Текст книги "Черная звезда на счастье"

Черная звезда на счастье
Лина Люче

Редактор Пуговка

Дизайнер обложки Лина Люче

© Лина Люче, 2017

© Лина Люче, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-7833-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Телепатическая планета содружества «Горра». Планетарная столица. Микея

Равномерный гул транспортера едва не усыпил ее, невыспавшуюся и порядком издерганную. Неделя выдалась адской, худшей в ее жизни. Хотя ощущения подсказывали – то была совсем другая жизнь, а теперь начиналась новая. И продлится эта новая, тоскливая жизнь в лучшем случае год. В худшем – три. Все зависит от ее поведения, сказал судья. И от отзывов ее начальства.

Микея никогда не думала, что способна на преступление. Даже когда совершала его, это казалось больше шалостью, чем серьезным правонарушением, за которое могут судить и наказать. Но все обернулось хуже некуда. До сих пор при одном воспоминании о разговоре с отцом хотелось плакать. Она опозорила не только себя, но и его, и маму. То, что осудили ее не в одиночку, а вместе с двумя друзьями, нисколько не облегчало ее совесть.

Она, к тому же, перестала считать Навию и Омкана друзьями после всего происшедшего – они оказались не теми, за кого Микея их принимала. К счастью, суд определил им разные места отбывания наказания, и хотя бы видеть их теперь не приходилось.

Молодая горианка опустила глаза на свои руки, которых буквально не узнавала. За неделю их почти полностью покрыли мелкие царапины, мозоли и даже химические ожоги – пару дней назад она сдуру забыла надеть перчатки прежде, чем использовать средство для чистки декоративного камня в душе. Другие уборщики, которые летели с ней в транспортере, не выглядели так ужасно – они привыкли к тяжелой работе и рваному графику. И уж конечно они знали, как пользоваться щетками и губками, не ломая ногтей и не травмируя себе кожу.

Ее начальница, Дивия эс-Эрте, казалось, не имела ни капли жалости. Даже зная, что Микея не проходила курсов обучения уборщиков, она пальцем не пошевелила, чтобы помочь ей. В первый день, правда, она прилетела вместе с ней в ту квартиру, которую надо было убирать, но вела себя очень грубо. По сути, она просто каждую минуту одергивала ее за то, что Микея делала не так – а она делала не так абсолютно все. Правда, к концу дня, когда ее спина разламывалась, руки немилосердно болели, а в глазах темнело от усталости, она приобрела несколько полезных навыков, благодаря замечаниям эс-Эрте.

Но как же тяжело было сдержаться, чтобы не броситься на нее и не выцарапать глаза, а молча перенести все это издевательство. Дивия перемещалась по помещению следом, ничего сама не делая – по сути, Микея целый день ползала у нее в ногах, выполняя отрывистые команды и указания, словно была дрессированным животным. Крылатая горианка в ногах у бескрылой, телепатически неполноценной, плохо образованной уборщицы – Микея готова была поклясться, что эта женщина просто самоутверждается за ее счет, хотя и не могла проверить – ее собственные телепатические способности еще минимум на год были завешены глухим блоком по тому же приговору суда. Это, пожалуй, было самой жестокой частью наказания – Микея чувствовала себя глухой и слепой, и от этого хотелось выть.

На следующий день Микею отправили на работу одну. Оказавшись в огромной квартире ранним утром, чувствуя себя разбитой, с ломотой во всем теле, девушка все же чувствовала радость: сегодня ей хотя бы не придется, как вчера, выслушивать грубые окрики. Вот только уже через час, с ожогами на обеих руках, она осознала, что в окриках была своя прелесть – накануне, по крайней мере, эс-Эрте напомнила про перчатки. Больно было так, что полчаса Микея могла лишь держать руки под холодной водой, сглатывая слезы. А потом пришлось спешно завершать работу и накрывать на стол к завтраку, чтобы испариться до того, как хозяин квартиры проснется.

