Текст книги "Небесная собака. Спасение души несчастного. Том 2"

Такую истязающую душу правду никто не готов принять: смерть близкого от руки товарища… Го Бохай сполз с кровати и направился к низкому столику с лекарствами.

Цепляя и роняя все на своем пути, мужчина двигался так, словно его ноги все еще были по колено в вязкой трясине. И, только приблизившись к блюдцу, разящему едкими травами, он сдался и обмяк. Упало и блюдце с пилюлями, которые раскатились по полу у рук Го Бохая. Ненависть к самому себе за безучастность во сне настигла его, подобно буре, что преследует безвинные корабли: он вцепился ногтями в пол и больше не мог себя сдерживать:

– А-а-а-а!

Го Бохай тщетно терзался вопросом, что же сейчас доводило его до отчаяния: смерть Мокуана или поступок Лян Фа. А ведь в прошлом он вымаливал прощения у Го Бая. В реальности смерть демона Душ произошла не на глазах бога дождей и гроз: тот как раз предстал перед Верховным судом, и известие дошло до него случайно.

Под влиянием печати Забвения и не пережитых обид, которые он очень долго скрывал от самого себя, его посетило единственное желание – кануть в небытие… Что еще может заглушить подобную боль?

Вдруг двери покоев резко отворились. Го Бохай даже не дрогнул. В комнату вбежала Минь-Минь. Перепуганная служанка подхватила мужчину и попыталась разузнать, что произошло, а он неистово закричал:

– Почему?! Почему Мокуан?..

Глава 40. Часть 1. Долгие разговоры о важном, или Сколько скелетов у нас в шкафу запрятано друг от друга?

Наутро, покинув покои, Го Бохай не обнаружил никого в округе: оказалось, проснулся он довольно рано, настолько, что еще ни одна птица не решалась петь. По-видимому, и Минь-Минь сейчас отдыхала. Потому, приведя себя в порядок, Го Бохай отправился на прогулку.

Лишь пройдя маленький мостик с озерцом и величавый сад госпожи, наставник обратил внимание на приоткрытые двери зала знаний. Маловероятно, думал он, что в такое время там находится У Чан, ведь вчера наследник до глубокой ночи развлекал своим обществом созванных гостей. Однако, заглянув внутрь, наставник удивился. Сидевший спиной ко входу усердно что-то писал, вычеркивал и бормотал себе под нос. Казалось, ученик был сосредоточен и его ничем было не отвлечь, как вдруг он, не оборачиваясь, позвал:

– Учитель!

Го Бохай улыбнулся:

– А тебя не проведешь, спиной все чувствуешь. – Он подошел к столику. – Чем ученик занят? Обычно он просыпается позже всех в поместье, если не в городе.

Немного помявшись, У Чан неуверенно пододвинул учителю исписанный иероглифами лист. Каллиграфия наследника клана была на том же уровне, что и у хорошего чиновника: ключи иероглифов уставного письма[21]21
  Кайшу, в дословном переводе «уставное/образцовое письмо», – исторический стиль китайской каллиграфии. Основные характеристики – строгий порядок черт, отчетливость в прописывании каждого элемента иероглифа, пластичность черт за счет толщины линий и скорости написания.


[Закрыть] были выведены им по всем правилам, без единой помарки или ошибки. Правда, работе недоставало аккуратности: строка тут, строка там, а в середине листа – большие капли туши.

Увидев написанное, Го Бохай покачал головой. Эта картина натолкнула его на мысль о сложности и непредсказуемости характера наследника. Все, что бы ни попросил учитель, У Чан выполнял идеально, с поистине чиновничьей въедливостью. Но если наследнику нужно было сделать что-то, не связанное с Го Бохаем, он тотчас превращался в ленивого неумеху.

– С момента, как я покинул столицу Лунъюань, – с волнением заговорил У Чан, – я начал изучать распространенный на Востоке стиль семислоговой поэзии ши[22]22
  Форма классической китайской поэзии. Ши состоит не только из строк в семь иероглифов (слогов), но и в четыре, пять, шесть.


