Текст книги "У любви свои законы"

Глава 3

– Папа сегодня не ночевал!

Моника стояла в столовой у окна, и у нее было несчастное выражение лица. Грей продолжал как ни в чем не бывало завтракать: ему трудно было испортить аппетит. Так вот отчего Моника поднялась сегодня так рано. Обычно она спала как минимум до десяти часов. И чем она занималась, интересно, все это время? Отца в окно высматривала? А от него-то, Грея, чего она, собственно, ждет? Что он отправит отца, когда тот все-таки вернется, в постель без ужина?

Сколько Грей себя помнил, у отца всегда были женщины. Впрочем, его связь с Рини Девлин что-то и вправду уж очень затянулась.

Его матери Ноэль было все равно, где ночует Ги, лишь бы только не с ней. Она просто делала вид, что ничего не происходит. А раз матери было наплевать, то и Грею тоже. Все было бы иначе, если бы Ноэль хоть раз выразила по этому поводу что-нибудь вроде недовольства, но куда там! И дело было не в том, что она не любила Ги. Грей-то как раз полагал, что мать его по-своему любит. Беда была в том, что ей был органически противен секс, она терпеть не могла, когда до нее даже просто дотрагивались, хотя и случайно. Так что иметь любовницу – это был, как ни крути, лучший вариант для Ги. С Ноэль он держал себя неизменно обходительно и нежно, и, несмотря на то, что он не особенно скрывал своих измен, о разводе не могло быть и речи. Отношения, которые существовали между родителями, были освящены традициями, но Грей наверняка знал, что сам он подобного не допустит, когда ему придет время жениться. Родителей же их положение, по-видимому, вполне устраивало.

Моника, однако, была не в состоянии понять это. Она возомнила себя выразительницей ущемленных интересов Ноэль и вообще относилась к матери так, как Грей никогда бы не смог относиться, ибо знал, что Ноэль отнюдь не оскорбляют и не унижают любовные шашни мужа. Вместе с тем Моника и отца обожала, и счастью ее не было предела, когда тот обращал на нее внимание. В ее сознании давно сложился образ идеальной, благополучной семьи, где все тесно привязаны друг к другу, каждый помогает другому, где родители верны друг другу до гроба. Всю свою жизнь Моника стремилась к тому, чтобы ее семья соответствовала этому образу.

– Мама знает? – спокойно спросил Грей. Ему захотелось добавить к этому: «Неужели ты всерьез полагаешь, что ей есть какое-то дело до этого, даже если она все знает?» Но он сдержался. Временами ему становилось жалко Монику, он любил ее и никогда нарочно не причинял ей боли.

Моника покачала головой.

– Она еще не вставала.

– Так о чем же тогда беспокоиться? К тому времени, как она встанет, отец уже вернется, и мама решит, что он просто уходил куда-то утром.

– Он провел эту ночь с ней! – прошипела Моника, резко оборачиваясь к брату. Ее темные глаза блестели от стоявших в них слез. – С этой Девлин!

– Ты этого не можешь знать. А если он просто засиделся за покером?

Грей знал, что Ги любит покер, но на самом деле чувствовал, что на сей раз карты ни при чем. Он хорошо знал своего отца и поэтому не сомневался в том, что покеру тот предпочел бы провести ночь вместе с Рини Девлин или с какой-нибудь другой женщиной, на которую положил глаз. Если Рини полагала, что он будет сохранять ей верность, то она просто дура.

– Ты так думаешь? – спросила Моника. Она была готова поверить сейчас в самое невероятное объяснение, лишь бы не думать о самом вероятном.

Грей пожал плечами.

– Вполне возможно.

А про себя подумал: «Так же возможно, как и то, что сейчас в дом может ударить метеорит. Возможно, но маловероятно».

Он допил кофе и, отодвинув стул, поднялся.

– Когда он вернется, передай ему, что я уехал в Батон-Руж. Хочу глянуть на тот дом, о котором мы с ним говорили. Вернусь самое позднее к трем.

