я умираю… – вдруг продолжила она, после чего сделала паузу.

Такую долгую, хорошую, прямо-таки театральную паузу.

«В зале» начались перешептывания и обмены удивлёнными взглядами. Одна я смотрела прямо на Татьяну Викторовну, не понимая, зачем нужно было обставлять это сообщение подобно помпой. Не то что бы мне не было её жаль…

Да и как умирает…

Вот же она сидит напротив меня вполне себе цветущая, дорого одетая, с отличным макияжем… Я попыталась абстрагироваться от него и смотреть внимательнее, чтобы подметить заострившиеся черты лица, тонкие морщинистые руки с выдающимися синими венами на бледной коже, тусклые волосы, которые обработали специальным составом и искусно уложили, отчего те теперь отлично выглядят. Но только на первый взгляд.

Значит, бабушка больна?

Мне стало стыдно. Я успела надумать о ней столько гадостей. А теперь она умирает… Надо попробовать поговорить с ней, помириться. Всё же мы родные друг другу. Пусть у неё и сложный характер.

– У меня обнаружили опухоль… Поэтому я собрала вас здесь, – Татьяна Викторовна продолжила говорить, и все шепотки разом смолкли. – Через несколько дней я улетаю в Германию на операцию и хочу подготовиться к любому развитию событий.

Ну операция в хорошей клинике – это же обнадёживает? Может, она и не умрёт. Может, всё образуется. Многие больные раком сумели одолеть недуг и живут полноценной жизнью. Ну или почти полноценной.

– Доктор даёт мне не более четырнадцати процентов благоприятного исхода… – опровергла она мои надежды. – Я уже подготовила завещание. Всё решено. И сейчас я оглашу вам свою волю…

– Мама, – перебил её мой отец, поднявшись с дивана, его голос звучал взволнованно, – почему ты раньше молчала? Когда обнаружили опухоль? Почему только сейчас собралась делать операцию? Может, посоветоваться с другими специалистами?

– Дорогой, – Татьяна Викторовна улыбнулась, снисходительно так, словно неразумному малышу, – я не хотела тебя волновать. Поверь, меня обследовали разные специалисты, а оперировать будет самый лучший хирург…

Под её взглядом отец опустился обратно на диван, было видно, что он ошарашен.

– Итак… – Татьяна Викторовна вытянула руку в сторону, и подошедший слуга вложил в неё папку. После чего бабушка продемонстрировала её нам: – Здесь документы, подтверждающие собственность. Всё заверено у нотариуса и имеет законную силу. Тебе, Ярослав, я оставляю этот дом. Тебе, Кирилл, достанутся квартиры в Москве и в Лондоне. Мальчики, вам я завещаю по сто тысяч долларов. Вы сами себе купите, что захотите. Ещё у меня есть акции, ценные бумаги и так… всякие мелочи. После моей смерти вы четверо получите по двадцать пять процентов от всего остального…

Она снова сделала паузу, словно задумавшись.

К этому моменту я уже не просто негодовала, я кипела от злости. Мне не нужно было её имущество, но то, как она обошлась сейчас со мной, можно было назвать только плевком… И я не выдержала…

Нет, я не собиралась устраивать скандал. Но обнаружила себя уже стоявшей на ногах и грозно глядевшей на эту старую дрянь, устроившую мне прилюдную показательную порку.

– А как же я?.. – прозвучало растерянно и жалко. – Твоя внучка…

– У меня нет внучки, – отрезала она, её глаза довольно сощурились, как будто Татьяна Викторовна ждала моего протеста и была бы разочарована, если бы я промолчала.

– Нет, есть!..

Но она не дала мне продолжить.

– Ты не моя внучка и не дочь Ярослава. Ты нам никто. Приблудыш, которого твоя мать нагуляла неизвестно от кого…

– Мама, прекрати! – отец перебил её, но было уже поздно.

Я поймала его взгляд. В нём было чувство вины, жалость… и ничего, что опровергало бы слова этой женщины, которую я столько лет считала своей бабушкой.

Я почувствовала, как подкашиваются мои ноги, и опустилась на диван. Обвела всех ошалелым взглядом. Тёма и Гришка смотрели так же потрясённо.

А вот родители…

И папа, и Саша всё знали.

Как же так?

