Электронная библиотека » Линда Лафферти » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Невеста смерти"


  • Текст добавлен: 11 августа 2016, 14:40


Автор книги: Линда Лафферти


Жанр: Исторические детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава 8. Известие о доне Юлии в Чески-Крумлове

Зикмунд Пихлер вернулся домой на следующий день – на неделю раньше, чем его ждали. Услышав глухой цокот копыт по Банному мосту, Маркета, развешивавшая на послеполуденном солнышке выстиранное белье, оглянулась, увидела приветственно машущего ей отца и бросилась ему навстречу с раскрытыми объятиями.

– Успокойся. Полегче! – Пихлер потрепал по холке лошадку, испуганно попятившуюся от бегущей девушки. – Ты уже дома. Отдохнешь, наешься сена…

Он неторопливо спешился, и Маркета уже по первому его шагу поняла, что отец провел в седле много часов подряд и давно не отдыхал. Сейчас ему было за тридцать, и он уже не так легко, как в молодости, переносил долгие путешествия. Лошадь тоже устала – мундштук у нее во рту побелел от пены, бока впали от жажды…

– Отец! Что случилось? Почему ты так рано приехал? – удивилась дочь. – И почему так спешил, что едва не загнал кобылу?

Цирюльник улыбнулся – его любимица всегда отличалась наблюдательностью и вниманием к деталям. Много раз он говорил ей, что хороший лекарь должен безошибочно примечать симптомы и несоответствия. Передавая лошадь мальчику-служке, спавшему в небольшой пристройке возле бани, Пихлер сказал:

– Пусть как следует напьется. Воды дай побольше. Но не корми до заката – она устала, и у нее будут колики.

Мальчик кивнул и уже повел лошадь к поросшему травой берегу реки, когда цирюльник снова окликнул его:

– Подожди, надо отвязать седельную сумку! У меня есть с собой кое-что, что я хочу показать тебе, дочка.

Он отвязал холщовую сумку и осторожно раскатал свернутый в трубку пергамент.

Едва взглянув на него, Маркета ахнула от изумления.

Рисунок на листе изображал человеческое тело со всеми кровеносными сосудами, нанесенными с исключительной точностью. Девушка уже давно пыталась проследить кровеносные токи, водя пальцем по голубым прожилкам под своей белой кожей и сверяясь при этом с отцовскими записями, но здесь было настоящее сокровище знаний.

Человеческое тело раскрылось пред нею во всем своем мистическом великолепии.

– Это из Англии, там они срисовывают вены прямо с тел, – сказал отец.

– Но посмотри, какая точность! – изумилась Маркета. – А вот и внутренние вены, перерезав которые можно убить человека…

– Если только он уже не мертв, – улыбнулся Зикмунд. – В Англии и Франции тела для научных исследований можно получить на законном основании. Наука – закон, дочка!

Девушка даже рот открыла от удивления.

– Закон?

– У них, как говорят, до сих пор бывают случаи разграбления могил. Впрочем, удивляться тут нечему, ведь Англия – страна дикая и жестокая.

Цирюльник немного помолчал, наблюдая за Маркетой, которая с упоением рассматривала рисунок, а потом негромко спросил:

– Как мать?

Дочь подняла голову.

– Жалуется каждый день – мол, от меня мало толку в бане, и с гостями я плохо обращаюсь. А еще я прищемила крышкой волосы пани Шмидт, и та визжала, как кошка в жару.

Девушка исподлобья взглянула на отца. Если бы только он мог вмешаться и каким-то образом избавить ее от ненавистной работы в бане!

– Я так ждала, когда же ты вернешься… – Маркета взяла его за руки. – А еще у нас пятеро больных, которым срочно требуется твоя помощь. Они уже почти согласились, чтобы кровь им пустила я.

Она сказала это в шутку, но отец посмотрел на нее сурово и покачал головой.

– Никогда, слышишь, никогда этого не делай! Дело не в том, что тебе недостает знаний. Нет, у тебя, как я полагаю, есть дар…

– Я никогда этого не сделаю, потому что не вхожу в гильдию.

Зикмунд взял ее за подбородок и легонько сжал, как делала мать, когда сердилась.

– И это единственная причина?

– Я не вхожу в гильдию, – упрямо повторила банщица. – И это было бы неправильно.

Пихлер отпустил ее подбородок, и она отвернулась и тут же ушла, сказав, что должна принести воду в баню.

