Текст книги "Исповедь Босса"

Глава 15

Горечь прорывается сквозь дымку в голове. Морщу нос от едкого запаха.

– Приходи в себя, Белоснежка, – где-то далеко раздаётся знакомый голос, словно эхом проносясь мимо меня.

Пытаюсь сглотнуть, но не могу. У меня иссушено горло. Язык прилип к нёбу… нет… это что-то во рту. Оно растянуло мои губы. Шар. Мягкий шаг.

Воспоминания проносятся в голове. Они скачут так быстро, отчего несколько мгновений продолжаю пребывать в странном состоянии. А потом… паника, страх и ужас накрывают меня. Пытаюсь дёрнуться. Закричать. Не получается. Моё тело обездвижено, веки тяжёлые, а щека лежит на чём-то твёрдом, как и всё тело. Я голая… это доходит до меня, когда грудью чувствую ту же поверхность, что и щекой. Я лежу. И я… я… связана.

Прикладываю все силы, чтобы распахнуть глаза. Лучше бы этого не делала. Сквозь мутное зрение вижу свою руку, вытянутую вбок и закреплённую чёрной широкой повязкой, как и в первый раз. Наручники. Странные наручники. И я лежу на дереве. На тёмном, полированном дереве.

Дёргаюсь и кричу, но мой крик заглушает настоящий кляп во рту. Мои глаза от страха расширяются, а зрение становится более чётким. На меня падает приглушённый свет, за которым темнота. Я пытаюсь освободиться, но ноги тоже привязаны, как и спина. Меня приковали к дереву.

– Действие парализующего препарата со снотворным уже проходит.

Перевожу взгляд на Лазарро. В его руке шприц. Дёргаюсь. Скулю, наблюдая, как он протирает моё плечо ватой.

– Лучше тебе просто лежать. Это адреналин. Он поможет тебе вытерпеть наказание, оставаться в сознании и не лишиться рассудка после. Я буду очень разочарован, если ты свихнёшься, – сухо бросая, резко вводит иглу.

Жмурюсь и снова скулю от боли. А больше от страха. Не понимаю, что происходит. Я жутко боюсь. Всё моё тело покрывается мурашками. Я вижу их.

– Вот так. У тебя много вопросов, да, Белоснежка? – Лазарро, обнажённый до пояса, убирает волосы с моей щеки. Стараюсь отодвинуться от его руки. Улыбается.

– Я отвечу на все. Позже. А пока тебе следует знать, что приятно не будет сейчас. Ты нарушила мои правила, несмотря на то, что я даже предупредил тебя в последний раз, пока ты притворялась спящей. Ты всё видела и слышала. Дала мне шанс. Умница. Я этого и ждал. – Хлопнув по моей щеке, он отходит от меня.

Не могу пошевелиться. Только пальцами, да и те окоченели от холода. Я вся превратилась в ледяной кусок страха.

– Советую не орать. Сорвёшь голос. Лишние проблемы. Не дёргаться. Будет больнее. Расслабиться, как я и говорил всё время, – говорит он, а потом я ощущаю горячее прикосновение его ладони на затылке. Дёргаюсь, но меня крепко удерживают ремни.

Вою и жмурюсь от отвращения.

– Белоснежная кожа. Идеальная. Она не тонкая, как все думают. Упругая. Ты словно знала, что попадёшь ко мне, Белоснежка, и не испортила её. Никакого загара. Эта кожа, – его ладонь надавливает на мою спину и опускается ниже к пояснице. – Чёрт, эта кожа потрясающая. Если бы я мог сейчас содрать её с тебя, то сделал бы из неё одеяло и дрочил бы на него каждую свободную минуту. Охрененная кожа, Белоснежка. Я не говорю про то, какая ты на самом деле. Бонус за бонусом. Все мои желания проявились в одной маленькой и хитрой англичанке. Нужно чаще наведываться в Англию. – Он шлёпает меня по ягодице. В ответ пищу, кусая мягкий шар зубами, желая прорвать его. Я мысленно дерусь с ним. Двигаюсь телом, мне бы этого хотелось, но нет, я только паникую, слыша смех Лазарро.

Пожалуйста, не делай этого… не делай…

Я молюсь. Жмурюсь от страха. Не представляю, что будет дальше, но мне уже очень страшно. Безумно страшно.

Неожиданно раздаётся музыка. Быстрая. Интенсивная. Негромкая. Бегаю взглядом по своей руке и темноте. Звуки становятся громче, ещё громче.

