Текст книги "Перекрестный отец. Разговор о детях, о жизни, о себе"

Михаил Шац

– Миша, у вас столько титулов, что все не перечислишь, но вы, помимо прочего, отец троих детей. Расскажите о них: как зовут, сколько им лет, что они собой представляют.

– А они прочтут это?

– Уверена.

– Да? Тогда придется фильтровать то, что буду рассказывать. Без сомнений могу сказать следующее: у меня действительно их трое: старший сын – Степан, ему 21 год… подождите…

– Совершенно верно.

– Да? Тогда точно двадцать один год. Далее у нас Софья, средняя. Ей исполнилось девятнадцать. И младшая, Антонина, ей одиннадцать. Это, пожалуй, совершенно разные люди, с разными интересами, с разными характерами, с разными привычками. Вот такой коллектив у нас проживает. Правда, условно проживает. Уже жизнь поразбросала, конечно, многих.

– Это как?

– Ну, кто-то учится, кто-то путешествует, кто-то…

– Так, и кто у вас путешествует?

– Было бы забавно сказать, что Антонина. Но нет, средняя.

– Антонина – школьница еще, правильно?

– Антонина – школьница, да. А Софья уже окончила школу. И сейчас она выбирает свое будущее. Для того чтобы выбрать будущее, она считает, что ей нужно попутешествовать.

– Так это прекрасная традиция.

– Сейчас она путешествует вместе со своей подругой. В данный момент она находится в Австрии.

– В Австрии? Вы ее отпустили? Спокойно?

– Нет, это неправильная формулировка. Она просто уехала, я бы так сказал. И мы, конечно, ее отпустили. Вот так она решила подготовиться к следующему этапу своей взрослой жизни.

– А Степан?

– Степан учится. Он у нас будет заниматься 3D-моделированием.

– Он сам выбрал?

– Да я сам в шоке. Каково! Он все выбрал сам, это правда. Сам учится. Сам работает.

– А советовался?

– Скорее он проинформировал нас о том, что будет учиться в этом учебном заведении и будет учиться именно этой профессии. Ну, в принципе, а что? Неплохой выбор, мне кажется, для двадцать первого века.

– Выбор прекрасный. Я просто хочу отметить, что мне очень нравится подход в вашей семье. Дети выращены абсолютно самостоятельными людьми: один уведомляет, что уезжает в путешествие, другой информирует, где будет учиться. Супервзрослый подход для детей.

– Ну да. Мы, в общем, на это и рассчитывали. Мне кажется, для того чтобы быть спокойным в старости, надо воспитывать самостоятельных, самодостаточных людей, которые, наверное, найдут время уделять нам, уже постаревшим, какое-то внимание.

– Хоть какое-то?

– Ну, мы рассчитываем на большее.

– Я вот рассчитываю на огромное внимание со стороны своих детей. Может, я просто привыкла к вниманию?

– Я тоже люблю внимание, и вообще любой человек нашей с вами профессии, он, конечно, внимание любит, чего уж утаивать. Но тем не менее мы же можем рассчитывать на одно, а получить совершенно другое. Поэтому очень важно сделать именно в этом возрасте, когда они становятся людьми, какие-то правильные ходы. Правильно вести себя, чтобы, в общем, в старости получить то, чего ты хочешь.

– Миша, а вот тема детей с позиции мужчины – это вообще мужская тема? Может, зря я затеяла все эти разговоры с мужчинами, как вы думаете?

– Нет, почему же, очень интересная тема. Ребенок есть продукт… я сейчас говорю, как монтер Мечников из «Двенадцати стульев», у него «согласие есть продукт при непротивлении сторон» («Хорошо излагает, собака, – шепнул Остап на ухо Ипполиту Матвеевичу»), – шутки шутками, но дети есть продукт двойной перегонки. Это все-таки и мама, и папа. И, на мой взгляд, еще вопрос, кто большее оказывает влияние на дальнейшее развитие детей. Вообще, все зависит и от мамы, и от папы. И в итоге мы получаем то, над чем работали все это время. Это правда.

– Чтобы развить эту тему, прежде всего мне бы хотелось вернуться к вашему детству, к вашей семье. Каким было ваше детство, в какой семье вы росли?

