Текст книги "Секретный ключ"

Лина Джонс
Секретный ключ

Lena Jones

Agatha Oddly. The Secret Key

© Семенюк Е., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Для Кико и Майло

1. Урок химии

– Это уже двенадцатый, – директор поднял глаза от своих записей, – нет, даже тринадцатый раз в нынешнем семестре, когда ты попадаешь в неприятности, Агата.

Мы сидели в его кабинете. Воздух казался липким, и дело было не только в жаре, которая стояла на улице.

Я уставилась в пол. Директор прав, и возразить мне было нечего.

Доктор Харгрейв (Рональд Харгрейв, бакалавр философии, магистр педагогики, кавалер ордена Британской империи) любит заполнять паузы. И умеет это делать – так что лучше дать ему сказать всё, что он хочет.

Он не тот доктор, про которого вы сразу подумали, но ему нравится, когда его так называют. У него пять родимых пятен на лбу, складывающихся в созвездие Кассиопеи, и стальной взгляд: цвет его глаз соответствует образцу 4Б по той классификации цвета радужной оболочки, что висит у меня в комнате.

Директор начал зачитывать:

– Первое. Ты пряталась в системе вентиляции в кабинете химии и подсматривала за мистером Стемпом, так как решила, что он ворует серную кислоту и продаёт её в Интернете.

Так и было – химик торговал реактивами, – но доказательств добыть не удалось, и расследование пришлось прекратить. К тому же папа велел мне сидеть дома.

– Второе. Чтобы удрать с уроков и покинуть территорию школы, ты пыталась убедить смотрителя, что ты дендролог-стажёр и тебе необходимо залезть на дерево у забора, чтобы обрезать…

Я переключилась. Это у меня хорошо получалось – я будто нажимала кнопки на пульте от телевизора. Если хотелось посмотреть что-нибудь поинтереснее, я просто вызывала другую картинку у себя в воображении. Я так это и называла – «система переключения каналов».

Стол директора отполирован до блеска, и если смотреть на столешницу, то в светло-коричневой поверхности видно моё отражение. Я в красном берете, а доктор Харгрейв ещё даже не начинал отчитывать меня за такой неподобающий внешний вид. Мои подстриженные в каре волосы обрамляют лицо, брови нахмурены, как будто я внимательно слушаю его лекцию.

И вдруг, в мгновение ока, отражение начало мерцать, расплылось и показало мне кое-кого другого. На меня смотрел невысокий человек в шляпе и галстуке-бабочке. Он разгладил усы, а затем, сделав шаг, изящно спрыгнул на пол и встал за плечом у директора.

– Как ты думаешь, сколько времени le docteur Харгрейв будет говорить сегодня? – спросил он с приятным бельгийским акцентом.

Я снова настроила тот канал, где показывали директора.

– Четвёртое: ты вмонтировала подслушивающее устройство в стену учительской…

Я бросила взгляд на Эркюля Пуаро, великого детектива, а он посмотрел на настенные часы.

– Месье директор говорит уже двадцать две минуты. – Пуаро многозначительно поднял бровь. – Может быть, рекорд в двадцать семь минут будет побит?

Скорее всего директор скоро закончит: у него урчало в животе, ведь час обеда давно прошёл. Я окинула взглядом комнату. Некоторые предметы в ней вдруг стали заметнее, словно их подсветили (не на самом деле, конечно, а на «экране» в моей голове).

– Двадцать четыре, – сказала я вслух.

– Что? – Директор поднял глаза от своих записей.

– Ничего. – Я кашлянула.

Пуаро кивнул – он принял мою ставку.

– Ты меня слушаешь, Агата?

– Конечно, сэр. Вы говорили, что изображать инспектора санитарно-эпидемиологической службы запрещено законом.

– Именно так. Ты понимаешь, что это не шутки?

Я кивнула:

– Конечно, доктор Харгрейв. Я просто начала беспокоиться.

– Беспокоиться? О чём? – Директор нахмурил брови.

– Что вы опоздаете. Вы ведь идёте обедать с женой.

Он явно был сбит с толку тем, как я сменила тему.

– С женой?..

– Ну да. На вас очень красивая рубашка, сэр. И приятный одеколон. И я заметила коробку конфет на столе – это явно подарок даме.

Я улыбнулась, довольная своими дедуктивными способностями.