Поскольку вид у сестры был несчастный, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Монику каким-то образом угораздило появиться на этот свет совершенно лишенной качеств, которыми были наделены другие члены семьи: решительности и уверенности в себе. Даже Ноэль, несмотря на равнодушие и холодность, отлично отдавала себе отчет в том, что она хочет и как этого добиться. Отец, мать и Грей являлись сильными личностями. Моника на их фоне выглядела беспомощной.

Она на несколько секунд ткнулась лбом ему в плечо. Вот точно так же она поступала в детстве, когда поблизости не было отца, чтобы развеять ее страхи и неприятности. И хотя Грей был всего на два года старше Моники, он всегда защищал ее, так как с давних пор знал, что ей не хватает внутреннего стержня.

– Ну, что мне делать, если он все-таки провел ночь с этой шлюхой?! – спросила она несчастным голосом.

Грей не хотел показывать поднимавшегося в нем раздражения, но нетерпеливые нотки в его голосе все же угадывались:

– Ничего не надо делать. Это не твое дело. – Его слова уязвили Монику. Она отшатнулась от брата и посмотрела на него с упреком.

– Как ты можешь так говорить?! Я же волнуюсь за него!

– Я знаю, что ты волнуешься, – через силу смягчившись, проговорил Грей. – Но с твоей стороны это пустая трата времени и чувств, отец все равно не скажет тебе за это спасибо.

– Ты всегда становишься на его сторону, потому что ты такой же, как он! – Слезы побежали у нее по щекам, и она отвернулась. – Наверняка у твоего «дома»в Батон-Руж имеются длинные ноги и большие сиськи! Что ж, езжай, развлекайся!

– Так и сделаю, – иронично заметил он. Сначала ему действительно нужно было взглянуть на один дом, а потом…это уже другое дело. Он был сильный и здоровый юноша, и половое влечение, впервые сильно проявившееся лет в пятнадцать, с тех пор не ослабевало. Оно все время давало о себе знать. Грей был постоянно мучим этой жаждой и благодарил Бога за то, что ему нетрудно было находить женщин для ее утоления. Этому способствовали денежки, водившиеся у него в семье. Грей не был склонен ханжески преуменьшать их роль.

Причины, которые побуждали женщину ложиться с ним в постель, его не волновали. Ему было все равно, приходит ли она к нему, потому что он ей нравится или потому что она положила глаз на банковский счет Руярдов. Грей думал только об одном: что вот сейчас под ним будет нежное и теплое тело, которое примет в себя его пышущую страсть и даст временное облегчение. Он еще ни разу не любил, но секс ему нравился. Секс и все, что с ним было связано: запахи, ощущения, звуки. В состояние особенного восторга его приводило «мгновение проникновения», когда он сначала преодолевал легкое сопротивление женского тела своему давлению, а потом чувствовал, что его принимает и обволакивает влажная и жаркая тугая, нежная плоть. Боже, это было просто бесподобно!

Грей всегда был исключительно осторожен и надевал презерватив даже тогда, когда женщина говорила, что она принимает противозачаточные таблетки. Ибо он знал, что женщина всегда может соврать, а умный человек рисковать не станет.

Он не знал наверняка, но подозревал, что Моника до сих пор оставалась девственницей. И хотя она была более эмоциональна, чем мать, в ней все-таки было что-то от Ноэль. Какая-то внутренняя холодность, которая отпугивала мужчин. От Ноэль она унаследовала холодность, но не унаследовала уверенности в себе; от отца взяла эмоциональную возбудимость, но прошла мимо его исключительно развитой чувственности. Грей же, наоборот, взял от отца юный пыл, а от матери – внутренний стержень. Он любил заниматься сексом, но не становился заложником и рабом своей плоти, как Ги. Он знал, как сказать «нет», и умел это делать. К тому же Грей считал, что на женщин вкус у него развит лучше, чем у отца.

Он легонько потянул за темный локон Моники.

– Я позвоню Алексу. Он должен знать, где папа.

Александр Чилетт был местным адвокатом и являлся лучшим другом Ги.

Губы ее дрожали, но она улыбнулась сквозь слезы:

– Он найдет папу и скажет, чтобы тот шел домой. – Грей фыркнул. Его изумляло то, что Моника, дожив до двадцати лет, так ничего и не узнала про мужчин.