Ее график весь состоял из таких «окон» – она должна была приходить к определенному времени и вовремя уходить, чтобы не путаться у хозяев под ногами, а потом возвращаться снова. До приговора суда Микея никогда не думала о людях, которые убирали ее собственную квартиру – лишь принимала как должное результаты их работы. Ее жилье сейчас, вероятно, никто не убирает – оно опечатано до конца срока обязательных работ на Службу уборки. Теперь она жила в общих домах, на окраине столице. В самом бедном районе, куда раньше никогда не заходила и не залетала.

Когда ей сказали, что в ее обязанности войдет уборка лишь одной квартиры, Микея воспряла духом. Когда же увидела ее и поняла, что нужно делать – впала в отчаяние. Во-первых, помещение оказалось огромным. Оно располагалось так близко к окрестностям Сезариата, что можно было предположить – жилье какого-то советника или чиновника высокого ранга. Но этого ей знать не полагалось, как и видеть хозяина. Первое правило: никогда не мешать и не попадаться на глаза. За сознательное нарушение полагался крупный штраф, а в ее случае это могли быть недели дополнительной работы.

Во-вторых, девушка раньше и не предполагала, насколько тяжелой может быть добросовестная уборка. Она думала, что мытье полов – это просто разок пройтись тряпкой, ничего сложного. Оказалось, это и ползание на коленях, и отскабливание чего-нибудь липкого, а еще приходилось постоянно двигать мебель с место на место и обязательно оставить все, как было. К счастью, хозяин в квартире был всего один, без семьи, и мусорил не много.

Каждый день Микея чередовала помещения, в которых убиралась. Постоянное внимание ее было сосредоточено только на ванной и столовой. В спальне кровать всегда была убрана, в кабинете тоже порядок, поэтому профилактическую уборку этих помещений приходилось делать не каждый день, как и других – лоджии, взлетных площадок, гостиной и… комнаты для слияний.

Рано или поздно туда зайти все равно придется, подумала Микея, стоя в гостиной на четвертый день. Она уже убрала каждое помещение как минимум по разу. Комнату для слияний положено было проверять каждый день, как и ванную, и в первый день эс-Эрте туда заглянула, но практически тут же закрыла дверь:

– Он ею не пользуется, – сказала она. – Проверяй, но убирать можно раз в неделю.

И все же Микея не проверяла. Даже зная, что ей может здорово влететь, она все никак не могла решиться зайти туда. Всю жизнь это было запретное место – она была уверена, что впервые пересечет его порог только в доме своего будущего мужа, в день своего первого слияния. Все ее существо сопротивлялось тому, чтобы зайти в эту комнату, принадлежащую, к тому же, незнакомцу.

«Какого дьявола, тебе двадцать пять лет», – сказала себе она, остановившись возле двери, и решительно толкнула дверь. Быстро шагнув вперед, Микея сбилась с дыхания. Темнота, тишина, пряный запах ароматизаторов – беспримесная свежесть. Ни одной нотки человеческого запаха – нежилое, неиспользуемое помещение. Здесь явно никого не было ни вчера, ни много дней до этого. Прерывисто выдохнув, она ударила рукой по выключателю, выкрутив свет на максимум. И принялась за уборку.

Очищая мягкой щеткой четвертый по счету диванчик, она невольно начала проклинать про себя хозяина этой огромной комнаты: зачем столько диванчиков, если ими не пользоваться? Зачем ему вообще эта комната, когда он явно не женат и…

Отдаленный, но отчетливый хлопок входной двери заставил ее застыть и примерзнуть к тому месту, где она находилась. В следующую секунду Микея выдохнула: конечно, это эс-Эрте пришла проверить. Хозяин вряд ли мог вернуться в середине рабочего дня. Надо выйти и показаться начальнице – тем более что ей все равно нужно было набрать немного воды в ведерко.