– Ага, ну да, – пролепетал он, – с женой…

Слова – мои зацепки – светлячками висели над ним в воздухе.

– Как ты правильно догадалась, я как раз иду обедать… с женой, – наконец выговорил директор и посмотрел на часы.

– Я бы не хотела, чтобы вы опоздали из-за меня, сэр, – сказала я.

Доктор Харгрейв встал, смахивая с рубашки невидимые пылинки.

– Да. Я, пожалуй, пойду. – Он покрутил головой, будто бы забыл, где выход. – А что касается тебя, Агата, я призываю тебя поразмыслить о… гм… обо всём, что я сказал.

– Я поразмыслю, сэр.

Доктор Харгрейв, похоже, вспотел. Он проводил меня до двери. Около неё стоял Пуаро и, одобрительно улыбаясь, поглядывал на карманные часы.

– Двадцать четыре минуты – ты оказалась права, mon ami[1]1
  Мой друг (фр.).


[Закрыть].

Доктор Харгрейв открыл мне дверь.

– Bien sur, ну разумеется, – улыбнулась я.

– Что ты сказала? – переспросил директор.

– Я пожелала вам приятного вечера, сэр.

Он поджал губы, как будто с трудом удержался от какого-то замечания, потом пробормотал:

– Будь осторожна, Агата Фрикс. Будь очень осторожна.

За дверью мерил шагами коридор Лиам Лау, мой лучший друг. Когда я вышла, он сразу повернулся ко мне – лицо серьёзное, лоб наморщен. Я даже не сразу поняла почему. А потом сообразила: Лиам ведь знает, что я попала в очередной переплёт, и думает, что меня исключат из школы.

Строго говоря, Лиам ждёт, что меня вот-вот выгонят из Сент-Риджиса, с того самого дня, как мы познакомились, но на этот раз он уверен, что моё последнее приключение стало действительно последним.

Я решила держать интригу, поэтому сделала грустную мину.

Лиам закрыл лицо руками.

– Ну я же говорил! – заголосил он. – С кем я теперь буду ходить на обед?!

Мы с Лиамом действительно обедали вместе – каждый день или по крайней мере каждый раз, как пересекались после уроков. В столовой мы сидели за столиком, который называется Островок Изгоев. За ним ели одни фрики.

– Лиам… – начала я.

– Я знаю, что жаловаться бесполезно, – простонал он.

– Лиам…

– Выгнали… – причитал он. – Слушай. Может быть, его удастся переубедить? Может, если твой папа напишет письмо…

– Лиам! – Я схватила его за плечи и встряхнула. Он наконец замолк.

– Меня не исключили, – сказала я.

Мой друг замер.

– Тебя…

– Не ис-клю-чи-ли, – повторила я по слогам, глядя на свои ногти. Они были выкрашены тёмно-зелёным лаком и обкусаны.

Улыбка расплылась по лицу Лиама. Он чуть не задушил меня в объятиях:

– Что же тебе сказал директор?

Я поглядела на него искоса из-под упавшей на глаза пряди:

– Расскажу по дороге, а то на химию опоздаем.

– Какая же это сверхспособность?

– Я просто говорю, что хорошо бы обладать такой сверхспособностью: не быть исключённым.

– Но ведь сверхспособность – это что-то вроде умения летать или становиться невидимым. А «не быть исключённым» умеют все нормальные люди.

Уроки закончились, но мы с Лиамом остались в классе.

– Нормальным людям не так весело живётся, как мне.

Лиам, подражая нашей школьной библиотекарше, с осуждением посмотрел на меня поверх очков, и я невольно улыбнулась. Он всегда умел меня развеселить. И никогда не осуждал за то, что я переключаюсь или разговариваю с несуществующими людьми.

– Насчёт завхоза-то удалось что-нибудь выяснить? – спросил он.

Я пожала плечами. Ведь именно из-за этого я и оказалась в кабинете директора: я переоделась в санитарного инспектора, чтобы проверить завхоза – тот уже несколько недель вёл себя подозрительно.

Я с детства мечтала быть детективом и обожала переодеваться. Мама всегда это поощряла и устраивала для меня целые квесты. Но, как вы уже знаете, после нескольких… гм, инцидентов директор запретил мне заниматься тем, что он называл «всякие шпионские штучки».

Лиам не был таким ярым фанатом детективной работы, как я, но ему нравилось решать головоломки и подбирать коды. Поэтому мы и организовали «Агентство фриков» (в названии нет слова «детективное», чтобы не раздражать директора).

