Текст книги "Новые туфли хочется всегда. Побег третий, псевдозаграничный. «Уйти, чтобы…»"

– Я с тобой серьезно разговариваю.

Я поняла: пока она не выскажется полностью, все мои усилия сменить тему будут тщетными. Чтобы тему закрыть, придется ее исчерпать. Пришлось отвлечься мыслями от салата:

– Я тоже. Так прикольно, когда нет этих бумажек.

– То есть тебе дают карточку, ты берешь и ничего не даешь взамен – это прикольно, да?

– Почему ничего? Я улыбаюсь.

– Тебе визитки получать нужно, а другим нет?

– Почему ты думаешь, что они мне нужны? Я старым дедовским способом – пишу в записную книжку, а бумажку выбрасываю, – жестом я показала, как именно я ее выбрасываю. – Ты попробуй уже что-нибудь – так вкусно!

Наташка закурила очередную сигарету.

– Я с ума с тобой сойду. Ты и визитку Марка выбросила?

– Конечно. То есть нет. Не посмела. Я ж со всем уважением к нему, – в воздухе я нарисовала вилкой вензель, – просто оставила ее вместе с бокалом на столике. Очень аккуратно положила его визиточку, даже не заляпала и не помяла.

– Это невыносимо… Какой салат вкуснее?

– Вот этот, с мясом.

– Ну, а если тебе захочется ему позвонить?

– Я позвоню тебе, Нюсенька. И успокоюсь.

Мы начали хохотать. Впервые в этот странный вечер. Хохотать от души и до слез. Играла приятная музыка. В нее очень удачно вплеталась джазовая тема. Я даже начала пританцовывать.

– Может, уже закончишь танцевать и ответишь на звонок? – Наташка опять превратилась в наставницу.

– Это мой телефон?

– Всё ясно, девушке больше не наливать. Кто звонит?

– Не знаю. Телефон показывает какой-то номер вместо имени. В таких случаях смотри, как я говорю «алё».

Я сделала нижнюю челюсть тяжелой, просто каменной и сказала:

– Алё.

Рецепт фирменного голоса для «чужих»: немного металла, причем не алюминия. Что-то посерьезней, пожестче. Немного усталости от жизни. Немного того, что вызывает мурашки, и только смелый продолжит разговор, услышав такое «алё».

Наташка замерла, выпрямила спину и сложила руки, как в школе за партой.

– Добрый вечер. Надеюсь, не помешал. Это Марк.

Я почувствовала, что камень в челюсти и металл в голосе мне немного мешают, но стремительно от них избавиться невозможно.

– Если окажется, что помешали, – Ваши действия?

– Попрошу у Вас две минуты и буду краток.

– Время пошло.

– Не откажитесь позавтракать со мной, например, завтра.

– Я работаю с 8—30.

– Не откажитесь разделить со мной ранний завтрак?

– С видом на Эльбрус.

– Что?

– Фильм такой есть «Завтрак с видом на Эльбрус».

– Не видел, к сожалению. Заехать за Вами в 7—00 будет не слишком рано?

– Об эту пору я обычно и покидаю мою обитель.

– У меня осталось 15 секунд. Надеюсь успеть услышать Ваш адрес?

– Ленина 11—18.

– Приношу извинения за отнятые минуты.

– И Вы не кашляйте.

– Извините?

– Что Вы, говорю, какое беспокойство.

Наташка смотрела на меня молча, широко открыв глаза.

– Н-ну? И кто это был?

– Представляешь, Марк? – я развела руками. – Давай еще бутылочку закажем?

– Это ты ему «и Вы не кашляйте»? – Наташка сделала затяжку как перед последним в жизни вздохом. – Только если знакомство состоится в момент бракосочетания! Только так! Идиотка! Я на мужа столько нервов не трачу, сколько на тебя! Будем пить водку, хватит разминаться. Я от твоих телефонных переговоров протрезвела.

Наташка набрала воздуху и приготовилась исправлять мою жизнь. Я пыталась сообразить, сорок градусов – большой ли это угол? Быть исправленной на меньшее количество градусов шансов у меня не оставалось. И в этот момент зазвонил спасительный телефон. Наташка взяла трубку. По выражению досады, появившемуся на ее лице, я поняла, что мне будет дарована передышка.