[Закрыть]. Господин Мэн довольно силен в ней, а вот я мало что понимаю. Пятисловные четверостишия мне легче даются. И когда мы виделись в последний раз, он попросил меня написать хоть что-то для будущих обсуждений, однако за всю ночь я так ничего и не смог сделать. Видимо, это не мое…

Усевшись напротив, Го Бохай спросил:

– За всю ночь ты и глаз не сомкнул?

Ученик опустил взгляд и, помедлив, ответил:

– Я и не пробовал, даже не хотел.

Го Бохай прищурился, всматриваясь в сребровласую макушку наследника, и ничего не ответил. Тишину нарушал лишь звук, с которым кисть из беличьей шерсти бесцельно елозила по бумаге, рисуя незамысловатые каракули.

Ночь Го Бохая тоже была непростой. На мгновение он со смущением вспомнил бурю эмоций, что охватила его прямо на глазах Минь-Минь. Чего теперь бояться больше: жутких снов из-за разрушенной печати Забвения или моментов, когда последствия этих самых снов в виде сильных чувств окажутся выставлены напоказ?

Го Бохай заправил за ухо прядь волос, подвернул длинный рукав цвета рассветного неба и вздохнул:

– Я знаю строчку из одного: «Год окрасил в зеленый ветер, пришедший с востока. Весною путник тоскует сильней на чужбине далекой»[23]23
  Выражение «ветер с востока» означает начало весны. Другое выражение – «весною путник тоскует» – означает тоску по дорогому человеку. Оригинальный стих «Ива» в переводе Т. Романовой принадлежит поэтессе Ли Е.


[Закрыть].

У Чан усердно принялся выводить каждый ключ иероглифа, однако на «весною путник тоскует» вдруг остановился.

– Учитель, выходит… Это же одна из интерпретаций истории о судьбоносной встрече двух душ у персикового дерева?

Именно той истории, которая когда-то полюбилась пятилетнему мальчишке.

Го Бохай молча кивнул и закрыл глаза, погрузившись в свои мысли. Они с У Чаном часто сидели так: воспитанник выполнял задания, наставник бродил в закоулках своего сознания, изредка размыкая веки, чтобы посмотреть, чем занят ученик, и ободряюще улыбнуться ему. Наследник провел час – не меньше – в размышлениях над двумя записанными строками. Уже послышались звуки пробудившегося двора, а У Чан все не мог продолжить стих.

В двери зала знаний постучали, нарушив хрупкую идиллию, и вошли. Необычайно улыбчивый слуга сообщил:

– На гору Хэншань поднялся гонец, он желает передать новость лично вам, господин Го. – Произнося это, слуга выглядел настолько счастливым, что казалось, известие, принесенное гонцом, касалось его бренной жизни. Не успел Го Бохай уточнить, откуда прибыл посыльный, как услышал: – Новость из самой обители Опустивших головы долины Шутянь[24]24
  Шутянь [舒靝] – «спокойное небо».


[Закрыть]!

Наставника словно ураганом подхватило, он помчался прямо к выходу. Ученик поспешил было за ним, но его остановили:

– Я скоро вернусь.

В сопровождении слуги Го Бохай чуть ли не бегом достиг приемного зала и там столкнулся с двумя достопочтенными – главой и госпожой У. Первый молча восседал на своем месте, а вторая ходила кругами вокруг молодого гонца. Оно и ясно: приехавший передать известие из монастыря, куда должен направиться каждый избранный для становления богом, совсем не походил на того, кому можно доверить важное дело. Он был юн для далеких путешествий – лет четырнадцати, не больше.

С одетого в белые, как у монахов, ученические одеяния пот стекал ручьем.