– Ну что, начнём заседание, Агата?

– Да, – кивнула я. – Не будем терять время, мне ещё надо кое-что купить на ужин.

— Haute cuisine?[2]2
  Высокая кухня? (фр.)


[Закрыть] Кордон блю? – с наигранным бельгийским акцентом спросил Лиам (я так делаю, когда со мной Пуаро).

– Oui, да. По крайней мере, что-то в этом роде.

Он серьёзно кивнул и открыл новенькую тетрадь – регистрационную книгу «Агентства фриков». Над моей фамилией часто издеваются (Фрик, Фрикс-Врикс, Фрикенштейн и тому подобное), и я решила немного обыграть её в девизе: «Для фриков не бывает слишком странных дел». К сожалению, у нашего агентства ещё не было ни одного клиента. Но это же не повод вести записи как попало, правда?

– Первый пункт на повестке дня, – сказала я, – это разработка логотипа, который мы будем использовать на бланках, визитках и печатях. Есть идеи?

Лиам задумался на секунду.

– Пусть будет лев… сжимающий лупу?

Серьёзно?! Я вытаращила на него глаза. Как-то не очень оригинально.

– Потом подумаем о фирменном стиле, – сменила я тему. – Давай лучше потренируемся писать ориентировки.

– Давай. Только сначала объясни, что такое ориентировка, – усмехнулся Лиам.

– Ориентировка – это важные сведения о каком-то человеке. Такие заметки я делаю обо всех, кто может оказаться важен для расследования. – Я улыбнулась и пожала плечами. – С ними проще вспомнить, как человек выглядит, во что он одет, какой у него парфюм и всё такое.

– Ладно, это у меня наверняка получится, – кивнул Лиам. – Давай для начала опишем друг друга?

– О’кей. Бери блокнот и перечисли три мои особенности. Выбирай что-то необычное, что меня выделяет. А я то же самое напишу про тебя.

Мы некоторое время работали – я в задумчивости грызла карандаш, – а потом поменялись блокнотами.

Моя ориентировка на Лиама Лау:

1. Лиам раньше был ниже меня, но недавно у него произошёл скачок роста, так что мы сравнялись.

2. У него очки в чёрной оправе и тёмные волосы, всегда очень аккуратно причёсанные. Стиль – что-то вроде «гик-щик».

3. Неразлучен с Агатой Фриск

Ориентировка Лиама на меня:

1. Агате тринадцать лет, рост 158 см (примерно). У неё русые волосы, она носит каре.

2. Ей нравятся винтажные вещи –  платья в цветочек, тренчи, «мартенсы». У неё очень много плащей. Она часто что-то пишет в блокноте.

3. Тусуется с Лиамом Лау.

Только я хотела сказать, что волосы у меня тёмные, а не русые, как кто-то вломился в класс.

– Можем тут засесть, здесь только Фрик и Вундеркинд, – послышался голос.

Можно было даже не оборачиваться. Я знала, чей это голос. Это Сара Рэтбоун, одна из ФФ, и с ней двое остальных: Рут Мастерс и Брианна Пайк. Они говорят, что ФФ – это Факультет Фотомоделей, но все остальные называют их Фракцией Фиф.

У всех троих светлые волосы одного тона, маникюр и другие атрибуты искусственной красоты – в общем, эти девочки воплощают в себе все идеалы Сент-Риджиса. В школе полно богатеньких и красивеньких детишек, но что у этих фиф действительно получается круто, так это заставлять других чувствовать себя лузерами.

Ориентировки, чтоб отличить одну фифу от другой:

1. Сара Рэтбоун. Если остальные – просто фифы, то Сара – фифа оригинальная. Она носит украшения с настоящими бриллиантами, маленькими, но стильными.

2. Рут Мастерс – правая рука Сары. Грубиянка. Её папа работает в сфере рекламы, так что Рут следит за публичным имиджем фиф, выбирая, с кем им общаться, а с кем – нет.

3. Брианна Пайк – ещё одна подружка Сары. Она всё время накручивает волосы на палец и целыми днями постит селфи с губками «уточкой».

Я посмотрела Саре прямо в глаза.

– Видишь ли, нам нужна эта комната, – сказала я.

– Это для чего же? – оскалилась Сара. – Детективные записочки пишешь со своим бойфрендом?