Оставив щетку возле диванчика, Микея прихватила ведро и вышла в коридор. И всем телом вздрогнула, когда столкнулась нос к носу с мужчиной, как раз проходившим мимо. Ошеломленно отшатнувшись, девушка испуганно прижалась к двери, но та, как назло, не до конца закрылась за ее спиной и поддалась, заставив девушку потерять равновесие. Вскрикнув и взмахнув ведром, Микея начала падать, и тогда незнакомец – по-видимому, хозяин квартиры, бросился вперед, поддержав ее за локоть. К несчастью, этот галантный жест стоил ему чистой одежды, на которую выплеснулась вода из ведра.

– Ох, эсте, простите… простите меня! – выпалила она, едва придя в себя. Положение ее оказалось даже худшим, чем можно было ожидать. Она не просто попалась на глаза хозяину всего лишь на четвертый день работы – она еще и облила его грязной водой. Если он пожалуется – ей конец, наказание растянется на три года, или даже дольше. Микея подняла глаза, ища его взгляд, безмолвно продолжая умолять о прощении. К сожалению, она не могла чувствовать даже слабых отзвуков его эмоций, а на лице мужчины ничего не отражалось.

Ей пришлось сильно задрать подбородок, чтобы заглянуть в глаза – но какой толк, если ее способности заблокированы? Она не могла его почувствовать… Незнакомец возвышался над ней на пару голов, хотя его рост нельзя было бы назвать чересчур высоким. Просто такова судьба всех горианских женщин – оставаться намного ниже огромных мужчин. Находиться так близко в начале знакомства очень неловко, но выбирать в этот раз не приходилось.

Крепкая теплая рука надежно держала под локоть. Темно-серые глаза сузились, когда взгляд упал на ее крылья – но в следующую секунду он уже отпустил и сосредоточился на своей вымокшей испачканной одежде.

– Вы меня тоже, – суховато бросил он, уже не глядя на нее, и шагнул назад. А через полминуты за ним закрылась дверь в ванную.

Микея сглотнула, все еще стоя на том месте, где он ее оставил. А потом очнулась и бросилась собирать все щетки – ей следовало исчезнуть как можно быстрее. Пока он не вышел из ванной и не сменил милость на гнев.

Спрятав все хозяйственные принадлежности в кладовке, Микея пулей вылетела на взлетную площадку, и через мгновение уже поднялась в воздух, активно работая крыльями. Уборщикам, конечно, положено перемещаться на транспортерах, но на этот раз ей стоило нарушить правило – тем более, в руках у нее ничего тяжелого не было.

Немного подумав, Микея плавно развернулась в воздухе и направилась в сторону кафе. По дороге она вспоминала лицо хозяина квартиры. Не советник – их всего двенадцать, и внешность каждого она помнила. Может, кто-то важный из Сезариата – но не из тех, кто мелькает на передовицах газет. Незнакомое лицо, неприметное. Не красавец: слишком узкие губы, крючковатый нос, внимательные жесткие глаза. На вид лет сорок-пятьдесят. Вряд ли кто-то очень влиятельный – слишком молод. Откуда же такое шикарное жилье?

После обеда она не без опаски вернулась в квартиру, чтобы продолжить уборку. По расписанию хозяин не должен был оказаться дома, но и утром его не должно было быть. Открыв дверь и убедившись, что квартира пуста, Микея с глубоким вздохом направилась к кладовке. «Пожалуется или нет?» – волновалась она. Если да, то, по идее, вечером ей об этом скажут. Открыв дверцу кладовой, она протянула руку к ведру и замерла. На видном месте сверху был пристроен сложенный вчетверо листок бумаги.

Микея уставилась на него как на что-то опасное. Короткое извинение незнакомца, то, как он ее поддержал за локоть утром, были первыми проявлениями человеческой теплоты, которые ей довелось испытать за последний месяц. Обижаться на родителей за холодность и отстраненность не приходилось – она сама подвела их. Но то, как ее подставили те, кого она считала друзьями, больно ранило, а жесткий приговор суда привел в отчаяние. Все планы были сломаны, едва начавшаяся карьера полетела в тартарары. А рядом не оказалось ни единой живой души, которая могла бы поддержать.