– Типичная советская семья. Отец служил в армии, он был призван в самом конце войны и, к счастью, захватил только последний ее отрезок, 1945 год. После этого он еще пятнадцать лет служил в армии, а в 1960 году попал под такую большую хрущевскую демобилизацию, когда Советская армия была резко сокращена в численности, и мой папа в итоге пошел по педагогическим стопам. Весь остаток своей жизни, а он, к сожалению, рано умер, ему и шестидесяти не исполнилось, он работал в системе профтехобразования. Мама – врач, она окончила в Ленинграде Педиатрический институт, потом была распределена в Казахстан и там, собственно, познакомилась с папой. Работала всю жизнь практически, ушла на пенсию в семьдесят с чем-то лет, была фтизиатром в больнице Филатова в Ленинграде. У меня есть старший брат.

– Какая между вами разница?

– Одиннадцать лет.

– Хорошая разница.

– Ну, есть плюсы, конечно, но есть и минусы. Во всяком случае, когда я был мальчиком, разница была большая, чтобы, скажем, стать друзьями. В основном с его стороны это было такое…

– Покровительство?

– Менторство скорее. Нас многое разделяло по возрасту. Я в школе – он в армии, я заканчиваю школу – он уже женился. Разные этапы жизни, получается. Вот такая семья.

– А детство?

– Обычное, нормальное советское детство. Жили мы в центре Ленинграда, в таком дворе-колодце, в самом центре, на Моховой улице. Все рядом, вся эта красота, весь этот Петербург. Дворы, в которых мы играли. Я думаю, это, наверное, самая большая разница с детьми нынешними – у нас дворовое детство все-таки было. Знаете, семьи отличались друг от друга, в подвалах, например, кто-то жил, но чувствовалась общность. Не было никакого разделения. Мы гоняли в футбол, в войнушку играли, что там еще?

– Хоккейное поле залитое?

– Хоккей, да. Зимой хоккей, летом футбол.

– И девочки-фигуристки, воевавшие с мальчиками, которые их выгоняли с катка?

– У нас, наверное, маргинальный двор был. Фигуристки – да, конечно, но у них не было шанса нас выгнать. Вообще, всякое бывало: и драки, и конфликты. Школа тоже была недалеко. Пионерлагеря летом. То есть типичное советское детство.

– И как оно в сравнении с сегодняшним?

– Мне кажется, это не так важно, каким детство было – советским или несоветским. Ключевое слово тут «детство». Я думаю, каждый вспоминает свое детство с теплотой.

– Просто потому что оно детство.

– Потому что детство, да. Это совершенно другая жизнь, другие отношения, родители рядом. И ностальгические чувства обязательно. Не имеет значения – Советский Союз был или Российская империя.

– А какие у вас были отношения с папой?

– Не скажу, что папа был жестким человеком, но все-таки армейское прошлое сыграло определенную роль. Условно говоря, были такие отношения старшего по званию и низших чинов. «Ты должен сделать вот это, ты должен во столько-то вернуться» – и так далее. Отец все время был занят на работе, и у нас в семье сложился такой подход: работа – это чисто мужская штука, и работа – это главное, да. А семья – это женское. Занимайтесь, пожалуйста, отчитайтесь потом по форме, какие-то проблемы – пишите.

– Вы и со своими детьми так же выстраиваете отношения?

– На самом деле здесь все зависит от жены, честно скажу.

– То есть у вас Татьяна все регулирует?

– Татьяна – нет, мы все-таки как-то влияем друг на друга, и я смею надеяться, что в лучшую сторону. Мы все меняемся за годы брака, мы не такие, какими в него вступали. Брак – это такой институт отношений, который меняет человека. Если человек не меняется, то это приводит к плачевным последствиям, как правило.

– У вас была интеллигентная семья питерская, патриархального уклада, а Татьяна Лазарева – такая сибирячка.

– Да, такая новосибирская дурочка, которая попала в интеллигентную семью.

– И как это соединилось?