К нам подошла Брианна. Она уверенно расправила плечи и тряхнула волосами, будто оружие достала.

– Кыш отсюда.

– Но мы заняты делом, – возразила я.

– «Мы заняты де-елом», – передразнила Рут. – Так займитесь другим делом: валите отсюда!

Когда она угрожающе приблизила ко мне своё лицо, я машинально отшатнулась. Фифа подняла со стола книгу, которую я читала – «Ядовитые растения Британских островов», – и сунула её мне в руки.

– Хватит ерундой страдать, – вмешалась Брианна. – Вон отсюда! Катитесь!

Она толкнула меня в плечо. Я сделала вид, будто она меня испачкала.

– Пойдём, Лиам, – сказала я, собирая вещи. – У них перевес в силе, – и добавила вполголоса: – Физической, а не умственной.

Мы вышли, не дожидаясь, пока фифы поймут, что их оскорбили. Когда за нами захлопнулась дверь, я сердито фыркнула.

– Да плюнь ты на них, Агги, – попытался успокоить меня Лиам.

Я кивнула:

– Дельный совет. Спасибо.

Иногда я ненавидела Сент-Риджис больше, чем любое другое место на земле. В начальной школе Медоуфилд, где я училась до этого, всё было совсем иначе. Там, может, и не хватало денег на нормальный ремонт или учебники, зато было светло и уютно, и преподаватели учили нас дружить. А меня называли Мозгом – что совсем неплохо.

Вообще, конечно, тупое прозвище, но втайне оно мне нравилось.

В Медоуфилде быть умным считалось нормальным. Если кто-то на уроке не знал ответа на вопрос, он поворачивался ко мне. А потом один из учителей подал мою кандидатуру на стипендию в Сент-Риджисе. Я ведь не хотела показывать папе то письмо. Но показала, и он сказал, что раз уж так вышло, то глупо хотя бы не попробовать написать тест. Он был прав, конечно. «Что мне терять?» – думала я. Даже если мне предложат место, я всегда могу отказаться, верно? Да и вообще, вряд ли такое случится, правда?

Я выполнила тест.

Я получила место.

Папа сообщил им, что я согласна и приступлю к занятиям в сентябре.

Сначала я очень радовалась, что пойду в престижную школу. У Сент-Риджиса было столько денег, что Медоуфилду и не снилось. Новые компьютеры, новые классы, чистенькие стены и ковры. Но на этом блестящем фоне я сама стала казаться замарашкой. Здесь всем было наплевать, насколько я умная. Никого даже не интересовало, добрая ли я, есть ли у меня чувство юмора и какой я вообще человек. Я просто оказалась тут не ко двору. Но потом я встретила Лиама.

В тот день я пообедала в столовой – точнее, в обеденном зале (так здесь все её называют), – а потом достала из сумки воскресный выпуск «Таймс» и стала решать кроссворд. (Вы ведь знаете, что в «Таймс» самые сложные кроссворды? Подсказки там всегда в виде загадок или ребусов.)

«13 по горизонтали. Попал в кильватер – плыви против течения!»

– Может, «плыви против течения» здесь надо понимать как «читай задом наперёд»? – спросил кто-то у меня над ухом.

Я подскочила – не заметила, что прочитала подсказку вслух. Подняв глаза, я увидела мальчика своего возраста, которого встречала на занятиях. Я знала, что его зовут Лиам Лау, и раньше вообще не слышала от него ни слова, кроме «здесь» на ежедневной перекличке.

– Извини, я тебя напугал?

– Нет, я просто не заметила, что говорю сама с собой.

Он улыбнулся:

– Часто с тобой такое бывает?

– Наверное. Иногда.

– Со мной тоже, – кивнул он и усмехнулся. – Говорят, это первый признак безумия.

– Гм. Может, ты и прав насчёт чтения задом наперёд… – А потом мой мозг вдруг заработал на полную мощность: – А что, если не просто задом наперёд, а в другом порядке? Что, если это анаграмма?

– Возможно. Может, надо переделать слово «кильватер»? – сказал Лиам. – В нём достаточно букв.

Мы уставились на буквы КИЛЬВАТЕР, а потом воскликнули хором:

– Вертикаль!

С победной улыбкой я взяла ручку и вписала ответ.