– Ты точно из долины Шутянь? Именно той, что далеко на Юге? Знаешь, что с тобой будет, если ты что-то напутал? Не похож ты на южанина: кожа слишком светлая и ростом – каланча!

– И-извините, госпожа, Линь Цин правда не похож на южанина, – отчеканил юноша. – Госпожа просто не знает, что старший господин Линь родом с Запада! Линь Цин весь в отца! Цветом глаз, носом… Вот, даже родинка на руке, как у него!

Женщина шлепнула его по руке. Она не унималась:

– Уроженцам Запада также не свойственен такой рост! Кто тебя направил к нам? Назови имена всех, кто думает, что это смешно – подшучивать над домом У!

В этот момент в диалог встрял Го Бохай. Обратив внимание на узоры на подоле гонца, напоминавшие горные массивы в тумане, он произнес:

– Он действительно из обители Опустивших головы.

Отойдя на пару шагов, госпожа У пробурчала:

– Если это так, чего стоишь? Быстрее прочти!

В послании ничего особенного не было, лишь приветственная речь и просьба некоего владыки Туманного хребта: молодой господин У должен прибыть до начала Праздника драконьих лодок. Ни имени отправителя, ни имени адресата. Госпожа заглянула в письмо и, увидев на лице наставника смятение, выпалила:

– Умом тронулись? Как это так… до Праздника драконьих лодок всего двадцать с небольшим дней! А до границы Севера и Юга – месяц пути, может, чуть меньше, если выбрать самую короткую дорогу!

Юноша, назвавший себя Линь Цином, дополнил содержание письма:

– Владыка попросил, чтобы вы отнеслись к его словам с большой серьезностью. В Праздник драконьих лодок долину Шутянь затягивает густой туман, по пути люди нередко теряются и пропадают без вести, отправиться на их поиски выйдет, лишь когда ясность небес снизойдет до земли. Не стоит недооценивать сказанное, густой туман – любимое время нечестивцев.

На этот счет Го Бохай знал еще кое-что: время, когда долину покрывало молочно-нефритовым туманом, было не просто так любимым для всякой нечисти. Каждый раз с появлением густой дымки расположенный на территории Шутянь барьер, ведущий в загробный мир и мир демонов, ослабевает. Мелкие демоны, словно злой рой шершней из потревоженного гнезда, отправляются на поиски разрастающейся бреши. В Праздник драконьих лодок особенность долины играет им на руку.

– Это точно злая шутка какая-то! – махнула рукавом госпожа У. – Это все не просто так, верно? Тебя умышленно прислали столь поздно, чтобы избранные господа с Юга-Запада первыми прибыли на территорию… как его там?

– Т-туманного хребта? – помог Линь Цин.

– Да! Как нам достичь обители Опустивших головы к указанной дате, когда это просто физически невозможно?!

Раздосадованная пониманием, что никакого, даже магического способа успеть нет, она схватилась за голову. Выглядела госпожа скверно, будто бы сейчас набросится и вцепится в гонца, из-за чего юноша отступил поближе к выходу. Глава У обратился к ней:

– Жена, успокойся. – Тембр голоса мужчины напоминал самые низкие ноты гуциня. Стоило ему заговорить, и завороженные люди умолкали, прислушиваясь. – У Севера с Юго-Западом нет конкуренции, да и с Востоком тоже. Нам уже хватило беспорядков на границах из-за этого ошибочного суждения во время церемонии Посвящения. Не поддавайся скверным мыслям. Если кто и прибудет в обитель раньше У Тяньбао, то в этом не будет ничего страшного. Однако добраться к назначенной дате и правда невозможно.

Все погрузились в раздумья. Го Бохай убрал письмо и обратился к Линь Цину:

– Значит, прибудем позже.

Гонец никак не изменился в лице. Ничего не сказав, словно такого ответа он и ожидал, Линь Цин отдал поклон и без лишних вопросов удалился. А вот госпожа не знала, что и думать:

– Но… Н-но как…

– Уважаемые, в письме и речи не шло о том, что мы не можем прибыть в другой день.