Боже мой, прошу! Умоляю! Помоги мне!

Я знаю, зачем Лазарро включил музыку. Она позволит сделать неслышными мои крики, которые и без того заглушаются кляпом по рту. И я ору. Во всё горло. Ору так, как никогда, молясь, чтобы кто-нибудь услышал и помог. Меня разрывает внутри от ужаса. Я вспоминаю, насколько они все безжалостны, и слёзы вырываются из глаз.

Замираю, пытаясь взглядом найти Лазарро, и в этот момент жестокий удар приходится на мои оголённые ягодицы. Кричу. Пытаюсь мотать головой. А потом раздаются выстрелы. Один за другим. Место удара горит. Я ору во всё горло, сжимаю пальцы. Царапаю ими дерево. Выстрелы продолжаются. Меня всю трясёт. А потом лишь звуки музыки.

Удар. Выгибаюсь. Скулю. Слёзы катятся по щекам.

Удар. Кожа вспыхивает от нещадной боли. Выгибаю шею и кричу. Безуспешно вырываюсь из оков. Не получается.

Удар. Смех. Моё сознание вопит внутри, как и я. Боль прожигает кожу. Кусает. Опаляет. Меня выгибает.

Удар. Аромат табака. Вою. Слёзы катятся из глаз.

Удар. Всё тело вспыхивает от безумной боли, сводящей с ума. Прикованная к дереву, получая наказание, стону, а грудь горит огнём от крика.

Удар. Запах табака проникает в мою кровь. Ногти впиваются в ладони. Я не чувствую боли в руках, только в ягодицах. С них, кажется, снимают кожу. Извращённо. Невыносимо.

Удар. Визжу.

Прошу… Лазарро! Нет!

Удар. Жмурюсь до ярких кругов перед глазами. Тошнота от боли на ставшей такой чувствительной коже ягодиц подбирается к горлу.

Удар. Зубами впиваюсь в шар. Кажется, я их сейчас сломаю.

Удар. Меня подкидывает и опускает. Боль наполняет каждую частицу моего мозга. Он воспаляется. Картинки… хорошие… плохие. Его губы…

Удар. Откидываю голову, и моё тело сотрясается в агонии боли. Она забирается глубже, прямо под кожу. Царапает своими когтями.

Удар. Рыдаю в голос. Меня трясёт. Знобит. Кожа пульсирует. Моё сердце стучит именно там. На ягодицах, встречающих ещё один удар.

Ещё.

Ещё.

Ещё.

Задыхаюсь. Мне не хватает воздуха. Вены на висках вздулись. Я не могу дышать. Хочу умереть…

Убей меня!

Удар. Боль становится мной. Она соединяется с моим телом и разумом. Она обретает силу.

Удар.

Убей, сукин сын! Ну же, убей меня! Ненавижу!

Визжу из последних сил, и они меня покидают. Я больше не могу дёргаться. Не могу кричать. Горло разодрано от моего крика.

Удар.

Тело по инерции выгибается. Подпрыгивает на ставшей мокрой поверхности полированного дерева. Пот стекает по моей щеке, смешиваясь с солёными и горькими слезами.

Удар.

Презираю каждую минуту, когда думала, что он человек. Монстр! Убийца!

Удар.

Моя кожа прекращает что-то чувствовать. Как будто деревянный кокон образовался вокруг неё.

Удар.

Молча, смотрю вперёд. Всё становится таким безразличным.

Удар.

Мой разум сопротивляется желанию закрыть глаза. Умереть. Отключиться. Адреналин…

Удар.

Боль вновь вспыхивает с немыслимой силой. Жмурюсь. Стучу руками по дереву. Не слышно. Музыка, бьющая по ушам, глушит все звуки. Аромат табака… он врывается в мои ноздри. Не хочу это видеть… этого подонка видеть не хочу.

Удар. Мой рот раскрывается в сухом вскрике. Кажется, что силы должны покинуть меня, но нет. Они, как наркотик, вынуждают терпеть каждое прикосновение чего-то упругого к моей вздувшейся коже.

Удар. Сознание наполняется ярким светом. Он ослепляет меня. Я чувствую лишь боль и отвращение. Боль. Она ужасная, противная, грязная. Она ведёт мной. Обретает немыслимую силу. Забивает каждую частичку моего мозга. Она становится живой.