– Агата, – голос Лиама вызвал меня из прошлого. С тех пор прошёл уже год. Я всё ещё изгой, но, по крайней мере, у меня есть друг. Я взглянула на Лиама.

– Чего?

– Можешь мне кое-что пообещать?

– Что именно?

– Постарайся, чтобы тебя завтра не исключили?

– Постараюсь, – ответила я, закатив глаза.

Он улыбнулся:

– Тогда пойдём, проводишь меня до остановки.

2. Цикута и Наперстянка

Папа, весь грязный и пахнущий навозом, зашёл в кухню как раз тогда, когда я закончила перемалывать в блендере овощи. Я совсем забыла об усталости – так мне не терпелось приготовить что-нибудь новенькое.

– Что делаешь, Агата?

– Готовлю ужин.

– Но у тебя какая-то зелёная жижа вместо еды! Может, ты всё перепутала и на самом деле готовишься к лабораторной по химии? – засмеялся папа.

Я вздохнула. Папа такой консерватор. Он неплохой кулинар, но не блестящий. Я часто делаю нам ужин, обычно что-нибудь из его любимых простых блюд: сосиски с пюре или тушёную фасоль с поджаренным хлебом. Нет ничего странного в том, что иногда мне хочется поэкспериментировать.

Сегодня я готовила по «Кулинарному путеводителю» Огюста Эскофье. Я купила его в букинистической лавке на Чаринг-Кросс-роуд, а потом весь вечер кое-как переводила с французского.

Папа окинул взглядом царивший на кухне беспорядок, покачал головой, а потом ушёл мыться.

Мой отец – вообще его зовут Руфус – начал работать в Королевских парках Лондона в шестнадцать лет, сразу после школы. Теперь он дослужился до главного садовника Гайд-парка, поэтому мы живём здесь же, в коттедже под названием Дом садовника. Даже став начальником, папа отказывается перекладывать грязную работу на других; больше всего ему нравится возиться в земле, засучив рукава.

Он вернулся в чистой рубашке, пахнущий дегтярным мылом (всё лучше, чем навозом), и, поглаживая рыжеватую бороду, оглядел мою стряпню.

– А это вообще… что?

– Филе трески с овощным муссом, украшенное креветками и резаным кервелем.

– Ух ты, как сложно.

– А ты попробуй.

Папа окинул меня недоверчивым взглядом и сел за стол.

Я несколько недель копила деньги на ингредиенты. Я в буквальном смысле заработала их своим потом: папа давал мне карманные деньги за то, что в выходные я помогала ему перекапывать компост. Но оно того стоило – у каждого должен быть шанс попробовать что-то изысканное, правда?

Уставившись в тарелку, папа крутил вилку в руках, явно подыскивая подходящие слова. Но, видимо, так ничего и не придумал.

– Оно не очень… английское, – наконец выдавил он.

– А Пуаро говорил, что у англичан нет национальной кухни, у них есть только еда, – сказала я с улыбкой.

Папа застонал при упоминании моего любимого детектива. Я так много говорю об Эркюле Пуаро, что он стал для папы чем-то вроде красной тряпки.

– Опять ты про книги, Агата! Знаешь ли, не всё, что говорит Пуаро, является истиной в последней инстанции.

Я проигнорировала это замечание и поставила перед отцом блюдо с рыбой и овощами.

– Bon appetit![3]3
  Приятного аппетита! (фр.)


[Закрыть] – сказала я с улыбкой, и мы принялись за еду.

Что-то было не так. Вообще не так. Я посмотрела на папу. На меня произвело сильное впечатление то, как долго он смог сохранять невозмутимое лицо.

С моим языком творилось нечто страшное. Я никак не могла заставить себя проглотить филе, а когда всё-таки проглотила, то чуть не подавилась.

– Кажется, я допустила ошибку где-то в переводе…

Папа тоже проглотил еду, из его глаз текли слёзы.

– Можно мне стакан воды?

Мусс отправился на помойку, а мы пошли покупать готовую еду – а именно рыбу с картошкой фри, благо в Лондоне их продают на каждом углу. На этот раз я решила не цитировать Пуаро, который отправлял это любимое англичанами блюдо в категорию «Сойдёт, если холодно, темно и нет ничего другого». Вряд ли папа счёл бы это забавным. К тому же, если честно, мне нравилась рыба с картошкой.

