Текст книги "Ничего хорошего"

Линда Фэйрстайн
Ничего хорошего

Посвящается Элис Этуэлл Фэйрстайн, лучшей

1

Автоответчик включился после четвертого настойчивого, действующего на нервы гудка. Пока мой голос на пленке сообщал, что я в данный момент не могу подойти к телефону, у меня в голове словно стучали маленькие молоточки. Последний «Девар»[1]1
  «Девар» – марка виски. – Здесь и далее прим. переводчика.


[Закрыть] вчера явно был лишним.

Я приоткрыла глаз, чтобы посмотреть на панель автоответчика, мерцающую зеленым светом в темной комнате. 5.38 утра.

– Даже если ты прячешься, Куп, сними трубку. Давай же, детка.

Просьба меня не тронула, слава богу, сегодня у меня выходной.

– Да, сейчас рано и холодно, но не заставляй меня торчать в единственной работающей телефонной будке на всем Манхэттене, ведь я делаю тебе одолжение. Давай, блондиночка, снимай трубку. И не скармливай мне эту туфту, что тебя, мол, «нет дома». Недавно ты была самой доступной девочкой в городе.

– Доброе утро, детектив Чэпмен, и спасибо за оказанное доверие, – пробормотала я в трубку и спрятала руку обратно под плед, чтобы она не замерзла, пока я буду говорить с Майком. Теперь я жалела, что не закрыла на ночь окно. В комнате – просто Северный полюс.

– У меня есть кое-что для тебя. Нечто значительное... Если, конечно, ты готова вернуться в строй.

Я поморщилась, когда Майк напомнил мне, что я вот уже пять месяцев не бралась за важные дела. Прошлой осенью я расследовала убийство подруги, актрисы Изабеллы Ласкар, и это привело меня к срыву. Окружной прокурор был вынужден передать все мои дела другим, а я взяла бессрочный отпуск сразу после того, как убийцу схватили. Майк не раз обвинял меня в том, что я «пропинала» всю зиму, под любыми предлогами увиливая от сложных случаев, над которыми мы частенько работали в прошлом.

– Ну и что там у тебя? – спросила я.

– Нет, так не пойдет. Это дело не из тех, о которых можно послушать и послать куда подальше, если там недостаточно секса, мисс Купер. Ты либо берешься за работу, поверив мне на слово, либо я делаю все официально и звоню твоему тупице-помощнику, который дежурит сегодня по убойному отделу. Да он станет носом землю рыть, чтобы заполучить это дело себе, – но не вини меня, если при этом он не сможет отличить ДНК от «Эн-би-си». По крайней мере, он не струсит и не...

– Ладно, ладно. – Чэпмен произнес волшебное слово, и я рывком села на кровати. Не знаю, дрожала я от холодного воздуха из открытого окна или от страха, что мне предстоит снова окунуться в кровавый кошмар, заполоненный насильниками и убийцами, с которыми я, в силу профессии, постоянно имела дело вот уже почти десять лет.

– Значит, согласна, блондиночка? Будешь работать с нами?

– Обещаю проявить больше энтузиазма сразу после того, как выпью кофе, Майк. Да, я буду работать с вами. – Его радость в этот момент могла бы показаться оскорбительной любому, кто не знаком с миром его коллег – полицейских и прокуроров, ведь причиной нашего разговора стала насильственная смерть человека. Эту радость оправдывало одно – расследование будет вести лучший детектив убойного отдела Майк Чэпмен.

– Вот и хорошо. А теперь вылезай из кровати, одевайся, прими «Алка-Зельтцер», чтобы снять похмелье...

– Это твоя догадка, мистер Холмс, или за мной следят?

– Мне Мерсер сказал. Он был вчера у тебя в офисе и краем уха услышал о твоих планах на вечер – сходить на игру «Никс»[2]2
  «Никс» – американская баскетбольная команда.


[Закрыть] с приятелями из юридического колледжа, а потом поужинать в баре на 21-й улице. Элементарно, мисс Купер. Правда, он опасался, что мы можем прервать страстную любовную сцену, позвонив в столь неурочный час. А я заверил его, что если твое воздержание закончится, то мы с ним первыми об этом узнаем.