Но на самом деле в баню Маркета не пошла – вернувшись в дом, она подбежала к соломенному тюфяку и вытащила из-под перьевой подушки шелковый зеленый платок. Платок, все еще хранивший в своих тонких нитях запах Якоба Хорчицкого.

* * *

Не теряя понапрасну времени, Пихлер решил поговорить с членами городского совета. Все собрались в таверне Радека, а Маркета помогла расставить кувшины с пивом и ароматной медовухой.

– Не позволим, чтобы нами здесь управлял какой-то габсбургский бастард! – воскликнул мэр и так громыхнул кулаком по столу, что в кувшине заколыхалась пена. – Отправим в Прагу делегацию и выскажем все королю.

– А как же Рожмберки? Не следует ли нам пойти к ним и спросить, по какому праву они продают замок безумцу? – послышались со всех сторон возмущенные голоса.

– Для них важно золото, – пробормотал судья. – У нас нет законного права обращаться к ним с такими требованиями.

– Но если уедут они, то уедет и вся прислуга, а это больше трех сотен человек. Кто будет покупать наши продукты? Как будет выживать Чески-Крумлов? – снова зашумели все присутствующие.

– С удовольствием сбросил бы их всех в ров вместе с их медведями, – проворчал один из членов совета. – По какому праву они собираются поставить над городом габсбургского дурачка? Что, если ему понравятся наши женщины или, того хуже, кто-то из наших мальчиков? По слухам, у его отца такие вот извращенные вкусы… Никто не будет чувствовать себя в безопасности.

Тут Пихлер счел уместным рассказать несколько историй об отвратительных похождениях дона Юлия в Вене и о том случае, свидетелем которого стал сам. Слушатели бормотали проклятия, а мэр даже заявил, что Габсбурги, совокупляясь между собой, выродились и стали ничем не лучше слепых розовых мышей.

Маркета слушала это все, тихонько стоя в уголке. Отец никогда не делал тайны из отношений мужчины и женщины, объясняя, что это естественная потребность человеческого тела, и девушка знала мужскую и женскую анатомию так же хорошо, как и четыре гумора. Зикмунд также полагал, что именно желчь, самая опасная из всех телесных жидкостей, вызывает нарушения в сексуальных действиях и является симптомом неуравновешенности как у мужчин, так и у женщин.

Когда первая волна возмущения спала, Пихлер сообщил, что сопровождать дона Юлия будет священник-иезуит, испанец, служивший при дворе Филиппа II.

– Только этого нам и не хватало, испанского иезуита! – проворчал мэр, бывший непоколебимым протестантом. – Паписта, вещающего римские наставления на чужеземном языке. Плетущего заговоры против нашей Церкви.

Собрание разошлось далеко за полночь, так и не приняв какого-то плана действий. Чем больше проглатывалось пива, тем громче звучали хриплые угрозы, но противопоставить королевской воле было нечего.

Домой Маркета и цирюльник возвращались под черным небом. Отец разговаривал сам с собой вслух.

– Кто знает, может быть, мне удастся вылечить его регулярными кровопусканиями? Это было бы настоящим чудом, в котором он так нуждается…

Глядя на звезды, перемигивающиеся в ночном небе, Маркета прошептала короткую молитву. Мысли ее снова унеслись к Якобу Хорчицкому. Интересно, смотрит ли он сейчас на те же звезды, что и она?

Внизу, в непроглядной темноте, шумела, извиваясь, как ползущая через город змея, невидимая Влтава.

* * *

Не прошло и недели, как городской совет сочинил петицию и назначил гонца, которому и надлежало вручить ее королю в Вене.

Они не знали, что король был уже в Праге, а министр Румпф пригласил Рожмберков в Вену для обсуждения продажи замка. К тому времени, как гонец вернулся домой, стороны уже договорились и вопрос был улажен, так что посланник привез известие о сделке и о скором прибытии в Чески-Крумлов злосчастного королевского бастарда.

* * *

Зазвонили церковные колокола, и горожане, оставив таверны, пекарни, лавки и поля, поспешили на площадь – узнать последние новости. Мэр стоял у колодца на крепко сбитом деревянном ящике.

– Королевский министр обещает, что дон Юлий будет содержаться под замком, пока не придет во вменяемое состояние, – объявил он. – Мы обратились к богемским дворянам, в первую очередь к Петру Воку, с просьбой ходатайствовать за нас перед королем. Это их ответ.

– А если он выйдет? Если вырвется из-под замка? Кого ударит кинжалом? И что станет с нашими женщинами? – посыпались со всех сторон вопросы.