Наши животы урчали от голода, пока мы несли еду домой. Блюдо было съедено в блаженном молчании. Я наслаждалась хрустящим тестом, мягкой рыбной мякотью под ним, солоноватыми сочными ломтиками картошки. Я готова признать, что и Пуаро может ошибаться.

Пока мы ели, папа расспрашивал меня про учёбу, но мне не хотелось говорить ни о школе, ни о ФФ, ни о директоре, ни о том, как я отключилась на химии. Вместо этого я спросила, как прошёл его день.

– Как поживают цветники?

– Нормально, – ответил папа, жуя рыбу.

Я вспомнила, что читаю сейчас очень интересную книгу.

– А у тебя растёт дигиталис?

– Если ты имеешь в виду наперстянку, то да – около моста.

– А аконит? – Я съела кусочек картошки, не глядя на папу.

– То есть борец? Смотрю, ты знаешь много латинских названий… Да, на лугу есть несколько, но я не позволю ему разрастаться. Впрочем, пчёлы его любят.

– Ага. А белладонна?

– Белладонна? – Он нахмурился, поняв наконец, в чём дело. – Наперстянка, борец, белладонна – Агата, тебя интересуют только ядовитые растения?

Я покраснела. Ну вот, расколол! Ведь прямо сейчас в моей сумке лежали «Ядовитые растения Британских островов».

– Мне просто интересно, – сказала я невинным голосом.

– Я знаю, родная, я знаю. Но я беспокоюсь за тебя. Мне не нравится это твоё нездоровое увлечение. Мне тревожно, что ты совсем не живёшь в реальном мире.

Я вздохнула. Мы это уже обсуждали, и не раз. Папа говорил о реальном мире так, будто это какое-то место, где я никогда не бывала. Он волновался, что я живу в мире грёз, что мне интересны только книжки про убийства.

Впрочем, так оно и было.

– Я помою посуду, – быстро сказала я, чтобы сменить тему, и посмотрела на гору кастрюль, дуршлагов и бесчисленных мисок, в которых готовила своё кулинарное недоразумение.

Может, в другой раз.

– Я помою, Агата, сегодня моя очередь, – сказал папа. – Ложись спать. У тебя усталый вид.

– Спасибо. – Я обняла его, вдыхая запах отутюженной ткани и дегтярного мыла, а потом побежала к себе наверх.

Когда мы только переехали в Дом садовника, я сразу решила, что буду спать на чердаке. Мама говорила, что для меня это идеальное место – высоко-высоко, чтобы всё видеть. Как дежурный матрос на носу корабля. Тогда мне было всего шесть лет, и мама была жива. До этого мы теснились в квартирке на севере Лондона, и папа каждый день ездил в Гайд-парк на велосипеде. В то время он был младшим садовником и только набирался опыта. На подоконниках в нашей квартире вечно что-то росло: на кухне – помидоры, в ванной – орхидеи (вперемежку с бутылочками шампуня и геля для душа)…

У моего чердака скошенный потолок и маленькое окошко. Оно находится ровно над кроватью, и в безоблачную ночь мне видны звёзды. Иногда я белым маркером отмечаю на стекле их положение – Большая Медведица, Орион, Плеяды – и наблюдаю, как они скользят по ночному небу.

Половицы укрывает разноцветный коврик, чтобы не мерзли босые ноги по утрам: у нас нет центрального отопления, и по дому часто гуляют сквозняки. Впрочем, сейчас июль и тепло. А этот день и вовсе выдался невыносимо жарким, поэтому я приподнялась на цыпочках и открыла окошко, чтобы впустить немного прохладного воздуха.

Моя одежда висит на двух вешалках-рейках, стоящих на полу. Папа копит деньги на шкаф, но мне нравится, когда вся одежда на виду.

На стене висит постер фильма «Завтрак у Тиффани» с Одри Хепбёрн в чёрном платье. Рядом с ней – портрет модели по имени Лулу. Над кроватью прикреплена большая фотография Агаты Кристи, которую мне подарил Лиам на день рождения. На противоположной стене – карта Лондона.

Не могу сказать, что в моей комнате царит беспорядок. По крайней мере, я не считаю это беспорядком, хотя папа наверняка бы со мной не согласился. Просто вещей очень много, а места – мало. Так что повсюду лежат виниловые пластинки, книжки, а в углу примостился бюст королевы Виктории, который я нашла в мусорном контейнере. Правда, иногда папа заставляет меня наводить тут порядок.

