Текст книги "Ничего хорошего"

5

За обычной рабочей рутиной и консультациями, которые я щедро раздавала молодым адвокатам, работающим со мной, день пролетел незаметно. Мы с Сарой наскоро перекусили салатом, запив его диетической колой, и составили список подсудимых и свидетелей, к которым стоит присмотреться получше в связи с делом Доген. Важных телефонных звонков не поступало, так что остаток дня я разбирала сообщения и отвечала на те из них, которые не могли ждать до завтра.

В половине седьмого я выключила свет, заглянула в кабинет начальника судебного отдела, Рода Сквай-ерса, сказала, что отправляюсь на совещание оперативной группы, и, прихватив папку с записями по делу, отправилась к машине. В этот час пробок уже почти не было, поэтому я быстро выехала на Первую авеню, позвонила в Лос-Анджелес своей лучшей подруге Нине Баум и оставила ей сообщение на автоответчике в юридической конторе. Я так делала почти каждый день.

Я припарковалась рядом с полицейским участком на Западной 51-й улице и вошла в здание, объяснив дежурному полицейскому цель визита и предъявив удостоверение. Полицейский кивнул и махнул рукой в сторону лестницы. Я поднялась на один пролет и нажала ручку тяжелой металлической двери, за которой находился коридор, выложенный зеленой плиткой. Справа были шкафчики для полицейских, прямо – отдел по предотвращению преступлений, но большая часть этажа (дверь налево) была отведена под кабинеты детективов.

Если вы зайдете в оперативный штаб полиции, где обсуждают расследование какого-нибудь громкого дела, то сможете увидеть сливки полиции Нью-Йорка в действии. Энергия в комнате била ключом: здесь собрались тщательно отобранные члены оперативной группы Петерсона, которые готовились к совещанию, которое должно было начаться примерно через час, как только прибудет начальство. Я осмотрелась, чтобы понять, кто будет работать над этим делом вместе со мной. Подсознательно я уже оценивала их не только как детективов, но и как свидетелей, дающих показания под присягой. Ведь важны не только их навыки ведения расследования, но и умение работать с бумагами и обращать внимание на детали, такие, как, например, основания для ареста. Они должны тщательно собирать доказательства, а не беспечно проходить мимо вопиющих улик.

Помещение убойного отдела походило на муравейник. За двенадцатью столами, сдвинутыми к стене, теснились больше двадцати человек. На каждом столе стояла печатная машинка, два телефона и проволочная корзина для бумаг – пока пустая, но вскоре там окажутся тонны розовых листочков с полицейскими отчетами, известными как бланки 5С для детективов. Наш компьютерный век мало отразился на каждодневной работе полицейских. За двумя ближайшими к двери столами сидели двое мрачных полицейских в штатском. Судя по всему, это были аборигены из 17-го участка, чье рабочее место отдали под оперативный штаб и кого не допустили работать над делом Доген – хотя оно подпадало под их юрисдикцию. Вместо этого их отрядили заниматься рутиной и связями с общественностью. Они смотрели на ворвавшихся к ним детективов так, как Золушка, наверное, смотрела на сестер, пока те наряжались на бал.

Справа от меня был большой «обезьянник» – зарешеченное пространство, где стояла одна деревянная скамья. Туда помещали задержанных, пока им не предъявят обвинение. Когда я приходила в участок на опознание или допрос свидетеля, в «обезьяннике» обычно находились два-три человека, лежащие на скамье или кафельном полу. Сейчас двери клетки были распахнуты, и я увидела там восьмерых: кто-то сидел, другие полулежали, один стоял снаружи, привалившись к решетке, еще один то заходил внутрь, то выходил. По их грязной, разномастной одежде и помятой внешности можно было подумать, что их выгнали из дома призрения. За ними никто не следил, и вид у них был вполне довольный.