– Ну, еду, еду! – мягко, но с нотками раздражения сказала Наташка.

Мы выпили по рюмке дружбы, поцеловались, и моя подруга отчалила обдумывать план моего дальнейшего спасения.

Глава 3. Важно. Завтрак и не только

Если честно, утром я всё ещё размышляла – ехать с Марком на завтрак или не ехать. Об эту пору приятно смотреть на пустой двор. Пьешь чай с лимоном, смотришь в окно. До семи утра на улицах нет суеты. Такое блаженное состояние проспать никак нельзя. У меня в жизни мало пауз, а дома – мало тишины. Каждое утро, глядя в окно, я стараюсь увидеть и почувствовать себя.

В 6—40 во двор въехала машина. Сразу стало понятно, что это Марк. Смешно – боится, что улизну раньше обычного. Умный, блин. Понимает, что раньше, чем без четверти семь, из дома я не выйду ни при каких обстоятельствах. Даже чтобы сбежать. В 6—56 он позвонил, что уже у подъезда. А то я не вижу! Поняла, не могу так рано принимать решения, перестала думать – идти или нет. Просто стала одеваться. Решила не повторять сеанс гипноза и надела обычные коричневые ботинки. Но мысль остановить невозможно, даже если эта мысль сонная. Возник следующий вопрос: где мы будем завтракать об эту пору? Очень интересно, точнее, любопытно. Рестораны спят, да вообще все приличные места в этот час спят.

Марк приехал на обычной черной немецкой машине Mercedes. Он открыл мне дверь, потом закрыл за мной дверь. Потом сел за руль, включил музыку. К своему удивлению, я идентифицировала Рахманинова. Кто-то хорошо исполнял второй фортепианный концерт.

– Любите Рахманинова? – скрыть изумление мне не удалось.

– Слушать – да, а так – нет.

– Странный выбор для немца – не находите?

– Не забывайте, что я из русских немцев – раз.

Я ждала продолжения, но Марк молчал.

– Два Вы передумали говорить?

– Если Вы знаете, что это Рахманинов, то, скорее всего, знаете и произведение.

– Знаю, и что?

– Тогда Вы знаете, что второй концерт – это не для русского человека, а для человека в определенном душевном состоянии.

– Сие витиеватое и есть «два»?

– Да.

– Хотите сказать, что выходите из «ледникового периода»?

Марк молчал. Будто и не прозвучало никакого вопроса.

– Вам никто не говорил, что Вы и Ваша машина внешне безупречны до… подозрительности?

– Я думал, Вы скажете, что «аж противно».

– Красивое меня не отталкивает, но безупречно красивое вызывает раздражение. Я не верю в безупречность.

– Возможно, но Вы справедливо заметили, что мы с машиной безупречны внешне. Внутреннее содержание может иметь недостатки.

– Это меня и настораживает.

– Возможно, Вы не сочтете мои недостатки уродствами.

– Это меня и настораживает.

– Да, возможно.

Повисла тишина. Рахманинов – уважительная причина для молчания. Но Марк, видимо, не любил несанкционированных им пауз в разговорах и заговорил, продолжая некий разговор, который он вел со мной, но без меня:

– Не могу понять, как в Вас сочетаются Вы и Ваши красные сапоги. Я думал, что несу вино весьма легкомысленной особе.

– Значит, Вы все-таки пялились на мои ноги?

– Ну, я же нормальный мужчина.

– Откуда мне знать.

– Вот и я говорю: что общего у Ваших прекрасных утонченных сапог и Вас?

– Размер.

– Возможно.

– У Вас есть другие версии?

– Возможно, но об этом позже. Мы приехали.

Мы приехали в странное заведение на окраине города. Я бы очень обрадовалась, если бы нас не пустили. Но нам открыли, и официант, почтенных лет мужчина, выражал большую радость по поводу нашего раннего визита. Подозрение, что заведение открыли специально для нас, быстро подтвердилось. Вслед за нами дверь опять заперли – до открытия для всех было еще почти четыре часа.

Окраина города, запертая дверь – мое беспокойство росло.

– Здесь совершенно безопасно, – Марк посмотрел на меня вопросительно, – но если Вам здесь не нравится, мы можем уехать. Какие еще я могу дать Вам гарантии?

– Ничего не нужно. Просто я здесь никогда не была.