– Ну вот соединилось в итоге. К какому-то компромиссу мы точно пришли. Я не могу сказать, что кто-то из нас одержал полную победу, но наверняка Татьяна думает, что она одержала. А мне итоги этой войны совершенно не важны. Главное – есть трое детей, и они растут очень хорошими людьми. Конечно, Таня повлияла, да. Привнесла какую-то степень романтизма, наивности, легкого отношения к жизни. Вот знаете, эта петербургская…

– Строгость?

– Депрессняк, который все время присутствовал. Мысли эти постоянные: «А вот если сделаешь так, и получится так».

– Она смела все это?

– Да, проветрила нашу петербургскую каморку, мне кажется.

– Хорошо. Миша, а можно вас проверить?

– Проверить? Проверка – слово, такое, прям дисциплинирует сразу, хочется правильно ответить на все вопросы.

– Смотрите, есть такие логические задачи, над которыми взрослые голову ломают, а дети моментально их решают, не задумываясь. Как это происходит – для взрослых загадка. Хотите попробовать решить такую задачку?

– Давайте.

– Зачитываю: «Что можно встретить один раз в день, два раза в неделю, ни одного раза в году?» Дети отвечают сразу.

– Это не папа, да?

– Нет, это не папа.

– Один раз в день, два раза в неделю, ни одного раза в году… Вообще, для Москвы это солнце, мне кажется.

– Нет. Подсказать?

– Да, конечно.

– Буква «е».

– Буква «е»?

– Да.

– Так… Один раз в день – это что такое?

– День.

– А, день.

– В слове «день».

– Два раза… А, понял, – в слове «неделя».

– Кошмар какой-то, да?

– Да уж, прямо дибровщина какая-то, «Кто хочет стать миллионером».

– Детский вопрос.

– А еще?

– Если дочь Анастасии – это мама моей дочери, кем я прихожусь Анастасии?

– Если дочь Анастасии – мама моей дочери… Внучкой?

– На этом вопросе я потеряла уверенность в себе напрочь.

– Так внучкой, нет? Подождите… Это сама Анастасия, наверное? Предположим, я дочь Анастасии…

– Кто такая мама моей дочери?

– Мама моей дочери? Бабушка.

– Конечно, мама моей дочери. Она бабушка.

– Нет, подождите… Мама моей дочери… Почему она бабушка-то? Что вы за мной повторяете!

– А она еще не бабушка. Может, будет бабушкой, но в данном случае она не бабушка.

– Но вполне может быть бабушкой, да, действительно. Мама дочери… то есть меня. Это… это я.

– Вот, Миш. Все. Человек не потерял детства ни грамма. Дочь Анастасии – это я.

– Ничего себе… Такие задачи надо призывникам задавать. Если ответят, могут в армии служить, я так считаю. Мне даже немного стыдно стало, что я не мог так сразу сообразить. Я не могу воспитывать детей.

– Ну, вы выросли. И детей можете воспитывать как взрослый человек. Если вас это успокоит, я не решила ни одной задачи. Ни одной!

– Слабое утешение.

– Я, конечно, сразу начинаю думать, что женщинам достаточно быть красивой, а не умной. Но мне тоже было стыдно чуть-чуть, когда я это читала.

– Ну, в общем, да. Вы опустили меня на землю. Давайте дальше.

– Хорошо. Вернемся к нашей беседе. Когда вы выбирали, чем после школы заниматься… У вас, вероятно, был выбор из двух направлений: педагогическое или медицинское?

– Ну, по сути, да. Такая простая модель.

– Родители направляли?

– Да нет. Я просто сам не очень-то искал какие-то варианты. Все было просто.

– Вы были самостоятельны в выборе решений или слушались родителей?

– Даже и не знаю, как ответить. Я помню, что принял решение поступать в медицинский, наверное, классе в шестом-седьмом.

– Почему?

– Я довольно часто бывал у мамы на работе, и мне нравилось. Вот если сравнивать: я довольно часто бывал у папы в ПТУ и довольно часто у мамы в больнице. И, выбирая из этих двух вариантов, я все-таки склонился к больнице.

– Но вы, наверное, еще где-то были? Присматривались к чему-то?

– Я больше нигде не бывал. Меня в детстве водили между ПТУ и больницей. Вот так уж вышло. Модель такая, знаете. Можно, наверное, говорить о том, что отец и мама были для меня неким примером. Еще у меня был старший брат. Он оказался самым умным в семье, стал финансистом. Но я, к сожалению, из-за сложных отношений с братом эту модель не рассматривал, отметал ее сразу. И как потом оказалось, был не прав. Надо было идти в экономисты, конечно. Но я пошел во врачи.