Раскрыв записку дрожащей рукой, Микея даже не сразу сумела прочитать написанное – от страха, что там нечто резкое. Но резким оказался лишь размашистый почерк того, кто написал ей: «Простите, что напугал. Я вернулся, чтобы переодеться. Могу ли я спросить, почему вы работаете в службе уборки? P.S. Бросил одежду в стирку – посушите потом, пожалуйста».

Прерывисто вздохнув, она застыла с запиской в руках. На глаза навернулись слезы. Он разговаривал с ней как с человеком, достойным уважения. Пусть даже письменно. И даже просьба позаботиться об одежде не выглядела унизительной. Но можно ли ответить ему, не рискуя навлечь на себя гнев начальства? Он – свободный человек, мог делать, что хотел, но если ее записка случайно попадет не в те руки – ее могут наказать.

Микея свернула кусочек бумаги и убрала в карман штанов. В отличие от остальных уборщиков, она работала не в комбинезоне – потому что у нее были крылья. И именно эта деталь заставила хозяина квартиры задать ей вопрос, на который она не могла ответить и даже не знала, хочется ли ей. Пока он проявляет дружелюбие – но, вероятно, когда он узнает, что имеет дело с преступницей, уже не захочет общаться. Возможно, он даже станет возражать против того, чтобы она убиралась у него.

***

В тот день Цесин эс-Эммар просто не выспался и с утра, едва придя на работу, умудрился опрокинуть на себя стакан сока. Обычно он держал в кабинете запасную рубашку, но тут пострадали и брюки, поэтому пришлось лететь домой в неурочный час, чтобы переодеться.

Заметив корзину с чистящими средствами в коридоре, он хотел проскользнуть в ванную незаметно: Цесин знал, что уборщики страшно пугаются, встречаясь с хозяевами квартиры – словно это для них конец света. Причина страха не была ему вполне понятна, но вдумываться времени не находилось – и он просто старался их не смущать.

Что больше изумило его в момент встречи с девушкой, Цесин не знал: возможно, то, что юная красавица вышла из его комнаты для слияний, или ее изумительно красивые фиолетовые крылья, которые ей очень шли, несмотря на мужской цвет. Или то и другое вместе. Когда она испугалась и потеряла равновесие, он среагировал автоматически, поддержав ее. Оказавшись в результате облитым водой, эс-Эммар был близок к тому, чтобы расхохотаться, но девушка всерьез смутилась, и пришлось воздержаться. А потом, когда их взгляды встретились, настала его очередь испугаться и смутиться: ее глаза оказались невероятно красивыми, бездонными.

Когда он вышел из душа и обнаружил, что девушка сбежала, то даже испытал разочарование – так хотелось познакомиться с ней и узнать хоть что-то. Решение написать записку пришло спонтанно. Но вечером, к его разочарованию, ответа он не нашел – ни на том же месте, в кладовке, ни в какой-либо другой комнате. Цесин и сам не подозревал, как сильно, оказывается, ждал этого ответа, какое любопытство пробудила в нем незнакомка – пока не остался с носом.

Предположив, что обидел ее тем, что написал, он стал размышлять об этом за одиноким ужином. Собственно, причин для работы в службе уборки могло быть только две: какая-то физическая неполноценность, не позволяющая найти другую оплачиваемую должность, или приговор суда по уголовному делу. Работа в службе уборки – самое распространенное наказание преступников на Горре, если не считать совсем легких, вроде штрафов.

Был ли его вопрос бестактным? Возможно. Цесин вздохнул. По правде, он, конечно, не являлся гением общения. Многие считали его угрюмым и нелюдимым – но сам он знал, что бывает неловок в дружеской беседе, и проще сузить круг знакомых, чем постоянно натыкаться на чьи-то обиды. У него была пара друзей, которые давно привыкли к его характеру и прямым вопросам, а остальные его не волновали. Вот, разве что, только девушки…

Цесин не помнил, когда перестал верить во взаимную любовь. Он всегда знал, что не красавец, но ему не нужно было внимание десятков женщин – в юности интересовала лишь одна. Он был влюблен много лет, со школы. А она просто дружила с ним. Однажды он решил, что проблема лишь в том, что она не знает о его чувствах – но день, когда он решил признаться ей, стал катастрофой, и их дружба была разрушена. А через год она вышла замуж за другого.