Я оглядела зал. Всё просто, по-домашнему: семейные фотографии на стенах, старые стулья, льняные скатерти, хрустальные стаканы из детства. Нас проводили за столик, спрятанный от посторонних глаз, если бы таковые были в зале. Столик прятался за крутой винтовой лестницей. Чугунные перила и темного дерева ступени. Закуток, куда мы попали, был стилизован под балкон. Цветы в горшках отделяли нас от остального зала. Столик на двоих, отдельная вешалка для одежды. Фальшивое французское окно с видом на какую-то узкую европейскую улочку.

– Вы в принципе завтракаете? – Марк сел спиной к стене с фотографиями.

Если ему так же всё равно, как звучит его голос, тогда зачем мы здесь? Мы опять возвращались к игре, с которой началось наше знакомство.

– Конечно, а Вы думаете, я бы сделала ради Вас исключение? – я продолжала осматриваться.

– Думаю, – Марк следил за движением моих глаз.

– С переменным успехом. Вам это удается, – я села за столик и подняла глаза на Марка.

– Думать? – он не отводил взгляд.

– Именно.

– Кофе я попросил принести сразу.

– По утрам я пью чай с лимоном. Говорю это не из чувства противоречия, поверьте.

– Значит, принесут чай.

– С лимоном.

– Сахар?

– Обижаете!

– Любите?

– Кого?

– Мужчин. Хотя по логике, говорим мы сейчас о чае или кофе.

– А Вы умеете улыбаться?

– Да. Так как насчет мужчин? – Марк улыбнулся левым уголком рта.

– Вы попали в точку. Именно «мужчин вообще». А вот в частности, с отдельными представителями этого любимого мною рода отношения – это из сферы интимного. Уж, извиняйте – распространяться сейчас не настроена.

– Не удивительно, что не складываются.

– Что Вы сказали?

– Что, судя по интонации, отношения с мужчинами у Вас не складываются. И в общем, и в частности. Вот и Ваш чай. А я кофе, с Вашего позволения. Сейчас принесут омлет, кашу, тосты, блинчики. Не знал, чем Вы любите завтракать, а времени выяснить у меня вчера не хватило. Не обессудьте.

Седой официант поставил на столик чашку чая, чашку кофе, блюдце с дольками лимона, молочник и сахар. Официант нас не обслуживал, а накрывал стол как радушный хозяин – с заботой и любовью. Мне так показалось.

– Творог. Я люблю на завтрак творог.

– Его тоже принесут. Не стал оглашать весь список, чтобы Вы хоть что-то поели.

– Вы так любезны.

– Ну что Вы. Так что там у нас с «мужчинами вообще» и «в частности»?

– Что у Вас – Вам виднее. А у меня есть своя теория на этот счет.

– Знаете, чего-то подобного я ждал.

– Оставлю Ваше замечание без комментариев. Я бы даже назвала ее «Теория, стилизованная под пьесу. Короткая».

– Любопытно, – Марк даже перестал пить кофе.

– Рада была позабавить Вашу милость! Кстати, который час?

– 8—12.

– Увы, мне пора.

– Да, нам пора, – Марк сказал «нам пора» так, будто «мы» было чем-то решенным. Оно очень прочное, настолько прочное, что мы не расстанемся ни сейчас, ни позже, мы вместе поедем на работу или не на работу. Его «нам пора» прозвучало, будто мы не расстанемся, страшно сказать, никогда. – Может быть, продолжим разговор за обедом?

– Я так часто не ем, – я старалась оказывать сопротивление, чтобы не подписать капитуляцию в первые 24 часа знакомства.

– Ужин?

– А как же классическая схема?

– Схема?

– Завтрак, потом обязательно обед, потом ужин, и только потом…

– Что потом?

– После второго «потом» – снова завтрак, но уже без лишних церемоний и на «ты».

– Это Вы называете классической схемой?

– Не я. Не буду присваивать чужого. Лишь повторяю чужое «я».

– Поэтично.

– Спасибо, всё было очень вкусно.

– Пойдемте. Классической схемы не получится. Вечером я улетаю, возможно, надолго.

– Счастливого пути. Обеда тоже не получится – работа требует уделить ей внимания.

– Я уверен, что Ваша теория воплощена на бумаге, например, в словах.