– А как пришло решение сменить деятельность?

– Это вообще само пришло. То есть никакой повестки с телевидения, типа, мол «вы призываетесь в летучий отряд КВНщиков», не было. Все произошло само собой.

– А как родители отреагировали?

– Ну, когда произошла смена ракурса, папы уже не было, а мама, она до последнего очень ворчала.

– Не могла принять?

– Нет.

– Почему?

– Потому что это еврейская мама. Думаю, вы все понимаете прекрасно. Куда могут пойти мальчики нашей национальности? Явно, что тут два варианта есть: адвокат и врач. Я и пошел во врачи. А потом из врачей – в шуты балаганные.

– То есть это мама так воспринимала?

– Ну, конечно.

– И как это отзывалось в душе?

– В душе? Я довольно ироничен по природе своей. А потом с мамой бесполезно было говорить на этот счет. Если у мамы есть свое мнение, переубедить ее невозможно. Поэтому, ну что я мог? Я говорю: «Мама, вот нашло что-то, ты, мам, прости. Но уже поздно обратно во врачи мне».

– А ваши дети делают то, с чем вы не согласны?

– Могу привести в пример Софью, среднюю дочь. Она отлично в школе отучилась, очень умная девочка, очень способная. И, казалось бы: «Давай куда-нибудь в университет, а?» – «Нет, я должна подумать, я не пойду в университет, мне нужно определиться».

– То есть она вообще не хочет поступать в университет?

– Она говорит, что не знает, чего хочет. Поэтому ей нужно время – определиться. Я представляю, что бы сказал мой папа в такой ситуации. Но я так не скажу, потому что я вижу, что это решение действительно логичное.

– Логичное? А она советовалась с вами?

– Логичное потому, что это ее жизнь. Она выбирает себе профессию на будущее. И если я сейчас ей скажу, что ты должна с твоей способностью к языкам пойти, не знаю, в Институт иностранных языков, или в Институт международных отношений, или в Оксфорд, это будет лишним.

– Но ведь родители – опытные люди, они представляют, что нужно их детям.

– Да, они опытные люди, но всегда ли у них был этот опыт? Конечно же, нет.

– Были и искания, да.

– Были искания, были ошибки, и зачем эту модель своих ошибок проецировать на наших детей? Повторять наши ошибки? Мультиплицировать их, умножать? Зачем? Пусть учатся на своих ошибках.

– То есть нужно предоставлять детям возможность выбора и возможность самим делать ошибки?

– Конечно! Только их собственные ошибки приведут к какому-то положительному опыту.

– Хорошо, а в вашей семье есть какое-то распределение? Есть какие-то вопросы, с которыми дети к Татьяне идут, но с какими-то – к вам?

– Если деньги нужны, то к маме идут. У меня очень жесткий фильтр, я сразу говорю: «Денег нет». У нас даже такой мем в семье.

– Стрелка нарисована в сторону мамы.

– Да. Они знают, как заронить между мной и Татьяной зерно противоречий, и вот в этом противоречии, в этой мутной водичке они очень удачно ловят рыбку.

– То есть дети всегда побеждают?

– Дети, конечно, побеждают. Как правило.

– Получается, что родители имеют разные мнения по поводу воспитания? Папа считает – не надо ничего давать, а мама: «Пожалуйста, дорогой, пожалуйста, дорогая, на тебе все, что хочешь».

– Ну, вы сейчас романтизируете Татьяну, прямо скажу. Вот эти «пожалуйста, дорогой» – это точно не к Татьяне. Но, с другой стороны, да – побеждают дети. Они очень точно знают, как между нами лавировать.

– И откуда это у них, от кого?

– Это такая, я бы сказал, способность адаптироваться.

– В вашей семье?

– Не то чтобы в нашей. Еврейская нация на протяжении всей своей истории адаптируется к чему-то. Но и с Таниной стороны… В тайге было не легче, прямо скажу. Так что адаптивность – это такая семейная черта, да.