Удар. Одинокая слеза скатывается по щеке, скользящей по дереву. Моё прошлое становится совершенно бесполезным и нестоящим ничего. Мои попытки выжить и риски превращаются в бессмысленное сожжение в огне боли. Моё воспитание, моя вежливость и моя сила – всё это исчезает. Меня пронзает болью от очередного удара. Что-то ломается внутри, как будто раскалываясь на две части, одну из которых выбросили.

Удар. Снова наступает апатия. Она лишает любых сил и желаний, кроме одного – умереть. Моя кожа становится одним болезненным сгустком из кровавого месива. Я не ощущаю её. Мои ягодицы горят, словно на них вылили кипяток. Все мышцы дёргаются, а я нет. Лежу.

Удар. Мои глаза закрываются. Кислород ярким всплеском врывается в лёгкие. Меня вновь тошнит. Мутит и крутит. Всё горит. Разум словно покинул меня. Он продолжает функционировать, но отдельно от моих желаний, становясь другим. Тёмным. Светлым. Алым. Три цвета. Они сжимают в тисках мою грудь, отчего вновь теряю возможность вздохнуть.

Удар. Я словно засыпаю. Всё моё тело расслабляется. Я растекаюсь от горечи и ненависти внутри. Растекаюсь по дереву. Не чувствую больше ничего. Ни боли, ни сожаления, ни страха, ни стыда, ни веры, ни надежды. Всё исчезает.

Не могу больше терпеть. Я без сил. Мокрая. Избитая. Изнурённая. По-моему, я умираю и очень медленно.

В уши словно налили воды. Я куда-то плыву. Может быть, меня утопили? Может быть, нет. Не знаю. Открыть глаза сложно. Невозможно. И я не слышу больше музыки. Не помню… что было со мной? Так больно внутри. Не снаружи. Не на коже… удары… да… он избил меня… долго бил. И больно мне. В груди больно. Он незаметно добрался до моего сердца. Расколол. На несколько частей. Раздробил…

– Босс…

– Свали отсюда.

Сквозь частый пульс, бьющий в ушах, я различаю голос чудовища. Оно далеко. Оно близко. Рядом…

– Но, Босс…

– Так понятнее? Я сказал не входить!

Мне не страшно, когда раздаётся залп выстрелов. Мне не страшно, когда что-то холодное касается кожи ягодиц, полыхающих и пульсирующих от боли. Мне не страшно… я просто знаю, что больно, но не чувствую этого там. За пределами моего тела. Внутри… как же болит внутри.

Неожиданно что-то тяжёлое ложится мне на голову. Я только ощущаю это. Не могу открыть глаз. На затылке что-то щёлкает. Я не знаю… изо рта падает кляп, и мои губы смыкаются.

Закончилось… всё… конец…

Лазарро. Да. Я помню его. Сукин сын. Извращенец. Плохой… хреновый, чёрт возьми…

Мысли пробегают в голове. Сама бы я никогда такого не произнесла вслух. Но кто знает? Кто знает, что он сделал со мной?

– Адреналин не даёт тебе уснуть, Белоснежка. Ты меня слышишь. – Он убирает мокрые волосы с моей щеки и гладит по голове. Дыхание вырывается из пересушенных и неподвижных губ.

– Этот урок теперь ты усвоила. Так будет каждый раз. Это было минимальное наказание, чтобы ты привыкла. Нарушишь мои правила – будешь наказана. С каждым разом сильнее и сильнее. Знаешь, почему я так хотел этого? Так ждал?

Нет… не хочу знать…

Его горячее дыхание опаляет мою щёку. Меня бросает в дрожь от этого. Внутри. Я ощущаю всё, словно нахожусь в каком-то толстом водолазном костюме. Мне холодно внутри… не страшно, но холодно.

– Твоя кожа белая. Молочная. Аристократичная. Нежная. Тонкая. Ложь. Понимаешь, Белоснежка? Ложь это. Она упругая. Прочная. Мягкая. Видела бы ты, что вижу я. Я кончаю, глядя на тебя сейчас. Кончаю так, как никогда. Ты выносливая, Белоснежка. Это тебя отличает от других. Ты не знала об этом. Я это открыл в тебе. Показал правду. Ты крепкая. Миниатюрная и сильная. Теперь ты будешь знать об этом. Остальному научу.

Я не дёргаюсь, когда он похлопывает меня по щеке. Лежу на мокром от моего пота и слёз дереве. Обездвиженная. Сломленная. Разбитая. Не покорённая. Никогда… ненавижу его… сильно. Никогда не ненавидела так людей, как его в эти минуты.

Шипение, едва различимое, вырывается из моего горла. Я не знаю этот голос. Не мой. Севший. Тихий. Хриплый. Змеиный.