И тогда до него постепенно начало доходить все то, на что раньше он не обращал внимания, словно зачарованный своей единственной любовью и надеждой. Все девичьи шепотки и косые взгляды в его сторону – далеко не флиртующие, а просто насмешливые. Сначала в средней школе, потом – в высшей. А позже на него так же стали смотреть студентки, которые с удовольствием флиртовали с другими преподавателями. Удивительно, но даже его крылья не вызывали у них ни малейшего энтузиазма. Как и его награды за исследования по истории горианского языка. Как и звание профессора, которое он получил в тридцать пять, став самым молодым обладателем этого ученого титула за всю историю.

Цесин не заметил, как стал желчным, язвительным. Он обладал достаточной самокритичностью, чтобы понимать, что мстит им. Ни одна красивая девушка в его классе не имела шанса получить высокой оценки, если только не пахала вдвое больше, чем другие. Он открыто издевался над ними на семинарах, нападая, словно коршун, на каждую, которая что-нибудь не доучила. Постепенно они перестали поднимать насмешливые глаза и начали его бояться. И его это устраивало. Главное, его секрет теперь был в безопасности от всех: что он сам их боится. Причем до смерти.

К юношам Цесин тоже не проявлял особой снисходительности – по правде, лень и бестолковость раздражали его во всех студентах, вне зависимости от их пола. Он заработал репутацию самого жесткого преподавателя в Высшей академии гуманитарных наук, самого безжалостного. Он мог отправить на пересдачу любого ученика – даже самого лучшего, которому просто не повезло с вопросом. «Если вы не знаете родного языка – что вы вообще можете знать?» – насмешливо осведомлялся он, едва кто-то начинал умолять и канючить. Женские слезы не вызывали в его душе никакого отклика, кроме отвращения.

Иногда студенты мстили ему – рисовали карикатуры в учебных документах, выделяя крючковатый нос и дорисовывая клыки. Однажды такую страшную картинку сделали в виде плаката и вывесили над его столом, приписав «Демон образования». Цесин узнал, кто автор картинки, нарисовал аналогичную карикатуру на юношу и отправил ему по почте вместе с сообщением о дисциплинарном наказании в виде десяти дополнительных занятий по утрам. В том году карикатур больше не было.

Он во многом был именно таким, каким его считали: нелюдимым, не общительным. Всегда больше любил сидеть за своими исследованиями в тишине, чем проводить время в шумных дружеских компаниях. Иногда ему казалось, что даже шаггитеррианки не хотят иметь с ним дело, хотя им, конечно, было все равно. Так или иначе, он редко обращался в дома удовольствий и никогда не приводил этих девушек в свою квартиру.

В его доме комната для слияний находилась лишь потому, что она там была запланирована изначально, а менять планировку у него не находилось ни времени, ни желания. Внезапно обнаружив, что кто-то заходит в нее, и убирает – неизвестно, зачем, Цесин удивился. Но он чувствовал, что не поэтому не может перестать думать о необычной уборщице – и не из-за ее крыльев – мало ли, всякое бывает. И, уж точно, не из-за ее страха – молодые красивые девушки теперь всегда его боялись. Дело было в ее глазах. Каких-то невероятных, потусторонних. И еще ему показалось, что ей нужна была защита, как той, другой девушке из его юности.

***

На следующее утро Микея обнаружила новую записку. «Возможно, мне стоит снова извиниться. Я не хотел вас обижать, это просто любопытство. Хотя бы назовите свое имя. Меня зовут Цесин эс-Эммар».