– Насчет этого сомневаюсь, но по крайней мере его информация может тебя успокоить.

Он знал, что если Алекс что и скажет Монике, так только то, что ее отец просидел всю ночь за покером. Даже если на самом деле Алексу был известен номер в отеле, который снял его лучший друг.

Он прошел в кабинет, из которого Ги управлял своей собственностью, всеми своими финансами и где давал уроки бизнеса сыну. Бизнес завораживающе действовал на Грея. Настолько завораживающе, что молодой человек добровольно отказался от карьеры профессионального футбольного игрока. Впрочем, для него это не явилось такой уж большой жертвой. Грей знал, что был бы неплохим профи, но звезды первой величины из него бы не получилось. Если бы он посвятил свою жизнь футболу, то играл бы лет восемь или около того, если бы ему, конечно, повезло избежать серьезных травм, получая хорошие, но не особенно большие деньги.

Футбол он любил, но бизнес привлекал его сильнее. В эту игру можно было играть дольше, зарабатывать больше и, в сущности, по тем же правилам, главным из которых являлась беспощадность к сопернику.

Хотя Грей знал, что отец гордился бы, если бы он ушел в профессиональный футбол, ему показалось, что Ги вздохнул с некоторым облегчением, когда сын все-таки предпочел вернуться домой. За те несколько месяцев, что прошли после университетского выпуска, отец вложил в голову Грея такие практические знания о бизнесе, которых не найдешь ни в одном учебнике.

Грей провел кончиками пальцев по полированной поверхности отцовского рабочего стола. В углу в рамке стояла фотография Ноэль «восемь на десять». Вокруг были разложены карточки поменьше, на которых в разные годы были сняты он и Моника. Они окружали Ноэль, словно подданные королеву, но не как дети, прижавшиеся к юбке матери. Лучи утреннего солнца падали прямо на большую фотографию, высвечивая на ней такие детали, которые в жизни, как правило, оставались в тени. Грей задержался взглядом на снимке, внимательно вглядываясь в лицо матери.

Ноэль была красивой женщиной, но это была не та броская красота, которой отличалась Рини Девлин. Если Рини была вся яркое солнце, жар и смелость, то Ноэль олицетворяла собой луну, холод и сдержанность. У нее были густые и блестящие темные волосы, которые она закручивала сзади на свой собственный манер, и красивые голубые глаза, которые не унаследовали ни Грей, ни Моника. Она не была французской креолкой, а происходила из старой доброй американской семьи. Поначалу кое-кому в их округе казалось, что она не пара Ги Руярду, но в итоге по царственности поведения Ноэль превзошла всех креолок, и скептики быстро замолчали. Единственным напоминанием о происхождении матери оставалось теперь только его собственное имя – Грейсон. Это была фамилия родителей Ноэль. Но оно давным-давно было укорочено до Грея, и все думали, что его назвали так потому, что это имя было созвучно имени его отца Ги.

На столе лежал раскрытый журнал отца. Присев на край стола и потянувшись к телефонному аппарату, Грей на секунду задержался взглядом на журнале. Сегодня у отца на десять часов была назначена встреча с банкиром Уильямом Грейди. Только сейчас Грей испытал нечто вроде беспокойства. До сих пор Ги ни разу не позволял женщинам вставать на пути его бизнеса. Отец не мог явиться на деловое свидание небритым и в несвежей сорочке.

Он быстро набрал номер Алекса Чилетта. После первого же звонка на том конце провода трубку сняла его секретарь:

– «Чилетт и Андерсон, адвокатская контора».

– Доброе утро, Андреа. Алекс уже появился?

– Конечно, – весело ответила она, тут же узнав Грея по его характерному густому бархатному голосу. – Ты же его знаешь. Он всегда является ровно в девять, и я не знаю, что могло бы его задержать хоть на минуту. Разве что землетрясение. Подожди, сейчас он возьмет трубку.