За столом в дальнем углу комнаты сидела единственная женщина в комнате, не считая меня. Это была Анна Бартольди, оплот убойного отдела, которой Петерсон, вероятно, велел проследить за детальным ведением протокола этого сложного дела. Фотографическая память Анны вкупе с ее скоростью письма всегда помогали лейтенанту отслеживать сотни отчетов о свидетельских показаниях и телефонных звонках от бдительных горожан, которые вскоре начнут поступать от офицеров, как работающих над этим делом, так и нет. Одной рукой Анна держала трубку, а другой что-то писала в огромном журнале, лежащем на столе. Похоже, она уже отвечала по горячей линии, о которой местные радиостанции объявили час назад.

За спиной Анны была дверь в кабинет начальника отдела. Я не знаю, кто был здешним начальником, но его место на ближайшее будущее оккупировал Петер-сон, на которого будут давить со всех сторон, чтобы он как можно скорее раскрыл это громкое дело.

Мерсер Уоллес, самый большой и черный парень в комнате, заметил меня первым, как только за мной захлопнулась дверь и я сняла пальто и шарф.

– Не тушуйся, Купер, – крикнул он, помахав мне рукой, и кивнул на разношерстную компанию. – Добро пожаловать в нашу Армию Спасения. Располагайся.

С большинством детективов я была знакома. Перекинувшись парой слов с теми, кого не видела утром в больнице, я добралась до стола, где сидел Мерсер.

– Петерсон в кабинете, – сообщил он. – Ждет Макгро. Шеф полиции и Макгро выступали сегодня в вечерних новостях. Обычный треп – просили сохранять спокойствие и оказать содействие. Мэр обещал вознаграждение в десять тысяч тому, чья информация поможет поймать преступника. Тут же начались звонки по горячей линии, люди страстно желают заложить ближнего своего за пару монет.

Я заглянула Анне через плечо и увидела, что она записывает в журнал уже сорок седьмой звонок. Когда-то она сказала мне, что лишь один звонок из шестидесяти имеет хоть какое-то отношение к преступлению, поэтому я не удивилась, когда она откинулась на спинку стула, посмотрела на меня, закатив глаза, и снова стала записывать сообщение, которое скорее всего было абсолютно бесполезно. Видимо, кому-то поручат проверить каждый звонок, независимо от того, насколько притянутой за уши выглядит информация, поскольку среди всей этой белиберды может оказаться то, что мы ищем, – звонок от человека, который знает убийцу и горит желанием продать его с потрохами за вознаграждение.

– Эй, блондиночка, готовь наличные. Передача продолжится сразу после рекламы, – крикнул Чэпмен, выходя из коридора по соседству с офисом лейтенанта. В руке он держал большой кусок пиццы, часть которой уже успел отправить в рот. – Телик стоит здесь, в раздевалке. Так что пошевеливайся!

Мерсер встал и подтолкнул меня в спину:

– Пошли, Алекс. Я сделаю ставку за тебя. К тому же там вся еда. Так что, пожалуй, стоит пойти с ним.

Мы с Мерсером свернули за угол и прошли в конец коридора. Вдоль стен комнаты размером двадцать на пятнадцать футов выстроились ряды темно-зеленых шкафчиков. Еще здесь был кофейный автомат «Мистер Кофе», холодильник «Амана» – наследие сороковых, телевизор и большой прямоугольный стол. На столе красовалась куча банок с содовой, три коробки пиццы, пакет с двумя десятками пончиков «Данкин» с разными вкусами и полупустые упаковки из-под орешков, крекеров и разных сигарет. Единственным украшением комнаты был висящий на свободной от шкафов стене постер из «Пентхауса», где на роскошное тело девятнадцатилетней маникюрши, позировавшей для разворота, наложили снимок лица Джанет Рено[8]8
  Джанет Рено (р. 1938) – первая женщина, назначенная на пост генерального прокурора и министра юстиции США (1993 -2001).


