Текст книги "Лямзики, или Тайна пропащих носков"

9

– Мама родная, что это было? – прошептал Герка, когда всё немного улеглось.

– Какая-то чертовщина! – Голень на четвереньках подполз к лежавшей на полу нитке и стал наматывать её на палец. У него дрожали руки.

– Третий плюс, – вмешался Людвик. – Догадываюсь, этим всё не кончится…

Смотав нитку, Голень встал и провёл пальцами по взлохмаченным волосам. С минуту подумал, подошёл к выключателю и заговорщицки прохрипел:

– Покажу вам сейчас ещё кое-что.

Шкаф с тёмными стёклами озарился изнутри, как витрина в торговом центре.

– Круто! – в один голос крикнули мальчики, выпучив глаза.

В шкафу – подвешенные на крючки и пронумерованные – висели носки всевозможных размеров, сортов и расцветок! Но висели они не парами, а по одному. Ребята подошли ближе и увидели, что к каждому приложена записка с датой и какой-то цифрой в скобках. Цифра в скобках была много раз подтёрта, исправлена и перечёркнута, рядом была записана другая, всегда больше прежней. Самый старый носок висел в центре шкафа. Он был искусной ручной вязки, из чистой шерсти, светло-серого цвета с изображением летящих оленей. От него до самого пола свисала длинная красная нитка. А в записке, приколотой рядом, стояла дата пятнадцатилетней давности.

– Ничего себе, – произнёс Людвик, разглядывая записи с числами. – Это что, носочная выставка? Или какой-то алтарь?

– А вот носок… – ткнул пальцем Герка. – На бумажке стоит число за прошлую неделю. Что всё это значит?

– Здесь я развесил пропажи последних пятнадцати лет. Сначала они пропадали редко, и это были мои собственные носки. Всегда после стирки. И всегда один носок. И главное, не у меня одного такое несчастье.

– Точно, – кивнул головой Герка, – бабушку это ужасно бесит.

– И с нами такое бывало, – добавил Людвик. – Родители как-то раз из-за маминого носка поцапались, точно кошка с собакой. Но они в последнее время цапались по любому поводу…

– Ну вот, а когда я купил отдельную стиралку для новых носков… Людвик, тебе уже Герка наверняка говорил, что перед продажей я всегда стираю носки? – Людвик кивнул, и Голень продолжил: – Так вот, когда я начал стирать новые носки, они принялись пропадать вдвое чаще тех, которые уже побывали на мне! Вдвое чаще! А теперь вообще ужас – сразу по несколько исчезает. Чего я только ни делал: мастера вызывал, писал жалобы на изготовителей стиральных машин, держал носки в специальном мешке, – ничего не помогало, они испарялись, несмотря ни на что! Я даже думал поставить другую стиралку, но ведь нет никакой гарантии, что из неё носки пропадать не будут… И тогда я начал вести учёт пропавших носков. И на досуге смастерил вот эту конструкцию. Здесь висят только новые носки, за исключением шерстяного носка в самой серёдке. Те были мои любимые – новогодние, из чистой овечьей шерсти. Я успел поносить эту пару дней пять, после первой же стирки пропал один, а второй я достал вот таким – полураспущенным. Видать, узелок был слабо затянут, иногда такое бывает. Штопать не было смысла, думаю: пусть он так повисит…

– А в записках – дата пропажи носков? – дознавался Герка.

– Да, я это всё затеял от скуки, а кроме того, не сумел найти применения одиночным носкам. Да и выбрасывать было жалко.

– А в скобках там что за цифры? – поинтересовался Людвик, считавший носки. Их оказалось ровно сто пятьдесят три.

– Цифра обозначает, сколько носков этой модели и размера пропало. Лень менять каждый раз листочки, я просто переправляю циферку в скобках, и всё. По исправлениям видно, что эту коллекцию пропавших носков я пополняю довольно часто. Их число уже приближается к тысяче…

– Невероятно! – Людвик бухнулся в кресло-качалку. – Как будто бы существует всемирный антиносочный заговор. Что тут у вас вообще происходит?

– Думаю, всё это – нитка, шар и тот миниатюрный башмак – сложным образом взаимосвязано, – сказал Голень и опустился на пол.