Я решила не обращать внимания на его подначку и порадовалась, что Мерсер Уоллес будет с нами. Раньше он работал в убойном отделе, а теперь стал моим лучшим детективом в Специальном корпусе, где ему доставались самые сложные дела о серийных насильниках и маньяках.

– Пока у тебя не кончился четвертак, может, расскажешь, что случилось и что мне сказать шефу?

Пол Батталья ненавидел, когда по офису сновали детективы и переманивали для работы над сложными преступлениями своих любимых помощников окружного прокурора. Он уже двадцать лет был окружным прокурором Нью-Йорка, и все эти годы у нас работала его система «по вызову», известная как «график преступлений». Поэтому помощник прокурора дежурил в офисе двадцать четыре часа каждый день и был готов подключиться к расследованию убийства, если полиция решит, что это необходимо. Допрос подозреваемых, выдача ордеров на обыск и постановлений на арест, опрос свидетелей – все это должен был исполнять помощник окружного прокурора, дежурный «по графику», и именно он отвечал за сотрудничество с полицией по тому делу, которое вел.

– Ты просто создана для этого дела, Алекс. Я не шучу. Убитая была изнасилована. Мерсер прав, нам необходима твоя помощь. – Чэпмен имел в виду, что я заведую отделом по расследованию сексуальных преступлений – любимым детищем Баттальи. Этот отдел специализируется на работе с жертвами насилия и сексуальных домогательств. Такие преступления очень часто заканчиваются убийствами, но ни я, ни мои коллеги не бросаем все на полпути, проводим необходимое расследование и представляем дело в суде.

Я запустила руку в ящик прикроватной тумбочки, чтобы достать график преступлений на этот месяц и посмотреть, не наступлю ли я на мозоль кому-нибудь из любимчиков окружного прокурора и большая ли свара из этого последует.

– До восьми утра у нас дежурит Эдди Фримонт.

– О, нет, избавь меня от этого сенаторского сынка, – отозвался Майк. – От него пользы, как от козла молока. Фримонт – это дохлый номер, он не распознает веское основание, даже если его клюнет в зад жареный петух.

Чэпмен частенько выдавал небольшие юмористические спичи в баре «Форлини» рядом со зданием суда. Он всегда брал с собой этот календарь и график, просматривал даты, называл имя какого-нибудь помощника прокурора и рассказывал нелицеприятную историю из его или ее карьеры. Фримонт часто оказывался его жертвой – он был одним из тех блестящих студентов с безукоризненными оценками в дипломе, у которых ничего не получалось на практике. Все считали, что его взяли на работу потому, что его отец, бывший сенатор от штата Индиана, жил в одной комнате с Полом Баттальей, когда они учились на юридическом факультете Колумбийского университета.

– А после восьми заступит Лори Дейтчер, – напомнила я, понимая, что именно она в течение суток будет принимать решения и отвечать за все, что случится за это время.

– Принцесса? Чтобы я еще раз имел с ней дело, блондиночка? В прошлый раз, когда мы с ней работали над сложным делом, это была катастрофа. Во время обеденного перерыва, вместо того чтобы готовить свидетелей и прорабатывать линию перекрестного допроса, она бросила нас куковать в холле, а сама в кабинете подвивала щипцами локоны и подправляла макияж. А затем с таким видом пошла грудью на скамью присяжных, словно она – Норма Десмонд[3]3
  Норма Десмонд – героиня фильма режиссера Б. Уайлдера «Бульвар Сансет» (1950), безумная звезда немого кино.


[Закрыть] и ее сейчас будут снимать крупным планом. Перед камерами она смотрелась бы отлично, но того ублюдка оправдали. Нет уж! Просто позвони Батталье и скажи, что мы с Уоллесом разбудили тебя посреди ночи, ведь только ты можешь ответить на наши вопросы. Стой на своем, Купер. Это твое дело.

– Какие такие вопросы, Майк?

– Например, была ли она изнасилована до или после смерти? Можно ли установить время смерти по скорости разрушения спермы из-за соприкосновения с ее физиологическими жидкостями?

– Теперь ты говоришь на моем языке. Естественно, такое дело он передаст мне. А что тебе нужно от меня?