– В графиках и графике.

– Продайте?

– Валюта?

– Давайте обсудим нашу сделку за обедом? Продайте мне два часа Вашего времени и теорию.

– Час. Время на дорогу включено.

– Час. Плюс время на дорогу.

– По рукам. В 14—30 жду.

– С Вами, Наташа, приятно иметь дело.

– Возможно, – я первой встала из-за стола и, чтобы не встречаться взглядом с Марком, посмотрела на фотографию, висящую над его головой.

На снимке были двое пацанов в футбольной форме. Один из них был вратарем и держал в руках мяч. Оба улыбались. Они стояли, по-братски обнимая друг друга за плечи. Марк поднялся из-за стола, и я невольно перевела взгляд на него. Потом опять на снимок. Села обратно на стул.

– Мне кажется, я схожу с ума, – я внезапно вышла из нашей с Марком игры.

– Отчего же? – в его голосе тоже больше не было скрытой иронии.

– Мне кажется, что один из мальчиков на фотографии за Вашей спиной – это Вы.

Марк тоже сел обратно за стол.

– Вам не кажется. Так и есть.

– Как?

– Просто. Это я и мой лучший друг Виталька, сын хозяина этого заведения.

– Вот почему Вас здесь ждут всегда.

– Я очень люблю эту семью, и, похоже, они меня тоже, – он опять улыбнулся левым уголком рта, – рифма пошла.

– Вы и сейчас играете в футбол?

– Сейчас только смотрю. О танцах и активном спорте после травмы пришлось забыть.

– А друг Виталька? Стал великим вратарем?

– Нет, тоже живет в Германии. Уехал вместе с матерью. А отец остался здесь. Они долго не имели возможности общаться. Потом мы стали приезжать в Россию, поняли, что надо как-то помочь его старику, – вот и помогли ему открыть эту харчевню.

– А почему отец Витальки не поехал в Германию?

– Виталькины родители из того поколения, которое не всё говорит. Я не знаю. Даже мой друг не знает. Отец и мать только улыбаются в ответ и молчат. Они и сейчас очень тепло друг к другу относятся, но не более. Чего-то не договаривают, а чего – видимо, никто не узнает.

– Странно.

– Вот и Вам стало странно.

– А Вам?

– А мне странно с того момента, как я увидел Ваши красные сапоги.

– Значит, Вы их притягиваете – вот и весь секрет.

– Кого?

– Странности.

– Не замечал.

– Не хотели замечать.

– Возможно.

Я снова стала вглядываться в фотографии. Еще одно лицо мне показалось знакомым.

– Эта женщина – кто она? Мне показалось, что она похожа на одну мою школьную учительницу.

На этот раз Вам показалось. Это моя тётушка, ее увезли в Германию в раннем детстве. Она около семидесяти лет не была в России.

– Почему?

– Почему не была в России?

– Да.

– Мне не приходило в голову задать ей этот вопрос. Она научила меня любить музыку.

– Она вдохновенно играла Вам Рахманинова. Вы никогда не видели ее абсолютно счастливой.

– Откуда Вы знаете?

– Рахманинова нельзя прочувствовать спокойной счастливой душой.

– Вы тоже его играете?

– Слушаю. Посему смею надеяться, что с моим счастьем всё не так безнадежно, хотя…

– Хотя что?

– Вам везло на учителей?

– Скорее, да, – он помедлил, – да, определенно да. Мне везло на учителей. А Вам?

– Я надеялась, что Вы расскажете почему.

– Хорошо. Про тетушку я уже рассказал. Еще моим другом и учителем была мама. Она научила меня слушать людей. Слышать не только то, что говорят, но и о чем молчат, по голосу и молчанию понимать, кто этот человек, который со мной говорит.

– Женщины.

– Что Вы имеете в виду?

– Ваши главные учителя женщины.