* * *

Разговор не занял много времени. Не прошло и получаса, как Го Бохай уже возвращался в зал знаний. Приблизившись, он вдруг услышал, что У Чан с кем-то спорит. Его громкий злой голос звучал отчетливо даже через закрытую дверь:

– Ты меня отвлекаешь! Как назойливая муха, жужжишь всю ночь над ухом… Уйди!

Го Бохай, поразмыслив, решил, что собеседником воспитанника мог быть Бань Лоу – единственный, с кем У Чан мог скандалить сутки напролет по любому вопросу. К тому же на гору Хэншань юного господина Бань могло привести неожиданное известие от того же гонца. Тем не менее, зайдя, наставник не обнаружил никого, кроме ученика, который резко замолк.

У Чан сидел спиной к вошедшему, но неожиданно и так знакомо для Го Бохая позвал:

– Учитель!

Словно его кто-то предупредил! Го Бохай сел рядом и уже намеревался спросить, с кем тот так жарко спорил, как опережающий вопрос наследника сбил его с толку:

– Что-то не так с известием из долины Шутянь?

У Чан выглядел взволнованным, и его переживания могли бы показаться вполне естественными, если бы не тот факт, что еще до отъезда Го Бохай посвящал воспитанника в истинное предназначение обители – монастыря Опустивших головы на Туманном хребте в долине Шутянь, а избранные господа в своем долгом путешествии постоянно обсуждали, как будут жить и что будут делать там.

В обители Опустивших головы круглый год с раннего утра и до поздней ночи непосильными трудами оттачивается мастерство воспитанников самого владыки Туманного хребта. Жизнь каждого далеко не легкая. Слухи об их способах совершенствования ходили довольно пугающие: подъем на рассвете для тренировки ясности ума; медитация под падающими водами горных ручьев и купание в обжигающе горячих источниках для закаливания воли; наказание в виде дословного пересказа «Книги пути и достоинства»[25]25
  «Дао дэ цзин» – основополагающий источник учения Дао.


[Закрыть] во время битья палками для укрепления нравственности – все это лишь малая доля того, что приходится переживать послушникам монастыря. Те, кто даже не осмеливается посмотреть в сторону Туманного хребта, любят говорить: «Воспитанники там мрут, как мухи по осени».

И все же истинное предназначение обители иное. Первые смертные, вознесшиеся по воле Небес, проживали именно в долине Шутянь, а те, кто их знал, запечатлели этот момент в записях и стали называться старейшинами-летописцами. Та самая четверка, что долго путешествовала с избранными. По легенде, и сам владыка Туманного хребта носит титул небесного чиновника. Когда же монастырь отстроили, он стал сердцем духовной энергии в Поднебесной и пристанищем для будущих богов.

Откликнуться на приглашение владыки Туманного хребта – обязанность каждого избранного, кто не сошел с пути вознесения.

Го Бохай посвятил воспитанника в планы, касающиеся предстоящего отъезда. Когда закончил, У Чан подал ему исписанный лист бумаги и растянулся на полу со словами: «Значит, опять в путь».

Наставник опустил глаза на написанное:

 
Год окрасил в зеленый ветер, пришедший с востока,
Весною путник тоскует сильней на чужбине далекой.
Тут рядом на тысячи ли[26]26
  Ли – единица измерения, равная 500 м.


[Закрыть] по названию Сян[27]27
  Имя собственное – Сян [湘]. Река на китайском – Цзян [江]. Так как У Чан не помнил правильного написания имени демона Тьмы, он использовал созвучное название реки на юго-востоке Китая – Сянцзян. Очередная игра слов в поэзии.


[Закрыть] пролегает река.
Положу я в нее письмо для тебя.
 

Го Бохай прочитал про себя и, не зная, правильно ли он понял одну из строк, обратился к воспитаннику:

– Вы знакомы?