– А с какими вопросами они к вам идут?

– Если что-то проговорить четко надо, какие-то вопросы конкретные – то это ко мне. «А как ты думаешь, где лучше купить вот это? К кому обратиться, чтобы попасть туда?» Такие простые вопросы с четкими ответами.

– Миша, ко мне приходят разные папы, и они себя каким-то образом характеризуют. Кто-то про себя говорит: «Я скучный папа», кто-то говорит: «Я папа-тиран», кто-то говорит: «Я папа-тряпка», а как бы вы себя охарактеризовали? Какой вы папа?

– Из тех вариантов, что вы предложили, трудно выбрать.

– Нет-нет, свой вариант.

– Я понимаю, да, шучу. Значит, какой я папа? Трудно подобрать четкое определение, потому что себя начинаешь жалеть интуитивно: хочется найти что-то более презентативное для аудитории. Я даже не знаю, честно. Поставили меня в тупик. Ну, я такой… ждун.

– Ждун? В каком смысле ждун?

– Я такой – подождать, не сразу ответить, присмотреться, подумать. То есть не рублю с плеча.

– Папа, который берет паузу.

– Да, папа-пауза такой.

– Пауза – перед тем как дать ответственный ответ на вопрос?

– Да, да.

– Предлагаю блиц. Я коротко описываю ситуацию, а вы отвечаете, было с вами такое или нет. Главное условие: не думаем и не включаем папу-паузу. Готовы?

– Да.

– Попасть снежком ребенку в лицо?

– Было, конечно. И попадал не только своему, хочу сказать.

– Специально, что ли?

– Нет-нет, ну зачем специально?

– Хорошо. Отправить с вопросами к маме?

– Вот это да, это мое вообще.

– Поменять правила игры, чтобы победить ребенка?

– Обязательно.

– Спалить ребенка за плохим занятием, но промолчать?

– Да, вполне. Не только своих. У меня еще и племянник есть.

– Палим всех. И оставляем на всякий случай информацию при себе.

– Да, при себе.

– Сговориться с детьми скрывать что-то плохое от мамы? Это, видимо, всем понравится.

– Да, это хороший вариант.

– Вариант? То есть это еще не практиковалось?

– Во всяком случае, такое вполне возможно. Вот прям не вижу никаких противоречий.

– Хорошо. Выругаться матом при детях?

– О, это всегда.

– Прекрасно.

– Вам нравится, да? Мне тоже нравится. Мне кажется, что в мире, в котором мы живем, это просто…

– Необходимость?

– Нет. Это просто снобизм – не ругаться матом в мире, где мат из всех утюгов звучит практически.

– И при школьнице тоже?

– При Антонине мы стараемся не ругаться, это правда. Но бывает, что срывается иногда слово. Не специально, но бывает. Антонина сразу говорит: «Я знаю это слово».

– Читать личный дневник, потому что он… случайно открылся?

– Нет. Вот этого я не люблю. Вот честно, не люблю.

– Уронить младенца и сделать вид, будто ничего не было?

– Слушайте, кто к вам приходит на передачу? Маньяки и убийцы, мне кажется.

– Разные люди. Все интересные.

– Отвечаю: нет. Бог миловал пока.

– Уйти из дому, забыв взять с собой ребенка?

– Вот это, вообще-то, мое, честно скажу. И были такие случаи, что я, там, разные ботинки надевал на детей.

– А потом и ребенка забывали. И он один оставался, в разных ботинках.

– Ну, демонизировать меня не надо. Хотя всяко бывало, да.

– Самый простой вопрос, последний. Забыть про день рождения ребенка?

– Вот это нет. Все помню, могу прямо сейчас сказать: пятое июля, тридцатое сентября и семнадцатое июля.

– А не бывает так, что утром проснулся, и вот тебе пятое?

– Нет. Мы дни рождения всегда празднуем.

– Что же, я бы дала вам звание честного папы. Во всяком случае, на все вопросы вы максимально честно отвечали.

– То есть это как-то облегчит мне приговор?

– Приговора не будет.

– Успокоили.

– Миша, в одном интервью вы говорили, что у вас было много обязанностей. Вы читали книжки на ночь, сказки. А кто это определяет – много обязанностей, мало обязанностей? Что такое «много – мало»?