– Не выйдет. У меня есть слово короля – слово Румпфа, – что он будет содержаться во дворце и никогда не пересечет ров. Пока не исцелится, – пообещал градоправитель.

Толпа встретила это заявление недовольно – люди ворчали и плевали на мостовую.

– Еще не было такого Габсбурга, который не поступал бы по-свойски. Этот бастард будет приходить в город и охотиться за нашими женщинами, – слышалась отовсюду мрачная речь.

– Так вот как Габсбурги поступают со своими подданными! Отправляют к нам своего сумасшедшего!

Мэр нахмурился.

– Тебе бы лучше, до приезда Габсбурга, поучиться держать язык за зубами, – сказал он самому громкоголосому горожанину. – Услышит стражник из Праги, как ты поносишь сына короля, – и отправишься собственную башку искать.

Собравшиеся зашикали. На мостовую снова посыпались плевки.

Зикмунд всегда говорил, что сплевывать и отхаркиваться полезно, потому что так человек избавляется от жидкости, которая может быть ядовитой, – флегма, собирающаяся от избытка флегматичного гумора, легко становится болезнью. Вид заплеванной мостовой Чески-Крумлова должен был бы порадовать цирюльника, но улыбки на его лице Маркета не видела.

Глава 9. Священный заговор в Венгрии

Новенькая, только что отчеканенная монета – сверкающий серебряный кружок на ладони, – как будто подмигнула. С талера на него смотрел старший брат, король Рудольф II.

– Говоришь, протестовал сам папа римский? – спросил Матьяш, переворачивая монету.

Папский посланец, венский епископ Мельхиор Клесл, утвердительно кивнул.

Из Вены в Эстергом, венгерский городок на неспокойной границе, где Священная Римская империя сражалась с турками, Клесл добрался по Дунаю, на купеческой барже. Из-за ворот туда долетал грохот османских литавр, и епископ то и дело ежился от страха. Его миссия имела жизненно важное значение как для папы римского, так и для империи, но приграничные земли лежали выжженные, а саму границу отмечали окровавленные колья с насаженными на них гниющими головами.

Подлинного мира с турками не было и быть не могло. Никогда.

Внизу, под старинной каменной крепостью, лежал приготовившийся к сражению Эстергом, стратегически важный пункт, отбитый у противника в 1595 году армиями Матьяша. Турки стояли лагерем в пределах видимости от крепостных стен города, который они окружили плотным кольцом, как окружают добычу голодные волки.

Клесл представил сверкающие ятаганы кровожадных янычар, принесших слово пророка Мухаммеда в самое сердце Европы. Папское благословение Матьяшу епископ доставил издалека, из утопающей в роскоши спокойной Вены. Пока карета тряслась по прилегающим к Дунаю холмам, Клесл не раз и не два подносил к губам висевшее на шее распятие, укрепляя себя мыслью, что ему поручили богоугодное дело – вручить послание главы католической церкви непосредственно младшему брату Рудольфа II.

В отличие от императора, Матьяш оказался человеком немногословным, а кроме того, настоящим солдатом, никогда не уклонявшимся от битвы. Большую часть времени он проводил здесь, на границе, на длинной полоске венгерской земли, все еще принадлежащей Священной Римской империи.

Епископ промокнул виски белым платком и постарался собраться с духом.

– Его святейшество объявил короля Рудольфа алхимиком. Ни один смертный, тем более католик, не должен стремиться к общению с темными силами загробного мира. Теперь вся Священная Римская империя будет вспоминать о его заигрывании с темными силами и жидами каждый раз, когда купец достанет монету из кошелька.

Медленно растекшаяся по губам Матьяша улыбка тронула уголки рта над коротко подстриженной бородкой. Он подбросил сияющий талер и поймал его на ладонь, словно бросал жребий.

В продуваемой сквозняками камере замка они были одни, но епископ все равно понизил голос. Через высокие окна вплывал едкий запах пороха – где-то, не так уж и далеко, громыхали пушки…

– По поступающим сообщениям, Рудольф постоянно общается с евреями. Рабби Лёв допущен ко двору и в присутствии короля обсуждает каббалу и эликсир жизни, – продолжил папский посланник.

– Не совсем католическое понятие, а? – обронил Матьяш, и его глаза заговорщически блеснули.

Епископ возмущенно фыркнул.

– Эликсир вечной жизни – наш Господь, Иисус Христос, Бог, посланный с небес, дабы спасти нас всех от вечного проклятия!

– Тем не менее как император Священной Римской империи Рудольф является охранителем и духовным авторитетом католической церкви.