– А ещё эти гадкие гномы, они жуют и глотают козявки! – добавил Герка.

Единственная из ламп, горевшая под потолком, замигала, пискнула и погасла. Хорошо хоть, из выставочного шкафа струился свет.

И вдруг!.. Все как один вздрогнули, подскочили и обернулись в сторону, откуда раздался невнятный звук. На стиралке, сжимая изящную тросточку, похожую на трезубец с изогнутыми остриями, стоял гном, большеносый и в невиданной шапке. Он был облачён в полосатую мантию, а за ним… А за ним виднелся второй, уже нам знакомый, с носом картошкой, в колпачке и халатике.

– Мы никакие не гномы! – гневно вскричал полосатик, потрясая трезубцем. – Мы лямзики!

– Ах ты… картошка в мундире, – пробормотал Голень и без чувств повалился на пол.

Герка и Людвик побледнели, как мертвецы.

– Разговаривай с ними поласковей, – шепнул полосатому тот, в халатике и колпачке. – Сперва поздоровайся, как мы разучивали.

– Ладно, прости, – пробормотал полосатик и начал снова: – Мы посланы мирозданием! Поздравляем по случаю дня рождения! Желаем доброго Рождества, приятного аппетита и долгих лет!

Мальчики переглянулись и прыснули. Напряжение как рукой сняло.

– Как вы сказали, кто вы такие? – Людвик первым решился задать вопрос.

– Вот видишь, сработало, – вполголоса произнёс тот, в колпачке, – всё будет нормально.

– Мы лямзики, иначе сказать, народность отжатых носков! Мы живём бок о бок с людьми уже много веков и управляем их снами, чтобы сны в целости возвращались туда, откуда пришли, и Вечный Ресомниарный Круг никогда не останавливался.

– Круто! – восхитился Герка и подполз чуть ближе к стиралке.

– Так это вы повсюду крадёте носки? – Людвик вопросительно поднял бровь.

– Мы не крадём, это было бы низко и подло! – возмутился полосатый лямзик. – Мы носки отжимаем, иначе сказать слямзиваем, то есть присваиваем, ибо они нам жизненно необходимы.

– Но ведь это одно и то же! – изумился Людвик. – Если я, допустим, присвою чей-нибудь кошелёк, разве это не кража?

– Ежели кошелёк необходим для продления рода, это не кража, – невозмутимо вещал полосатик, – а лишь присвоение. Юридически это значит, что кошелёк просто меняет хозяина.

– Всё это слишком замысловато! – шмыгнул носом Герка. – А чего вы ждёте от нас?

Полосатик сделал шажок вперёд, плечи его поникли, а нос ещё больше раздулся. Он немного помедлил, будто заново собираясь с силами, и сказал:

– Нас постигла беда, поэтому мы крайне нуждаемся в вашей помощи.

10

Голень очнулся и открыл глаза. Затылок болел ужасно. Он приподнял голову и увидел рядом встревоженных мальчиков.

– Всё в порядке? – спросил Герка, влажным платком вытирая Алексу лоб.

– Поднимайтесь. – Людвик обнял Голеня за пояс и помог ему встать. – Вы отрубились на самом интересном месте.

– На самом интересном? – не понял Голень. – А что случилось?

Герка и Людвик переглянулись.

– Ну, эти гномы на стиральной машине, эти лямзики, они же к нам обращались…

– Ах ты, клёцки-оладушки, – снова качнулся Голень. Ребята его подхватили за руки, чтобы он опять не упал. – Значит, это не сон?

– Ясное дело, не сон. Лучше присядь, тут поразмыслить надо.

Голень, пошатываясь, сделал пару шагов и плюхнулся в кресло-качалку.

– Ладно, валяйте, – выдохнул он, готовый к любому исходу.

Людвик рассказывал, запинаясь и торопясь:

– Получается, это вовсе не гномы, а лямзики! Ну, они так себя называют. Они воруют носки и заботятся о каком-то Вечном… Ресор… серомониарном Круге. И они просят нас о помощи! У них там что-то случилось, им в одиночку не справиться…

– Ничего я не понял. – Голень затряс головой. – Что за Несомниарный Круг? Чего они там справляют? И на что им, ворюгам, понадобились носки?