– Не совсем так. Всему остальному меня научил отец. Он рано ушел из жизни. И я учился у него по памяти. Каждый вечер, прежде чем заснуть, я вспоминал какой-нибудь наш с ним разговор или совместное дело. Я старался вспомнить до мельчайших деталей всё, что он мне говорил, как он это говорил, каждый его жест, улыбку и смех. Я старался понять, почему мы в тот или иной день говорили или делали именно это. Старался понять, чему он хотел меня научить, что объяснить. Я до сих пор мучаюсь над одной загадкой. Я почти понял, но чувствую, что понял не до конца. Однажды отец поздно пришел домой, я уже лежал в кровати. Я слышал, как он снял пальто и ботинки, как в ванной шумела вода, пока он умывался и мыл руки. Я ждал, что он зайдет, но начал потихоньку засыпать. Он тихо зашел ко мне, присел на кровать, погладил по голове. Мне хватило сил приоткрыть глаза, но они сами собой закрылись. Я услышал слова отца: «Люблю в людях тишину. Такие люди полыми не бывают. Редкие они. Держись таких». Он поцеловал меня в лоб и вышел. Ночью у отца случился сердечный приступ. Его не смогли спасти, – Марк замолчал, сделал несколько глотков холодного кофе. – С Вашего позволения, закончим на сегодня о моих учителях.

– Да, конечно. Но…

Марк посмотрел на меня очень пристально и добавил:

– Вы правы, есть одно «но». Когда отец выходил из комнаты, он замешкался в дверях и тихо добавил: «Утро вечера мудренее. Конечно, только для тех, кому посчастливится проснуться». Сказал и вышел. А я до сих пор жалею, что мне не хватило сил проснуться. Слишком уж странными мне кажутся его слова.

– Наверное, он догадывался, что в тот вечер должен был сказать Вам что-то важное, что поможет Вам жить без него.

Марк посмотрел на меня так, будто увидел впервые.

– Боже, как всё просто, а я столько времени пытаюсь расшифровать его слова, найти в них какой-то глубоко запрятанный смысл.

– Мало что меняется в мире: по-прежнему трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет.

– А почему мы заговорили об учителях? Ах, да, Вы увидели фотографию.

– Да, это был редкий педагог, она хотела научить нас нуждаться в прекрасном, как в еде, и даже острее.

– Ей это удалось.

– Не настолько, как ей того хотелось. Знаете, она написала мне в альбом слова: «Желаю Вам… тонкость, чуткость и изящество сохранить как можно дольше, в этом романтизм души Вашей – редчайшее качество для нашего времени». Сегодня мне кажется, что эти слова адресованы не мне.

– Вы правильно делаете, что прячете свою тишину за шумом и красными сапогами.

– А мне кажется, что я их не сохранила, не уберегла.

– А как же Рахманинов?

– Атавизм!

– Хочу Вам признаться: Вы меня удивляете, даже поражаете при каждой нашей встрече. Я встречаюсь с одной Натальей, а прощаюсь с совершенно иной – в связи с чем мое Вам искренне восхищение.

– Благодарю и хочу расторгнуть нашу сделку на предмет моей «теории».

– Позвольте выразить протест.

– Почему?

– Не хочу, чтобы из нашего общения ушла «перчинка».

– Пикантные пикировки?

– Именно.

– Обедать мы будем здесь же?

– Если Вы не будете возражать.

– Я не буду возражать. Думаю, у Вас здесь неплохая скидка, как минимум. А как максимум…

– Да-да, в отношении денег – я абсолютный немец, – Марк смеялся. – Вы, Наталья, неподражаемы!

– Приходится! Была бы другой – не получалось бы экономить на ужинах, а иногда на обедах и даже на завтраках…

Первое, что сделала, зайдя в офис – сварила себе кофе и положила в него сгущенку. Вовсе не от того, что хотелось есть. Кофе со сгущенкой – официальный напиток начала рабочего дня. Обняла ладонями чашку и вдыхала аромат сладкого молочного кофе.

Что происходит? Пока не понимаю. Но чувствую – начавшаяся игра мне нравится. Такой вкусный завтрак. Хорошо, что нет шефа. Наташка… Сейчас ей позвонить или подождать – вдруг забудет про меня?

Принтер тем временем печатал текст. Необходимо провести предпродажную подготовку. Не каждый день выставляешь мысли на продажу. Текста набралось совсем немного:

Действующие лица:

Вы, Вами, Вам, Вас – Женщина в разных настроениях (подразумеваю себя).

Он, Него и Himself – Мужчина для женщины «Вы, Вами, Вам, Вас» (подразумеваю – «моей мечты»).

Сюжеты:

№1. Он состоялся в делах.

Признак: не торгуется с Вами. Особенно в мелочах.