– Это зависит от папы, как ему кажется, много это или мало. Ну, читать сказки на ночь – это вообще не обязанности, это, наверно, кайф какой-то. Антонине я уже не читаю, она сама читает свою беллетристику детскую. А так действительно, у нас было такое, мы каждый вечер садились и читали сказки. Это здорово.

– А какие-то любимые обязанности есть у папы?

– Любимые – не любимые, это уже другой вопрос. Просто жизнь ребенка так вписывается в твой распорядок, что становится частью твоей жизни. Вот Антонину одно время надо было везти в школу. Я вставал, одевался, брал эту мрачную Антонину, сажал ее в машину, и мы ехали. Не самая приятная обязанность, с учетом трафика в Москве. Потом у нас были школы в шаговой доступности, и это гораздо приятнее. Но детей возят. У нас вот есть школа за углом, и там, в переулке, выстраивается пробка из недешевых машин. Когда мимо идешь, у всех такая печать на лице…

– Видимо, опоздать никто не хочет?

– Мне кажется, никто ехать не хочет в эту школу.

– С этим понятно. А что вам в кайф?

– Музыку послушать, обсудить, какие там герои на YouTube. Это в кайф. Если не теоретизировать, когда ребенок что-то делает и тебя не стесняется, не боится впустить тебя в свою жизнь – это в кайф, конечно.

– То есть когда дружба получается?

– В общем, да, надо дружить. Надо вовремя перейти из этапа менторства в этап дружбы. Была какая-то мудрая мысль, что до определенного возраста ты должен быть царем ребенку, а потом ты должен быть другом, братом и так далее. Вот эти этапы важно не пропустить и важно эволюционировать вместе со своим ребенком.

– Несколько лет назад Татьяна говорила, что у детей нет особых обязанностей по дому, что, когда они вырастут, все как-то устроится, а пока они просто учатся, это и есть их основная задача. Сработала методика? Что сейчас можно сказать по этому поводу?

– Вот, пожалуйста, простой пример. Степан недавно приехал на несколько дней, живет в своей комнате. А я не люблю, когда что-то разбросано. Но у Степана редкая особенность, укрепившаяся за время жизни в общежитии. Вся его одежда, которую он достает и пользуется, потом лежит на полу. Заходишь и видишь: вот здесь Степан снял футболку, вот здесь Степан снял носки, и так далее. Все это таким слоем лежит. Дальше кровать неубранная вырастет. Я не могу это видеть, меня прям выворачивает. Ну, ругался с ним очень долго, а потом нашел идеальный способ.

– Какой?

– Я всегда закрываю дверь к Степану в комнату. То есть я не вижу всего этого, и мне легче становится.

– Внимание, друзья мои, это такой метод воспитания.

– Это все от того, что изменить Степана невозможно. Ему двадцать один год, я даже сомневаюсь, не двадцать ли два?

– И это результат воспитания?

– А я не знаю, как это назвать. Нужно просто честно признать, что есть сферы, в которых мы не властны. Ну да, можно каленым железом выжигать, можно устраивать каждый раз скандал: Степан, убери кровать, убери все это. Но зачем?

– То есть можно просто не обращать внимания, пускай человек живет своей жизнью?

– Во всяком случае, это сбережет какие-то отношения, нервы лишние не надо тратить.

– Ваши нервы?

– А у Степана какие нервы? Он спокойно относится, это его образ жизни. Он так себе все это представляет. Потом, может быть, у Степана появится жена. Надеюсь, жесткая. И вот тогда Степан, мне кажется, изменится. Или изменится жена, не знаю. Тут два варианта есть.

– Я знаю, что в определенный момент, когда Степан учился, вы платили ему зарплату.

– Да, была такая методика у нас. Мы ее позаимствовали у министра финансов Кудрина. Подумали – ну как объяснить человеку про деньги? То, что деньги зарабатываются, что их платят не столько, сколько ты хочешь, а сколько ты… В общем, мы положили ему зарплату такую небольшую.

– И премии были какие-то, да?

– Да, были премии за учебу, за какие-то достижения. Были премии за книги прочитанные.

– А сколько лет ему было? Примерно.