– Эти лямзики говорили, – вмешался Герка, перебивая Людвика, – что Вечный Ре-сом-ни-ар-ный Круг – это когда свет подменяет тьму, а сны уступают дорогу реальности, а потом всё снова меняется, вот что-то в этом роде… Им не хватило времени толком всё объяснить, потому что быть в человечьем мире они долго не могут. Ещё сказали, что, если мы не поможем, случится что-то непоправимое и ужасное.

– И ещё они говорили, что мы всё равно не поверим, поэтому лучше они покажут, и спрашивали, согласны ли мы сами посмотреть, – выпалил на одном дыхании Людвик. – Вы согласны?

– Я? – Голень вытаращил глаза. – Я… почему я? Может, другой кто-нибудь? Ведь это, наверное, опасно – связываться с какими-то… лямзями! И вам я категорически не разрешаю куда-то ходить! Герка, что скажет твоя бабушка? А твой папа, Людвик? Ах ты, пареная репка, я, наверное, сплю и вижу кошмар!

– Ничего с нами не будет, – уверил Алекса Герка. – Лямзики пообещали. Но! У нас всего две-три минуты на размышление, потому что время телепортации – ровно в три, а уже без пяти. И ещё они обещали вас отблагодарить, они сказали, что, если вы согласитесь, больше они не стащат ни одного носка, то есть они перестанут их присваивать! – закончил Людвик. – Ну как? Мы через час вернёмся, ровно в четыре, – они сказали, что столько времени действует пар от этого порошка.

– Кошмар, не иначе, – пробормотал Голень, вставая. – Я не могу… Я не знаю… Я в ответе за вас, а этих лямзиков даже не знаю. Почему я должен им верить?

– Они так и знали, что ты не поверишь, – сказал Герка, – поэтому попросили передать вот это.

Герка протянул Голеню старый, побуревший от времени снимок. На нём были двое: седой старичок в тёмном костюме (костюм был ему немного велик) держал на коленях мальчика лет полутора или двух, одетого в полосатую матроску. В тоненькой, поднятой вверх ручонке мальчик держал, как флажок, палочку с привязанным к ней носком. Рядом, на деревянном помосте, высился зáмок, а вокруг него в строгом порядке гордо располагались защитники крепости – те самые солдатики, что хранились в серванте у Голеня.

– Откуда? – пробормотал Алекс, в изумлении глядя на снимок – Но… где они это взяли?

– Так ты согласен? – Герка с Людвиком сгорали от нетерпения. – Минута осталась!

– Ладно, – решился Алекс. – Но только на час. Что надо делать?

– Сюда, – мальчики показали на стиральную машину.

Людвик приоткрыл стиралку, Герка сунул внутрь руку и достал полотняный мешочек, завязанный золотым шнурком. Динь-дон! Ровно три пополуночи. Герка дёрнул конец шнурка, мешочек развязался и выпустил облачко желтоватого дыма. У него был такой жуткий запах, что защипало в глазах – пахло нестираными носками, спортивными тапками и тухлыми яйцами.

– Кхе-кхе, – вдохнул Людвик и закашлялся; с каждым «кхе-кхе» он становился всё меньше и меньше.

Вслед за ним, до слёз кашляя, уменьшались Герка и Голень. Когда они съёжились до гномиков величиной с чашку, раздался невообразимый ШПЛЁК! Подвал опустел.

11

– Где мы? – поинтересовался Людвик, когда запах развеялся и глаза перестали слезиться.

Они стояли на краю гигантского зала. Сводчатые стены цвета въевшейся ржавчины были испещрены мелкими клетками, причём некоторые из них светились. Из зала в разные стороны вели четыре тоннеля, а над каждым из них, как на компасе, были начертаны стороны света. В полу были проделаны многочисленные круглые отверстия, закрытые прозрачными крышками. Изредка какая-нибудь крышка звякала, будто под ней булькал кипящий суп, и из-под неё с шипением вырывался пар. Над каждым отверстием этот пар был особого цвета и запаха. Розовый пар отдавал свежей рыбой, ярко-жёлтый пах как сера в ушах, у лилового был запах мороженого и черничного варенья, оранжевый вонял потом, а тёмно-серый и непрозрачный были вовсе без запаха, но именно они-то больше всего пугали. Герка невольно вцепился Алексу в руку.