Грей слишком хорошо знал Андреа, чтобы предполагать, что она свяжется с Алексом по внутренней связи. Он часто бывал в этой адвокатской конторе еще с детства и знал, что Андреа пользовалась интеркомом только тогда, когда у нее в приемной сидел какой-нибудь незнакомый человек. В остальных случаях она просто поворачивалась в своем крутящемся кресле и звала Алекса – открытая дверь его кабинета была как раз перед ней.

Грей улыбнулся, вспомнив одну историю из жизни Алекса, о которой ему со смехом рассказывал отец. Как-то Алекс попытался повлиять на свою секретаршу и приучить ее к официальному стилю поведения в офисе. Однако инициатива добряка Алекса благополучно провалилась. Оскорбленная Андреа мгновенно превратилась в ледышку, и в адвокатской конторе задули полярные ветры. Вместо обычного «Алекса» она стала обращаться к нему исключительно «мистер Чилетт», стала пользоваться только интеркомом, и скоро дружеская атмосфера, которой славился их офис, исчезла без следа. Стоило Алексу остановиться у ее стола, чтобы немного поболтать, как она тут же вставала и уходила в туалет. До этого Андреа добровольно брала на себя выполнение разных мелочей и тем самым заметно разгружала рабочий график Алекса. Теперь все это в одночасье свалилось на его плечи. Он поймал себя на том, что стал приходить раньше, а уходить позже, в то время как Андреа вдруг стала отличаться страшной педантичностью в отношении своего рабочего времени. Уволить ее и заменить кем-нибудь другим нечего было и думать: в Прескоте нелегко подыскать равноценную замену секретарю адвокатской конторы. Словом, через две недели Алекс запросил пощады, и с тех пор всякий раз, когда он зачем-либо требовался, в офисе раздавался ее зычный голос.

Алекс поднял трубку у себя в кабинете.

– Доброе утро, Грей, – лениво, растягивая по своему обыкновению слова, проговорил он. – Что-то ты сегодня раненько?

– Не так уж и рано. – Грей начинал свой день раньше Ги, но многие по традиции думали: «Как у отца, так должно быть и у сына». – Собираюсь в Батон-Руж взглянуть на один дом. Алекс, ты случайно не знаешь, где отец?

На том конце провода возникла некоторая пауза.

– Нет, не знаю… – Снова молчание. – А что, что-то случилось?

– Он не ночевал дома, а в десять у него встреча с Уильямом Грейди.

Алекс негромко чертыхнулся, и Грей понял, что тот встревожен.

– О Господи, честно говоря, не думал, что он… О, черт!

– Алекс, – ледяным голосом проговорил Грей. – Что происходит?

– Клянусь, Грей, я не думал, что он все-таки пойдет на это, – несчастным голосом отозвался Алекс. – Может, это еще и не так. Может, он просто проспал.

– Что «не так»?

– Он пару раз говорил об этом, но только за выпивкой. Клянусь, я не знал, что он это серьезно… Боже, как он мог?!

Грей так сильно стиснул в руке трубку, что она хрустнула.

– О чем ты, Алекс? Ты сказал: «Я не знал, что он это серьезно». Насчет чего серьезно?

– Насчет того, чтобы бросить твою мать, – сглотнув, проговорил Алекс. – И сбежать с Рини Девлин.

Грей аккуратно положил трубку на аппарат. Несколько секунд он стоял неподвижно, уставившись на телефон. Нет, невозможно. Отец не мог этого сделать. Зачем? Зачем убегать вместе с Рини, если ему и так никто не мешал ее трахать? Алекс ошибся. Ги никогда не бросил бы своих детей и бизнес.

Но тут Грей вспомнил, какое видимое облегчение испытал отец, когда сын вернулся из университета домой, а не остался в команде. Вспомнил он и то, как торопливо отец стал передавать ему свои знания и вводить в курс дел…

Грей еще примерно с минуту отказывался верить в то, что произошло, но он был реалистом и не мог себя долго обманывать. Первоначальное оцепенение стало проходить, и на его месте начала закипать слепая ярость. Схватив телефонный аппарат, он зашвырнул его в окно. Послышался звон разбитого стекла, а затем торопливый стук шагов, приближавшихся к кабинету из холла.