У Чан бросил быстрый взгляд в угол потолка.

– Ни много ни мало более полугода.

Тем временем в самой темной части зала знаний что-то зашуршало, будто бы мышь завозилась. Го Бохай медленно положил лист на стол. Появившаяся на его лице незнакомая У Чану холодная улыбка смутила наследника, и тот подскочил, покрытый мурашками.

Следом же наставник поднялся и в сторону, откуда исходил шорох, замахнулся рукой, как если бы в ней было что-то наподобие кнута. Вот только он ничего не держал. Выглядело это довольно странно, но все же из потолочного угла внезапно бухнулась на пол обмотанная веревками туша! Черный «мешок» длиной почти что под шесть чи[28]28
  Чи – мера длины, равная 32 см.


[Закрыть] заворочался, как земляной червь, однако освободиться у него не получалось. Вдобавок сверху его придавливал сапог.

– Пустить бы тебя собакам на корм, да только ты же ничего не почувствуешь! – Го Бохай беспощадно пнул тело.

– Ну-ну, попрошу! Может, и не почувствую, вот только моих одеяний тебе не жалко? Между прочим, бесценный шелк!

Го Бохай пнул еще сильнее и недовольно пробурчал:

– Думаешь, нашел мое слабое место? Думаешь, сможешь разжалобить меня упоминанием ценности ткани? – И все же, несмотря на свои гневные речи, наставник бросил изучающий взгляд на одеяния демона: не испортился ли шелк?

У Чан сначала наблюдал с интересом, а после не удержался и подошел:

– Легко ты попался… И даже вырваться не можешь?

Тут-то демон и показал свое лицо. Он медленно поднял голову с растрепанными длинными волосами и, недовольно вздохнув, смахнул прядь с глаз. Посмотрел на хмурого Го Бохая, затем перевел взгляд на усмехающегося наследника и, не сдержавшись, ругнулся:

– Сопляк, у нас с тобой была договоренность! Значит, так ты дела ведешь, ха!

Го Бохай не понаслышке знал, насколько лукавым может быть «мешок» в его ногах, потому его словам не сильно верил. Однако это «ха» прозвучало довольно правдоподобно, будто бы воспитанник и Сянцзян и правда о чем-то там договорились. У Чан поймал взор наставника на себе и воскликнул:

– Учитель, он же брехун, каких свет не видывал! Ваше недоверие оскорбляет, ведь я честно не имею с ним никакого дела!

Сянцзян продолжил:

– Может, и брехун. Однако и ты не строй из себя невинного мальчика – уже не в том возрасте. Сдал меня с потрохами, так сдай и себя!

– Мне нечего скрывать от учителя!

– Да ладно! – усмехнулся демон. – Поведай ему, как ты в ущелье Шуйлун, а после в столице Лунъюань героически повел себя, что чуть головы не лишился! После того как я тебя спас от демона-змея, чего ты, конечно же, не помнишь, потому что был без сознания. Я тебе наказал перестать лезть на рожон, но ты что сделал? Кинулся вместе с остальными защищать город! А при первом же удобном случае на обратном пути в родные края сбежал из своей повозки, ни на секунду не подумав, что за тобой хвост! Что за растерянный вид, маленький господин? Думал, тебя судьба оберегает? Да и если ты не хотел все утаивать, зачем тогда подговорил своего товарища Мэн Чао молчать о произошедшем на Востоке? Я все знаю о твоих делах!

Уши У Чана вдруг заалели, и даже пара прядей, выбившихся из хвоста, не скрыла этого. Он возмутился:

– Учитель! Выходит, вы и правда подослали его, чтобы следить? Как давно он наблюдает за мной?

Сянцзян залился смехом. Он прямо подыхал от веселья, будто бы зная много еще чего постыдного об У Чане.

– Ты правда подверг себя такой опасности? – Голос Го Бохая казался взволнованным. Он обернулся, полный намерений, и повторил: – Ты правда подверг себя такой опасности?