Брови Микеи поползли вверх. Так вот это кто. Ее сердце заколотилось. Она достала коммуникатор и нашла в базе его фото и электронный адрес. И, боясь передумать, написала сообщение: «Эсте, это ваша уборщица. Я получила две ваши записки, но мне нельзя с вами общаться. Я осужденная, и у меня будут неприятности. Умоляю, не жалуйтесь на меня – клянусь, я не воровка. Микея. P.S. Я училась по вашему учебнику – он был самый понятный, спасибо».

Микея начала уборку, с минуты на минуту ожидая звонка от руководства, но ничего не случилось. А через час пришло сообщение на коммуникатор. «Маленькая, наша переписка не может быть незаконной – я спросил у друга, он следователь. Никто не вправе запрещать это вам, так что не бойтесь. Я рад, что мой учебник вам помог. Что вы заканчивали? Цесин. P.S. Я не собирался на вас жаловаться и верю в вашу честность».

Микея судорожно облизнула губы. Хотелось ли ей переписываться с ним? Еще как! Ей было ужасно приятно, что кто-то верит ей на слово после всего, да и просто интересно было общаться с ним теперь, когда она узнала, кто он такой. Только немного страшно случайно сделать ошибку.

«Я закончила факультет переводов в Академии лингвистики. Слышала, когда наши приглашали вас на работу, все студенты на филологии чуть со страху не умерли. Вы, правда, такой строгий? Мне показалось, что нет», – написала Микея в ответ. А потом убрала коммуникатор подальше и принялась мыть пол в его гостиной. В следующий раз она разрешила себе проверить входящие, лишь когда закончила с уборкой.

***

От своего друга Цесин получил не только разъяснение о переписке, но и всю открытую информацию о деле Микеи с припиской: «Очень жесткий приговор. Судья не с той ноги встал». Погрузившись в чтение материалов, Цесин убедился, что так оно и было. «Обжаловать можно?» – уточнил он коротким сообщением. «Теоретически можно, с хорошим адвокатом. Но у нее вряд ли есть деньги», – последовал ответ.

Цесин ответил девушке: «Я, правда, строгий. Но если бы мои студенты писали так же грамотно, как вы, возможно, я был бы добрее с ними».

Ответа на этот раз пришлось ждать долго. Он успел провести две лекции, прежде чем получил от нее: «Я бы хотела у вас учиться, Цесин. Наши учителя иногда не умели толком объяснять. Я приходила домой, читала ваш учебник – и все становилось ясно. P.S. Теперь я боюсь сделать ошибку – тогда вы больше не будете мне писать?»

По тонким губам Цесина скользнула улыбка.

«Я не настолько педантичен, Микея. Мне приятно то, что вы пишете. Студенты редко благодарят», – быстро набрал он и отправил сообщение.

Закончив занятия, он посвятил еще какое-то время заполнению документов, а потом собрал все и полетел домой. На этот раз он зашел в свою квартиру с особенным чувством. Ему было и приятно, и неприятно то, что его квартира убрана руками девушки с бездонными глазами. Остановившись посреди гостиной, Цесин присел на минуту и коснулся блестящей столешницы. Его взгляд скользил по чистым коврам, свежевымытому полу.

Представлять Микею ползающей здесь на коленях, с щетками и тряпками, было просто невыносимо, словно он сам мучил ее этой тяжелой работой, так не подходящей для хорошо образованного человека. Но все же ему было приятно видеть результаты ее труда как доказательство ее присутствия. Ему даже показалось, что он ощущает слабый аромат женских духов, хотя это наверняка была иллюзия. Он только сейчас понял, что после уборщиков никогда не остается чужих запахов – им, скорее всего, запрещено пользоваться парфюмом.

Поднявшись, Цесин пошел по коридору и остановился возле комнаты для слияний. И, не совладав с соблазном, толкнул дверь и зашел внутрь. Когда-то давно, еще юношей, он мечтал, что у него будет такая комната. Своя. Его и ее – той самой девушки, которую он представлял рядом долгие годы. Ее отказ надолго отбил у него охоту мечтать о чем-либо, тем более – о таких глупостях. Но вчера эта крылатая фиалковоглазая красавица вновь возмутила в нем все те мысли и мечты.