Кожу на ягодицах и, кажется, ниже, да везде, щиплет. Прохладная вода раздирает раны, которые этот монстр оставил на мне. А потом всё. Не больно. Холодно.

Между моих губ что-то просовывают.

– Вода. Два глотка и подержи во рту.

У меня нет сил. Пытаюсь попить. Я хочу пить, но капли… какие-то капли падают на язык. Жажда становится такой пыткой. Не могу… обессилено разжимаю губы, и тонкая струйка воды стекает на дерево.

– Думаешь, что ненавидишь меня, да, Белоснежка? Это тоже ложь…

Аромат дыма сигареты касается жарким языком моего лица.

– Сейчас ты чувствуешь, как навязанное воспитание и никому не нужные ценности цепляются за то, что находится под ними. А под ними девственность. Чистота. Боль многолика. Но она всегда меняет людей. Любого. Боль – двигатель прозрения. Она может быть любовницей и врагом в одном лице. Ты возбуждаешься от неё и противишься ей, отрицая удовольствие. Приходит время признаваться, Белоснежка. Ты пройдёшь этот этап. Ты боишься меня? – Он проводит чем-то по моему позвоночнику.

Ненавижу… так ненавижу тебя…

– Ты врёшь, если сейчас в твоей голове всплывает «да». Тебя вырастили в красивом саду из роз, Белоснежка. Тебе казалось, что они красивы и именно такими должны быть. Снова ложь. Ты не знала о том, чтобы эти розы выросли и стали прекрасными по-настоящему, такими же алыми, как твоя кожа сейчас… – всхлип срывается с моих губ, когда он проводит ладонью по моим воспалённым ягодицам, – им нужно дерьмо. Навоз. Удобрения, как это называют вежливые люди. Но это дерьмо. Оно способно помочь стать лучше. Чем больше дерьма, тем сильнее ты. Сейчас передо мной загнивающая роза, которая отравляет саму себя. Её неумело выращивали. А я знаю, что тебе нужно, чтобы ты расцвела. И не ври, что не течёшь от того, что я делаю. Не ври, что не хочешь меня. Не ври, что тебе противно. Не ври, что напугана. Ты хочешь мой мир. Просто не понимаешь этого. Незнакома со многими эмоциями. Я показываю тебе то, что не покажет никто в том мире, откуда ты появилась. Теперь ты в моём, Белоснежка. И навсегда будешь связана с ним. Ты теперь часть моей исповеди убийцы, – он замолкает.

Это ложь. Он больной. Выдумал себе что-то про меня и верит.

Я хочу ответить, открыть глаза, пошевелиться. Хоть как-то показать Лазарро, что он, действительно, отвратителен мне. Не могу. Я не в силах приказывать своему телу. Оно не подчиняется мне.

– Ты искренняя, Белоснежка, – он хмыкает и продолжает оставаться где-то рядом. Я не знаю, где он.

– Это паршиво. Ты не умеешь скрывать свои эмоции. По одному твоему виду было понятно, ты что-то задумала. У тебя есть мозги. Но тебе ни разу в жизни не давали возможности развивать их. Ты плыла по течению, которое выдумали для тебя. Тебя толкнули, ты и поплыла. Но в этом мире всё намного проще. Ты ставишь себя на первое место, все остальные – после. Думаешь, ты знаешь, что такое жить? Ни хрена ты не знаешь, Белоснежка. Ты твердишь о ценностях и о привитой тебе морали. Где эта мораль сейчас? Твой брат скинул на шею пожилых родителей свою беременную капризную шлюху. Они лижут ей зад, позволив тебе отправиться в незнакомую страну одной. Где твои ценности теперь? Твоя сестра трахается со своим мужем, позволяя ему разбивать своё лицо, пугать детей и воровать у неё деньги. Но всё когда-то заканчивается. Деньги тоже. И кто их всех спасёт снова, Белоснежка? У них надежда только на тебя. Ты осталась с голой задницей, продав всё, что у тебя было, чтобы помочь родителям. Но разве ты одна? Ты обязана была это делать? Бросить свою прекрасную жизнь, мудака и перечеркнуть свои знания? Ни хрена ты никому не обязана. Они тобой пользовались и будут продолжать пользоваться. В твоей голове много дерьма, Белоснежка. Слишком много. Это их вина. Они привязали тебя к себе, я же дам тебе свободу выбора новой жизни. Ты поймёшь мои слова, когда разум очистится. Боль поможет.