Я больше не выдержала нахлынувшего на меня шквала эмоций, вскочила и бросилась наутёк.

Глава 4

Я выбежала на улицу. Мне не хватало воздуха. Казалось, что-то глубоко внутри меня мешало ему проходить и не пускало в лёгкие. Я наклонилась, опустив голову между колен, и стояла так несколько мгновений, глубоко дыша, почти насильно проталкивая кислород в лёгкие, заставляя его наполнять кровь.

Я не позволю этой старой карге убить меня.

– Алина! – Тёмка замер в проёме дверей, оглядывая территорию, и спустя секунду зацепился за мою сложенную пополам фигуру.

Мне не хотелось с ним разговаривать. Ни с кем не хотелось. Не сейчас Мне просто необходимо побыть одной. Хотя бы немного. Пока я не осмыслю полученную информацию и не придумаю, что с ней делать.

Как жить дальше с этим знанием…

Поэтому я развернулась и помчалась прочь.

Жук стоял посреди двора. Как хорошо, что я не загнала его в гараж. Ключ зажигания темнел в замке. Всё, что мне было нужно, это успеть нырнуть в салон, завести машину и забаррикадироваться, пока Тёма меня не догнал.

Я успела.

Он стоял рядом с Жуком и стучал в водительское окно. Но я заставила себя не смотреть на брата. Точнее совсем не брата. Постороннего человека, который мне теперь кто?

Правильно – никто.

А значит, мне стоит держаться от него подальше. Как можно дальше.

Сдавая назад, к воротам, я всё же не удержалась и взглянула на Тёмку. Он шагал рядом с машиной и отчаянно цеплялся пальцами за стекло. Как будто, стоило ему отпустить, и я исчезну навсегда. Будто для него это имело жизненно важное значение.

– Алинка, открой, – говорил он, – это всё ерунда. Вместе мы всё решим.

Но я заставляла себя не смотреть на него и не слушать.

Поняла, что не вижу ничего впереди. И когда успел начаться дождь? Я включила дворники и только тогда обнаружила, что это не дождь.

Это я плачу.

Вытерла рукой слёзы и, больше не слушая бывшего брата и самого близкого мне человека, вывела машину из ворот.

Больше он за мной не шёл.

Всё правильно – мы теперь чужие люди.

Я вдавила педаль газа и помчалась по улице. Прочь из города. Прочь от своей прошлой жизни.

Не знаю, сколько я так гнала по шоссе, лавируя между машинами, и только чудом несколько раз избежав столкновения. Но, когда увидела, как встречный автомобиль вильнул из-за меня, и его повело на обочину, очнулась.

Не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал.

Сбросила газ и съехала к лесополосе, чуть постояла, убедившись, что та машина благополучно выровнялась и двинулась дальше, а после поехала вперёд, постепенно оказавшись между полем и лесом.

И самое главное – в полнейшем одиночестве.

Тогда я наконец выбралась из Жука, не боясь, что меня кто-то увидит, упала на землю и завыла от отчаяния, оплакивая самую страшную потерю в своей жизни. Ведь у меня теперь не было семьи. Я осталась совершенно одна, никому не нужная в этом диком, жестоком мире.

И что мне теперь делать?

Над ухом раздалось чьё-то учащённое дыхание, а щеки коснулось нечто мокрое и тёплое. Я подняла голову. На меня, высунув розовый язык, смотрел пёс, повиливая обрубком хвоста.

Я шмыгнула носом, вытерла слёзы и протянула руку, чтобы убедиться, что собака мне не привиделась, уж слишком неожиданной оказалась эта встреча.

У него оказалась гладкая атласная шкура тёмно-коричневого, почти чёрного цвета. Я погладила её, вдыхая запах собаки, и убеждаясь, что она мне не привиделась.

Точнее он. Это был кобель.

– Ты как здесь оказался, мальчик?

Пёс никак не отреагировал на вопрос. Молча уселся рядом, чего-то ожидая.

И я только теперь поняла, что лежу в пыли в мятом платье, с опухшим от слёз лицом. И видок у меня наверняка ещё тот. Хорошо, что собаки равнодушны к внешнему виду.

– Джек, ко мне! – раздался невдалеке громкий мужской голос.

А вот это уже хуже.

Как-то с хозяином я не рассчитывала встречаться. Джек убежал на зов, снова оставив меня одну.