Вдруг совсем рядом зазвенел колокольчик. Потом послышался перезвон сразу множества бубенцов, и в зал из тоннелей повалили толпы лямзиков. Голень с мальчишками едва успел скрыться за колонной. Кажется, их никто не заметил. Первым в зал прошествовал знаменосец. В длинных тонких руках он держал древко знамени с перекладиной наверху, на которой развевался флаг. На тёмно-зелёном полотнище светился вытканный серебристой нитью носок в полоску, по краям были изображены четыре золотые иглы, воткнутые в носок; красная нить, продетая сквозь их ушки, обрамляла рисунок.

За знаменосцем шагала свита пёстро наряженных лямзиков, а позади всех – на искусно разукрашенном троне – явилось худое долговязое существо, мало похожее на других лямзиков, закутанное в мантию цвета крови. Кожа у него на лице была бледной, белёсой, полупрозрачной, глаза прикрыты, но даже сквозь веки было заметно, что глазные яблоки велики и выпуклы, а его принадлежность к лямзикам выдавал только нос бульбочкой. Да и тот был как-то особенно заострён, будто его долго скоблили картофелечисткой с одного бока.

Трон несли четверо. Что это за существа, нельзя было разобрать, поскольку их лица и туловища были целиком укрыты туниками, которые напоминали грелки на заварочных чайниках, а по бокам проделаны щели для рук. Руки, крепко державшие трон, были длинные и волосатые, а пальцы напоминали ястребиные когти.

Людвик присел от страха.

Вдруг совсем рядом приподнялась крышка, чтобы выпустить бурый пар, – и тут же запахло псиной.

– Эй, – позвал голос снизу, – лезьте сюда, и поскорее!

Все трое, как под гипнозом, полезли внутрь. Под крышкой была дыра, напоминающая водопроводный люк. Восемнадцать скользких металлических скоб уходило вниз.

– И зачем только, ёлки-метёлки, я согласился? – ворчал под нос Голень, опасливо ставя ноги. Он был в шлёпанцах.

Внизу их уже дожидались недавние знакомцы.

– Поторапливайтесь, – прошептал лямзик в колпаке и, схватив Герку за руку, потащил его за собой по едва освещённому тоннелю с низким потолком.

Впереди мелкими шажками семенил полосатик. Людвик и Алекс следовали за ними.

Теперь уже мальчики были ростом с лямзиков и смогли разглядеть их. У этих существ, этих странных гномиков, была розовато-серая шершавая кожа и острые глазки. Бровь над глазами была одна и очень густая. Нос большой и мясистый, как переросший клубень, а сразу под ним, в обрамлении пухлых губ, зиял широченный рот, такая зубастая скважина, окаймлённая молочной сосиской. Тела у лямзиков были кряжистые и совершенно не сочетались с длинными худыми руками и короткими кривыми ногами. Словом, назвать их красавцами было трудно.

– Здесь мы и потолкуем, – сказал лямзик, шагавший первым, когда тоннель наконец окончился металлической грязно-зелёной дверью без ручек.

Дверь словно состояла из узоров, связанных спицами, – сверху донизу шли два плетёных металлических жгута, а между ними был небольшой проём, обшитый железной нитью толщиной в палец. Лямзик опустил трезубец, сунул его остриями в отверстие и повернул. Дверь скрипнула и открылась.

– О-о-о-о! – Гости буквально присели от удивления.

За дверью была комната, которую освещали трепетные огоньки на стенах, мерцающие самыми разными красками. Посреди комнаты стоял большой круглый стол, все четыре его ноги уходили корнями в пол. Над столом, чуть подрагивая, парила в воздухе зеленоватая полупрозрачная прямоугольная пластина с округлыми краями, она была величиной с классную доску. Кажется, это был экран. Людвик подошёл к нему и потрогал – палец увяз, будто в сладком желе.

– Не тронь! – Лямзик, что был в колпаке, шлёпнул его по пальцам. – Сядь, время не ждёт!