– Ну, наверное, лет двенадцать. Я не помню сейчас точно.

– И он понял про деньги таким образом? Сколько это продолжалось?

– Надо сказать, недолго музыка играла. Мы платили, платили, потом нам уже надоело. Нет, потом Степан уехал учиться, и все уже по-другому пошло.

– Ничего себе недолго, если с двенадцати лет.

– На самом деле года два-три так было.

– Огромные деньги, слушайте, если за все время.

– Да, но я хочу сказать, что Степан сейчас очень четко понимает цену денег.

– Это благодаря тому опыту?

– Я не знаю. Может, его и жизнь еще покидала. Наша зарплата была, возможно, самым ярким его финансовым достижением. Пока. Но тем не менее он понимает, да.

– А с девочками вы практиковали такие методы?

– Ну, с младшей сейчас что практиковать? Ей одиннадцать лет, еще довольно сложно.

– Уже пограничный возраст.

– Мы пытаемся финансово стимулировать. Например, книги, вот, единственное.

– Книги – что?

– Мы никак не можем привыкнуть к тому, что они мало читают.

– А, чтобы больше читали…

– …деньги платим. Ну, там, за объемы, количество страниц.

– И она, таким образом, что, больше читает?

– Да. Потому что с телефоном.

– А сколько платите за прочитанную страницу? Может быть, другим это было бы интересно узнать.

– Мне кажется, пусть каждый сам вырабатывает свои какие-то тарифы. Регионы разные, не будем директивно спускать.

– Если детей поощрять деньгами, платить им за то, что они делают в семье, то потом как эта модель будет работать?

– А я не знаю, и понятно, что не надо на этом концентрироваться. Мы же не диссертацию защищаем. Да, есть у нас такой способ. Со Степаном, мне кажется, сработало. Но это не единственная причина, почему сработало. Просто так получилось. Степан пожил самостоятельно, понимает, что такое деньги, как их зарабатывать, и так далее. Но с девочками сложнее, конечно.

– Почему?

– Отцу отказать девочке трудно. Дочки – это все-таки такая штука…

– Витье веревок?

– Ну конечно.

– Папа тает, папа-мороженое?

– Естественно. Но, с другой стороны, вот я сказал, Софья путешествует сейчас. Вы, наверное, представили какое-то люкс-путешествие. Но это не так. Это – рюкзак, гитара, это денег заработать – спеть в переходе, например. И она поработала, заработала себе денег на это путешествие. Ездит она там, знаете, вот эти вот бла-бла-кар, автостопом. То есть за тысячу рублей, условно говоря, ты можешь тысячу километров проехать. Хостелы вот, минус две звезды которые.

– А на связь она выходит?

– Да.

– Как часто она звонит?

– Ну, мы переписываемся, конечно.

– А, просто переписываетесь?

– Переписываемся, да. WhatsApp, мессенджеры.

– То есть она присылает фотографии?

– Конечно.

– Я тут, я там, я в переходе.

– Плюс к этому мы еще узнаем через знакомых что-то, если кто-то есть городе, где она сейчас.

– Не посмотрите, как там моя, да?

– Она прекрасно понимает, что мы волнуемся, поэтому у нее нет желания скрыться из нашей жизни. То есть именно этим она и занимается сейчас, но она все-таки уважает наше желание знать, где она находится и что с ней.

– Миша, а у вас были ситуации, когда ребенок задает вопрос сложный, на который и не ответишь?

– Про секс?

– Ну, например, из чего сделаны тени или где заканчивается небо? Да, и про секс тоже.

– Про тени, кстати, вопрос сложней, чем про секс.

– Про секс ответить просто?

– Если у тебя большой словарный запас, то вполне можно ответить на любой вопрос.

– А вы помните какой-нибудь такой, чтобы прям в ступор впасть, сидеть и раздумывать: папа-пауза.

– Вообще-то, времени-то на такие раздумья нет, ведь тут важна быстрота ответа, правильно? Признаться, я не могу припомнить такого случая из нашей родительской жизни, который бы в тупик поставил. Вероятно, дело в том, что моя профессия, вот этот вот разговорный жанр, спасает.