У Чан растерялся. Заливаясь краской из-за хохота демона, он с трудом произнес:

– А ч-что я такого сделал?

Выражение лица Го Бохая не казалось наследнику грозным, однако от этого становилось только тяжелее: совсем неясно было, о чем сейчас думает учитель и как относится к рассказанному демоном. Го Бохай взмахнул рукой и приказал:

– Сядь!

В тот же миг У Чан бухнулся на пол, плененный веревками, сравнявшись с Сянцзяном. Демон как раз успокоился и, скалясь, поведал ошарашенному юноше:

– Не пробуй, заклинание Вечных пут не так просто разрушить.

Абсурдность ситуации разозлила У Чана, уголки его выразительных глаз заблестели, и он принялся рьяно ворочаться:

– Я ничего не сделал! Пусть я немного рисковал, но что в этом такого? Вы ведь сами учили меня с честью принимать вызовы судьбы! Учитель!

Сянцзян вдруг засомневался:

– Го Бохай, не кажется ли тебе, что веревки на пацане не такие тугие, как на мне?

Услышав это, У Чан словно стал сильнее. Барахтаясь и извиваясь, он в мгновение ока оказался у бледного лица демона, откинул голову и со всей силы зарядил ей по лбу Сянцзяна. Демон не чувствовал боли, однако это не отменяло того, что из глаз посыпались искры. Он выругался, хотя его лицо ни капли не исказилось:

– Я тебе ноги с руками поменяю и голове найду место!

Го Бохай хотел было вмешаться, однако нога демона, которой тот отвесил пинка наследнику, заставила отступить назад. У Чан и Сянцзян сцепились в клубок, поднимающий пыль. Драться в полную силу они не могли – их руки были все так же прижаты к телу веревками.

В ход шли увесистые пинки и угрозы:

– Зачем ты ему все растрепал? Сам же говорил не тревожить учителя почем зря! Сдам тебя воспитанникам обители Опустивших головы с потрохами и буду наблюдать, как они тебя четвертуют и по могилам прячут!

Это была одна из возможностей усмирить сильного демона. Подобный способ не убивал, зато на долгие годы удерживал нечестивого от возможности телесного воплощения.

– Да смотри, чтобы тебя самого вместе с одной моей частью тела не уложили. Прям вижу лица тех заклинателей, которым ты про меня расскажешь!

В случае, когда смертный рассказывает о таком сильном демоне не абы кому, а самим последователям владыки Туманного хребта, его принимают за приспешника этого самого демона. Ведь иначе как он пережил встречу?

– Плюнуть бы тебе в твою наглую рожу!

– Ну попробуй, на! Только потом жди ответа!

Глаза У Чана округлились и налились кровью. Казалось, в порыве эмоций он уже не думал о том, чтобы плюнуть, а желал перейти к действию.

– Достаточно! – Го Бохай разнял их и оттолкнул друг от друга. Усевшись в бирманскую позу между двумя, он удрученно выдохнул: – Вы как дети малые. И если У Чан еще слишком молод и действует в соответствии со своим возрастом, то твое поведение вызывает вопрос: как ты только дожил до стольких лет?

У Чан нахмурился.

– Так вот в чем причина – вы считаете меня ребенком, который нуждается в наказании? Как мне нужно было поступить тогда, в ущелье и в столице? Люди находились в опасности!

– Дело не в этом…

– А в чем?

– Просто хотя бы иногда нужно поступать рассудительно! – Го Бохай не заметил, как повысил тон. Только успокоившись, он продолжил: – Это не означает, что нужно сразу же бежать или прятаться, это – оценивать и силы противника, и свои, а после принимать какие-либо решения.

– Прислушайся к словам взрослого, сопля! – Сянцзян удумал поглумиться, но тут же получил затрещину от наставника.

– Ты просто еще не знаешь, почему необходимо поступать рассудительно… Придется нам поднять эту тему прямо сейчас, воспользовавшись случаем.