Может, он меня не выдаст? И его хозяин пройдёт мимо.

Но моим надеждам сегодня не суждено было сбываться.

– Вам нужна помощь? – спросил меня тот же голос.

Я коротко взглянула на него, быстро фиксируя внешность человека, отмечая высокий рост, ёжик светло-русых волос, прямой нос, резко очерченные губы и глаза… Того удивительного льдистого цвета, что я видела только на фотографиях тётушки Милли, которые она привезла из очередной своей безумной экспедиции в Арктику. Такого цвета на тех снимках была вода в озёрах, образовавшихся внутри айсбергов.

Сверкающий голубой, так бы я это назвала.

Я поднялась на ноги, стараясь больше не смотреть на незнакомца. Пусть и было неблагоразумным поворачиваться спиной к первому встреченному в лесу человеку. Но всё же нечто глубинное, исконно женское, не позволяло мне демонстрировать незнакомому мужчине опухшее и запылённое лицо.

Но он сам обошёл меня и заглянул в глаза.

– Что у вас случилось? – его неожиданно сильные руки придержали меня за плечи, не давая снова отвернуться. Но я даже не испугалась. Наверное, то отчаяние, что поселилось внутри с недавних пор, выжгло из меня все остальные страхи и чувства.

– Всё в порядке, – ответила я, шмыгая носом.

– Оно и видно, – мужчина рассмеялся, но совсем не обидно. Так, что даже захотелось улыбнуться в ответ.

И уголки моих губ уже почти дрогнули в улыбке, но в этот момент я заметила, что на плече у мужчины – ружьё, а в кармане серой, военного образца куртки при каждом движении чуть позвякивают патроны.

Охотник или маньяк?

– Вы охотник? – спросила я о первой догадке. Спрашивать о второй было как-то неловко.

– Охотник, – подтвердил он, перед этим оглянувшись на ружьё. Словно и сам в том был не до конца уверен. – Правда, вы у нас с Джеком первая и единственная добыча.

А вот улыбаться он умел. Чуточка смущения в одном уголке губ, чуточка растерянности – в другом, и ко всему этому – бездна обаяния.

Не сдержавшись, я тоже улыбнулась в ответ.

– Так что с вами случилось? – продолжил он допрос.

И я замялась…

С одной стороны, говорят, что нет лучше слушателей, чем те, кого мы больше никогда не увидим, а с другой – вывернуть душу наизнанку перед первым встречным я всё же была неспособна.

А потому ответила нечто среднее:

– Поссорилась с родными…

– Ну, девушка, это не причина, чтобы рыдать одной в лесу, – в голосе незнакомца не слышалось осуждения, но было понятно, что моего поведения он не одобряет.

– Я не одна, я с Жуком, – махнула рукой на машину.

Взгляд незнакомца проследил за моим жестом и вернулся обратно к моему лицу. Выражение глаз у охотника было непонимающим.

– Я на машине, – пояснила ему и снова улыбнулась.

– Тогда вам следует поехать домой и помириться с семьёй, – ответил он серьёзно, не поддаваясь на мой легкомысленный тон.

– Пожалуй, я именно так и поступлю, – согласилась с всё той же, словно приклеившейся к губам улыбкой. Теперь этот тип начинал меня пугать. Нужно и правда уезжать отсюда.

– До свидания, – он коротко кивнул мне и громко свистнул: – Джек, ко мне!

Из кустов выбежал пёс и остановился рядом с хозяином, ткнувшись носом ему в ладонь.

– До свидания… – ответила я, глядя, как они оба исчезают в кустах. И тут же вздохнула с облегчением. Всё-таки этот охотник очень странный. То улыбается, почти флиртует, то вдруг прожигает дыру взглядом. Брр…

Но эта странная встреча привела меня в чувство.

Надо ехать домой…

Возвращаться не хотелось, потому что дома меня ждёт долгий разговор. Сегодня я наконец услышу подробности своего рождения и те семейные тайны, которые прежде от меня тщательно скрывались.

Я тяжело вздохнула, но заставила себя смириться с неизбежным.

Конечно, мне не хотелось трогать болезненные темы и ворошить прошлое, но, боюсь, теперь от этого никуда не деться. Бабуля постаралась усложнить мою жизнь.

А я вот слышала, что перед смертью принято всех прощать. Усмехнулась дурацкой шутке и побрела обратно к Жуку.