[Закрыть]. Я припомнила, что Рено посещала этот полицейский участок в 1996 году, когда передавала шефу полиции какие-то собранные штрафы. Тогда же была сделана коллективная фотография на память. Я усмехнулась, подумав, какой отклик нашел ее визит в душах полицейских.

– Сегодняшняя категория – «Известные лидеры», Куп. Я ставлю пятьдесят. Хочется начать расследование в хорошем настроении.

Чэпмен вынул банкноту из бумажника и положил ее на стол, не забыв прихватить еще кусок пиццы. Он подтолкнул мне коробку, и я открыла крышку для Мерсера. Пицца уже остыла, на ней был виден застывший жир.

– Черт! Эта пицца валяется тут с четырех дня. Я такое есть не буду. Ставлю пятьдесят, Чэпмен.

– Погоди, Мерсер. Это же его тема, – предостерегла я, пока он доставал деньги. Чэпмен изучал историю в Фордхэме, и это была одна из тем, где он мог легко взять надо мной верх.

– Раньше ты не трусила, Купер. Что случилось? Ты же каждый день читаешь газеты. Может, речь идет о ком-то из современных, а не забытых историей. Если это какой-нибудь родственник Мерсера, вождь племени тутси на Черном континенте или балтийский президент какого-нибудь Киндерстана, о котором никто слыхом не слыхивал три недели назад, то ты разобьешь меня в пух и прах. Готовься, Требек снова в студии.

– Я-то не переживаю. Я оставила деньги в соседней комнате.

Алекс Требек только что открыл последний ответ в игре трем ее участникам. Я увидела на экране название «Медина Сидония», и мне это ни о чем не говорило.

Лицо Чэпмена было непроницаемым, он ждал, пока я дам ответ. Стараясь говорить спокойно, я произнесла:

– Кто в семье Гамбино был главой Бруклинского отделения до Джона Готти?

– Неверно, – отозвался он, заедая пиццу жирным пончиком. – Сеньор Сидония – испанский дворянин, кстати, а не какой-то там гангстер, мисс Купер, – был главнокомандующим Испанской армады, который повел обреченных моряков на ту битву при поддержке Алессандро Фарнезе, герцога Пармского...

– Похоже, мне платить за обед, – бросила я через плечо Майку с Мерсером, выходя из комнаты. Чуть ли не энциклопедические познания Чэпмена в истории в который раз поразили меня. – Прости, что подвела тебя, Уоллес. Буду тебе должна. Пойду поговорю с Анной.

Я вышла из раздевалки и в дверях кабинета Петерсона увидела Макгро. Рядом со столом лейтенанта стоял допотопный деревянный стенд, где был закреплен листок с планом, на котором кто-то аккуратно подписал «Медицинский центр Среднего Манхэттена». Макгро предлагал пройти в раздевалку для короткого брифинга, чтобы еще раз посмотреть свое выступление по местному телеканалу «Нью-Йорк-1», который передавал новости каждый час.

Мерсер остановился позади меня и прошептал мне на ухо:

– Макгро видел себя по ящику не больше шести-семи раз после пресс-конференции, данной час назад, но ему, кажется, все мало.

Вышел Петерсон, жестом велел нам идти в раздевалку и передал стенд Мерсеру. Проходя по комнате, он позвал еще троих детективов, которых хотел видеть на совещании. Макгро делал вид, будто меня здесь нет, поэтому я поспешила вперед, желая убедиться, что Майк не стоит перед телевизором, передразнивая шефа. Он как раз смотрел новости, по экрану бежала строка, перечислявшая заголовки завтрашней желтой прессы: «Кровавая драма в Медицинском центре». Репортеры облепили мэра, который осуждал преступления, подобные убийствам Джеммы Доген, и выражал уверенность, что в больницах города все спокойно.

– Сейчас окажется, что нашему яйцеголовому не дали эфирного времени, – усмехнулся Чэпмен. – Он ненавидит, когда мэр его оттесняет.

– Может, скажешь это ему лично? Он отстает от меня шагов на пять, – предостерегла я.