№2. Он состоялся в друзьях.

Признак: они есть. И… и этот факт Вас скорее приятно волнует, чем раздражает.

№3. Он состоялся в себе.

Признак его самодостаточности: Вам оч-ч-чень хочется в его жизнь.

№4. Состоялся Он и в любви.

а) Любит всё живое.

Признак: Он не испытывает Вас, как трактор.

б) Любит Вас. Ну, правда любит.

Признак: с Ним Вы всегда себе нравитесь.

Резюме:

Таким образом. У Него четыре состояния: Состояние, Друзья, Himself и Вы.

P.S. Важно. В Резюме состояния перечислены в порядке увеличения их значимости. С возрастом.

Если бы Наташка забыла мне позвонить, это была бы не она. Я читала текст с выражением. Наташка слушала не прерывая. Я закончила читать, но Наташка продолжала слушать, не прерывая. Пауза продлилась минуту – не меньше. Потом раздался взрыв в телефонной трубке.

– Ты собираешься это показать Марку?! – Наташка говорила очень громко.

– Собираюсь ему ЭТО продать. Причем с удовольствием.

Дальше последовала «непереводимая игра слов», виртуозно исполненная моей подругой.

– Нюсь, ты стихи любишь?

Она перешла на нормальный тон:

– В смысле?

– У меня сочинилось, пока молчали с Марком по дороге на работу. Вот зацени: «За окном зима. Кружится вьюгА. Я пишу стихи. Хи, хи-хи, хи-хи». Ну, как?

Я ждала повторного извержения вулкана, но вулкан молчал, потом выдал легкое облачко пепла:

– Я сейчас покурю, потом скажу, – сказала подруга тихим, уставшим голосом.

– Потом будет поздно.

– Так что ты думаешь делать?

– Нюсенька, дай поработать, солнце, а? Опять немцы едут. На следующей неделе еще то ли датчане, то ли еще какие андерсены. Шеф скоро позвонит, а мне опять ему сообщить нечего, кроме меню моего сегодняшнего завтрака.

– Ужас какой-то!

– Это не ужас. Это твой муж. Букв меньше. Но смысл тот же. Для меня, конечно.

– Что ты смеешься?!

– Ты представляешь, ему было интересно, почему при красных сапогах губы у меня не были накрашены! И пила в пивном ресторане вино! И не красное под сапоги, а белое! Нет! Ну, ты представляешь?! Как думаешь, он эстет или просто больной? Мне и на первых, и на вторых везет.

– Я сейчас приеду – ты мне многого не рассказала!

– Не надо! Прошу тебя! Лучше вечером – я тебе и за завтрак, и за обед сразу отчитаюсь.

– Хорошо. Вечером на работе не задерживайся.

Я попыталась включиться в работу. Для разминки принялась за разбор почты. Телефонный звонок, из которого я узнала, что обед отменяется, застал меня за чтением писем.

– Лечу в Германию, – Марк говорил задумчиво.

– Зачем?

– У меня там семья и бизнес. Здесь тоже бизнес. Но сейчас необходимо быть там.

Знаете, бывают дни ранней осенью, когда вдруг чувствуешь морозность воздуха. Было тепло и вдруг – тепла нет. И воздух сильно разряженный. Воздуха очень много, но тебе его не хватает, ты задыхаешься. Воздух в один миг становится очень холодным. Потом, очень скоро, начинаешь нормально дышать. И чувствуешь, что стала старше. Только что. Один глоток внезапно морозного воздуха.

В юности, когда «он» оказывается «внезапно женат», земля уходит из-под ног и бросает в жар. От этого становится очень холодно. Пару-тройку таких тренировок – и закаленный организм всё на меньшее количество минут попадает в сентябрьское «без тепла». А потом, где-то после двадцати пяти, счет идет уже на какие-то секунды. Секунды – и внутри вдруг всё успокаивается. На всё про всё уходит несколько секунд. И никто ничего не успевает заметить. Но говоришь ты уже другим голосом. Не июньским теплым голосом, а сентябрьским с прохладным ветерком.

– Счастливого пути. Привет семье.

Марк услышал этот новый голос, понял – что-то случилось, но что именно – не успел понять.

– Вы можете меня проводить?