Вот и сейчас я попыталась убраться у себя на чердаке. Но места было так мало, что в результате стало казаться, будто кто-то просто помешал в комнате гигантской ложкой.

Я взяла тяжёлый потрёпанный «Кулинарный путеводитель» и поставила его на стеллаж, который занимал всю стену. Вздохнув, я подумала о том, сколько же времени потрачено впустую. Да, день явно не задался!

Я провела рукой по зелёным, тиснённым золотом корешкам. Это были детективы про Пуаро, мисс Марпл, Томми и Таппенс – полное собрание сочинений Агаты Кристи. Мама назвала меня в честь этой писательницы.

Она-то и посоветовала мне прочесть все эти книги. Я всегда любила разгадывать ребусы, и мама как-то заметила, что мне стоит заняться настоящими загадками, а не просто шарадами и словарными играми. Когда я спросила, что она имеет в виду, она сказала: «Каждый человек – загадка, Агата. Каждый прохожий имеет свою историю, свои причины быть таким, какой он есть. Вот это по-настоящему важные загадки».

При мысли о том, что мамы больше нет со мной, к глазам подступили слёзы.

– Меня сегодня вызывали к директору, – сказала я вслух. – Но ничего страшного – он отпустил меня с предупреждением.

Я продолжала говорить, раскладывая одежду по местам. Я иногда так делала – рассказывала маме о том, как прошёл день.

Я переоделась из школьной формы в пижаму, повесила одежду на плечики и положила берет в коробку. Что же надеть завтра? Я выбрала мамин красный в цветочек шарф из китайского шёлка. Мне ужасно нравилось сочетать её одежду с нарядами, которые я покупала на благотворительных распродажах или в секонд-хендах, хотя некоторые мамины вещи были настолько дороги моему сердцу, что я никогда не выходила в них на улицу.

Потом я подошла к столу в углу и откопала из-под вороха одежды свой ноутбук. Я включила его и залогинилась. Ребята в школе думают, что я не пользуюсь соцсетями, но это не так. Да, я читаю на переменах газету, а не листаю смартфон и заметки в блокноте пишу ручкой. Но в то же время я интересуюсь современными технологиями. О людях столько можно узнать, посмотрев, что они выкладывают на свои странички. Конечно, у меня нигде нет профиля под моим собственным именем. В Интернете меня зовут Фелисити Лемон.

Никто до сих пор не заметил, что Фелисити ненастоящая. Некоторые ребята из школы добавились ко мне в друзья, включая всех трёх фиф. Но никто из них не сообразил, что Фелисити Лемон – имя секретарши Эркюля Пуаро. Никто не узнал на фото в профиле Франсуазу Арди, французскую певицу.

Я просмотрела ленту, состоящую из бесконечных фото Сары Рэтбоун, Рут Мастерс и Брианны Пайк. Похоже, в выходные они выбирались куда-то в Европу. Они позировали на шезлонгах, болтали ногами в гостиничном бассейне и сидели на носу яхты, а их волосы развевались на ветру, как в рекламе шампуня. Я невольно почувствовала укол зависти и закрыла крышку компьютера.

Порывшись в сумке, я извлекла записную книжку и вместе с перьевой ручкой положила её рядом с кроватью. Так делают хорошие детективы: они всё записывают, потому что никогда не знаешь, какая из мелких деталей может оказаться ключевой уликой в расследовании.

У большинства моих записных книжек чёрные обложки, но у некоторых – красные. В них я пишу о маме. На сегодняшний день у меня двадцать два красных блокнота. Они стоят отдельно от всех, на высокой полке. В них много подробных сведений о маме: где она стриглась, с кем общалась на даче. Я записала всё, что помнила. Я не хотела забыть ни единой детали.

Я посмотрела на мамино фото на столике у кровати. Она сидела на велосипеде, одной ногой упираясь в землю. Добрая улыбка, большие солнечные очки, шерстяная юбка и мягкая широкополая шляпа. К багажнику привязана стопка книг.

Полиция сказала, что из-за книг она и потеряла контроль над велосипедом. Но мама всегда возила с собой много книг. Не думаю, что авария произошла из-за этого. Была какая-то другая причина.

Я залезла в кровать и укрылась одеялом. Потом взглянула на фото в последний раз. К глазам подступили слёзы.

– Спокойной ночи, мам, – пробормотала я и выключила свет.