Предполагая, что разговор вот-вот затронет произошедшее в ту самую ночь на горе Хэншань, когда Кукловод попытался навредить обоим, наследник напрягся.

– Учитель, вы же знаете мое отношение к этому, я желаю оставить все как есть…

– Знаю, поэтому я тебя и связал.

В этот момент позади Го Бохая раздался оглушительный грохот. У Чан приподнял голову и воскликнул:

– Минь?!

У ног служанки веером из черепков разлетелся чайный сервиз. Когда три пары изумленных глаз уставились на девушку, та выронила и кругленький поднос, который, пару раз звонко подскочив, пристыженно замер в луже чая. Минь-Минь пыталась что-то сказать, но от страха лишь промямлила:

– Г-господин… Г-господин…

Го Бохай тоже растерялся. Тогда У Чан попытался взять ситуацию в свои руки. Наследник поднял голову и, натужно улыбнувшись, произнес:

– Минь, все хорошо.

Конечно же, это возымело обратный эффект: девушка вздрогнула и ударилась спиной о дверь.

– Пожалуй, я пойду, – тихо сказала она.

Го Бохай побежал за ней. Когда они оба оказались за стенами зала знаний, он крикнул:

– Минь! – И служанка застыла в полушаге. – Все немного иначе, нежели кажется на первый взгляд, не стоит волноваться и думать лишнее.

Минь-Минь смотрела сквозь наставника не моргая.

– Молодой господин ведь скоро отправляется в долину Шутянь, места далекие и опасные, вот и практикуется, совершенствует одну технику. А тот мужчина… Он один из воспитанников обители Опустивших головы.

Наконец девушка решилась хоть что-то сказать, и ее выражение лица в этот момент излучало недоверие:

– Тогда получается, это молодой господин связал того воспитанника? Если все так, почему сам молодой господин сейчас связан? Это вы сделали?

Ситуация уже не то что запуталась, а стала опасной! Хоть Минь-Минь и служила Го Бохаю, а ее основной обязанностью было сберегать все услышанное и увиденное от других, это не освобождало ее от долга перед достопочтенными дома У. В случае, если жизнь наследника находится в опасности, она ценой своей должна сообщить об этом главе, или госпоже, или же любому, кто сможет донести это известие до них.

Вздохнув, Го Бохай сам опроверг свою версию:

– Звучит и правда нелепо. Однако уверяю, в том, что ты увидела, и правда нет ничего преступного. Вот. – Он приоткрыл дверь, и в этот же миг с У Чана спали Вечные путы. Наследник подскочил на ноги и без раздумий накинулся на связанного Сянцзяна. По залу пронесся пронзительный крик:

– Го Боха-а-а-ай!

Дверь молниеносно захлопнули, и наставник погрузился в тягостные размышления. Неожиданно наполнявшие зал знаний вопли утихли. Уверенной поступью вышел молодой господин и безмятежно обратился:

– Минь-Минь, не стоит переживать. Как я и сказал, все хорошо. А за того, который сейчас униженным остался валяться на полу, и не думай, он же демон.

Лицо Го Бохая потускнело. И он, и служанка воскликнули:

– Демон?!

У Чан, словно считая это слово неопасным в собственном доме, взял да и кивнул:

– Учитель, разве этот отщепенец, Сянцзян, не демон Тьмы? Он вроде как четко дал понять, что он нечестивец.

Сквозь улыбку Го Бохай процедил:

– Ну какой же он демон… да еще и Тьмы. Ты что-то напутал и пугаешь сейчас Минь-Минь.

– Да нет. – У Чан повернулся к служанке. – Можешь себе представить, сам демон Тьмы, с которым, возможно, только бог ночи, Гун Лун, оберегающий наши сны, может справиться! Вижу, ты как раз не высыпаешься, не демоны ли тебя мучают по ночам? Отчего ты так бледна?