Мне стало уже очень легко говорить с ним, с человеком, благодаря которому стала старше. Всё легко – улыбаться, шутить, быть милой с ним – совсем нетрудно.

– Конечно, провожу, – сказала без следа напряжения или разочарования в голосе.

Он услышал в моей любезности равнодушие и понял, что я тактично вру.

– У нас же переговоры по поводу Вашей теории. Вы не забыли?

– Конечно, я всё помню. Обязательно захвачу, – я говорила вкрадчиво, только мне эта встреча стала ненужной. Неинтересно мне стало.

– Вы действительно приедете?

– Конечно.

– Мне показалось…

Сил выслушать его фразу до конца у меня не было. Вру. У меня не было уверенности, что хватит сил ответить, поэтому я не дала ему договорить:

– Конечно. Конечно, Вам показалось. Я приеду.

Не знаю, кого как, а меня всегда спасала музыка. И какая-нибудь красивая безделица. Безделицу решила купить на обратном пути. Двадцать минут громкого пения в машине по дороге в аэропорт – и я практически пришла в норму. Практически.

Привычный жест – показываю пропуск и прохожу в VIP-зал. На меня не обращают внимания, а я вижу всех. Вокруг Марка роятся молодые и «просто солидные» люди. Он общается, подписывает бумаги или не подписывает. Всех подходящих просит не загораживать ему дверь. И поднимает взгляд только на эту дверь. Раза два-три в минуту он поднимает глаза на дверь, через которую люди заходят в зал ожидания. Досада и беспокойство в его глазах. Может, жену ждет? Боится, что мы столкнемся? Интересно, какая она? Хотя не интересно, а всего лишь любопытно.

Я села прямо напротив него только через два ряда диванов. Прошло полчаса, потом еще 20 минут. Нужно идти к самолету. Он поднялся с дивана. И пока он отрывал свою шикарную задницу от шикарного дивана, он поднял глаза и посмотрел прямо перед собой. И увидел меня. Он стоит. Не до конца распрямившись. Я сижу. Всё как надо. Я довольна.

– И как давно? – он распрямился окончательно.

Я продолжаю сидеть.

– 50 минут, – отвечаю, взглянув на часы.

Он подходит ко мне.

– Я же предупредил на ресепшн, чтобы о Вашем приходе мне сразу сообщили и проводили Вас сюда.

– Обижаете, – я стряхиваю несуществующую пыль с лацкана его пиджака, – у меня свой постоянный пропуск. Часто здесь встречаю и провожаю гостей.

– И Вы всё время сидели здесь, где сидите?

– Не всё время, только 50 минут. У Вас воспитанные коллеги – удалились на расстояние, с которого можно подслушивать и выглядеть при этом прилично.

– Почему?

А мужчины, оказывается, тоже не лишены любопытства…

– Я уважаю чужую свободу и занятость. Ждала, когда Вы освободитесь, но Вы всё не освобождались и не освобождались. Вы каждую минуту из пятидесяти были очень заняты. Решали судьбы мира. А у меня для Вас подарок, – я протянула ему конверт.

– Я настаиваю на сделке. Поскольку переговоры сорвались по моей вине, то размер гонорара Вы определите сами. Как примете решение, соблаговолите мне о нем сообщить. Только одно условие: гонорар я Вам передам лично и он должен иметь денежный эквивалент.

– Звезду с неба не просить?

– Именно.

– Предусмотрительно.

– Возможно.

К нам подошел молодой человек из свиты Марка:

– Господин Тахен, Вам пора. Ждут только Вас, – сказал и тут же удалился на приличное расстояние.

Я решила ему помочь. Или отомстить. Что, собственно, одно и то же в наших отношениях.

– Марк, Вы заметили, что все кому не лень, устанавливают Вам лимиты. Чаще всего, как я успела заметить – лимиты времени. Но проблема даже не в этом.

– В чем же?

– Вы подчиняетесь. Всегда. Это так забавно.

Он не стал отвечать. Просто пошел к выходу и не обернулся. Как он всё-таки хорош. Подумалось. И со спины хорош тоже. В голове продолжало мелькать: «Так уходят, когда не навсегда. Правда же? Да? Да. Так уходят, когда именно навсегда…» Красота она всегда навсегда – это самое большое женское заблуждение или мечта. Что, собственно, в нашем женском понимании одно и то же.