– Как хорошо, что ты у меня есть, дружок, – провела пальцами по рулю, лаская его словно живое существо.

Повернула ключ, переключила режим, машина медленно двинулась задом обратно к трассе.

Теперь я слышала, как о днище шуршат длинные травинки, а ветки кустов царапают дверцы, словно пытаются ухватиться и задержать, как жужжат снаружи мухи, а слепни бьются о стекло, просясь внутрь. Надо же, а по дороге сюда всего этого не замечала. Пронеслась как бешеная, ничего не видя кругом.

Теперь же я разглядела и зелёные, чуть припылённые по краю просеки листья высоких акаций с левой стороны, и золотистые колосья пшеницы с правой.

Интересно, где я?

Ведь заехала в настоящую глушь. Хорошо, что на машине, а так бы пришлось по мху на деревьях определять стороны света или по солнцу ориентироваться.

Я взглянула на солнце и поняла, что совершенно не представляю, как по нему ориентироваться. Вроде встаёт оно на востоке, а заходит на западе.

Ну и как эта информация могла бы мне помочь?

Я засмеялась. Резко, истерически, выплёскивая накопившиеся эмоции и страх.

Мне нужно домой…

В этот момент машина резко задёргалась, издавая какой-то кашляющий звук. Я испугалась и убрала ногу с педали газа. Машина перестала кашлять, и я снова надавила на педаль.

Вот только мотор молчал.

Я повернула ключ зажигания. Стартер усиленно закряхтел и тут же смолк. Я попробовала снова. И снова. И снова. И снова…

Пока звуки окончательно не затихли.

И тогда меня захлестнула самая настоящая паника. Я нахожусь неизвестно где, совершенно одна, в сломанной машине.

И вокруг ни единой живой души, кроме маньяка-охотника и его собаки.

Зазвонил телефон. На экране высветилось знакомое имя и фотка Тёмы.

Я сняла его, когда он приезжал ко мне в Питер на выходные. Мы дурачились, примеряя картонные короны из «Бургер кинга». И я его сфотографировала.

Ответила, когда мелодия проиграла почти до середины. Наконец решилась и с глубоким вдохом пробормотала в трубку тихое и жалобное:

– Тём…

– Алинка, не дури. Давай быстро домой!

– Я не могу, – и снова разревелась. Теперь уже от облегчения, потому что Тёма мне поможет.

Он всегда меня выручал из, казалось бы, совершенно неразрешимых ситуаций. Как например, в Париже, когда мальчишки смеялись надо мной, а Тёмка с ними подрался. Или когда я уронила Сашину камеру и очень боялась, что мне влетит. Брат взял всю вину на себя. И хотя Саша почти не ругалась, только расстроилась, я всё равно воспринимала Тёмку своим спасителем.

– Почему не можешь? – тон у него был донельзя деловой и собранный.

– Машина не заводится, – а вот я шмыгала носом и никак не могла остановиться.

– Как не заводится? Она же новая! – кажется, Тёмка начинал раздражаться из-за моих непонятных ответов.

– Я не знаю… – слёзы снова потекли из глаз.

– Ладно-ладно, – он тут же пошёл на попятный. – Сейчас разберёмся. Попробуй повернуть ключ…

– Я пробовала… не получается… – прозвучало жалко и глупо, как у маленькой девочки.

– Звук какой, когда ключ поворачиваешь?

– Никакого…

– Совсем-совсем?

– Совсем…

– А как долго ты поворачивала?

– Не знаю… долго…

– А какой звук было до того, как совсем никакого не стало? – Тёма говорил медленно и спокойно, чётко проговаривая каждое слово. Для его нетерпеливой натуры это было немалым подвигом, но он понимал, что я напугана, и говорил со мной, как я сама бы стала разговаривать с раненым животным, которое в первую очередь нужно успокоить и отвлечь.

Я задумалась. И правда, а какой был звук?

– Знаешь, такое жужжание натужное, как будто муха кряхтела…

– Значит, аккумулятор сдох… – подвёл неутешительный итог Тёмка.

– Но почему? – я не могла понять. – Жук ведь совсем новый…

– Не знаю, на месте разберёмся. Где ты находишься?

И тут мне пришлось признаваться:

– Не имею ни малейшего понятия.