– Думаю, ты захочешь приехать на место как можно скорее. И прихвати своих фотографов. Наши эксперты уже осмотрели комнату и сделали снимки, но им пришлось работать в бешеном темпе. Я боюсь, что мы могли упустить что-то важное, поэтому пусть твои ребята пройдутся там еще раз и все заснимут. Как только информация просочится в прессу, здесь проходу не будет от репортеров, и мы не сможем оставить тут все как есть.

– Подожди, подожди, Майк. Давай-ка сначала. Где ты?

– Медицинский центр Среднего Манхэттена. Шестой этаж колледжа «Минуит», Западная 48-я улица, у самого съезда с ФДР-драйв. Старейшее и самое крупное медицинское учреждение в городе. Наверное, жертву доставили туда, чтобы попытаться спасти.

– Где встретимся? Где это случилось?

– Я же сказал тебе. Шестой этаж Медицинского центра.

– Ты хочешь сказать, что ее убили прямо там?

– Изнасиловали и убили прямо в больнице. Она тут большая шишка. Глава факультета нейрохирургии в медицинском колледже, практикующий нейрохирург, профессор Джемма Доген.

После десяти лет работы прокурором я уже практически ничему не удивлялась, но эта новость меня потрясла.

Больницы всегда были для меня некими святилищами, местами, где врачуют страждущих и немощных, успокаивают и облегчают последние дни неизлечимо больным. Я часто бывала в Медицинском центре Среднего Манхэттена, посещала свидетелей или обучала медперсонал обращению с жертвами сексуального насилия. Его старые здания из красного кирпича, простоявшие почти век, были отреставрированы и обрели вид старинного санатория. За последние годы щедрые покровители дали свои имена его новым гранитным небоскребам, где применялись новейшие медицинские технологии. Там же находился медицинский колледж «Минуит», названный в честь Петера Минуита[4]4
  Петер Минуит (1589 – 1638) – голландский колонист, губернатор колонии Новая Голландия, в 1626 г. купил у индейцев-алгонкинов остров Манхэттен за 24 доллара и построил на острове форт Амстердам.


[Закрыть].

Желудок свело – так случалось каждый раз, когда я узнавала о новом бессмысленном преступлении и человеческой смерти, – и это заставило меня забыть о похмелье. Я представила себе доктора Доген, и тут же на меня обрушилась лавина вопросов – о ее жизни и смерти, карьере и семье, друзьях и врагах, – эти вопросы заполонили мою голову прежде, чем я смогла отрыть рот и облечь их в слова.

– Когда это случилось, Майк? И как...

– Часов пятнадцать или двадцать назад... Я все расскажу, когда приедешь. Нам позвонили сразу после полуночи. Шесть ножевых ранений. Одно легкое отказало, задеты другие жизненно важные органы. Убийца решил, что жертва мертва, и оставил ее лежать в луже крови, но она прожила еще некоторое время. Нам сообщили, что жертве не светит «ничего хорошего». Она умерла раньше, чем мы успели доехать до больницы.

«Ничего хорошего». Меня словно обдало холодным дыханием смерти. Так говорят о тех несчастных жертвах, которыми занимается элитный отдел по расследованию убийств Манхэттена. Состояние этих людей столь безнадежно, что, несмотря на титанические усилия, предпринимаемые медиками и священниками, прибывшей на место полиции остается только зафиксировать смерть и отправить труп в морг.

Хватит зря терять время, велела я себе. Ты будешь знать об этом деле куда больше, чем хочется, уже через два часа работы с Чэпменом и Уоллесом.

– Я приеду максимум через сорок пять минут.

Я вылезла из кровати, закрыла окно и подняла жалюзи, чтобы посмотреть на город из своей квартиры на двадцатом этаже небоскреба в Верхнем Западном Манхэттене. Начинался еще один серый скверный день. Я всегда любила осень с ее морозными холодами, ведь потом сразу приходит зима с праздниками и снежными январем и февралем. Но больше всего я люблю апрель и май, в это время в городских парках распускаются первоцветы, предвестники теплых летних дней. Поэтому я бросила взгляд на небо, где преобладали унылые цвета. Мне пришло в голову, что Джемма Доген, наверное, плюнула бы на мнение известных поэтов и согласилась со мной, что март на самом деле очень жестокий месяц.