Внутри я кричу, чтобы он прекратил так говорить, приплетая мою семью, обвиняя их и умаляя то, что они сделали для меня. Меня разрывает изнутри от желания высказаться. Но я молчу. Губы не двигаются. Мне приходится просто слушать его и скулить в душе. Даже уши не закрыть.

– Страх. Боль. Насилие. Тебе вдолбили в голову, что это плохо. Но давай вспомним, что именно тебе помогло рискнуть в ресторане и выжить. Насилие, которое ты увидела и узнала. Именно оно подарило тебе шанс дышать, и ты оказалась у меня. Будь ты привычна к ним, то уже раньше поняла бы, как тебе следует действовать. А так – только в последнюю минуту. Оно вело тобой, взяло на себя всю ответственность, и ты смогла выбраться из дерьма. Попала в другое.

Вновь аромат табака доносится до меня. Лазарро закурил. Теперь я чувствую его стоящим ближе. Намного ближе.

Всеми силами пытаюсь отодвинуться, но тело не слушается. Оно словно умерло, а вот голова работает.

Ладонь Лазарро ложится мне на голову. Он гладит меня, как домашнюю псину. Гадко…

– Страх, Белоснежка. Страх может помочь увидеть то, что раньше ты не хотела видеть. Во время гонки на мотоцикле ты испытала пик страха. Именно он вырвал из твоей груди истерику, и ты начала думать иначе. Не спорь со мной сейчас даже в своей голове. Это так. Ты сама в этом призналась мне. Ты поняла многое, но не до конца. Тебе не хватало всего чуть-чуть, чтобы начать быть собой и учиться заново жить.

Он выдыхает дым мне в лицо.

– И последнее. Боль. Боль – самый сильный источник сил. Боль, которую ты ощутила сегодня, даст свои плоды. Ты думаешь, что она тебя высушила, но это не так. Боль вытесняет всё лишнее, поэтому тебе и кажется, что ты разбита, сломлена и опустошена. Обманчивое восприятие, Белоснежка. Перед болью ты обнажена, и спрятать правду некуда. Боль проникает глубже, чем ты можешь себе представить. Она меняет мышление человека. Боль – начало нового этапа. Когда она утихнет, ты не забудешь о том, что было сегодня. Она задержится в твоей голове, и чуть позже ты увидишь невероятную метаморфозу. Страх перед ней превратится в голод. В зависимость. Когда твоя голова снова будет забита ерундой, боль потребует вновь ощутить себя, чтобы твоё прошлое не мешало будущему. Я тоже прошёл через все этапы, Белоснежка. Я попробовал многое и нашёл своё место. Найду и тебе. Ты не так глупа, какой тебя сделали они. И именно твоя семья виновата в том, что ты не можешь нормально угнать машину. К слову, ты её испоганила, Белоснежка. Хотя я ещё вчера заказал новую. Твои намерения слишком прозрачны для меня, но ты научишься играть по моим правилам, иначе я не найду этого ублюдка и не накажу его.

Он словно машинально продолжает гладить меня по лицу, щеке, волосам, обдавая дымом, от которого меня тошнит. И я плыву куда-то. Как будто сплю, но голос Лазарро всегда рядом. Он рядом. Это моя персональная клетка. Он и есть моя клетка.

Я ощущаю прикосновение горячих пальцев к своим запястьям. Он проверяет мой пульс. Сердце бьётся очень быстро. Оно бьётся не только в груди, но и отдаётся пульсом в ягодицах. Я это чувствую. Всё чувствую. Даже дыхание Лазарро.

Мои руки безвольно падают по обеим сторонам деревянной плоскости, на которой я лежу. Затем Лазарро расстёгивает фиксаторы на моих ногах и остальные ремни. Я скольжу по мокрой от пота поверхности вниз, но он легко переворачивает меня. Моя обнажённая грудь касается его. Мне так стыдно. Я кричу внутри, чтобы он не смотрел на меня, отпустил, сжалился…

Прохладный поток воздуха касается моего изнурённого и безжизненного тела. Я чувствую аромат Лазарро. Он грязный и тёплый. Он как преисподняя. Такой же смертельно опасный. Тот, о котором кто-то мечтает. Я в данный момент с радостью бы оказалась в аду…

– Укрой её.

На меня набрасывают что-то мягкое, а мне жарко. Мне душно внутри своего сознания. Душно от отсутствия сил что-то сделать, двинуть рукой или ногой, открыть глаза, остаётся только слышать всё, словно я слепая.