У стола как бы сами собой образовались три стула. Едва Алекс, Герка и Людвик на них уселись, ножки стульев тотчас пустили корни и вросли в пол.

Лямзик в колпаке подошёл к стенке и, взяв щепотку светоносной пыли, втиснул её в экран. И странно – огонёк не погас, а, наоборот, стал расширяться, пока наконец не разросся по всему экрану, на котором постепенно начали обозначаться фигуры и линии.

– Итак, – крякнув, заговорил полосатый лямзик, – позвольте представиться. Меня зовут Лямтум-Тот-Стежок, или попросту Тот, вылупился я сто шесть лет назад из мужского полушерстяного носка, а это мой брат Лямдур-Пертусь-Двуниток. Иметь брата – это редкая роскошь для лямзика. Такое случается, когда в обретённом носке оказывается ещё один, а этого никто вовремя не заметил. Нам на радость, мы вместе уже сто шесть лет, хотя его родной носок был с дыркой.

Лямзик в халате сдвинул колпак и продемонстрировал небольшую, с потрёпанными краями дырку в голове, прямо за ухом. Потом смущённо улыбнулся.

– Зовите меня просто Пертусь, – сказал он и, проворно нахлобучив колпак, стал ковырять в носу.

– Мы пригласили вас не случайно. Равновесие Вечного Ресомниарного Круга нарушено, а это значит, что вы, люди, оказались в страшной опасности.

12

– Да, мы вылупляемся из носков, – признался Тот, когда на экране наконец показалось отверстие, похожее на ячейку пчелиных сот, в которой лежал какой-то жёлтый комок. Изображение комочка увеличилось, и стало ясно: это не что иное, как свёрнутый клубком футбольный носок – жёлтый, с зелёной полоской и множеством футбольных мячей.

– Носки мы заимствуем у людей. Знаю, для вас это вроде кражи. Но будьте честны перед собой – неужто вы сами ежедневно не пользуетесь вещами, которые вам не принадлежат и никогда не будут принадлежать? – Тот хитро прищурился. – Итак, мы лямзим носки перед самой стиркой, за мгновение до того, как вода врывается в барабан стиралки. Это гарантия, что носок пригоден для выведения лямзика, что упомянутый лямзик наполнится человечьей энергией и в нём зародится душа.

Изображение на экране переменилось, как будто объектив камеры пополз вверх, и возник зал со множеством сот, в которых располагались сотни чёрных и разноцветных, свёрнутых клубочком носков, словно это был инкубатор для разведения лямзиков. Потом картина вернулась в прежнее положение, и стало видно: жёлтый комок шевельнулся и разорвался, словно по шву. Сперва из него пролилась тёмная и густая жидкость, а затем появился… новый лямзик! У него была жёлтая кожа, а посерёдке – ото лба и по всему туловищу – шла зелёная полоса с уймой футбольных мячей; рисунок был как на недавнем носке.

– В течение первых трёх суток после исхода из колыбелей созревания – это вон те клеточки, похожие на пчелиные соты, – новорождённые обретают обычный цвет, – прокомментировал Тот, заметив изумление в глазах мальчишек и Голеня. – Иногда в носке набирается больше человечьей энергии, чем необходимо для созревания лямзика. И тогда нарождаются лямзики с признаками одарённости и таланта. А бывает, что никаких способностей нет в помине. Попадаются и такие бедняги…

– Простите, – несмело вмешался Голень. – Простите, но я не пойму, почему вы… зачем это… для чего вы…

– Для чего мы нужны? – довершил вопрос Тот. – До чего же люди нетерпеливы!..

Он приподнял трезубец. Лямзик Пертусь, который до этого стоял, засунув в рот палец, только что побывавший в носу, достал огонёк из экрана. Экран тут же стал зеленовато-прозрачным, а огонёк упорхнул на своё привычное место. Пертусь взял багровый светлячок и опять вдавил его в экран.