Епископ моргнул.

– Жаль, – сказал Матьяш, рассматривая образ брата в одеждах алхимика. – Хотя сходство приличное, хорошо отчеканилось. Монета, несомненно, будет напоминать всем в Европе об этом алхимическом поиске.

Лицо Мельхиора стало вдруг красным, как турецкая паприка, которую венгры щедро добавляли в рагу. Он оглядел голую комнату, в которой не было никакой мебели, кроме потертого гобелена, нескольких грубо сколоченных стульев и соломенного тюфяка.

– Его должно остановить, – прошептал священник. – Суть вверенного мне конфиденциального послания заключается в том, что ежели вы как добрый католик смените Рудольфа на престоле – своевременно и подобающим образом, – то получите и папское благословение, и всемерную поддержку церкви.

– Это слова самого папы? – уточнил Матьяш.

– Они слетели с его святейших губ. Короля Рудольфа должно остановить. Терпеть его поведение более невозможно.

Младший брат короля снова улыбнулся и сжал серебряный талер указательным и большим пальцем.

– Я оставлю ее себе, – сказал он, опуская монету в карман. – Сохраню как напоминание об обещании и доброй воле его святейшества.

Епископ Клесл наклонился поближе к Матьяшу.

– Его святейшество верит в вас как в несгибаемого защитника католической веры. И считает, что вы уведете паству от губительного богохульства. Протестантов в Богемии развелось не меньше, чем червей в падали.

– Я окружил себя лютеранскими советниками, верными друзьями, практикующими эту достойную осуждения веру. Простит ли его святейшество этот грех? И смирится ли с тем, что в двадцать лет я занял сторону Вильгельма Оранского и Нидерландов?

Священник сложил руки на коленях.

– Он полагает это все ошибками молодости и верит, что вы, как и полагается Габсбургу, вернетесь к истинной вере.

– Тут есть некоторый риск, – заметил Матьяш. – Из всех Габсбургов я наименее католический.

Его собеседник вздохнул и, повернув руки ладонями вверх, раскрыл их перед императорским братом.

– Его святейшество верит, что вы принесете мир империи и остановите наступление османов, прежде чем те осадят Вену. А потом и поведете заблудших к истинной вере.

Матьяш поднялся и, пройдя к окну, посмотрел на сверкающие внизу воды Дуная. Вдалеке, за стенами Эстергома, на травянистых лугах, виднелись загоны боевых коней османов, выкрашенных снизу красным или зеленым. Краски эти понемногу блекли от дождей и солнца.

– Они не черви, эти протестанты, – сказал брат Рудольфа со вздохом, не отворачиваясь от окна. – Они – люди, жаждущие свободы, чтобы исповедовать свою веру. И это их земля, мой добрый епископ. – Он посмотрел на папского посланца. – На мнение его святейшества, вероятно, повлияло приближение к Вене османских армий, не так ли? Возможно, обеспокоенность этим фактом и содействовала укреплению моих позиций.

– Неспособность вашего брата вести турецкую кампанию – вот что встревожило всю Европу, – ответил священник. – Мы не сомневаемся, что вас провозгласят королем Венгрии.

Он приблизился к Матьяшу, который стоял в разлившейся по каменному полу небольшой лужице света. «А ведь этот младший Габсбург будет неплохо смотреться с золотой короной Священной Римской империи на своей благородной – и католической – голове!» – подумалось ему.

– Сейчас ни один венгр не принесет Рудольфу клятву верности! – продолжал Клесл. – Им нужен настоящий солдат, вождь, ведущий их в сражение против турок. Они пойдут за вами, Матьяш. И его святейшество считает, что еще многие католические королевства потребуют, чтобы их судьбу определяла ваша твердая рука, а не безумец, заигравшийся с черной магией.

Затем епископ снова наклонился к Матьяшу.

– Но его святейшество желает знать, как забрать власть у вашего брата, не проливая при этом крови. Протестанты слишком многочисленны – в Богемии их, должно быть, большинство – и могут обратиться против нас, если действовать слишком поспешно. Рудольф потакает им, даже допустил к своему двору. Достаточно назвать того лютеранина, Иоганна Кеплера, и лекаря Яна Есениуса.

– Они умнейшие люди, эти протестантские еретики. По крайней мере, мне так говорили, – отозвался брат короля, и глаза его озорно блеснули, когда Мельхиор снова вспыхнул от негодования.

– Папа желает знать, как мы свергнем Рудольфа, не допуская войны.