Теперь он знал ее возраст – двадцать пять, и даже насмотрелся на фотографии – симпатичная, почти красавица. Она согласилась переписываться с ним – интересно, согласилась бы она встретиться? Цесин сел на один из диванчиков и закрыл глаза, проводя рукой по бархатной обивке, на мгновение позволив себе представить, что гладит женское тело.

Ему уже сорок шесть, давно пора было подать заявку на подбор невесты. Но его всегда останавливал парализующий страх – что если его невеста посмотрит на него с таким же удивлением и насмешкой, как многие другие красивые девушки? Что если подумает – какой из тебя жених, из такого страшного и несуразного? Из нудного препода, который создан лишь для того, чтобы портить жизнь юным созданиям? Цесин и сам не знал, способен ли стать веселым и жизнерадостным для кого-то.

Он вздрогнул от звонка коммуникатора, показавшегося оглушительным в тишине, и достал его из кармана. «Что вы думаете о новых языковых правилах, Цесин? Которые собирается утверждать Совет? Я читаю сейчас и не знаю, то ли плакать, то ли смеяться», – написала ему Микея. Он немедленно улыбнулся, читая ее сообщение. После прочтения этих правил накануне его посетили точно такие же чувства.

Политика Сезариата по упрощению языка была понятна, учитывая огромное количество ошибок, которые допускали горианцы, а также начатую кампанию по подселению землян: инопланетянам чем проще язык – тем лучше. Но все существо Цесина сопротивлялось этим упрощениям, которые, по его мнению, были ничем иным, как сознательным уничтожением языка в том виде, в каком он дошел до них от предков.

«Похоже, надо плакать и смеяться одновременно, Микея. Над правилами – смеяться, и плакать над этими людьми. Завтра выйдет моя статья об этом кошмаре. Моя и еще двух коллег. Мы надеемся, к нам хоть немного прислушаются. Как прошел ваш день, маленькая?», – ответил он, выходя из комнаты для слияний. Цесин аккуратно положил коммуникатор на туалетный столик в ванной и снял рубашку, умываясь. Ему не терпелось прочитать ответ.

«Я с удовольствием прочитаю вашу статью, Цесин, спасибо, что сказали! Сегодня я убирала вашу гостиную и кабинет. Простите, если некоторые книги окажутся не на местах. Я начала протирать пыль и потом забыла, что где брала».

«Это ерунда, Микея, я сам не знаю, где у меня что. Спасибо вам. Не перенапрягайтесь с уборкой, прошу вас. Мне не нужна стерильность».

«Вы очень добрый. Я иду спать. Желаю вам спокойной ночи. Я очень рада, что познакомилась с вами. P.S. Простите, что облила водой. Вашу одежду я выгладила, она уже в шкафу».

Получив ее сообщение, Цесин улыбнулся. Добрым его, пожалуй, еще никогда не называли. Возможно, он действительно был необычно мил с этой девушкой – но она ведь другого и не заслуживала. И его неожиданно затянула переписка с ней – так, как он и сам не ожидал.

Через неделю Микея внезапно поняла, что каждое утро встает с охотой и идет на работу почти с радостью, потому что ей приятно убирать у Цесина и одновременно переписываться с ним. Они словно подружились – насколько это было возможно по переписке. Она осмелела настолько, что иногда даже спрашивала у него в сообщениях, куда лучше положить ту или иную вещь, а пять дней спустя набралась храбрости попросить одну из книг почитать, на что профессор мгновенно отреагировал разрешением брать любые книги в любое время.

Они даже перешли на «ты» и обсуждали в сообщениях все – от его статьи до ветреной погоды, от новостей до его работы. Цесин стал рассказывать веселые истории о своих студентах, пародируя их с таким остроумием, что Микея покатывалась со смеху, читая его сообщения. Она в ответ вспоминала истории о собственной студенческой жизни и однажды даже пожаловалась ему на начальницу.