На экране возникло лицо безмятежно спящего ребёнка. Вдруг изображение распалось на две части, и теперь рядом с ребёнком появился профиль спящего мужчины. Изображение дробилось на всё более мелкие прямоугольники, пока весь экран не переполнился ими и на каждом кто-нибудь да спал. Послышался странный шум, какой бывает, когда завершается телепрограмма, и все, кто спал на экране, стали метаться во сне. Звук становился всё громче, покуда не превратился в чудовищный рёв. Дойдя до предельного уровня, вой прекратился. Просто утих, и всё. Ещё мгновение – и все на экране проснулись и одновременно вскочили с дикими воплями! Казалось, будто экран заполнился светящимися головами призраков, которые хором орали на все лады. Так орать можно лишь в одном случае – когда тебе снится самый невозможный кошмар…

Герка больше не мог терпеть и заткнул уши пальцами. Людвик сморщился, будто разгрыз лимон. Алекс вообще обалдел, он уставился на желатиновый экран и просто не мог шевельнуться.

Пертусь ухватил огонёк и выхватил его из экрана. Крик прекратился, но было чувство, что он просочился куда-то под кожу и дальше волнами расходится по всему телу.

Теперь дошла очередь до самого тусклого огонька. Он был почти чёрный. Как только его вместили в пластину, экран сделался грязно-серым, и в нём возникло мерзкое существо. Оно походило на тёмно-лилового, почти чёрного осьминога, хотя щупалец у него было всего семь – пять длинных, одно покороче, а ещё одно вовсе короткое. Они росли из плоской, как тарелка, головы, более светлой, чем щупальца. В центре этой белёсой плошки – два исполинских глаза, чернее ночи и глубже пропасти. Щупальца извивались, змеились, оставляя неровный след.

– Эту тварь мы зовём «поглодит». Если б не лямзики, поглодиты каждой ночью забирались в спальни, проникали под одеяло и, распустив безобразные щупальца, превращали бы самый счастливый сон в невозможный кошмар… Если не восстановить равновесие Вечного Ресомниарного Круга, людей изведут нескончаемые ночные кошмары, вы перестанете спать, ибо вам будет страшно уснуть. И тогда…

– Тогда… Тут уж добра не жди, – пробормотал Голень. – Без сна люди сходят с ума, а потом их ждёт неизбежная гибель. Это научный факт. Но почему же непременно носки?

– Человек – это мощное энергетическое хранилище, вроде огромной батарейки. Энергию вы расходуете на разные цели, а иногда растрачиваете попусту. Чтобы оберегать ваши сны, нам нужна та человеческая энергия, которая для вас лишняя и вам уже не нужна, которую вы отдаёте по собственному желанию и не потребуете вернуть. Больше всего её, этой энергии, как ни странно и ни смешно, накапливается в носках. Носки впитывают разные энергетические отходы: ошмётки злости, искры радости и любви, клочья зависти, комья страха и злобы и, конечно, отблески улыбок и мыслей. Носочный отвар сообщает о человеке всё. Вы никогда не задумывались, почему у ношеного носка такой сильный запах?

– Носочный отвар?! – изумился Людвик. – Фу, гадость!

– Из носка, который мы слямзили, иначе сказать умыкнули, добывается энергия, – рассказывал Тот, – большую часть мы отправляем в распоряжение поглодитов, а остатка вполне хватает для обустройства родимого носка, из которого вылупляется новый лямзик.

– Но всё равно людям снятся кошмары, – заметил Герка, – мне самому недавно такое снилось!

– Правильно, – согласился Тот. – Полностью обезопасить человечьи сны мы не имеем права, ибо тогда возникнет порода людей, которые не хотят просыпаться. Многие сны по красоте превосходят реальность. Поэтому иногда просто необходимо, чтобы ночью пригрезился ужас, кошмар или просто не самый приятный сон. Люди обязаны спать, чтобы их могли навещать видения, – так свет уступает место тьме. И просыпаться тоже необходимо, чтобы сны вовремя возвращались назад, откуда пришли, пока реальность их сама не слямзила. И тогда свет одолевает тьму. В этом и суть Вечного Ресомниарного Круга, а лямзики – необходимая часть всего этого.

– Но… – Герке становилось всё интереснее. – А что же вы лямзили, когда люди ещё не носили носков? Например, в каменном веке? Пока не придумали стиральных машин и всё стирали руками?

– Вам этого лучше не знать, – хихикнул Пертусь, доставая чёрный светлячок из экрана.