2

Когда я припарковалась перед больницей, еще не было семи утра.

– Извините, мэм, но здесь стоянка запрещена.

Полицейский жестом велел мне отъехать от тротуара. Я опустила стекло своего новенького «гранд-чероки», чтобы объяснить цель визита и сэкономить десять минут, не поехав на многоуровневую парковку в двух кварталах на юг отсюда.

Но не успела я и слова сказать, как кто-то грубым голосом пролаял молодому полицейскому:

– Пусть паркуется, офицер. Если, конечно, вы не хотите, чтобы вас перевели в пеший патруль на Стейтен-Айленд.

Я повернула голову и увидела шефа Макгро, который захлопывал дверцу своей неприметной машины.

– Вставай за моим водителем, Алекс. И прикрепи к лобовому стеклу карточку. Думаю, ты здесь по тому же поводу, что и я.

Черт! Дэнни Макгро был не рад меня видеть, как и я его. Едва на место преступления пребывала тяжелая кавалерия от полиции, они тут же стремились взять все под контроль, а не получать указания от прокурора. Он, наверное, устроит нагоняй Чэпмену за то, что тот позвал меня так рано. Макгро предпочитал, чтобы в прокуратуре о подобных случаях узнавали после того, как он доложит все шефу полиции. Я выудила из сумки заламинированную карточку сотрудника полиции Нью-Йорка, которую мне выдали для машины, и прикрепила ее над рулем, чтобы все видели, что я тут по официальному полицейскому делу. Эти номерные карточки получить было труднее, чем выиграть в лотерею, и большинство моих коллег считали, что это лучшая привилегия, которую они получают за работу.

Я вышла из джипа, наступила в грязную жижу и поспешила за Макгро – хотела вместе с ним пройти кордоны до того места, где меня ждали детективы. «Голыши» – так в полиции называют невооруженных охранников, следящих за порядком в больницах, магазинах, кинотеатрах и на стадионах, – выглядели этим утром бдительнее, чем обычно; и у каждой информационной стойки и у лифтов вместе с ними дежурили полицейские. Все, мимо кого мы проходили, узнавали шефа детективов и официально его приветствовали. Мы быстро прошли по длинному центральному коридору Медицинского центра, преодолев восемь двойных вращающихся дверей, а потом незнакомый детектив провел нас по проходу, мимо таблички "Медицинский колледж «Минуит».

Макгро шел гораздо быстрее обычного, и по взглядам, которые он украдкой бросал на мои двухдюймовые каблуки, я поняла, что он пытается от меня оторваться, выиграть несколько минут и поговорить со своими детективами наедине, до того как я суну свой нос в это дело. Но привычка выкуривать в день по три пачки сигарет проигрывала на фоне моих регулярных занятий балетом, и, когда мы подошли к лифтам медицинского колледжа, Макгро уже выдохся. Я даже хотела посоветовать ему зайти к кардиологу по пути в отделение нейрохирургии. Как и большинство его коллег, он не помнил, что Джинджер Роджерс делала то же самое, что и Фред Астер во всех этих красивых старых фильмах, – только она делала все это в обратном порядке и на таких же каблуках, как у меня.

Когда двери лифта открылись и мы втроем вошли внутрь, я нажала шестой этаж. Я попыталась разговорить молодого детектива и дать его начальнику время прийти в себя, но он стоял с каменным лицом, твердо решив не сообщать мне ничего, пока Макгро рядом. Когда мы приехали, я вздохнула с облегчением – на этаже меня ждали знакомые копы из подразделения "Б", одного из четырех, на которые поделили убойный отдел. Все они собрались в холле. Рукава рубашек закатаны, в блокнотах свежие заметки, написанные всеми по очереди, на столах горы стаканчиков с кофе. Люди словно копили адреналин, который поможет им пережить предстоящие дни и ночи – если только это дело каким-нибудь чудом не раскроют быстро.

На мое прибытие все отреагировали по-разному. Некоторые дружески поздоровались, назвав меня по имени, – это были мои приятели или те, с кем мне доводилось работать раньше. Двое что-то едва слышно пробормотали, вслух сказав: «Добрый день, советник», – этим не было особого дела до моего появления. И еще двое вообще промолчали.