Животом касаюсь прохладных простыней. Лазарро укладывает мою голову на бок, выпрямляет ноги и накрывает, видимо, одеялом. Он ещё здесь. Хотя лежу с закрытыми глазами, а тело начинает ныть от боли, я уверена, что он смотрит на меня.

Кажется, внутри я схожу с ума. Рву на себе волосы. Я визжу, ору, падаю на колени. По моим щекам, не прекращаясь, текут слёзы. Мне безумно больно. Эта боль не то, что разрывает меня, она как бомба в моём сознании. Взрывается постоянно. Не добила как будто. С каждым взрывом безумие нарастает…

Глава 16

Думаю, без слов понятно, что моя прошлая жизнь была примитивной. Обычной, как у миллиарда других людей. Проблемы казались глобальными. Люди выглядели такими, как и должны были. Воспитание привито с молоком матери. Вежливость считалась соблюдением приличий, которым подчинялись все, кто меня окружал. Буквально всё было простым. Еда. Одежда. Вода. Общение. Я всегда старалась быть лучшей, чтобы родителям за меня не было стыдно. Предполагаю, что есть ещё миллион таких же двадцатисемилетних женщин, как я. Мой парень был тоже обычным. Просмотр спортивных каналов по вечерам. Желание иметь миллиарды на счетах. На завтрак каша и тосты. В обед – походы в кафе. На ужин – еда из морозилки и тихий секс. Размеренная жизнь, казавшаяся нормальной, пока я всё не бросила.

Я хотела казаться хорошей, а не быть собой. Не могла отказать людям, ведь меня хорошо воспитали. Не могла ответить на какое-то замечание достойно, ведь я же хорошая и вежливая. Не воспринимала слова людей на свой счёт, они просто забыли, каково это – быть хорошими. Я прощала своего брата сотню раз, он же мой родной человек и по определению хороший, у нас общие родители. Не лезла в выбор сестры, она такая же, как брат, и я не имею права считать её дурой. Она хорошая, всего лишь запуталась. Я никогда не говорила, как сильно устала, ведь хорошие люди всегда помогают. А на самом ли деле всё было хорошо в том мире, в котором я жила, или мне было предпочтительнее и удобнее думать так, чтобы не видеть жестокой правды?

Ничего хорошего не осталось. Мой разум долгое время не мог успокоиться. Он постоянно воспроизводил разные отрывки моей жизни, в которых звучал твёрдый голос Лазарро, находящего во мне минус за минусом. Я была в собственном путешествии в прошлое, которое не было хорошим. Я люблю родителей… и всегда буду любить, но мои чувства притупились, даже к самой себе. Ни жалости, ни раскаяния, ни стыда – ничего. Пришло время тишины. Всё померкло, но я не спала, а была в глубокой душевной коме, продолжая плыть, натыкаться на острые камни и горько сожалеть о том, на что не решилась.

Для меня боль, действительно, стала переломным моментом. Чистая правда вырвалась наружу, против которой я идти не собираюсь. Это факт. Противиться тому, что прозвучало в словах Лазарро, до сих пор стучащих в моей голове, бессмысленно и глупо. Но это не означает, что я прощаю его. Это не означает, что я начну улыбаться, как раньше, словно глупая дурочка. Это не означает, что я буду снова ему верить. Это ничего не означает. Это всего лишь признание его правоты в некоторых вещах, которые я и так знала, но не хотела соглашаться с ними. Вот и всё. А что будет дальше, я не в курсе, хотя точно уверена в том, что боль меня изменила.

С пересушенных губ срывается болезненный стон. Веки свинцовые, но я могу их немного приоткрыть. Зрение мутное и пляшущее безумный танец. Мою кожу снова что-то кусает, а потом прохлада растекается по ней.

– Обезболивающее, Белоснежка. Просыпайся. Ты должна встать, привести себя в порядок, поесть и немного размять мышцы. Мазь стоит рядом с кроватью, если она будет тебе нужна. Потом можешь снова лечь спать. Снотворное на тумбочке. Не переусердствуй с ним. Это приказ. Ты же не хочешь снова его нарушить? – Насмешка. Удовольствие. Воспоминания. Лазарро.

Вонь спирта бьёт в нос. Я так и лежу на животе, прислушиваясь к своей личной боли. Нет, не физической, хотя ягодицы дерёт. Душевная намного острее.