Фэйт и Скотти проснулись, когда весь дом еще спал. Фэйт быстро накормила младшего брата завтраком и, взяв его за руку, пошла к ручью, где Скотти мог поплескаться на мелководье. Она знала, что он снова будет пытаться поймать руками речного рака. До сих пор ему это ни разу не удавалось сделать, но, приходя на ручей, он всегда начинал охоту. Утро стояло прелестное, солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев и играли на воде ручья. В воздухе носились свежие и крепкие запахи, полные хороших, чистых цветов. Фэйт быстро забыла о кислой перегарной вони, которой наполнило их лачугу дыхание четырех родственников, дрыхнувших после вчерашней гулянки.

От Скотта не приходилось ожидать, что он не промокнет. Это все равно, что надеяться на то, что солнце взойдет на западе. Поэтому, когда они пришли на место, она сняла с него шортики и рубашку, оставив лишь нижнее белье. Фэйт принесла с собой также сухую смену белья. Она аккуратно развесила его одежду на ветке и вошла в ручей, чтобы присматривать за братом, который совершенно не обращал внимания на змей, потому что не знал, что они опасны. Фэйт тоже их не боялась, но в отличие от Скотти понимала, что нужно быть осторожной.

Она дала ему поиграть часа два, потом вытащила из воды и отнесла на берег. Скотти отчаянно брыкался и протестовал.

– Нельзя долго сидеть в воде, – говорила она. – Посмотри на свои пальцы на ногах. Они все сморщились, как чернослив.

Опустившись на землю, она сменила ему белье, затем одела. Ей пришлось нелегко, так как Скотти продолжал сопротивляться и все порывался удрать от нее обратно к воде.

– Давай посмотрим на белочек, – предложила она. – Ты видишь их?

Внимание малыша было мгновенно отвлечено от ручья. Он задрал голову и стал вглядываться в кроны деревьев. Круглые глазенки его засветились живым восторгом. Фэйт взяла его за руку и медленно повела по лесной тропинке, которая, сильно виляя, вела к дому. Может, к тому времени, как они дойдут, Рини уже вернется домой.

Мать и раньше не приходила ночевать, но Фэйт не могла к этому привыкнуть. В ней постоянно жил потаенный страх, что однажды Рини уйдет и больше никогда не вернется. Фэйт не принадлежала к числу тех людей, которые рады обманываться, и понимала, как это и ни было горько, что, если мать встретит мужчину с деньгами, который наобещает ей с три короба, она исчезнет имеете с ним, только ее и видели. А из Прескота она до сих пор не уехала, возможно, только из-за Ги Руярда. Если же Ги ее бросит, мать не задержится в доме ни одной лишней минуты.

Скотти заметил двух белок. Одна прыгала по длинной ветке, а другая взбиралась по стволу дерева. Они были как раз впереди, поэтому он не упирался и шел с Фэйт охотно. Когда же деревья кончились и показался их дом, он протестующе засопел и попытался вырвать свою руку.

– Перестань, Скотти, – сказала Фэйт, когда они вышли на неровную грязную дорогу, ведущую к дому. – Я сейчас больше не могу играть с тобой, но обещаю, что поиграю в машинки, когда…

До нее донесся шум мотора приближавшегося автомобиля, который с каждой секундой становился все громче. В первую минуту, облегченно вздохнув, она решила, что это мама. Но в следующее мгновение из-за поворота показалась отнюдь не спортивная машина Рини. Это был черный «корвет»с откидным верхом, купленный Греем недавно и сменивший «корвет» серебристого цвета, на котором он ездил, будучи студентом. Фэйт остановилась как вкопанная, мгновенно позабыв и про Скотти, и про Рини. Ей показалось, что у нее на секунду остановилось сердце, но тут же забилось с такой неистовой силой, что ей стало дурно.

Господи, Грей!.. Он приехал сюда, к ним!..

Она была настолько ослеплена ощущением неземной радости, что позабыла обо всем на свете. Чисто механически она вытолкнула Скотти с дороги на обочину. «Грей!»– пело ее сердце. От одной мысли о том, что сейчас, возможно, он снова заговорит с ней, пусть даже просто поздоровается, в коленях началась мелкая дрожь, которая стала быстро подниматься по ее стройному телу.