Служанка качнулась назад.

– Сколько бессонных ночей ты уже провела? Если так продолжится, то демон Тьмы точно потревожит твое спокойствие, нагрянет в самый непредсказуемый момент и ни при каких условиях не отстанет. Страшно и представить, какие гадости посещают его больной ум перед слабым человеком в его руках.

Го Бохай сдался почти сразу, прикрыв смятение на лице ладонью. Да и какой смысл был уже что-либо говорить, когда воспитанник наплел столько чепухи, что легче принять поражение.

Придумывать подобные небылицы – про Гун Луна, единственного равного противника демона Тьмы, что мог нагрянуть посреди ночи к смертным, – не было коньком наставника, да и, судя по тому, как он пытался убедить Минь-Минь в своих словах, вранье ему тоже давалось плохо.

К счастью, служанка оказалась пугливой и доверчивой девушкой. Она мало вслушивалась в смысл произнесенного, если его вообще можно было выудить, и следила лишь за одним словом из уст наследника. Услышав «демон» в седьмой раз, Минь-Минь сквозь пелену ужаса произнесла: «П-пожалуй, пойду», развернулась и… упала! Го Бохай подхватил ее, подоспел и У Чан:

– Учитель, давайте я отведу Минь в покои слуг.

Так вот оно что! Освободившись от Вечных пут, наследник незамедлительно принялся искать причину, чтобы сбежать из зала знаний и не начинать разговор о Кукловоде. Создал ситуацию, чтоб ушмыгнуть, запугав служанку до потери сознания. По крайней мере, такая мысль промелькнула у Го Бохая.

Подхватив Минь-Минь на руки, наставник приказал:

– Вернись внутрь.

Тут-то и проявилось истинное стремление наследника, отразившееся у него на лице недовольным выражением. Возвращаться У Чан явно не торопился, однако спорить также не стал. Под пристальным взглядом свинцовых глаз, сопя от возмущения, юноша боком прошмыгнул обратно в зал и тут же оказался на полу, обвитый веревками. Сянцзян обратил свой бесстрастный взор на него и усмехнулся.

– Что смешного, отщепенец? – У Чан хотел отвернуться, лишь бы не видеть тело в дальнем углу, однако ощутил, что, сделай он так, тут же потеряет равновесие. Потому, слегка повозившись, вновь уставился на демона.

Го Бохай уже покинул зал, а нечестивец, к удивлению наследника, ожидающего колкости в свой адрес, хранил молчание. Ко всему прочему, в Сянцзяне что-то изменилось: демон больше не отворачивал свое смертельно бледное лицо, улыбка которого так и не коснулась. Он в упор смотрел на наследника, как голодный тигр на безмятежную лань. Бездонная чернота души, отражающаяся в его глазах, манила и в то же время сковывала тело и мысли У Чана.

Несколько минут прошли в напряженном молчании. И именно в тот момент, когда губы Сянцзяна шевельнулись, а взгляд неожиданно потеплел, вошел Го Бохай. Двери захлопнулись, а наставник вдруг поднял демона за веревки и тыльной стороной ладони ударил, так что провинившийся упал обратно с самым что ни на есть равнодушным выражением лица.

– Я предупреждал тебя не лезть, не показываться молодому господину! Доверять тебе – все равно что пытаться пройти по воде, думая, будто не намочишь ноги! – Го Бохай приподнял его, видимо, вновь для унизительного удара.

Голова демона склонилась набок, тяжелые веки сомкнулись, из носа хлынула кровь. Неожиданно для самого себя У Чан всполошился:

– Учитель, я виноват… наверное. Перед появлением культистов в столице Лунъюань я приказал ему показаться – то было везение, мои догадки, не более, но он-то об этом не знал. Не тогда, так, вероятно, в другой раз я бы все равно догадался. Мне мучительно видеть вас таким… таким жестоким и злым. Потому, прошу, примите мои извинения и смените гнев на милость.