Лазарро уходит, пока я медленно прихожу в себя. Солнечный свет наполняет комнату. Сегодня очень прохладно. Как будто осень наступила. А я помню лето. Моё зрение становится чётче, хотя голова какая-то огромная от пережитого. Я даже ощущаю каждую мышцу своего тела. Страха нет. Есть бессилие перед обстоятельствами.

Я голая. Абсолютно голая. Приподнимаюсь на локтях и, охая, падаю обратно на подушку. Унижение внутри огромное. Горечь тоже. Мне противно от самой себя. Кажется, что я прогнила изнутри за то время, пока пребывала в странном сне.

Мне удаётся встать. Кое-как. Кривясь, шатаясь, держась за голову, шипя от боли и не смея больше двинуться, прислоняюсь лбом к стене и стою. Не могу. Обезболивающее хоть и действует, но слабо. Есть ли лекарство, стирающее воспоминания?

Иду, держась за стену. Каждый шаг вызывает невыносимое желание упасть на пол. Мои мышцы ноют, как будто я двадцать четыре часа отзанималась спортом. Мне плохо… везде плохо.

Добираюсь до ванной и облокачиваюсь о раковину. Мне всё равно, что я обнажена. Всё равно, как я выгляжу. Мои ноги дрожат, как и руки. Даже вены видны. Синие-синие. А кожа такая розовая. Не белая, а розовая. Облизываю губы и включаю воду. Подставляю под неё лицо и стою так, пока ягодицы вновь вспыхивают от зуда и затем успокаиваются. Мне страшно смотреть, что с ними стало. Но я это делаю. Поворачиваюсь и вижу алые пятна, местами даже синие, а где-то вздувшиеся рубцы. Их так много. Они ужасны. Их вид вырывает из моего горла сиплый всхлип. Мне жалко себя. Жалко от того, что со мной стало. Жалко.

Я едва могу ходить от боли и не в силах сесть. Не хочу есть, но ем. Суп. Гренки. Свежие овощи. Мне больно. Мне гадко.

Кондиционер работает. Здесь есть он. Я не замечала.

Какие-то мысли, глупые, роятся в голове. Не могу ухватиться ни за одну нормальную, чтобы начать злиться или хоть как-то проявить эмоции. Нет. Ничего. Словно всё стёрто. Воспоминания остались в прошлом. Настоящее пустое. Именно пустое. Внутри больше ничего не осталось, даже ненависти. Ни одного чувства. Лишь стоящая в горле горечь. А я не хочу дышать вот так. Бессмысленно.

Глотаю три таблетки снотворного. Беру мазь и аккуратно касаюсь пальцами ягодиц. Сцепив зубы, мажу их прохладной субстанцией. Таблетки как раз начинают действовать, и я падаю на кровать лицом вниз.

Первое, что ощущаю, когда сознание приходит в себя, взгляд. Тяжёлый. Ореховый. Скользкий. Я знаю, кто это. Знаю, что сейчас темно. Знаю, что он пришёл за мной, чтобы продолжить то, что вбил себе в голову. Я всё помню, но ничего не чувствую. Ничего.

Приоткрываю глаза, и внутреннее спокойствие меня поражает. Может быть, я сошла с ума? Может быть, я переживаю шоковое состояние? Может быть, что угодно, но мне всё равно.

Наши взгляды с Лазарро встречаются. Он сидит в кресле, закинув ногу на колено, и держит в руках бокал с алкоголем. Его тёмная рубашка расстёгнута на груди, а лицо такое, каким я его и запомнила. Красивое в своей жестокости.

– Больше суток. Ты перестаралась с таблетками, Белоснежка, но я тебя прощаю. Ты была невинна до меня. Ты была невинна во всём, а я сделаю тебя шлюхой своих желаний. Все мы шлюхи. Так что не принимай мои слова на свой счёт. Тебе помочь встать или ты сама? – Он немного двигает корпусом вперёд.

– Сама. – Мой голос сел от крика. Хрипит. Сипит. А глотку дерёт от сухости.

Привстаю на локтях и бросаю на Лазарро взгляд.

– Отвернись, – шепчу я.

– Белоснежка, я всё это видел. Я…

– Отвернись. Я не хочу, чтобы ты снова испачкал меня своим взглядом, – повторяю настойчиво.

Лазарро усмехается и упрямо продолжает смотреть на меня. Я бы так и лежала, но хочу в туалет. Очень. Мой мочевой пузырь переполнен.

Унизительно. Всё, связанное с ним, унизительно для меня до сих пор. Это первое чувство, которое я испытываю сейчас. Не стыд, а унижение. Он любым способом пытается опустить меня ниже себя. Но я выше. В любом варианте событий. Я всегда буду выше, даже стоя на коленях.