Робот, который привел нас, прошептал что-то Макгро на ухо, и они направились дальше по коридору, при этом шеф жестом велел мне подождать его. Джордж Зотос, детектив, работой которого я восхищалась многие годы, прищелкнул языком и подошел ко мне.

– Чэпмен с трудом сможет сидеть после той порки, что устроит ему Макгро. Шефу меньше всего хочется видеть здесь окружного прокурора – да еще и в юбке – в такой час. Начальник полиции на конференции в Пуэрто-Рико, и его вызвали обратно из-за этого дела. Макгро должен встретить его в аэропорту Кеннеди в полдень и во всех подробностях доложить о расследовании, а еще лучше – назвать имя убийцы. Ты садись, выпей кофе, а я найду тебе Майка. Он введет тебя в курс дела.

И он подсунул мне бурду с тремя кусками сахара, разбавленную молоком. Я поморщилась от сладкого запаха и спросила, нельзя ли тут достать черный кофе. Джордж указал на картонную коробку с шестью закрытыми пластиковыми стаканчиками, я нашла один, на котором было нацарапано "Ч", и открыла. Кофе оказался чуть теплым, но достаточно крепким, чтобы взбодрить меня.

К тому моменту, когда Макгро отпустил Чэпмена, я уже выпила два стаканчика кофе, просмотрела утреннюю бульварную прессу и обсудила со знакомыми детективами вчерашний баскетбольный матч. Мне сказали, что комната, куда ушел шеф, была кабинетом жертвы, где ей нанесли ножевые ранения и бросили, сочтя мертвой. Обнаружили ее лишь несколько часов спустя. Явных подозреваемых нет, простых версий тоже, никаких кровавых следов, ведущих в лабораторию сумасшедшего ученого, одержимого манией убийства. Полицейские готовились к кропотливой и нудной, но любимой работе и ждали отчетов медэкспертов и криминалистов, которые исследуют все ткани и вещества, попавшие в их профессиональные руки.

– Уф, блондиночка, – воскликнул Чэпмен, выходя в коридор и направляясь к холлу, – одного твоего появления здесь хватило, чтобы шеф превратился в чудовище. Вот уж точно – о вкусах не поспоришь!

Чэпмен был в своем репертуаре. Пока я дни напролет буду страдать, прокручивая в голове моральные аспекты гибели этой женщины, и думать о том, какая это утрата для ее близких, Майк будет просто вести охоту. Он любит расследовать убийства, потому что о трупе не надо заботиться, а я, наоборот, ценю именно процесс реабилитации жертвы сексуального нападения. Это приносит больше удовлетворения, чем дела об убийствах, в которых нам остается только отомстить за смерть человека, посадив за решетку преступника, который будет проводить свое свободное время, проверяя на слабость нашу юридическую систему. Раз нет возможности вернуть человеческую жизнь, то о какой справедливости может идти речь!

Я смотрела, как Майк идет к нам, и радовалась – что бы Макгро ни наговорил ему, на лице у него все равно сияла фирменная улыбка. Его густые черные волосы были – что для него нетипично – слишком растрепаны, а значит, события предыдущей ночи сильно его затронули. Когда Майк был чем-то сильно расстроен, он гораздо чаще проводил рукой по волосам, сам не замечая этого. Синий свитер и джинсы – так он начал одеваться еще пятнадцать лет назад в Фордхэме – выделяли его из толпы детективов убойного отдела, предпочитающих серые и коричневые костюмы.

– Давай сядем в уголке, и я расскажу тебе, что у нас есть. – Майк поманил меня рукой, надеясь найти укромный уголок в огромном холле. – Слушала утренние новости? Об этом деле уже сообщали?

– Я слушала радио по дороге сюда, об убийстве не было ни слова. Сообщают о забастовке мусорщиков и переговорах с профсоюзами, а также обсуждают стоимость безделушки, которую саудовский принц подарил принцессе Диане.

– Значит, у нас в запасе несколько часов. Ты договорилась с фотографами?

– Естественно. Баннион приедет сюда собственной персоной. – Я позвонила главе технического отдела, чтобы убедиться, что все будет сделано как надо. – Он обещал быть к восьми.