Она, не отрывая глаз, смотрела на него, упиваясь одним видом его машины, которая все приближалась. Он сидел за рулем, и ей почти не было его видно, по Фэйт показалось, что он еще больше похудел с тех пор, кик играл и футбол за университетскую команду, а волосы стили еще длиннее. Глаза остались такими же: черными, как угли, манящими… Они скользнули по ней, когда «корвет» проезжал мимо нее и Скотти. Он едва заметно кивнул ей в знак приветствия.

Скотти потянул ее за руку, захваченный зрелищем красивой машины. Ему очень правилась машина Рини, и Фэйт постоянно приходилось следить за тем, чтобы он не приближался к ней, ибо одна мысль о том, что он может оставить на ее блестящем корпусе отпечатки своих маленьких, вечно грязных ладошек, способна была вывести мать из себя.

– Хорошо, – прошептала Фэйт, завороженно глядя вперед. – Пойдем посмотрим на красивую машинку.

Они опять вышли на дорогу и пошли к дому, перед которым как раз затормозил «корвет». Дверца распахнулась, и сначала показалась одна длинная нога, затем другая. Грей вышел из машины и вытянулся во весь свой рост. Фэйт подивилась, как он мог уместиться в автомобиле с таким низким кузовом. Взлетев по шаткому крыльцу, состоявшему всего из двух ступенек, он рывком распахнул внешнюю дверь-сетку и скрылся внутри.

Фэйт обратила внимание на то, что он не постучал. Что-то случилось. Он не постучал…

Она ускорила шаг настолько, что Скотги стал спотыкаться. Младший брат явно не поспевал за ней, и, несмотря на то, что он вынужден был отчаянно перебирать своими маленькими ножками, они у него стали быстро заплетаться.

Он протестующе захныкал. Вспомнив про его сердце, Фэйт почувствовала, как ее охватил ледяной ужас. Остановившись, она наклонилась к нему:

– Прости, милый, прости меня! Я не хотела заставлять тебя бежать.

С этими словами она подняла его на руки. Скотти был тяжел для такой хрупкой девушки, как Фэйт. Она почувствовала, как болезненно напряглись мышцы спины. Она пошла вперед, не замечая камешков, на которые наступала босыми ногами, и клубов придорожной пыли. Скотти тянул вниз, и дом, казалось, совсем не приближался. В висках отчаянно пульсировала кровь, она начала задыхаться.

Из дома до нее донесся какой-то нечленораздельный рев. Она узнала голос отца, который был тут же перекрыт более мощным и раскатистым баритоном Грея. Тяжело дыша, она еще ускорила шаг и, наконец, дошла до двери. Та, скрипнув, отворилась, и Фэйт вошла в дом. Глаза сразу не могли привыкнуть к полумраку. Она остановилась на месте. Дом был наполнен криками отца и проклятиями Грея. У Фэйт появилось ощущение, что она застряла в черном кошмарном туннеле.

Она опустила Скотти на пол. Малыш был напуган криками и тут же прижался к ее ногам, уткнувшись в них лицом.

Глаза постепенно привыкли к темноте, крики на время стихли, а звуки стали более или менее членораздельными. Фэйт стала вслушиваться и тут же пожалела об этом.

Грей стащил Эмоса с постели и поволок его на кухню. Эмос орал, отчаянно ругался и хватался руками за дверную притолоку. Но где ему было тягаться с крепким молодым человеком! Поэтому когда Грей вытолкнул его на середину кухни, Эмос едва удержался на ногах.

– Где Рини? – рявкнул Грей, грозно нависнув над Эмосом, который испуганно отшатнулся назад.

Эмос стал водить своими налившимися кровью глазами по комнате, словно пытаясь отыскать жену.

– Во всяком случае, не здесь, – пробормотал он.

– Это я вижу и без тебя, урод вонючий! Я хочу знать, где она?!