Следом за мной вошел Мерсер и установил стенд. Он перевернул первую страницу, и нашим взорам предстал первый из нескольких чертежей, которые подготовил полицейский художник. Там, помимо прочего, были планы зданий больницы, чтобы начальство могло наглядно представить себе место происшествия. И хотя из приблизительной диаграммы этого не следовало, мы все знали, что в Медицинском центре было больше народу, чем во многих городках и деревнях страны. Там были десятки входов и выходов на разные улицы, гаражи и прочие постройки; коридоры с кабинетами, лабораториями, подсобками и операционными тянулись на многие мили; здесь работали тысячи людей, и еще тысячи круглый год ежедневно посещали эти здания.

Лейтенант Петерсон провел Макгро в забитую людьми раздевалку, с ними пришли три офицера из опергруппы. Сегодня эти трое начали основную работу в больнице, терпеливо разговаривая со свидетелями, чтобы выяснить, вдруг кто-то видел или слышал что-нибудь подозрительное за предыдущие сутки. Петерсон сдвинул очки на макушку, велел нам занять места за столом и попросил Мерсера начать с доклада о том, что удалось выяснить о жертве. Макгро встал в стороне, сложив руки на груди, в уголке его рта торчала сигарета, губы были плотно сжаты. Он встал так, чтобы видеть всех нас и одновременно телевизор, где передавали об ужасной трагедии в Медицинском центре, пусть и с выключенным звуком.

Когда я уходила с работы, Лора снабдила меня обычной во владениях окружного прокурора папкой-гармошкой ржавого цвета, которая вскоре раздуется, а в ходе расследования к ней прибавится еще много таких же. Я вынула несколько блокнотов, которые Лора положила внутрь, – несколько чистых и два с записями, которые мы с Сарой набросали утром. Тем временем полицейские открыли карманные блокноты, с которыми не расстанутся до конца расследования. Мы все собирались записывать то, что скажет Мерсер.

– Джемма Доген. Как все вы знаете, эта белая женщина пятидесяти восьми лет работала врачом, увлекалась спортом и была одинока. Она англичанка, родилась и выросла в маленьком городке Бродстерс на побережье графства Кент. Все дипломы она получила в Англии и переехала сюда примерно десять лет назад, ее пригласили в отделение нейрохирургии. Позже она возглавила это отделение. Это было лакомое местечко для женщины-врача. Плюс ей дали кафедру в Медицинском учебном центре. То есть ее уважали еще и как ученого, а не только как врача-практика. Перед переездом сюда она развелась. Детей нет. Бывший муж, Джеффри Доген, вне подозрений. Он тоже врач, они познакомились в медицинском колледже. Он снова женился в девяносто первом, и молодая жена утащила его на прогулку в Гималаи как раз на этой неделе. Они живут в Лондоне, и, судя по письмам, что я обнаружил в квартире Доген, у них до сих пор очень хорошие отношения. Он должен вернуться на следующей неделе, и нам придется поговорить с ним, чтобы выяснить, что ему известно о личной жизни бывшей жены, но его мы точно не подозреваем.

Макгро пропустил все это мимо ушей. Он, не отрываясь, смотрел в телевизор и, как обычно, не замечал, что сигарета догорела и погасла от его слюны. Когда он все-таки это обнаруживал, то лез за пачкой, доставал новую и закуривал ее вместо старой – все мы прекрасно изучили эту его привычку.

– Доген жила в Бикмен-Плейс, оттуда можно пешком дойти до больницы, – продолжил Мерсер. – В здании есть швейцар, арендная плата высока. У доктора Доген была квартира с большой спальней и террасой с видом на реку. Джордж Зотос еще там. Осталось просмотреть кучу документов. Леди, похоже, не выбрасывала старые бумаги, поэтому сейчас трудно сказать, есть ли там что-то важное для нас. Но квартира очень похожа на ее офис, там мало что говорит о личной жизни. Большинство фотографий – старые семейные снимки или кадры того, как она получает очередную степень или награду.