– Значит, так. Джемма Доген – пол женский, европеоид. – Майк открыл блокнот на первой странице, но ему не требовалось туда заглядывать, чтобы изложить мне суть дела. – Пятьдесят восемь лет, но должен тебе сказать, что это была весьма симпатичная старушка...

– Пятьдесят восемь – это не совсем старушка, Майк.

– Ну, персиком ее тоже не назовешь, детка. Когда речь идет об изнасиловании, сразу представляешь себе молодую красотку, которая...

– В этом твоя проблема: иногда ты думаешь не тем местом, которым следует. А оно, возможно, не намного больше твоего мозга.

Изнасилование, особенно когда преступник не знаком с жертвой, не имеет ничего общего с сексом, как мы его понимаем. Это отвратительное жестокое преступление, в котором преступник использует секс как средство подчинения, унижения и оскорбления жертвы. И Майку известно это не хуже, чем мне.

– В любом случае она была подтянутой и сильной пятидесятивосьмилетней женщиной, которая оказала сопротивление. Доктор медицины. Разведена, детей нет.

– А кто ее бывший муж и где он сейчас?

– Как только мне это сообщат, я тут же скажу тебе. Я работаю над этим делом всего на несколько часов дольше тебя, и надо заметить, люди не очень-то рвались нам помочь посреди ночи. Большинство ее коллег и сотрудники центра стали приходить на работу только час назад, так что, думаю, ответ мы получим скоро. – Я кивнула, и Майк продолжил: – Судя по обстановке в ее кабинете, с личной жизнью у нее было негусто. Никаких семейных фотографий, ни снимков собаки или кошки, ни вышитой подушечки с умным изречением или инициалами. Просто ряды справочников, несколько дюжин картотечных ящиков с рентгеновскими снимками и медицинскими записями, около тридцати пластиковых моделей мозга – и то, что раньше было симпатичным восточным ковром, а теперь непоправимо испачкано кровью.

– Кто ее обнаружил?

– Ночной сторож делал обход незадолго до полуночи, он последним был в этом коридоре. Тем вечером, раньше, он проходил по этажу еще два раза и ничего не слышал. А в третий раз, сказал он, были стоны. Он достал универсальный ключ, открыл дверь в кабинет доктора Доген и позвонил в службу спасения, а потом его вырвало – к счастью для парней из лаборатории, в коридоре.

– Она была еще жива?

– Грубо говоря, да. Ее тело было похоже на швейцарский сыр – она потеряла почти всю кровь. Думаю, она была без сознания, когда преступник ее бросил. Могла пролежать так несколько часов, а потом вдохнула последнюю порцию кислорода, что и услышал охранник. Конечно, прибежали врачи из «Скорой», попытались подключить ее к аппарату искусственного дыхания и отвезти в операционную, чтобы продуть легкое и оценить внутренние повреждения, но ее уже было не спасти. «Ничего хорошего» – это еще мягко сказано о состоянии доктора Доген.

– Эксперты уже определили время, когда ее ранили?

– Это тебе что, кино? Пока они сделают вскрытие, я поговорю с ее коллегами, друзьями и соседями, которые расскажут мне, когда они видели Джемму в последний раз или разговаривали с ней. Потом я скажу патологоанатому, что в тот день, когда была убита доктор Доген, у преступника на все про все было не больше пятнадцати минут, а он посмотрит на меня чистыми честными глазами и назовет мне то самое время, которое я преподнес ему на блюдечке.

Одинокая преуспевающая женщина, без детей, без домашних животных, от нее никто не зависел. Я попыталась подавить жалость и сосредоточиться на фактах, которые сообщал Майк. Но воображение рисовало мой собственный труп, распростертый за закрытой дверью на восьмом этаже прокуратуры: люди проходят мимо, не удосуживаясь проверить, есть ли кто внутри. Ничего себе картинка...

– Думаешь, она пролежала в этой комнате весь день и никто не знал об этом и не искал ее? Это ужасно.