Решительно встаю с постели. Мои, привычно ноющие, ягодицы вспыхивают от боли. Не отвожу взгляда. Смотрю в глаза Лазарро, а он равнодушно – в мои. Не опускает взгляд ниже. Не улыбается сально или похотливо. Ничего. Он ждёт.

Вхожу в ванную и закрываю за собой дверь. Сразу же хватаю халат, висящий на крючке, и хоть ткань мягкая, но едва она касается моих ягодиц, то я моментально шиплю и стискиваю челюсть. Больно…

Умываюсь и смотрю на своё отражение. Лазарро там, за дверью, и он не уйдёт, пока что-то от меня не получит. Не осталось к нему даже сочувствия. Ничего нет. Меня это пугает. Не знаю, что со мной происходит сейчас, но я впервые вижу взгляд своих глаз настолько ледяным. Как будто вся пелена спала. Буквально вся. Я не чувствую себя той, кем была. Не чувствую себя никакой. Просто пустой.

Тяжело вздыхаю и потуже завязываю пояс халата. Ткань неприятно трётся о ягодицы. Даже тошнота появляется от слабости организма и непрекращающейся, ноющей боли, но я открываю дверь и выхожу обратно в спальню.

Лазарро сидит на том же месте, в той же позе, с тем же бокалом.

Останавливаюсь и смотрю ему в глаза. Мне противно. Он унизил меня и позволил себе то, что сделало его в моих глазах монстром. Чудовище!

– Подойди, – приказывает он.

Продолжаю стоять на том же месте. Мои зубы скрипят от того, как сильно я их сжимаю.

– Белоснежка, не вынуждай меня повторять дважды, – прищуриваясь, произносит Лазарро.

Не двигаюсь. Нас разделяет кровать. И я знаю, что если он захочет, то поймает меня. Не такая уж и большая спальня, а за дверью точно его наёмники караулят.

– Что ж… – Лазарро залпом выпивает алкоголь и поднимается.

Напряжённо слежу за ним.

Он ставит бокал на тумбочку и разворачивается. Его шаг ко мне. Мой – от него. Снова ко мне. Мой – от него.

Наши взгляды пересекаются. Я не собираюсь уступать ему, как и прикоснуться к себе не дам. Если нужно, то буду кусаться или драться, или ещё что-то. Моя боль слишком сильна, как и унижение.

Мы ходим кругами вокруг стола и двух кресел. Он идёт ко мне. Я спиной от него. Он большой и сильный. Я маленькая и избитая. Ситуация явно не в мою пользу, но есть новое зеркало, и я не буду просить прощения за то, что разобью его, чтобы в этот раз сделать всё правильно. Ошибки не будет.

Лазарро останавливается, как и я. Между нами не больше метра, а я чувствую его мощь даже на таком расстоянии. Помню, что он со мной сделал. Помню и довольно ярко, словно это произошло только что.

– Ты не боишься меня, – заключает он.

– Нет. Я тебя презираю, – сипло отвечаю.

– Презираешь? Вряд ли. Ты не будешь отрицать, что сейчас чувствуешь себя довольно сносно, и тебе не так больно, как ты думала.

– Не больно? Вряд ли. Ты не будешь отрицать, что посмел избить меня, поднять на меня руку, и у тебя нет ни совести, ни стыда за то, что ты сотворил. Ты чудовище, и я тебя презираю, – вскидываю подбородок под свой севший голос.

– Я поднял не руку, а девайс. Два, на самом деле. Ты заслужила, Белоснежка. Ты испоганила мою машину и решила убежать от меня, – напоминает он.

– Потому что ты убийца. Ты безжалостно убил троих людей. Я видела… у меня были и есть причины, чтобы бежать от тебя. Ты обманывал меня всё это время. Лгал мне в лицо, улыбаясь и заверяя, что…

Лазарро вскидывает руку, и я замолкаю. Мне бы нужно замолчать, но не потому, что он остановил меня, а потому что в горле першит и довольно сильно.

– Я не обманывал, это раз. Два, я не подтверждал твои слова. Три, я не заверял тебя в том, что мы пребываем в грёбаном розовом свете, под которым ты жила всё время. Наоборот, показывал тебе, что ты в дерьме. Показывал и показывал. Я говорил и наглядно провёл тебя по некоторым путям, но до тебя не дошло. Твоя голова была настолько забита глупостями, что ты, Белоснежка, даже разумно думать не могла.