Эмос покачнулся на нетвердых ногах и вдруг рыгнул. Он был бос, и на нем висели только штаны с расстегнутой ширинкой. Нечесаные волосы торчали в разные стороны, на подбородке темнела щетина, глаза были красные, изо рта шел жуткий запах. В отличие от него Грей имел совсем другой вид. Его черные волосы были аккуратно зачесаны назад, на нем были безупречной белизны сорочка и сшитые на заказ по фигуре широкие брюки.

– Какое ты имеешь право допрашивать меня?! Мне плевать, кто твой папаша! – жалобно простонал Эмос. Словно убоявшись смысла собственных слов, он продолжал пятиться от Грея.

Расс и Ники показались из своей комнаты и остановились на пороге кухни. Они не попытались защитить отца – связываться с таким громилой, как Грей, им явно не хотелось. У них не было привычки налетать на того, кто мог дать сдачи.

– Ты знаешь, где находится Рини? – вновь спросил Грей.

Эмос нервно передернул плечами.

– Наверно, ушла куда-то, – угрюмо проворчал он.

– Когда?

– Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?! Я спал! Откуда мне знать, когда она ушла?!

– Она ночевала здесь?

– Разумеется! Проклятие, на что ты намекаешь?! – заорал Эмос. Язык у него заплетался: он все еще окончательно не протрезвел после вчерашнего.

– Я намекаю на то, что твоя шлюха тебя бросила! – рявкнул в ответ Грей, тряхнув головой. Волосы разлетелись по плечам, на шее вздулись вены.

Ужас сковал Фэйт, перед глазами все поплыло.

– Нет! – задохнувшись, прошептала она. Грей услышал и резко обернулся. В его темных глазах, скользнувших по ней, светилась ярость.

– Ты по крайней мере выглядишь трезвой. Тебе известно, где Рини? Она ночевала здесь?

Фэйт машинально покачала головой. Ощущение катастрофы навалилось на нее, и в нос ударило острым и ядовитым, желтым запахом… собственного страха.

Губы его скривились в злой усмешке, обнажив два ряда крепких белых зубов.

– Я так и знал. Она сбежала с моим отцом.

Фэйт снова покачала головой и уже не могла остановиться. Нет, нет, нет… Словно кто-то молотком вбивал ей в мозг это слово.

«Боже мой, нет!»

– Ты лжешь! – взвизгнул Эмос. Нетвердой походкой он приблизился к шаткому кухонному столу и бессильно опустился на одну из табуреток. – Рини ни за что не бросила бы меня и детей. Она меня любит. А твой развратный папашка просто подцепил себе на ночь новую подстилку…

Грей молниеносно, будто змея, метнулся к нему и засадил кулаком в подбородок, Эмос полетел на пол вместе с табуреткой, которая раскололась на мелкие щепы.

Взвыв от ужаса, Скотти крепче прижался к Фэйт, уткнув лицо в ее бедро. Он заревел, а она была настолько потрясена всем происходящим, что даже не подумала о том, чтобы обнять его и как-то утешить.

Эмос с трудом поднялся с пола и встал так, что между ним и Греем оказался кухонный стол.

– За что?! – заныл он, держась за ушибленный подбородок. – Что я тебе сделал?! По-твоему, это я виноват в том, что Рини задумала вместе с твоим папашкой?

– Что за крики? – вдруг раздался с порога знойный голос Джоди. Подобным голосом она говорила всегда, когда хотела соблазнить мужчину. Фэйт оглянулась на дверь, ведущую из ее с сестрой комнатки в пристройке, и глаза ее округлились от ужаса. Джоди стояла, развязно прислонившись к косяку. Нечесаные светлые с рыжинкой волосы рассыпались по голым плечам. На ней были только красные кружевные трусики и такой же лифчик, который еле закрывал ее груди. Она невинно смотрела на Грея, и эта невинность была настолько фальшива, что Фэйт внутренне содрогнулась.

Грей оглянулся на Джоди, и на его лице появилось выражение крайнего отвращения. Презрительно скривившись, он нарочно повернулся к ней спиной.

– Чтобы к вечеру вас здесь не было, – ледяным голосом произнес он, обращаясь к Эмосу. – От вас одна только вонь на моей земле, и мне надоело вдыхать этот смрад.

– Что?! – задохнувшись, воскликнул Эмос. – Ах ты, высокомерный недоносок! Ты не посмеешь выгнать нас! Есть законы…

– Вы не платите арендную плату, – усмехнувшись, спокойно проговорил Грей. – На таких, как вы, эти законы не распространяются. Так вот, вон отсюда.

Он повернулся и пошел к выходу.

– Подожди! – взвыл Эмос, облизав пересохшие губы. В глазах его была паника, он ошеломленно озирался по комнате, словно пытаясь найти выход из положения. – Ну зачем так торопиться? Может… может, они просто решили прокатиться? Они вернутся! Точно! Рини вернется, ей незачем было убегать.

Грей неприятно рассмеялся. Взгляд его скользнул по убогой обстановке лачуги. Кто-то, – наверное, младшая дочь, – явно пытался содержать эту конуру в чистоте, но это все равно что пытаться сдержать морской прилив.

Эмос и братья, такие же пьяные, как и отец, мрачно следили за Греем. Старшая дочь все еще стояла в дверях, выставляя напоказ свои прелести и только что не скидывая лифчик. Маленький мальчишка с синдромом Дауна выл и цеплялся к ногам младшей дочери. Та стояла на месте, будто превратившись в камень, и смотрела на него широко раскрытыми и пустыми зелеными глазами. Волосы свободно падали по плечам, босые ноги были в грязи.

Фэйт стояла близко к Грею и поэтому легко прочитала то выражение, которое появилось у него на лице после того, как он огляделся вокруг. Прочитала и внутренне съежилась. Взгляд Грея медленно скользил по лачуге, по ее обитателям и наконец задержался на ней. Фэйт поняла, что он хотел сказать этим взглядом: «Ты, вся твоя жизнь и жизнь твоей семьи ничего не стоят».

– Незачем убегать, говоришь? – Он усмехнулся. – Насколько я вижу, ей незачем возвращаться!

Ответом ему была тишина. Он обошел Фэйт и, рывком распахнув дверь-сетку, вышел. Дверь стукнулась о стенку и захлопнулась. Через минуту на дворе взревел мотор.

Грей уехал. Фэйт, замерев, по-прежнему стояла в прихожей. Скотти все еще жался к ее ногам и плакал от страха. Фэйт охватило оцепенение. Она знала, что нужно что-то делать, но что? Грей сказал, чтобы они убирались с его земли, и это были настолько страшные слова, что трудно было сразу понять их смысл.

Он их выгнал. Но куда им податься?

Фэйт никак не могла расшевелить свои мысли. Она лишь машинально погладила рукой, которая стала такой тяжелой, что, казалось, налилась свинцом, Скотти по голове и произнесла:

– Все будет хорошо, все будет хорошо…

Фэйт знала, что лжет. Мамы больше нет, и хорошо уже никогда не будет. Глава 4

Грея била сильная дрожь. Скоро его начало трясти так, что он вынужден был остановить машину. Он уронил голову на руль и зажмурился, пытаясь как-то совладать с охватившей его паникой. Боже мой, что ему теперь делать?! Еще никогда в жизни ему не было так страшно.

Сердце щемило от невыносимой душевной боли, и он почувствовал себя ребенком, который бежит к матери и прячет лицо у нее в коленях. Почти как тот недоразвитый Девлин, который цеплялся к костлявым ногам своей старшей сестры. Только Грей не мог пойти к Ноэль. Никогда не мог, даже в детстве. Она всегда отталкивала от себя его маленькие ручки. Поэтому он быстро научился искать утешения у отца. Даже если бы Ноэль не была такой холодной, он все равно не смог бы найти у нее сейчас поддержки, ибо она сама в ней нуждалась.

Грей понял одно: теперь он и только он отвечает за мать и сестру.

Как отец мог так поступить? Как он мог их бросить? Предательство Ги разрывало Грею сердце. Что могла Рини предложить ему, чем могла настолько вскружить голову, что он повернулся спиной к своим детям, ко всей своей жизни? Грей всегда был близок с отцом, всегда чувствовал его любовь к себе и был за ним, как за каменной стеной. Теперь ничего этого не осталось. У Грея будто земля ушла из-под ног.