– Алекс, она жила по расписанию почти такому же, как у тебя. Хорошо еще, если ее левая и правая руки успевали в операционную одновременно. Она преподавала в медицинском колледже, оперировала в больнице, читала лекции по всему миру, давала консультации в сложных случаях, а в свободное время добивалась, чтобы правительство отправляло ее в горячие точки вроде Боснии или Руанды, где она проводила благотворительные операции. И все это – согласно записной книжке на ее столе – только за март месяц.

– А что у нее было запланировано на вчера?

– Я разбудил посреди ночи декана медицинского колледжа и заставил его выяснить это для нас. На выходные Доген уезжала из города, ее ждали обратно в понедельник. Но в больнице она должна была появиться только в восемь утра во вторник – то есть вчера, – ей предстояло участвовать в операции, которую проводил ее коллега. Врачи ждали в операционной, пациенту уже ввели наркоз и побрили голову – это происходило в той комнате-театре, где студенты могут наблюдать происходящее...

– Я знаю, что это очень престижное медицинское учреждение, где теория не расходится с практикой.

– В общем, она не пришла. Хирург, Боб Спектор, послал медсестру выяснить, в чем дело. Она позвонила Джемме и нарвалась на автоответчик, который сообщил, что доктор Доген еще не вернулась в город. Тогда Спектор просто позвал двоих студентов, что торчали на стеклянной галерее театра, обругал Джемму и ее плотный график и принялся сверлить дыру в мозжечке пациента.

– Пожалуй, стоит почаще звонить Лоре и сообщать ей, где я нахожусь, – пробормотала я. Слишком часто мне приходится жить «в походных условиях»: бегать из полицейской академии в участок, оттуда в больницу к очередной жертве насилия, а обедала я где-нибудь по пути с подругой. Иногда моя секретарша. Лора не могла меня найти и просто не знала, где я.

– О чем задумалась, блондиночка? Если тебя долго не будет, судья, чего доброго, велит кому-нибудь проверить отдел нижнего белья в «Саксе» – не валяется ли там твое бездыханное тело, затоптанное злыми покупательницами, которые не смогли тебя опередить на распродаже. О, смотри, кто нас покидает! Обернись и попрощайся с шефом Макгро.

Макгро направлялся к лифтам, но по дороге помедлил и велел Чэпмену:

– Покажи тут все мисс Купер, Майк, а затем отпусти ее, чтобы она могла начать работать. Уверен, сегодня у нее будет чем заняться.

– Пошли. Кстати, ты угадала вчерашний вопрос?

Майк имел в виду финальный вопрос телеигры «Последний раунд», которую мы с ним любили.

– Нет, я как раз ехала в «Гарден» на игру.

– Тогда давай проверим тебя. Категория была «транспорт». Сколько бы ты поставила?

– Двадцать баксов. – Мы обычно проигрывали друг другу десятку-две каждые несколько дней, поскольку были знатоками в разных областях. Но эта тема не казалась мне ни эзотерической, ни религиозной.

– Ладно. Ответ: это аэропорт США, через который каждый день проходит больше грузов, чем в остальных аэропортах страны.

Вот уж повезло, вопрос с подвохом. Это явно не аэропорт О'Хэйр, и в ответе подчеркивается, что речь о грузах, а не о пассажирах. Пока мы шли к офису доктора Доген, я перебирала в уме все крупные города.

– Время вышло. Есть варианты?

– Майами? – спросила я с надеждой, думая о килограммах наркотиков, которые провозят через него каждый день, и отдавая себе отчет, что редакторы игры вряд ли учитывали эту контрабанду при составлении вопросов.

– Нет, мисс Купер. Это Мемфис, можешь себе представить? Именно там все самолеты «Федерал Экспресс» садятся, прежде чем отправиться по заданному курсу. Забавно, да? Раскошеливайся, детка.

– С чего вдруг? Разве ты знал ответ?

– Нет. Но в нашей с тобой игре это не важно.

Майк постучал в тяжелую деревянную дверь, на которой изящными буквами было написано полное имя доктора Доген и ее регалии. Нам открыл Мерсер Уоллес, и я пошатнулась, увидев бледно-голубой ковер, пропитанный человеческой кровью. Наверное, в теле доктора не осталось ни капли. Невероятно, что у нее хватило сил позвать на помощь. Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла заставить себя поднять глаза, а вид этого багрового ковра преследовал меня не один день.