– Набравшись терпения, мой добрый епископ. Не торопя время. – Взгляд Матьяша ушел на север, к далеким границам Богемии. – Мой брат Рудольф сам себе копает могилу. Мои источники в Праге сообщают, что сейчас гроза собирается в городке Чески-Крумлов, и если она разразится, дело двинется вперед. Ключом к нашему триумфу может стать, сам о том не догадываясь, мой племянник-бастард Джулио. Правление Рудольфа основано, если не ошибаюсь, на тонком равновесии. Все, что от нас требуется, – это набраться терпения и ждать.

Епископ церемонно кивнул младшему Габсбургу и попрощался. Ему не терпелось тронуться в обратный путь, в Вену, лежащую вдалеке от диких османских орд. И чем скорее, тем лучше.

Матьяш проводил посланца взглядом – тот шел к выходу, и подол его черной сутаны подметал серые камни.

Глава 10. Строгий режим

Лето 1606 года

Король Рудольф II не стал разговаривать с сыном перед его отъездом из Вены. Эта обязанность, в дополнение ко многим прочим, легла на плечи министра Вольфганга Румпфа. Все необходимые приготовления для приема дона Юлия на новом месте, в Чески-Крумлове, были закончены, но Румпф из осторожности ничего не говорил ему до самого последнего момента.

И вот министр получил официальный королевский приказ, скрепленный печатью Габсбургов. Вольфганг еще раз посмотрел в окно на стоящую в ожидании карету, тяжело вздохнул и, сделав знак стражникам, чтобы следовали за ним, вошел в отведенные королевскому сыну покои.

– Чески что?! – взревел дон Юлий в ответ на заявление министра и раздраженно потер виски – голова трещала от выпитого накануне, как случалось почти каждое утро. – Вы что, смеетесь надо мной?! Нет, не имею ни малейшего желания.

Румпф снова вздохнул. Из всех многочисленных неприятных поручений, исполнять которые ему приходилось в должности главного министра Рудольфа II, самым худшим было это – улаживать дела королевского бастарда.

– Я не смеюсь и не шучу, – ответил он спокойно. – Приказ отдал ваш отец, его величество король. И я сей приказ исполню. Вам надлежит незамедлительно отправиться в Южную Богемию.

– Заткнись, ничтожный германец! От твоего голоса у меня голова раскалывается.

Вольфганг с удовольствием плюнул бы на этого вечно недовольного грубияна, но поступил мудрее, сглотнув собравшиеся во рту соки. Рассматривая лицо молодого человека, министр находил за обрюзгшей наружностью и оплывшим вследствие неумеренности телом следы сходства с Анной-Марией да Страда, королевской любовницей. Дон Юлий унаследовал от матери прекрасную кожу и высокие скулы, а его голубовато-зеленые глаза были столь же уникальны и чисты, как редкие бриллианты. Не распухни он так от чрезмерного потребления напитков и еды, его даже можно было бы назвать красивым.

А вот от Рудольфа Джулио достались разве оттопыренные губы Габсбургов, красные и полные, как будто он только что ел кровавое мясо.

От созерцаний и размышлений министра оторвала летящая ему в голову фарфоровая ваза. Румпф вовремя пригнулся, и ваза, ударившись о стену, разбилась на кусочки.

– Отправляйся в ад! – проорал Юлий. – Я там не выживу, в этой Богом забытой чешской дыре, где они, наверное, и по-немецки-то не говорят, а у их шлюх из ушей торчат волосы. Проваливай, Румпф! Мне пора завтракать, а от твоего лепета только портится аппетит.

– И еще одно, дон Юлий. – Донося эту новость, министр испытал особенное удовольствие. – Ваш отец распорядился, чтобы вы принимали пищу не чаще трех раз в день. Так было и с ним самим, когда он в таком же, как вы сейчас, возрасте находился при дворе дяди, испанского короля Филиппа. Так что вам предстоит привыкнуть к жизни аскета.

– Будь ты проклят со своими приказами! – крикнул бастард и, почесывая в паху, махнул рукой стражнику. – Ты, несчастный, скажи поваренку, чтобы обслужил меня.

Стражник в нерешительности посмотрел на Румпфа, уже кривившего от нетерпения рот.

– Дон Юлий, вы под стражей. Никакого отдельного повара, никакого слуги, никакого лакея больше не будет, – заявил Вольфганг. – Приемы пищи сокращаются с двенадцати до трех, вы не будете общаться с женщинами, и в дороге вас будет сопровождать священник, которому по прибытии в Чески-Крумлов вы сможете исповедоваться в тамошней часовне.