Макгро открыл рот, чтобы поменять сигарету:

– Неужели не нашли ни одного болтливого соседа или швейцара?

– Швейцар подтвердил, что у нее был сумасшедший график. Постоянно бегала в больницу, часто путешествовала самолетами, по утрам, а нередко и перед закатом, бегала по берегу реки. К ней почти никто не приходил. Иногда кто-нибудь оставался у нее ночевать, какой-нибудь парень – разные парни, на самом деле, – но швейцар не смог вспомнить ни одного имени. А соседи пока ничем не помогли. Одна пара переехала туда всего два месяца назад, а других жильцов весь день не было дома, но мы продолжаем опрос соседей.

Мерсер перевернул страницу блокнота:

– Мы начали проверку Медицинского центра – не было ли других преступлений, но компьютерные данные будут у меня не раньше завтрашнего дня. Возможно, Алекс скажет по этому вопросу гораздо больше меня. Что касается профессиональной деятельности доктора Доген. До конца этой недели мы собираемся допросить всех ее коллег. Отделение нейрохирургии не слишком большое, и мы успеем поговорить со всеми уже к выходным. Если кратко суммировать то, что мы уже услышали от ее коллег, получается, что она не была матерью Терезой, но и явных врагов у нее не было. Она была жестким начальником, но ей приходилось быть таковой – это такая профессия, где ошибка на сотые доли миллиметра может привести к смерти пациента. Также я проверил, не было ли похожих случаев в больших городах на Восточном побережье. В Вашингтоне с интервалом примерно в месяц двух врачей застрелили насмерть на подземной парковке, когда они уходили с работы. Оба врача – мужчины, кажется, в обоих случаях это было ограбление, у них искали лекарства и бланки рецептов. В обоих случаях – одно и то же оружие. Подозреваемых нет. В одной из частных клиник Филадельфии пациентка – обратите внимание, парализованная – была изнасилована наркоманом, который проник в здание ночью, чтобы украсть иглы для внутривенных инъекций. Медсестра поймала его прямо на пациентке. Полицейские из Бостона сказали, что у них вроде ничего нет, но обещали позвонить через несколько дней. У меня все, шеф.

Макгро что-то пробурчал, и Петерсон кивнул Чэпмену, чтобы тот вышел к стенду. Мерсер сел рядом со мной, а Майк пошел делать доклад.

Он взял со стенда черный маркер, пропел мелодию из сериала «Сумеречная Зона» и начал свою речь, искусно подражая Роду Серлингу.

– Добрый вечер. Сейчас вам предстоит попасть в новое измерение, шеф Макгро, – измерение, где больным и страждущим облегчают страдания, где у раненых затягиваются дыры от пуль, а хромые вновь начинают ходить. Но что такое? Где же мы на самом деле? Эта Сумеречная Зона называется Медицинский центр Среднего Манхэттена. – Дальше Майк заговорил обычным голосом: – Тут полно психов, которых выкинули из Беллвью, Гридмора, муниципальной больницы Манхэттена и прочих психушек, которые приходят вам на ум, и все эти шизики ходят там по коридорам, туалетам и подвалам так свободно, как будто они постояльцы в «Пьере».

– Уж его-то Макгро послушает, Купер. Теперь держись, – прошептал мне на ухо Мерсер.

Макгро перевел взгляд на Майка и закурил еще один «Кэмел».

– Извините, шеф, но это просто позор. Когда мы покончим с этим делом, ни один из нас не сможет больше спокойно спать в больнице. Это заведение размером с небольшой город, но там нет ни одного полицейского, а такой хреновой охраны я нигде не видел.

– Хорошо, Майк, – прервал его Петерсон. – Только попрошу не выражаться.

Я знала, что Петерсон терпеть не может, когда его подчиненные ругаются при женщинах.

– Не волнуйтесь за Купер, шеф. Ее знакомые из Уэллесли говорили мне, что она провела юные годы за границей, в тренировочном лагере морской пехоты на острове Пэррис. Так что не старайся ради нас, блондиночка, и не красней, мы знаем, что ты и сама не прочь ругнуться как следует.

Возражать было бесполезно. Как нас учили в юридическом колледже, лучшая защита – это истина. Чэпмен изображал из себя клоуна а-ля Чарли Браун, и его критики были правы: когда-нибудь ему набьют морду.

– Ладно, а теперь вернемся на место преступления. Я послушался совета лейтенанта и провел несколько часов, осматривая больницу в компании заведующего, Уильяма Дитриха. Все присутствующие здесь были в этой больнице, все мы хоть раз, да навещали пациента, назначали встречу или допрашивали свидетеля в одном из ее зданий. Но говорю вам, сегодня я увидел такие вещи, которыми собираюсь напугать вас до нервной дрожи, и вы еще будете жалеть о тех славных днях, когда врачи ходили к пациентам на дом. Начнем, пожалуй, с плана. Вы и без рисунка знаете, что в общих чертах представляет собой больница. Легче всего в Медицинский центр Среднего Манхэттена попасть через главный вход на 48-й улице. Там восемь двойных дверей, выходящих прямо на улицу, и через них вы попадаете на территорию больницы. Это современное учреждение на тысяча пятьсот сорок четыре койкоместа, которые занимают двадцать шесть этажей. Я могу представить вам планы всех этажей в стационарном и хирургическом отделениях, когда вы созреете для таких подробностей. Главный холл немногим меньше Пенсильванского вокзала, но народу там также много.

– А как там с охраной, Майк? – перебил его лейтенант.

– С охраной? Этот термин здесь вряд ли подходит, шеф. Там просто безоружные охранники. Представьте, что за стойкой информации у них сидит моя мать, смотрит мыльные оперы и одновременно выдает пропуска. Здесь мы имеем дело с нелицензированными, нетренированными и некомпетентными в вопросах охраны дилетантами. Кроме того, охранников очень мало, особенно по сравнению с тем количеством народу, что приходит в больницу каждые сутки. И, по моим сегодняшним наблюдениям, большинство из охранников останавливают только старушек и интеллигентов, которых могут безопасно для себя запугивать, а тех, что могут доставить им неприятности, пропускают без вопросов. И это только главный вход. Но есть двери на улицу с каждой стороны главного здания. Считается, что их надо использовать только для выхода, поэтому они запираются изнутри. Но если вы стоите рядом, когда кто-то выходит, то можете спокойно проникнуть внутрь, и некому будет вас остановить. А еще есть ряд дверей с обратной стороны больницы, которые выходят на парковку. Ими должны пользоваться только сотрудники, но ничто не помешает случайному прохожему попасть внутрь, если он увидит открытую дверь.

Макгро решил подстегнуть Чэпмена:

– А как насчет медицинского колледжа, ведь она была убита именно там?

– Медицинский колледж «Минуит», построен в 1956 году и подарен центру наследниками Петера Минуита, основателя Нового Амстердама, человека, который за двадцать четыре бакса купил у индейцев Манхэттен. – Чэпмен стал рисовать стрелочки, которые вели из главного здания в современную башню медицинского колледжа. – Это шедевр современной архитектуры, шеф, и он не только соединен с центром несметным количеством коридоров и лифтов на каждом этаже. К тому же – чего я не знал до сего дня – их соединяет еще и сеть подземных туннелей, построенных в те дни, когда ваши приятели из министерства полагали, что бомбоубежища спасут нас в случае ядерной войны. Медицинская школа возникла в пятидесятых – считалось, что именно там разместится главный штаб в случае ядерного удара, – и там столько проходов и ходов, что если их соединить в одну линию, то можно будет добраться до Китая.

– И что там? – спросил Петерсон.

