Текст книги "Серебряный ветер"

Глава 8

Симон никак не ожидал, что ему устроят засаду в день помолвки. Гарольд заметил ловушку первым и успел шепнуть об этом Симону в тот момент, когда они входили в большой дом Кардока. Симон шепотом ответил, затем повернул голову в сторону монаха с беззубым, напоминающим кошелку ртом, дожидавшимся в дальнем конце помещения рядом с Кардоком. Ни священник, ни сам Кардок, с мрачной решимостью наблюдавший за приближением будущего зятя, не заметили, что находилось под самым потолком, над матицей, примерно на полпути от Симона до Кардока.

Симон не сводил взгляда с отца Аделины и бледной фигуры в сутане рядом с Кардоком, создав юному злоумышленнику все условия для успешной атаки тем, что прошел как раз под ним. С душераздирающим криком мальчик спрыгнул с закопченной балки прямо на свою добычу и очутился в крепких руках своей предполагаемой жертвы. Симон задержал мальчишку ровно настолько, что-бы увернуться от удара его деревянного меча.

– А ты свиреп, парень, – сказал Симон. – Когда я женюсь на твоей сестре и стану тебе родственником, ты тоже будешь на меня набрасываться?

Паренек убрал меч в матерчатые, испачканные сажей ножны. Его короткая туника была ладно скроена и до того, как побывала в непосредственном соприкосновении с сажей, имела прекрасный синий цвет.

– На моей сестре? – переспросил мальчик.

Взгляд мальчика поверх плеча Симона устремился в сторону красивой служанки, той самой, которую Симон видел вместе с Кардоком в хижине прошлой ночью. Женщина, схватив мальчишку за шиворот, за тот единственный клочок ткани, который сохранил свой первоначальный цвет, торопливо выбранила его по-валлийски.

Мальчика, однако, не так легко было сбить с толку.

– На моей сестре? – переспросил он, обращаясь к Симону.

Служанка дрожала.

– Он растерялся, – умоляющим голосом заговорила она, обращаясь к Симону. – Прошу у вас прощения за его глупость, он весь не в себе с тех пор, как…

– С тех пор как я вломился в вашу спальню. Я в свою очередь прошу за это прощения.

– Аделина мне не сестра! – выкрикнул мальчишка.

– Тихо! – заревел Кардок.

Мальчик сорвался с места и, подлетев к вождю, ухватился за его ногу. Пятно от копоти расцвело на нарядной рубахе нормандской работы – по торжественному случаю Кардок выбрал именно эту одежду. Симон, опустив глаза на собственный испачканный рукав, невольно задался вопросом, какому нормандцу принадлежал наряд вождя до того, как бедняге выпало несчастье проезжать неподалеку от долины Кардока.

– Мне жаль, что я расстроил паренька, – сказал Симон. – Я решил, что он приходится Аделине сводным братом.

– Он не говорит на вашем нормандском языке и не понимает, кто такая Аделина.

Симон нахмурился. Хоть кому-то в этом доме есть дело до того, кто такая Аделина? Симон не замечал, чтобы хоть кто-то из домочадцев уделял ей внимание, даже родной отец относился к девушке на удивление холодно.

Кардок что-то пробурчал недовольно, словно Симон высказал свои соображения вслух.

– Они не могут поговорить, этот паренек и Аделина, до тех пор, пока она не научится нашему языку. Ее мать была нормандкой и говорила с ней только на своем языке.

И годы, проведенные в Нормандии в качестве заложницы, еще сильнее отдалили ее от народа Кардока. Симон начал понимать.

– Зима предстоит долгая, к весне мы все будем с легкостью общаться друг с другом.

– Она мне не сестра, – повторил мальчик на прекрасном нормандском.

– Ты хорошо говоришь, – сказал Симон, – к тому же некоторые из нас быстро учатся всему новому.

Кардок лгал. Мальчик мог бы объясниться с Аделиной, если бы ему предоставили такую возможность. Его специально держали подальше от сводной сестры? Симон взглянул на Кардока, виноватым тот явно не выглядел.

Симон сверху вниз посмотрел на мальчика и, пожав плечами, спросил:

– Ты согласен на перемирие до весны?

Паренек кивнул, и мать быстро увела его на кухню. Мальчик упирался, громко протестуя.

– Он хороший парень, – сказал Симон. – У меня в Тэлброке был сводный брат, зачатый гораздо позднее того времени, как мой отец овдовел. Люди говорят, и не без оснований, что он лучший из нас всех.

Кардок молча вернулся к священнику. Симон последовал за ним. Еще одна загадка: отчего Кардок не хочет говорить о ребенке, который, без сомнения, приходится ему сыном, ведь бастард, всеобщий любимец, растущий в доме своего отца, не навлекает бесчестья ни на своего отца, ни на себя самого.

Пока Симон разбирался с пареньком, Гарольд держался в стороне. Когда Симон подошел к Кардоку, Гарольд подошел тоже.

– Этот валлиец, черт его подери, себе на уме, – тихо сказал Гарольд.

– Он будет вести себя мирно, покуда мы не будем говорить о его семье и затрагивать его прошлое, – отозвался Симон.

– Если ты все еще намерен жениться на дочери старого лиса и соблюдать перемирие, найди способ уклониться от свадебного пира. Ты еще рта не успел открыть, а у валлийца шерсть на загривке встает дыбом. Он за каждое слово тебе готов глотку перегрызть, даже если ты предложишь тост за здоровье его дочери.

На столе лежал пергамент и стояла чернильница. Угрюмый священник ждал распоряжений. Кардок рассеянно взмахнул рукой.

– Отец Катберт здесь для того, чтобы услышать твое признание в том, что ты не женат и, – тут Кардок тряхнул головой, – не отлучен от христианской церкви. Он знает, что моя дочь не замужем и готова взять тебя в мужья. Он все это запишет и засвидетельствует наш договор.

– Мир, – сказал Симон, – должен быть первым пунктом.

– И приданое, я дам ей приличное приданое.

– Как я уже говорил, земли и золото, которые принадлежат твоей дочери, могут быть отняты у нее, если у меня дела пойдут хуже.

– Ты отказываешься взять приданое?

Симон покачал головой. Охранять мир с таким вспыльчивым и раздражительным человеком, как Кардок, будет непросто. Со временем Аделина, быть может, поможет ему лучше понять своего отца.

– Где Аделина?

– В часовне. Ищет покров для алтаря – тот, что лежал на нем, когда венчалась ее мать. Когда ей нужно будет поставить подпись, я ее позову. – Кардок подтолкнул священника в бок. – Моя дочь умеет писать и читать, так что советую тебе все изложить правильно, она разберет, что ты там нацарапал.

Симон приподнял брови. Мать Аделины передала ей нечто большее, чем знание нормандского языка. Симон бросил предупреждающий взгляд на Гарольда. Он не хотел, чтобы кто-то из валлийцев догадался о том, что он сам умеет читать.

Гарольд все понял правильно. Подмигнув Симону, он сказал, обращаясь к Кардоку:

– Симон может подписаться. Его научил этому слуга его отца в Тэлброке. Несколько недель пришлось потратить на учение, но сейчас с этим у него все в порядке.

Кардок пожал плечами:

– По мне, и крест сойдет. Главное – это слово мужчины. Так… Мы говорили о приданом. Приданое ты должен взять, ради чести моей и дочери. Если, как ты сказал, король может забрать у нее земли, я дам ей вместо земли золота – чистого валлийского золота, не то что ваши поганые нормандские монеты, которые твои соотечественники роняют по дороге, удирая от меня.

Симон сдержался и не улыбнулся.

– Спасибо, мне придется схоронить золото – убрать в тайник до тех времен, пока оно нам не понадобится. Ты наверняка знаешь, куда его можно спрятать понадежнее. Если Маршалл пошлет меня охранять другую крепость, мы отправим за ним гонца. Покажи мне это место, и мы вместе спрячем золото: ты, я и Аделина.

Кардок поднял на него восхитительно невинный взгляд.

– Мне придется поискать такое место. У тебя есть предложения?

– Только не в часовне, – сказала Аделина. – Я думаю, воры начнут искать именно там.

Симон повернул голову на голос, Аделина наблюдала за ними из дальнего угла.

– Я не слышал, как ты вошла, – сказал он и, приблизившись, взял ее за руку. – Мы обсуждаем твое приданое. Отец дает за тебя золото, и оно должно быть спрятано от короля и его слуг. – Симон разжал свободную руку и протянул Аделине маленький кожаный мешочек, который прихватил с собой из крепости. – А это, Аделина, мой тебе подарок в честь помолвки. Аделина не торопилась принимать его.

– Ни к чему это… Кардок подошел к молодым:

– Возьми, дочка.

Аделина продолжала смотреть Симону в глаза, Тэлброк улыбнулся:

– Камушки невелики, но очень ценные. Жена изгнанника должна иметь такого рода драгоценности. Если у нас будут неприятности… в будущем, ты можешь распорядиться ими по своему усмотрению.

Аделина высыпала на ладонь содержимое мешочка. Трифамильных рубина Тэлброка, каждый оправлен в простое золотое кольцо.

– Носи их всегда при себе, – сказал Симон. – Однажды они могут сохранить тебе жизнь.

– Я буду носить их всю жизнь, пока не превращусь в дряхлую старуху, греющую кости у очага.

Кардок вздохнул:

– Ну так надень кольца и подойди поставить подпись под договором. Я даю ему сорок мер золота в качестве приданого за тебя, и священник напишет, что он подарил тебе три рубина в честь помолвки. Катберт обещал завтра сделать оглашение и через три дня вас обвенчать. Здесь все написано, на пергаменте. Подпиши – и, считай, сделка совершена.

Аделина не выглядела недовольной тем, что между помолвкой и свадьбой пройдет так мало времени. «Должно быть, она торопится выйти за меня из-за ребенка, – подумал Тэлброк. – Она хочет получить мое имя как можно скорее, пока ребенок не начал расти у нее в животе».

Аделина подошла к столу с непринужденной грацией, заставлявшей сердце Симона биться быстрее. Если ребенок есть, то кто его отец? Добровольно ли она легла с ним, или ее взяли силой?

Каким бы образом это ни произошло, у нее хватало мужества действовать без истерик в интересах своего будущего отпрыска. Мать бастарда должна чувствовать нечто подобное тому, что чувствует человек, потерявший свои земли и свою честь, – то же отчуждение и страх. Прежней жизни конец, а будущее представляется суровым и неприветливым.

Ее прегрешение, если она ждала ребенка, было ничем в сравнении с тем грехом, что камнем лежал у него на совести, ведь он убил церковника! Но она, как и он, очутилась между молотом и наковальней, и в этом печаль их была схожей.

Заглядывая через плечо Катберта, Аделина читала слова, которые он выводил на пергаменте. Когда священнику осталось написать имена и поставить дату, она разжала ладонь и не торопясь надела кольца на пальцы. Для Симона ее простые, целомудренно-скупые жесты казались более соблазнительными, чем откровенные кривляния херефордских шлюх. Она вывела подпись и передала перо Симону. Свет лился из-за ее спины в узкое, не прикрытое ставнями окно, и рубины на ее пальцах, попав в поток света, зажглись ярким и ровным сиянием. Изящные пальцы Аделины не дрожали.

В этот момент, когда она передавала свое будущее в руки безземельного, бесславного человека, Симон молча поклялся, что не причинит этой женщине больше горя, чем она уже познала до него. Нежность накрыла его, как волна, и он заговорил с ней, не заботясь о том, что его могут услышать ее отец, священник и даже Гарольд.

– Я ставлю под этим договором свою подпись, миледи, в надежде, что все у нас будет хорошо.

Глаза у Аделины подозрительно заблестели. Поверила ли она его словам? Верит ли она в то, что он не станет гневаться, осознав, что Кардок использует его в своих, пока неясных, целях?

Гарольд кашлянул, словно напоминая Симону что он вот-вот собирался сделать. Симон склонился над пергаментом и поставил свою подпись рядом с буквами, выписанными Аделиной, стараясь писать медленно, как будто с трудом вспоминал, как это делается.

Закончив, он заметил на лице Аделины улыбку. Едва заметную. Должно быть, ей было приятно, что помолвка состоялась. Или она догадалась о его хитрости, когда он притворился, что не умеет читать.

Симон усмехнулся в ответ. Он должен выяснить как можно быстрее, как заставлять ее улыбаться почаще.

Глава 9

Следующее после помолвки утро выдалось морозным. Опавшие дубовые листья, в обилии лежавшие у частокола, подернулись серебром, могучие дубы на склонах холмов устремляли в небо свои гордые черные силуэты. За лесом на лугах еще лежал ночной туман, над холмами низко плыли по небу серые тучи и белые облака, размыкаясь лишь для того, чтобы открыть взгляду стада овец на склонах и неширокие полоски ручьев, стекавших со скалистых уступов.

В доме Кардока поднялись рано. Сегодня предстояла охота на дичь для свадебного пира. Мужчины выводили коней за частокол. Хорошо подкованные кони гулко цокали по сухой листве, мужчины бодро приветствовали друг друга. Симон Тэлброк с половиной вверенных ему солдат спустился вниз, чтобы присоединиться к будущим родственникам, отправлявшимся на охоту. Настроение у всех было настолько приподнятым, что солдаты, и нормандцы и валлийцы, казалось, забыли о том, что их разделяет, и смешались в одну пеструю толпу.

Лучник по имени Люк затесался среди охотников. Он подъехал к Аделине и принялся поправлять ее седельную сумку.

– Прекрасный ход в игре, – сказал он. – Лонгчемп будет доволен.

Аделина огляделась. Тэлброк беседовал с ее отцом, никто не замечал того, что Люк оказался рядом с ней.

– Так ты передашь своему хозяину, что я не ленюсь?

– Я уже передал. – Он еще раз проверил узел. – Смотри следуй за мужем повсюду, даже тогда, когда он выезжает верхом в дальние прогулки. Он делает это каждый день. Я не могу – должен стоять на посту, – а ты можешь.

Люк посмотрел через плечо и взял в руки поводья.

– Наблюдать за ним в крепости несложно, с этим я и сам справлюсь. Твоя работа будет состоять в том, чтобы выезжать с ним и потом докладывать мне, куда он ездит. И называть имена тех, с кем он встречается.

Аделина видела, как ее отец повернулся к ней. Тэлброк ее еще не видел.

– Муж может не позволить жене ездить с ним, – сказала она.

– А ты все равно следуй за ним. Он выезжает из крепости каждый день, в любую погоду. Возможно, Тэлброк встречается с людьми принца Джона. Лонгчемп должен знать об этом. Для этого ты ему и понадобилась.

Симон повернул голову и посмотрел в ее сторону, и он, и Кардок прекрасно видели Люка.

– Уезжай, – приказала Аделина. – Они тебя видят.

– Помни о своей задаче, – сказал Люк. – Как услышишь мою флейту, знай, что можешь без опаски подойти к стене крепости и передать мне все, что узнала. Слушай флейту. – Он подтянул узел, которым крепился к седлу колчан со стрелами, и, пришпорив коня, пустился вдогонку за своими товарищами.

Две лохматые гончие бросились догонять Тэлброка, собравшегося наконец подъехать к невесте.

– Решила прокатиться? Аделина кивнула:

– Собаки моего отца тебя полюбили. Тэлброк пожал плечами:

– Псы любопытны, только и всего.

Кардок что-то хрипло крикнул псам, и они бросились назад к хозяину.

– Кардок говорит, что надеется взять двух больших косуль, по одной с каждой стороны ущелья, для свадебного пира. Ездить придется долго, и дорога нелегкая.

Аделина посмотрела на небо:

– Погода должна продержаться. Он сумеет выполнить то, что задумал.

– А ты?

– Что ты имеешь в виду?

Симон неопределенно махнул рукой.

– Целый день в седле по бездорожью. Может быть, ты хотела бы поехать сзади или не ехать вообще.

Аделина совсем позабыла в приятных волнениях этого утра, что Тэлброк полагает, будто она ждет ребенка. Задавая свой вопрос, он пытался обиняком узнать правду о ее состоянии.

– Я ехала верхом через всю Англию, чтобы добраться сюда.

Симон улыбнулся:

– Я видел твоего отца, когда он преследует дичь. Дорога с южного берега не идет ни в какое сравнение со здешними горами. Я поеду с тобой позади охотников, если желаешь.

Он не стал настаивать. В его глазах Аделина видела лишь заботу, Тэлброк хотел уберечь ее от беды. Аделина посмотрела вдаль, ей необходимо было сосредоточиться. Чудовище по имени Лонгчемп послало ее шпионить за человеком, который способен сочувствовать и сопереживать.

Симон ждал от нее ответа.

Он выезжает каждый день, как сказал лучник. Следуй за ним. Помни о своей задаче. Замужество – удачный ход в игре. Той игре, которую ведет против Симона Тэлброка Лонгчемп, где она всего лишь пешка.

Аделина почувствовала, что дрожит. Впервые с тех пор, как Лонгчемп выставил ей условия безопасности ее отца и ее собственной свободы, Аделина позволила себе подумать о последствиях. Подумать о том, что Симон Тэлброк не должен пострадать от козней канцлера. Хоть он и убил священника, в том, что касалось навязанного ему брака, от Симона Тэлброка она видела лишь добро. Будучи уверен в том, что она носит чужого ребенка, он с готовностью давал ему свое имя. От женщины, на которой он собирался жениться, Симон вправе был требовать верности.

От нестерпимого стыда Аделина готова была разрыдаться. Она развернула коня мордой к частоколу.

– Сегодня холоднее, чем я думала, – сказала девушка. – Я не поеду. Я останусь дома до полудня, а потом посмотрю на соколиную охоту.

– Как хочешь, – сказал Тэлброк.

Он собирался добавить что-то еще, но осекся и, пришпорив коня, бросился догонять Кардока и его людей.

В отдалении, на опушке леса стоял лучник Люк и молча наблюдал за разговором жениха и невесты. Аделина повернула к нему лицо и с холодной решимостью посмотрела ему в глаза. Люк был первым, кто отвел взгляд. Он покачал головой и поскакал следом за Тэлброком на охоту.

Она оставила лошадь под навесом и медленно пошла в дом. Остановившись посреди двора, Аделина обвела взглядом хижины слуг и кладовые, прилепившиеся к стене с трех сторон, окнами на дом. Построек стало больше, чем во времена ее детства. Дом, где работали ткачихи, расширили: было отчетливо видно, где заканчивались старые бревна и где были положены новые. Домик, в котором теперь располагалась спальня Кардока, пять лет назад не существовал вовсе. Отец, очевидно, построил этот дом с определенной, теперь понятной ей, целью: избавить Майду и своих детей от назойливого внимания посторонних.

Аделина пошла было в сторону кухонь, но не решилась подойти, увидев среди женщин, трудившихся возле очага, Майду. Аделина нашла Петрониллу в спальне. Она счищала сухую траву со своего лучшего малинового плаща.

– Ты упала? – спросила Аделина.

– Ветром сдуло сор с сумок, вчера еще.

Пропавшие переметные сумки были здесь же, уже пустые, одежда сложена аккуратными стопками на тюфяке.

– Ты укладываешь вещи в дорогу?

Возникла неловкая пауза, и щетка выпала из рук Петрониллы.

– Я не уезжаю, – сообщила она.

– Я попросила отца, как обещала, проводить тебя до побережья и оплатить обратный путь. Я не забыла.

– Я не поеду, – сказала Петронилла. – Я обещала леди Мод, что пробуду с тобой всю зиму. И я сдержу слово.

– Мой отец отправит с тобой десятерых своих лучших людей. Они довезут тебя до Херефорда живой и невредимой. Он говорит, что снега не будет еще неделю или две.

– Я останусь с тобой.

Аделина присела рядом с Петрониллой на тюфяк, отодвинув стопки с одеждой.

– Я понимаю твое желание вернуться домой. А сейчас, когда я выхожу замуж, в твоем присутствии больше нет нужды. Я буду жить в крепости. Ты ведь не можешь спать в казарме, правда?

– Я могла бы остаться здесь, в доме, – помолчав, сказала Петронилла.

– Но ведь тебе здесь не нравится! Я обещала, что помогу тебе вернуться домой до зимы, и позабочусь о том, чтобы так и было. Если погода испортится к тому времени, как ты достигнешь берега, у тебя хватит золота, чтобы переждать до весны на побережье. Но если ты останешься здесь до зимы, снег помешает тебе выбраться из долины.

Петронилла опустила голову и вздохнула.

– Это все моя вина, – сказала она, – из-за меня ты вынуждена выходить за этого Тэлброка.

– Брось, Петронилла. Как ты можешь себя в этом винить? – Аделина протянула руку, чтобы погладить Петрониллу по волосам. – Я сама все затеяла, я хочу замуж.

Петронилла захныкала.

– Нет, ты хотела молодого рыцаря Неверса, а я…

– Что ты?

– Да ничего, но все равно вина моя. Ты могла бы остаться в Нормандии и выйти за своего Неверса. А сейчас…

– О чем ты говоришь, Петронилла? Я уехала потому, что кончился срок моего пребывания в заложницах. К тому же с Неверсом мы не были помолвлены по-настоящему. Как ты можешь винить себя?

Петронилла всхлипнула:

– Они уехали, вся семья Неверс, еще до того, как переговоры закончились. Это из-за меня. А потом, я недостаточно за тобой присматривала, и вот в итоге ты должна выйти за него…

– Петронилла…

– А мать Неверса никогда бы не отпустила его к тебе после того, как…

Аделина опустилась возле служанки на колени и взяла ее за руки.

– Расскажи мне, Петронилла, расскажи все с самого начала.

– Я не виновата.

– Конечно, нет.

– Это он виноват. Он нашел место в хлеву, где мы могли побыть наедине. Я не думала, что нас обнаружат. – Петронилла поднесла шелковый платок к глазам, из которых текли ручьи слез. – Я была не права, – прошептала она.

Аделина в смятении обнаружила, что не может сдержать смех.

– С кем ты была в хлеву, Петронилла? С Уильямом Неверсом? С этим мальчиком?

Слезы на глазах служанки мгновенно высохли.

– Разумеется, нет! С сиром Реджинальдом Неверсом, конечно, не с его же сыном. – Слезы снова полились с той же быстротой. – Но и его сын тоже наверняка знает, как обходиться с женщинами. О, Аделина, как это ужасно – полюбить мужчину из хорошей семьи, а потом потерять его выйти замуж за какого-то преступника, за человека, который убил священника, просто ради того, чтобы выйти из положения…

– Какого положения?

– Ты могла бы мне рассказать. В доме твоего отца все об этом только и говорят. Конечно, когда его рядом нет. Когда он там, никто и слова не смеет сказать, чтобы его не рассердить.

У Аделины упало сердце. Поделился ли Тэлброк со своими людьми догадкой о том, что она носит ребенка? Не солдаты ли гарнизона принесли в дом Кардока эти слухи?

– О чем болтают люди? – спросила Аделина.

– Что ты вернулась из Нормандии с ребенком, и Кардок нашел похожего на отца нормандца, чтобы возместить отсутствие мужа. Они говорят, что другой причины, по какой бы ты взяла Тэлброка в мужья, быть не может. Хотя они и помнят, что твоя мать была родом из Нормандии, они ее не винят.

– Не винят в чем?

– В том, что она воспитала тебя нормандкой и внушила мысль выйти замуж за чужака. Любой из соплеменников Кардока мог бы дать тебе свое имя.

«Возьми пастуха, – говорил ей Симон, – и у твоего ребенка будет шанс вырасти на земле предков». Аделина вздохнула. Если Уильям Маршалл отправит Тэлброка на другой форпост, она последует за ним и, быть может, никогда в жизни больше не увидит ни этой долины, ни этого дома.

Аделина мысленно вернулась к предмету разговора.

– Как ты можешь знать, о чем судачат люди моего отца? Ты ведь их не понимаешь.

– Некоторые знают наш язык.

– И передают тебе то, что думают остальные? – Аделина заметила, как вспыхнула Петронилла. – Который из них?

– Хауэлл всегда рад помочь.

– Высокий юнец с маленькой бородкой? Петронилла отвернулась и принялась расправлять покрывало.

– Да, оказывается, Хауэлл любит поговорить. Он еще научил меня нескольким валлийским словам.

Аделина улыбнулась. Петронилла, самая искушенная и прагматичная из служанок леди Мод, отхватила самого неискушенного парня из всех проживающих в долине.

– Сколько Хауэллу лет?

Рука Петрониллы зависла в воздухе.

– Возраст самый подходящий, он вполне взрослый мужчина.

– В Нормандии найдется не меньше дюжины молодых рыцарей, которые с радостью взяли бы тебя в жены. Я помню, как ты плакала, когда два брата Сансерр покидали нас в Херефорде. Они все еще могут быть там, Петронилла.

– Слишком поздно, – сказала Петронилла. – Я не о сезоне, я о событиях в моей жизни. Леди Мод не даст мне выйти замуж за нашего соотечественника. Не даст после того, как обнаружила меня в хлеву с мужем леди Неверс. За этот грех она отправила меня с тобой. – Петронилла всхлипывала. – Она сказала, что долгая поездка верхом поможет мне встретить весну без ребенка в животе. Она сказала мне это прямо на глазах у лорда Неверса, чтобы устыдить нас обоих. – Петронилла схватила Аделину за руку. – Не отсылай меня домой. Если леди Мод не простит меня, я так и не выйду там замуж.

– Я никогда не слышала об этой истории…

– Я знаю, ты ведь и думать не могла ни о чем другом, кроме как о возвращении на родину, и леди Мод не хотела тебя расстраивать.

– А ты не говорила ни о чем другом, кроме как о возвращении, с тех пор как мы покинули Нормандию.

Петронилла уронила голову на руки.

– Эта страна такая мокрая и холодная, что я готова была на коленях ползти в Нормандию, только бы снова оказаться дома.

Аделина помнила, что думала и чувствовала, когда пять лет назад уезжала из долины. Она погладила Петрониллу по голове.

– А сейчас? – спросила она.

– Сейчас, – ответила Петронилла, – я смотрю на вещи по-другому. И я привыкла к холоду.

Аделина рассеянно подумала о том, что ей будет приятно видеть в доме еще одно знакомое лицо. Из соотечественников, кого она помнила с детства, в долине почти никого не осталось.

– Ну так как? – спросила Петронилла. Аделина расправила плечи.

– Когда отец вернется с охоты, я попрошу его то серебро, что он собирался дать тебе на дорогу, отложить тебе на приданое.

– А Хауэлл? Ты спросишь у него, могу ли я выйти за Хауэлла?

– Женить на себе Хауэлла – твоя задача, а не моего отца, – заметила Аделина.

Ночью перед венчанием, последней ночью, когда она делила кровать с Петрониллой, Аделина лежала без сна. Когда дверь в спальню тихо отворилась, Аделине на долю секунды померещилось, что Тэлброк пришел за ней. Конечно, это был не он. Аделина села в кровати и шепотом поприветствовала Майду.

– Хочешь поговорить со мной? – Аделина кивнула в сторону спящей служанки. – Она спит крепко.

Майда кивнула, ее тщательно расчесанные щеткой волосы серебрились в лунном свете, струившемся из узкого оконца.

– Я подумала, что ты не будешь возражать, если я возьму на себя обязанности матери и поговорю с тобой о супружеском долге.

Аделина вылезла из-под покрывала и села рядом с Майдой.

Майда могла бы поговорить с ней раньше, после ужина. Видимо, у нее была серьезная причина прийти сюда ночью из хижины. Аделина старалась говорить тихим шепотом:

– Я кое-что знаю.

– Не сомневаюсь. – Женщина посмотрела на луну, потом снова на Аделину. – Я должна тебе признаться, что не сказала всей правды тогда, у ткацкого станка. Но я не могу спать, зная, что ты выходишь замуж за Тэлброка, оставаясь в неведении.

Аделина пожала Майде руку.

– В ту ночь, когда был набег, я подумала, что вы, должно быть, повенчаны с Кардоком. Мальчики законные сыновья, не так ли?

Майда кивнула:

– Это так, и Кардок любит их до безумия. И тебя тоже. Аделина простила Майде эту маленькую ложь.

– Как вы встретились?

– Я сводная сестра Раиса. Мы обвенчались с твоим отцом спустя несколько месяцев после смерти твоей матери. Он был одержим мыслью никуда не отпускать нас от себя. Он не переживет, если у него еще одного ребенка заберут Плантагенеты. И, как он сказал, ни за что не отпустит свою вторую жену.

Аделина прислонилась к валику для изголовья и предложила Майде край покрывала, чтобы согреть ноги.

– И, когда мальчики подрастут, отец должен объявить старшего своим наследником.

Майда накрыла ладонь Аделины своей ладонью.

– Мне пришлось сказать тебе об этом сейчас. Кардок молчал бы еще долгие годы. Вчера я попросила его поговорить с тобой, до того, как ты выйдешь замуж. Ты должна понимать всю степень риска. Тэлброк может впасть в ярость, когда однажды узнает, что, женившись на наследнице, получил в жены безземельную. – Майда пребывала в нерешительности. – Ты разочарована тем, что есть другой наследник?

Аделина покачала головой:

– Я ожидала, что отец передаст бразды правления племяннику, сыну Раиса. Он не столько хозяин земли, сколько вождь этих людей. Я понимала это еще ребенком.

– Нормандцы видят все по-другому. Для них он прежде всего хозяин земли. Твой муж будет считать, что долина перейдет к тебе по наследству. Если ты все же решила выйти за него, будь осторожна: не говори, что наши сыновья законные, ради себя и ради них. Даст Бог, когда Пенрик вырастет, у нас будет достаточно золота, чтобы подсластить твоему мужу горечь разочарования.

– Тэлброк и так богат. Ему все равно: пусть себе долина переходит твоему сыну.

Майда покачала головой:

– Он был богатым, а теперь у него нет земли и он может захотеть получить долину. Молю тебя, не говори ему правды, пока мальчики не вырастут.

Аделина помнила добрый свет в глазах Тэлброка.

– Он никогда не обидит ребенка.

– Прошу тебя, Аделина, поклянись, что ничего ему не скажешь.

Аделина со вздохом пожала Майде руку.

– Я клянусь, хотя и уверена в том, что Тэлброк никогда не причинит вреда мальчикам.

Аделина отчетливо слышала страх в голосе Майды. Неужели эта женщина страшилась возвращения дочери Кардока домой из опасения, что та возненавидит своих братьев? Неужели здешний народ держится от нее на расстоянии и не сплетничает при ней из страха, что она возненавидит своих маленьких братьев за то, что они, а не она, унаследуют земли в долине? Даже родной отец боялся сказать ей правду! Кем же они считают ее: бессердечным чудовищем? Аделина открыла глаза.

– Мой отец подозревает, что ты решила со мной поговорить?

– Нет, он спит.

– Он когда-нибудь сможет мне доверять?

– Эту тайну он не доверил бы самому святому Давиду[4]4
  Святой покровитель Уэльса


[Закрыть]*, если бы не получил от него клятву хранить тайну в день нашего венчания. Даже отец Катберт согласился держать наш брак в секрете от посторонних.

От посторонних! Отец причислил ее к посторонним ради ее младших братьев.

– Я сохраню вашу тайну от Тэлброка, – сказала Аделина, – и не скажу отцу, что догадалась, в чем дело.

Майда потянулась к Аделине и порывисто обняла ее.

– Это его скорбь – скорбь от того, что у него забрали дочь и жену. Он любит тебя, Аделина, но страх за сыновей доводит его до умопомрачения.

– Я не причиню ему больше горя, – сказала Аделина. Майда погладила ее по волосам и встала. Впервые за время, проведенное в спальне, она позволила себе заговорить погромче.

– Что же касается других тайн, – сказала она, – что ты знаешь о супружеской постели?

Аделина втянула носом воздух, пытаясь изгнать из голоса дрожь. Потом, когда Майда уйдет, она позволит себе поразмыслить о прошлом. Она повернула лицо к жене своего отца и улыбнулась.

– Я кое-что видела в садах леди Мод. Мое окно располагалось как раз над самым укромным уголком.

– Я подозреваю, – сказала Майда, – что твой муж Симон Тэлброк подойдет к исполнению супружеских обязанностей посерьезнее, чем те прощелыги, что развлекаются с горничными в саду. – Она помолчала, прислушиваясь к ровному сопению Петрониллы. – Надень плащ и ботинки. Давай-ка прогуляемся по двору, и я расскажу о том, что тебе следует знать.