– Супер. Но некоторые звездные папы сталкивались с такими ситуациями. И они оставили эти вопросы у меня. У нас есть рубрика под названием «Полная шляпа», и эта шляпа реально существует. Предлагаю вам вытащить из нее вопрос и ответить на него… не мне, а своему ребенку.

– Ладно, выпью эту чашу. Вопрос такой: «Чем слышит муравей?»

– И чем?

– Я бы сказал: «Антонина, понимаешь, муравей вообще не слышит. Он чувствует. У него по-другому устроены органы восприятия. Поэтому муравей слышит, а точнее чувствует, усиками».

– Усиками? И девочка сразу поймет, что можно чувствовать усиками?

– А почему нет? Ну да, усиками. Это не значит, что ей надо отпускать усы, чтобы понять.

– Ну что же, вы прошли испытание. Может, еще один?

– Как скажете. Вообще, кто эти люди, которые оставляли эти вопросы?

– Папаши.

– Тут вопросы какие-то…

– Это ж дети задают вопросы. А папы не знают, как ответить.

– Ну, хорошо. «Почему березы белые?» Белые? В год столетия революции не очень-то правильно. Почему березы белые? Я бы сказал: «Антонина, они не такие уж и белые, если на то пошло. Они черно-белые, как и вся наша жизнь».

– Все не так просто.

– «Понимаешь, Антонина, они не белые, они черные и белые. Есть белая полоса, есть черная. Так и в жизни».

– Как зебра, да?

– Хороший прием – делать выводы философские в конце, чтобы отвлечь ребенка от сути вопроса, перейти к чему-то другому. Особенно если ты не знаешь четкого ответа, вот почему они белые? Вы-то, наверное, подготовились, наверняка знаете, почему.

– Нет, я не знаю. Дорогие родители, если вы попали в ситуацию, когда не знаете, что ответить ребенку, вам надо мутить, мудрить, но особо время не тянуть и отвечать философски.

– Да, как политики отвечают на вопросы обычных людей – приблизительно такой же способ.

– Миша, хочется обсудить следующий факт. В ноябре состоится церемония вручения премии «Семья года», и ваша семья номинируется как самая творческая.

– Фантастика. Первый раз слышу об этом.

– А может, это такой сюрприз?

– Ну да, открываю дверь, на пороге стоят люди и говорят: вы номинированы. Я правда не знаю, что это за премия вообще.

– Эту премию учредила Юлия Желвакова, она также основатель премий Mama Award. В «Семье года» тринадцать номинаций, десять основных: «Молодая семья», «Многодетная семья», «Семейная династия», «Социально-активная семья», «Семейное дело», «Золотая семья», «Музыкальная семья», «Спортивная семья», «Творческая семья», на которую вы выдвинуты, и «Счастливы вместе». Еще три специальные номинации: «Семья – хранитель традиций», «Приемная семья» и «Мужество в семье». Давайте в этом контексте поговорим про семейные номинации, которые могли бы случиться в вашей семье. Я буду называть, а вы комментировать. «“Золотая губка” за мытье посуды».

– Я сам претендую. Я, кстати, очень люблю мыть посуду.

– Победитель в номинации «Вынеси мусор».

– «Вынеси мозг», я думаю, такая должна быть номинация. И я бы знал, кто победил в этой истории.

– Так, и кто бы победил?

– Ну неважно. Ее же здесь нет.

«Вынеси мусор» – это, кстати, тоже я. Простые механические движения – это все мое.

– Номинация за самую яркую роль под названием «Кто не выключил свет в ванной?»

– Вот это дети. Я бы всем отдал, разделил бы на троих.

– Награда за лучший домашний костюм.

– Ну, это Антонина, наверно. Она умеет сочетать несочетаемое. Мне кажется, из нее вырастет, возможно, дизайнер новый. Абсолютно несочетаемые вещи, которые непонятно как оказались рядом.

– Тогда награда за лучший костюм для прогулки с собакой.

– Здесь любой может претендовать. Ничего такого специального нет. Обычно вообще ничего не надевается, просто накидывается сверху что-то, и вперед.

– А что, у вас все гуляют с собакой?

– Вообще, по очереди.

– У вас расписано?

– Не расписано, поэтому в основном это Татьяна и Степан.

– Самый частый крик о помощи кто издает?