«Мне жаль, что с тобой это случилось, маленькая. Я очень надеюсь, что скоро все закончится», – написал он. Микея прерывисто вздохнула, получив это сообщение. Они не касались в переписке ее приговора, но она знала, что это не из-за того, что он осуждает ее – просто проявляет тактичность.

«У меня сегодня тяжелый день, – написала она. – Завтра эта грымза придет проверять, как я убираюсь. Все должно быть идеально».

«То есть мне лучше вообще не появляться дома вечером, чтобы не пачкать?» – весело написал он. Следом пришло второе сообщение: «Погоди-ка. Она придет ко мне домой проверять? Без каких-либо жалоб с моей стороны?»

«Ну… это вроде обычный порядок. Я же осужденная. И, конечно, ты можешь делать дома все, что хочешь. Хотя я буду благодарна тебе, если ты сегодня воздержишься от вечеринок», – написала она с несколькими смайликами.

«А когда она придет?» – осведомился он.

«Утром. Я уже жалею, что сказала тебе. Я не подумала, что тебе это будет неприятно».

«Нет, ты правильно сделала, маленькая. Я не сержусь. Обещаю не устраивать вечеринок»

На следующее утро Микея прилетела до рассвета, стараясь сделать так, чтобы все блестело. За пятнадцать минут до времени пробуждения Цесина, указанного в его расписании, она исчезла. А после его ухода на работу вернулась, чтобы спешно прибрать все в столовой после завтрака.

Буквально четверть часа спустя появилась и Дивия, оглядевшись с таким видом, словно ожидала столкнуться с последствиями взрыва, но все внезапно оказалось в порядке. Однако и это ее не удовлетворило, и, с поразившей Микею резвостью, старая грымза начала перемещать мебель и перечислять огрехи: за большим диваном, который Микея не могла отодвинуть физически, обнаружилось немного пыли, внутри бара – пятнышко от вина, возможно, пролившегося накануне, потому что она его мыла изнутри позавчера.

С каждым обнаруженным пятнышком и крохой пыли ее начальница, казалось, становилась все живее и с удвоенной энергией принималась разыскивать почти невидимые глазу соринки и пылинки. Возможно, поэтому Дивия не сразу заметила, как входная дверь открылась, и появился хозяин квартиры. Зато Микея, шокированная его приходом, моментально остолбенела и приросла к полу.

– Добрый день, дамы. Я могу узнать, что здесь происходит? – таким холодным тоном, которым можно было бы заморозить, наверное, целый класс нерадивых студентов, осведомился Цесин, глядя в спину Дивии, которая все еще копалась в его баре, разглядывая бутылки.

Едва не подпрыгнув на месте, начальница Микеи резко повернулась – ее лицо вытянулось. Прижимая бутылку к груди, с испуганным лицом, эс-Эрте приобрела такой смешной вид, что Микея обязательно бы расхохоталась, не будь она тоже слегка напугана. Ведь это она была виновата в том, что происходило. Возможно, она чересчур разоткровенничалась с ним, но с чего она решила, что Цесин будет на ее стороне? Возможно, он пришел лишь потому, что ему неприятно все происходящее: и осужденная в его доме, и проверки, а все из-за нее. Так не проще ли ему будет пожаловаться на все скопом и избавиться от Микеи раз и навсегда?

– Э… а… мы из службы уборки, эсте, – сказала Дивия таким голосом, что Микее даже стало ее жалко – рядом с Цесином ее начальница растеряла все свое величие, самодовольство и даже простое человеческое достоинство.

– Тогда почему я не вижу, чтобы вы убирались?

Цесин сверлил Дивию взглядом и – Микея была готова поклясться – по поверхности сканировал эмоции. Та побледнела и стала мямлить нечто невразумительное про плановую проверку, но хозяин квартиры указал ей на дверь: