Текст книги "Тот момент"

До. 4. Каз

– Ну как, горды собой? – спрашиваю я Душнилу Лил. Понятия не имею, как ее на самом деле зовут, но давно ее так про себя окрестила. Приходит сюда каждые субботу и воскресенье, всегда с противным выражением лица и вечно воняет дымом. А еще она грубиянка; благодарности от нее не дождешься.

– Как я уже сказала, он был избалованным негодником.

Невольно ощетиниваюсь. Повидала я таких, как она, кто оскорблял Терри, даже не соображая, что несет. Ни разу не остановились спросить, могут ли чем-то помочь, даже когда ему было плохо.

– Не надо с ходу судить людей. Может, у него проблемы.

– Ой, да у них у всех сейчас проблемы. Проблемы с обучением, СДВГ[6]6
  Синдром дефицита внимания и гиперактивности. Прим. ред.


[Закрыть], аллергия. Небольшая взбучка все бы исправила. Просто глупые мамаши их чересчур балуют.

– Или, может, тупые коровы вроде вас заставляют их плакать и выбегать из кафе.

Как только слова вырываются изо рта, я понимаю, что не должна была так говорить.

Нет, я не раскаиваюсь. Она заслужила каждое слово, и даже больше.

– Как вы меня только что назвали? – переспрашивает Душнила Лил.

– Тупой коровой. Заказывать что-то будете или нет?

– Я хочу поговорить с вашим менеджером.

– Ну, вам не повезло, потому что она не работает по выходным.

– И так вы разговариваете со всеми своими посетителями, когда ее нет рядом?

– Нет, только с теми, кто доводит детей до слез.

Входит молодой человек и зависает у стойки.

– Да, милый, что вам? – спрашиваю я. Он смотрит на Душнилу Лил, прикидывая, не лезет ли без очереди.

– Ничего страшного, она уже уходит, – говорю я.

Душнила Лил хмуро смотрит на меня.

– Я свяжусь с вашим менеджером, – грозит она. – Не думайте, что это сойдет вам с рук.

– Хорошо, – отзываюсь я, – только, пожалуйста, не заставляйте больше других клиентов плакать и убегать.

Я все еще на нервах, когда на дневную смену приезжает Дэнни.

– Что с тобой? – спрашивает он, заметив, как я грохаю кастрюлей об плиту.

– Чертова Душнила Лил. Пришла сюда сегодня утром и набросилась на маленького мальчика, что стоял перед ней. До слез его довела.

– Зачем? – спрашивает Дэнни, надевая фартук.

– Он не знал, чего хотел. Просто стеснялся, но Душнила Лил обозвала его избалованным негодником. Бедняга убежал в слезах.

– Охреневшая корова, – замечает Дэнни.

– Это я ей и сказала.

– Серьезно?

– Ладно, я ее тупой коровой назвала.

Дэнни с улыбкой берется за сковороду.

– Боже, Каз, жаль, я раньше не пришел. Держу пари, она вышла из себя.

– Сказала, что собирается пожаловаться моему менеджеру, чтобы я не думала, будто мне это с рук сойдет.

– Но ведь не станет, а?

– Не-а. А даже если и станет, именно она расстроила одного из наших клиентов. Это она неправа, а не я.

Дэнни пожимает плечами и кривится: да как сказать. Впрочем, плевать, если Бриджит устроит мне выговор. Стоило поставить Душнилу Лил на место. Никто не должен так разговаривать с детьми. Я до сих пор не могу перестать думать о маленьком рыжеволосом пареньке. Он был похож на кролика в свете фар. Я так много раз видела это выражение на лице Терри. Когда для него все становится чересчур, а еще люди смотрят, и он не знает, что сказать или сделать.

И теперь брату придется снова попытаться контактировать с людьми.

Конечно, он не сможет. Терри объяснил это во время собеседования. Но брат прав. Тот парень просто не слушал.

Наверное, ему дают премию за каждого человека, которого он признает годным к работе.

Я выбиваю кофейный фильтр в мусорное ведро. Дэнни отворачивается от плиты, на которой начал что-то жарить, и смотрит на меня.

– Не расстраивайся из-за нее.

– Дело не только в ней. Нашему Терри пришло письмо, ему прекращают выплаты и велят найти работу.

– Но он же не может работать? Ты же вроде говорила, твой брат физически неспособен?

– Ага. Только они и знать ничего не желают. Думают, он попрошайка. Ленивый бездельник, которому зад поднять неохота.

– И что делать будешь?

– В понедельник поведу его в центр занятости, попробуем разобраться.

– О, а можно пойти посмотреть? – улыбается Дэнни. – Чую, будет Душнила Лил, раунд два.

– Наверное, стоит билеты продавать, – отзываюсь я. – Заработаем больше, чем я тут получаю.

Подхожу обратно к стойке, и тут входит Джоан. Еще одна постоялица, которой я всегда рада. Она в пальто, несмотря на жару. Не припомню, чтобы Джоан хоть раз без него приходила.

– Привет, милая, – окликаю я, – как жизнь?

– Ой, знаешь, – говорит она, – не жалуюсь. – Морщинки вокруг ее рта выгибаются вверх, образуя улыбку. Щеки Джоан кажутся еще более впалыми, чем обычно. Губы сухие и потрескавшиеся.

– Присаживайся, я принесу тебе как обычно.

Смотрю, как она нетвердой походкой идет к ближайшему столу и опускается на стул. Всегда так; тем, кто не жалуется, как раз есть на что. Я поворачиваюсь к Дэнни.

– Не сообразишь что-нибудь скоренько для Джоан? В ней едва душа держится.

Дэнни бросает взгляд в сторону посетительницы и кивает. Через несколько минут я подаю ей чашку крепкого чая и завтрак дня.

– Что это? – спрашивает она, глядя на тарелку. Явно беспокоится, что не может за это заплатить.

– Комплимент от шеф-повара. Завалялось тут случайно. Парень сделал заказ, но не дождался и убежал. Придержали для тебя.

Джоан сжимает мою руку.

– Спасибо, милая, – говорит она. Я ей подмигиваю. На каждую Душнилу Лил в этом мире найдется своя Джоан. Вот о чем я должна постоянно себе напоминать.

В конце дня Дэнни уходит домой, я мою пол, и тут брякает колокольчик. Оборачиваюсь сказать, что мы закрыты, и вижу Бриджит. Судя по выражению ее лица, меня ждет взбучка. Но я не могу понять, как она уже узнала о том, что произошло.

Она достает мобильник из сумочки, нажимает пару кнопок и показывает мне.

– Вы это видели? – практически выплевывает Бриджит. Из-за ее большого черного боба создается впечатление, что у нее на голове свернулась калачиком пантера, а теперь она хмуро смотрит на меня и собирается наброситься.

Отставляю швабру, шагаю вперед и прищуриваюсь.

Непросто разобрать мелкий текст без очков для чтения, но я вижу название нашего кафе, одну звездочку и текст: «Грубая официантка меня обругала». Я даже не подумала, что Душнила Лил нажалуется в интернете. Вот какая я старая и как отстала от жизни.

– Теперь вижу. Что это?

– Отзыв на «Трип эдвайзер».

– Никогда о таком не слышала.

Бриджит приподнимает бровь, глядя на меня.

– Не играйте со мной в глупые игры.

– У меня нет интернета.

– Но телефон-то есть?

– Да, с кнопками, чтобы звонить кому нужно.

Она хмурится, как будто не понимает, что такие люди, как я, все еще существуют.

– Ну, неважно, знаете ли вы, что это такое, или нет. Дело в том, что благодаря вам мы получили одну звезду на «Трип эдвайзер» и, вероятно, к лету прогорим.

– Не глупите. Никто из наших клиентов не обратит внимания на эту чушь.

– То есть вы не называли ее тупой коровой?

– Называла. Честно говоря, она и похуже заслужила. Подозреваю, она не упомянула, как довела до слез маленького мальчика?

Бриджит по-прежнему хмурится.

– Точно не написала, – киваю я. – Она ему нагрубила. Обозвала избалованным наглецом на глазах его мамы. Я велела ей извиниться, но она отказалась.

– Он что, носился тут или как-то ее беспокоил?

– Нет. Просто долго делал заказ и немного разволновался. Это она на него сорвалась.

– Меня не волнует, что она сказала, вы не должны были так с ней разговаривать. Вы нарушили мое золотое правило вести себя с клиентами вежливо и заплатите за это.

Она собирается меня оштрафовать. Так и знала. Хозяйка вытягивается во весь рост.

– Я вас увольняю.

– Вы – что?

– Вы меня слышали. Вы уволены.

Я смотрю на нее, не веря своим ушам.

– Это просто смешно. Вы слишком остро реагируете.

– Нет, – говорит она, тыча в меня пальцем. – Я построила этот бизнес с нуля, и будь я проклята, если буду стоять в стороне и позволю вам все испортить. Соберите свои вещи и уходите.

Я качаю головой. Внутри все трясется, но я не желаю подавать вида. Я поворачиваюсь к хозяйке спиной, подхожу к стойке, снимаю фартук и кладу его в сумку. Немного вожусь, наконец собираюсь с духом и поворачиваюсь к Бриджит лицом.

– Когда мне заплатят? – спрашиваю я.

– За эту неделю вы не получите ни пенни. Хоть представляете, во что этот отзыв обойдется моему бизнесу?

– Вы не можете так поступить.

– Могу. Вам еще повезло, что я в суд не подам за упущенную выгоду.

Я беру сумку и вручаю швабру хозяйке.

– Засуньте ее туда, где не светит солнце. И к вашему сведению, это не бизнес, это дерьмовая забегаловка, только вы так глубоко застряли в своей заднице, что не в состоянии этого увидеть.

Я выхожу из кафе, не оглядываясь и не доставляя ей удовольствия видеть, насколько мне больно. Глупая гребаная корова. Она и Душнила Лил заслуживают друг друга. Вот Дэнни мне жаль, ему придется работать с Бриджит, пока та не найдет замену.

Я закусываю нижнюю губу, когда думаю о Джоан. Дэнни не сможет бесплатно подкармливать бедняжку под ястребиным взором Бриджит. Я качаю головой, все еще пытаясь осознать, что осталась без работы. Придется найти новую, и срочно, поскольку Терри больше не платят льготы.

Дерьмо. Какой кошмар. Надо было держать свой большой рот на замке. Не то чтобы я в первый раз навлекла на себя неприятности. Но, опять же, всяким Душнилам не должно сходить с рук подобное. Бедный малыш. Интересно, что он сейчас делает. Отвела ли его мама куда-нибудь еще или они просто пошли домой и позавтракали сами?

Я вспоминаю все те разы, когда у Терри бывали срывы на публике. Когда люди смотрели на меня так, будто это моя вина.

Может, иногда они считали, что он мой ребенок, а не младший брат. Такое часто случалось. Они, конечно, никогда не задумывались, как тяжело заботиться о таких людях. Особенно когда о тебе самом никто никогда не заботился.

Я так погружена в свои мысли, что почти прохожу мимо дома. Или, может, это потому, что я не хочу идти туда и говорить Терри, как потеряла работу. Я немного стою на углу, пытаясь придумать, что же сказать. Я не хочу лгать брату, но не хочу и слишком его беспокоить. Он и так уже волнуется из-за собеседования в понедельник.

Я стучу в дверь и прохожу в квартиру. Слышу шум, но это не телевизор. Звуки идут из кухни.

– Терри, это я, – кричу, прежде чем толкнуть кухонную дверь. Брат лежит на полу в моих прихватках и со скалкой в одной руке.

– Крысы, – поясняет он, глядя на меня. – Мэттью говорит, они вернулись. Притаились за плитой. Я их слышу и жду, когда они выйдут.

Я медленно киваю, считая про себя до десяти.

– Хорошо, – говорю я. – Давай я сама с ними разберусь?

– Еще они в водопроводе, – продолжает он, вставая с пола. – Я слышу их повсюду. Я заблокировал трубу бумагой, чтобы они не могли выбраться.

– Верно, – отвечаю я. – Я знаю, что ты хотел помочь, но теперь дай мне разобраться с ними, хорошо?

Он пожимает плечами.

– Мэттью говорит, что в центре занятости тоже будут крысы.

– Откуда им там взяться? Правительство бы не допустило.

– Правительство прекрасно о них знает. Мэттью говорит, оно их туда и подослало.

Вздыхаю. И это реакция на то, что нужно просто подписать одну бумагу. Одному Господу известно, как поведет себя брат, если его вынудят пойти на работу. Обнимаю его за плечи.

– Я пойду туда с тобой, не о чем волноваться.

– Ты пойдешь, чтобы убить крыс?

Снова вздыхаю.

– Мне тоже придется записаться, Терри. Я сегодня потеряла работу.

Брат хмурится.

– Это из-за крыс? Мэттью говорит, они и в кафе. Поэтому вам не присваивают хороший рейтинг по гигиене.

– Нет, я же рассказывала. Просто Бриджит слишком жадная, не желает покупать большой холодильник и сваливает все в одну кучу.

Терри качает головой.

– Нет, крысы там тоже есть. Инспектор их явно видел.

Спорить с ним в таком состоянии бесполезно.

– Что ж, я там больше не работаю, так что не стоит волноваться из-за крыс. Поставь нам чайник, милый, хорошо?

Иду в ванную, чтобы разобраться с туалетом. Брат засунул туда целых два рулона бумаги. И кухонное полотенце.

Достаю из шкафа ведро, ставлю его рядом с унитазом и начинаю все собирать.

Будет только хуже. Я знаю, это лишь начало. Всегда становится намного хуже, прежде чем мы наконец сможем помочь Терри. В понедельник я позвоню в больницу, но уже знаю, что они скажут. Это не срочно. Многим помощь нужна больше. И у них нет ни денег, ни персонала. Это не их вина. Просто так оно и есть.

Я встаю и мою руки. Мне нужно заскочить в магазин на углу и купить еще бумаги. И спрятать ее, иначе брат провернет то же самое.

Возвращаюсь на кухню. Терри вывалил содержимое моей сумки в кухонную раковину и чистит все щеткой для ногтей.

– Из-за крыс, – говорит он, глядя на меня. – Мэттью сказал, что они залезли к тебе в сумку в кафе.

После. 3. Финн

Первое, что я замечаю, когда дама с овечьим фартуком приходит, – на ней нет фартука. Чувствую легкое разочарование. Это как если бы Алан Титчмарш пришел на чай без садовых перчаток. Хотя вряд ли можно выпить чашку чая в садовых перчатках, но мне нравится думать, что он попробовал бы.

Дама секунду стоит и смотрит на меня. Ее косы снова выглядят поникшими, как в ту ночь, и мне кажется, она вот-вот заплачет.

Папа приглашает ее в дом, и гостья входит.

– Привет, Финн, – здоровается дама.

Она шагает вперед и обнимает меня. Как только я чувствую ее объятия, то начинаю плакать. У меня даже нет времени остановить слезы, пока те не полились из глаз. Как будто дама нажала невидимую кнопку. Слезы текут, я не знаю, как их остановить, и чем больше плачу, тем сильнее она меня обнимает, и чем больше она меня обнимает, тем больше я плачу. Дама тоже плачет, не так горько, как я, но все же довольно сильно для взрослого. Думаю, если в ближайшее время не остановимся, то наплачем в холле большую лужу. Прямо как в той истории о Винни-Пухе, где лил дождь, Пятачок не мог выбраться, и Пуху и Кристоферу Робину пришлось его спасать.

Мама читала «Винни-Пуха» на разные голоса. У нее отлично получалось, особенно за ослика Иа. А вот папа взялся один раз почитать, когда мамы не было дома, и было впечатление, что я смотрю фильм без звука. Тогда я действительно заснул.

Наконец дама в овечьем фартуке ослабляет хватку и слегка отстраняется. Смотрю на нее сквозь слезы.

– Часто о тебе вспоминала, – признается она. – Спасибо, что позвал на чай.

Киваю, до сих пор борясь с рыданиями, и вытираю глаза рукой. Папа возвращается из кухни с парой салфеток, дает одну мне, другую гостье. У него тоже глаза красные.

– Могу я предложить вам что-нибудь выпить, Карен? Чай, кофе, что-то покрепче?

– Чай, пожалуйста, – отвечает она. – И прошу, зовите меня Каз, как все.

– Конечно, – соглашается папа. – Финн, проводишь Каз в гостиную, пока я занимаюсь напитками?

Гостья наконец меня отпускает.

– А мне вас тоже Каз называть? – уточняю я, ведя ее в комнату. – А то до сих пор я вас звал дамой в овечьем фартуке.

Она смеется, но, как по мне, это лучше, чем плач. Каз смеется не надо мной, как ребята из школы. Ее смех добрый. Мы вместе садимся на диван.

– Да зови как хочешь, милый. Дама в овечьем фартуке – еще ничего. Меня и похуже называли.

– Меня тоже. В школе.

– Моего младшего брата тоже в школе дразнили, – морщится она. – Дети бывают жестокими.

– А как его звали?

– О, вонючкой, палочником – он был тощим, да чего только не придумывали.

– Меня дразнят чудиком и фриком. Остальные прозвища повторять не хочу, они неприличные.

– Старайся не обращать внимания, – с улыбкой советует Каз.

Киваю, вспоминая, сколько раз мама повторяла мне подобное.

– Моя подруга Лотти говорит, они все жалкие лузеры.

– Она права, – соглашается Каз. – Лотти – твоя лучшая подруга?

– Да. Вообще-то, она моя единственная подруга, но это неважно. Мама говорит, один хороший друг стоит миллиона фальшивых.

Каз смотрит на свои руки. Некоторое время мы сидим в тишине.

– Простите, – говорю я.

Она, слегка нахмурившись, быстро поднимает глаза.

– За что?

– Что убежал из вашего кафе, – отвечаю я. – Я не из-за вас. Вы были очень милы со мной; все потому, что у кафе только третий уровень гигиены.

Каз смотрит на меня.

– Поэтому ты расстроился?

– Да. Потому что три – это удовлетворительно, а папа не разрешал мне ходить в школу с таким низким рейтингом. Моя школа хорошая, у нее четвертый гигиенический уровень, но в ней все равно есть злые дети, и директор считает меня странным, поэтому мне нравится есть только в местах, где гигиена на пятерку. Похоже, они очень хорошие.

– Что ж, а ты смышленый парень – так все разложить. По крайней мере, буду знать, что тебя испугал не мой овечий фартук.

– Нет, мне он нравится. У вас есть другие вещи с овцами или только фартук?

Она на мгновение задумывается.

– Раньше было еще кухонное полотенце, но не могу припомнить, что с ним стало. Наш Терри подарил мне его на Рождество, а фартук на день рождения.

– Наш Терри – это ваш сын? – спрашиваю я.

– Нет, брат, – улыбается Каз. – Это его дразнили в школе.

– Ему тоже нравятся овцы? – спрашиваю я, а папа входит в комнату с подносом.

– Не особо. Он любит ТВ-шоу восьмидесятых. Ты о таких и не слыхал. А ты сам, Финн? Что ты любишь?

– Цветы, – отвечаю я, – и Алана Титчмарша.

Каз слегка удивлена, но не смеется.

– Нравится садоводство, да? Помню, маленькой я работала на участке.

– Ну вот, Финн, – говорит папа, ставя поднос и вручая Каз ее кружку, а мне – стакан апельсинового сока, – может, Каз даст тебе какие-то полезные советы.

– Ох, не знаю, – отвечает она. – Давненько это было. Годами ничего не выращивала.

– У вас больше нет участка? – спрашиваю я.

– Нет. Мамаше пришлось его продать.

– Как я слышал, работа на участке отнимает много сил, – вставляет папа, садясь в кресло напротив.

Каз смотрит на руки.

– А у вас есть сад? – интересуюсь я.

– Нет, милый, и никогда не было, – качает она головой.

Мне за нее обидно. Вспоминаю, как разволновался, когда мама предупредила, что после их с папой развода я могу остаться без сада.

– Где вы живете, Каз? – спрашивает отец.

– В центре, – отвечает она.

– С садами там не развернуться, – замечает папа.

Каз держит свою кружку и молчит.

– Я думал сделать к чаю макароны с сыром, – говорит папа. – Вас это устроит, Каз? Говорите смело, если вы веган или кто-то еще.

Каз улыбается.

– Я ем то, что передо мной поставили.

– Отлично, – говорит папа. – Тогда все просто. Хотя готовлю я не очень хорошо, так что вы можете пожалеть о своем согласии.

Я не люблю, когда он так говорит о маме. А папа говорит о маме, хотя не называет ее имени, ведь из-за нее он и готовит не очень хорошо. Мама так здорово управлялась на кухне, что ему никогда не приходилось что-либо делать. Мы все молчим. Каз пьет чай.

Я делаю глоток апельсинового сока.

– Вот что я тебе скажу, Финн, – говорит папа. – Почему бы тебе не отвести Каз к себе в комнату, пока я готовлю? Сможешь ей кучу всего показать.

Я не понимаю, какую кучу он имеет в виду, но полагаю, что смогу показать гостье некоторые из моих садоводческих книг Алана Титчмарша и, возможно, поговорить о розах или участках. Я встаю. Каз допивает чай и тоже поднимается.

– Хорошо, – говорит она. – Давай посмотрим.

Толкаю дверь своей спальни. Я не привык водить сюда незнакомцев. Кажется, кроме мамы и папы, здесь бывала только Лотти.

Я не уверен, понравится ли гостье комната, потому что та – отражение меня, а я знаю, что я странный, поэтому, наверное, моя спальня тоже странная.

Каз входит и первым делом смотрит вверх, на пчелу под потолком.

– Забавная штуковина.

– Мне она не особо нравится, – кривлюсь я. – Только папе не говорите, а то он ее покупал.

– А почему тебе не нравится?

– Потому что синих пчел не бывает. И мама бы не одобрила.

Каз кивает.

– Тебе нравятся пчелы?

– Ага. Всегда их любил, еще с самого детства.

– Сколько тебе лет, Финн?

– Десять. В августе будет одиннадцать.

– Значит, в сентябре ты уже пойдешь во взрослую школу?

– Да.

– Чего-то ты не слишком рад.

– Я не хочу туда. Это папина затея. Модная школа неподалеку от Илкли. Буду учиться музыке.

– Ого. У тебя, должно быть, талант. На чем играешь?

– На укулеле и пианино. Но я сейчас не играю. С тех пор, как… ну, знаете.

Отхожу в другой конец комнаты, чтобы Каз не видела, как я сдерживаю слезы.

– Почему ты не хочешь в новую школу? – спрашивает она, садясь на мою кровать.

– Она большая, значит, еще больше детей станет меня дразнить. Я со школами не лажу. Ну, с нормальными. А вот мама однажды сделала мне школу в палатке. Когда…

У меня срывается голос. Похоже, я до сих пор не могу говорить о том, что произошло. Набираю побольше воздуха и пробую еще раз.

– Ее школа была потрясающей. Мы вдохновлялись природой, и я рисовал все, что найду. Картинки получались не очень, но никто не ругался. Вот бы всегда так было.

Снова замолкаю и стараюсь не расплакаться.

– Что говорит твой папа? – чуть погодя спрашивает Каз. – О том, что ты не хочешь в эту школу?

– Говорит, все будет не так плохо, как мне кажется. Только он и про начальную так рассказывал, а она оказалась ужасной.

– Папы иногда такую чушь несут, – кривится Каз.

– Твой папа тоже нес?

– Ага, всякий раз, как открывал рот.

У меня вырывается смешок. Оказывается, пустить Каз в комнату – это не так уж плохо. Показываю ей всякую всячину, фотографии, грамоты по музыке. Затем доходим до моих книг по садоводству.

– Ого, какая у тебя подборка, – замечает Каз. – Ежели ты все их прочел, то можешь считаться экспертом.

– Хочу стать садоводом, когда вырасту. Вот еще почему мне не нравится школа. Все, что нужно знать, есть в этих книгах. А вот какой мне прок, если я буду разбираться в драккарах викингов?

– Вообще не знаю, кому это надо. У нас в Галифаксе викингов не то чтобы много.

Снова смеюсь и беру с полки книгу.

– Я однажды видел Алана Титчмарша. Он приходил в Тонг Гарден Центр. Подписал мне книгу о плетистых розах. – Показываю ей автограф.

– Обалденно. На экране этот парень тоже хорош, – замечает Каз. – Хотя он же из Йоркшира. А все самые лучшие люди оттудова.

– Я не оттуда. Я родился в Манчестере, папа с мамой в Чешире, а сюда мы все переехали, когда мне был год.

– Значит, ты почтил Йоркшир своим приездом, – заключает Каз.

– Ребята в школе дразнят меня за выговор.

– Какая разница, как ты говоришь. Важны слова, что вылетают из твоего рта, и то, насколько от сердца они идут, – отвечает Каз.

Удивительно – сама она немного коверкает слова и вряд ли сдала бы тест, зато в ее речах много смысла. Показываю ей еще книги, рассказываю, какой сад мечтал бы разбить однажды. А когда папа зовет нас к чаю, набираюсь смелости и выпаливаю тот вопрос, который хотел ей задать. Да, мы не должны обсуждать эту тему, но она изводит меня каждую ночь.

– Думаете, это я виноват?

Каз замирает, смотрит на меня и, судя по тому, какими грустными становятся ее глаза, понимает, о чем речь.

– Нет, милый. И никогда так не думай. Ты не виноват.

– Но если бы я не…

– Ш-ш-ш. – Она кладет руку мне на плечо и наклоняется ко мне. – Больше ни слова. Ни в чем ты не виноват. Ты самый храбрый мальчик из всех, кого я знаю.

Киваю, хотя сомневаюсь в ее правоте. Правда ли Каз так думает или просто говорит из вежливости, как все остальные?

– Той ночью вы назвали меня Терри, – вспоминаю я.

– Правда? Прости. Я тогда не очень соображала.

– Ничего страшного. Я просто рад, что вы тогда были рядом.