– Вопрос неправильный, шеф. Не что там, а кто там? Видели этих скелетов в «обезьяннике»? В этих туннелях живут сотни бездомных. Мы прогулялись там сегодня утром: жалкого вида старики спят вдоль стен, полно наркоманов, везде валяются упаковки от лекарств, а еще там есть спальня для девочек, где живут старухи-попрошайки, одетые так, будто танцевали в «Рокеттс»[9]9
  «Рокеттс» – постоянный ансамбль кордебалета киноконцертного зала «Радио-сити», дающий концерты перед началом каждого киносеанса.


[Закрыть], которые сидят и бормочут что-то себе под нос. В одном из ответвлений я заметил трех типов, которых арестовывал в девяносто четвертом во время рейда на наркоманский притон, а толстый мужик в блестящем спортивном костюме, который мочился в углу, когда мы проходили мимо, возможно, был Элвисом, но тут я не уверен.

– Чэпмен, – прервал его шеф, – есть хоть малейшее доказательство того, что они ходят в помещения больницы?

– Да там полно доказательств. Половина из них носит докторскую униформу или лабораторные халаты – несомненно, украденные из больницы. У них там подносы с остатками еды, которую дают пациентам, и пустые пачки от лекарств. Они используют утки вместо подушек и надевают резиновые перчатки, чтобы не мерзли руки. Я не шучу, вы можете открыть ночью глаза в своей дорогой палате, за которую ваша страховая компания платит штуку баксов, и увидеть этих созданий, шныряющих по коридорам. Это вас либо сразу убьет, либо излечит – уж как повезет. – Майк перевернул еще один лист плана, снова взял маркер и указал на центр рисунка. – И не забывайте третью часть головоломки, друзья. Я еще не упомянул наших добрых соседей из «Психиатрического центра Стайвесант», расположенного с южной стороны больницы, и, как вы уже догадались, соединенного с обоими зданиями, как под землей, так и на земле.

– Сейчас он изобразит нам Николсона, как в «Полете над гнездом кукушки», – снова прошептал мне на ухо Мерсер, сдерживая улыбку. – Макгро на дерьмо изойдет.

Майка уже было не остановить, он в своем новом образе расписывал, как утром обошел все девятьсот сорок шесть палат в психушке. Он описывал пациентов и степень их умственной неполноценности, начиная с тех, которые были признаны невменяемыми и ожидали суда в запертых комнатах, и, заканчивая безобидными симулянтами и невротиками, которые в силу длительного проживания в клинике были знакомы с местностью и беспрепятственно расхаживали везде.

Петерсон попытался вернуть его в серьезное русло:

– Только не говори мне, что за этими пациентами не следят.

– За теми, кто болен серьезно, естественно, следят, но там есть постоянные клиенты, которые, кажется, уже стали своими.

– Хочешь сказать, они ходят туда-сюда, в больницу и обратно в психушку?

– Им никто не мешает. Надо просто надеть больничные шлепанцы – и шаркай себе на здоровье.

– Мимо охраны?

– Шеф, говорю же, по словам одного охранника, с которым я сегодня беседовал, если один из таких типов подойдет к нему и скажет: «Привет, меня зовут Джеффри Дамер, и я голоден», – этот придурок даст ему пропуск и направит в детское отделение.

Макгро не верил своим ушам.

– Господи боже, да больница сама напрашивалась на неприятности! Даже странно, что это у них первое убийство!

– Не спешите с выводами, шеф. У Купер есть для вас несколько сюрпризов, которых хватит, чтобы расширить круг нашего поиска. И если вы полагаете, что я назвал вам недостаточно подозреваемых, то сестра Гнусен[10]10
  Сестра Гнусен – персонаж романа Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» (1962), старшая медсестра в психиатрической клинике. В экранизации романа Джек Николсон (р. 1937) сыграл в нем главную роль Рэндла Патрика Макмёрфи.


[Закрыть] восполнит этот пробел. Думаю, надо искать убийцу среди тех зомби, что бродят по подземельям, но, возможно, Алекс расскажет нам то, что изменит мое мнение.