– Исповедоваться? – Налитые кровью глаза уставились на министра. – Я не стану исповедоваться перед каким-то папистом!

В воздухе потянуло ароматом бекона.

– Видишь! Когда дон Юлий приказывает, слуги только что с ног не падают, спеша угодить мне, как и подобает в отношении старшего сына их короля. Принеси мой завтрак, ты, ничтожный навозный жук! – крикнул Джулио.

Румпф отступил в сторону, и подошедший стражник поставил на столик тарелку с постным беконом и кусочком черного хлеба.

Сын Рудольфа скривил недовольную физиономию.

– Это для кого такое?! Где сыры? Где курица? Селедка? Где мой эль, черт бы вас побрал! Мне нужен эль – от головы.

– Садитесь и ешьте, дон Юлий, – сказал министр, бросая взгляд на свои карманные часы. – До полдника еще далеко, а у нас много дел. Стража доставит вас к карете, как только вы закончите трапезу. Прощайте, мой господин.

* * *

Возмущенные вопли Юлия разносились по полям и лугам, мимо которых, следуя по старой дороге в Богемию, тащилась королевская карета. Во избежание повреждений членов и дряблой плоти, поскольку узник метался в карете, его связали мягкими полосками холщовой ткани.

Мужчины при виде его плевали на дорогу, а женщины крестились за занавешенными окнами.

Сопровождать дона Юлия министр Румпф не смог – его внимания требовали более важные государственные дела: пока король со всем двором веселился в Праге, управлять империей приходилось Вольфгангу. Вместо него в неблизкий путь отправился священник-иезуит Карлос-Фелипе. Младший сын в дворянской семье Ронда, он вырос в Мадриде и со временем стал духовником некоторых весьма влиятельных особ при испанском королевском дворе, хотя так и не поднялся до самой монаршей семьи.

Когда короля Рудольфа и его брата Эрнста отправили в детском возрасте ко двору их испанского дяди, Карлос-Фелипе был одним из их наставников. Он понимал, что сумасбродство – фамильная черта Габсбургов, но этот бастард, дон Юлий, был хуже всех, кого ему довелось повидать. Да, двоюродный брат бастарда, дон Карлос, сын короля Филиппа II, тоже слыл чудаком и частенько задерживался в подвалах Эскориала, предпочитая живым общество умерших предков. Но безумие испанского принца было по природе своей болезненным, и он никогда не демонстрировал такой ярости и агрессивности, как Юлий.

Священник поежился, вспомнив рассказы о Хуане Безумной и ее любви к телу умершего супруга, Филиппа Красивого. Хуана была прапрабабушкой обоих мальчиков.

Карлос-Фелипе знал, что дон Юлий одержим теми же демонами, что и его испанские родственники, и потому представляет опасность не только для самого себя, но и для всей династии Габсбургов. Священник поклялся королю, что сделает все возможное и невозможное, чтобы очистить душу молодого человека от вселившегося в нее дьявола.

– Вы знаете, конечно, об иезуитском монастыре в Чески-Крумлове, – сказал министр Румпф, объясняя священнику его миссию. – Постарайтесь заручиться помощью других братьев. Боюсь, совладать с доном Юлием будет совсем не просто.

Карлос-Фелипе поиграл пеньковой веревкой, охватывавшей его тонкую талию и служившей пояском для черной шерстяной сутаны. Ему уже приходилось иметь дело со странными привычками дяди дона Юлия, Филиппа II, и его слабого рассудком сына Карлоса.

Он чувствовал, что в состоянии справиться с бастардом. Восточная ветвь Габсбургов размякла и изнежилась. Столь ценимые ими австрийские манеры и обычаи допускали слишком многое и были терпимы к слабости – здесь требовалась строгость и суровая дисциплина испанского двора.

Словно прочитав мысли священника, министр Румпф сказал:

– Полагаю, вам достался не простой пациент, но потакать ему не следует.

– Потворство дурным привычкам лишь поощряет новые, – склонив голову, ответил иезуит. – И – да, я обращусь к моим братьям. Возможно, кто-то из них и пожелает оказать мне помощь в нашей работе.

Заканчивая разговор, Вольфганг добавил:

– Проследите за тем, чтобы дона Юлия не развязывали, пока он не будет помещен в надежное место в пределах дворца. Ему, однако, позволено бывать на свежем воздухе по меньшей мере три раза в неделю. Король полагает, что вы дадите ему возможность охотиться в окрестностях Чески-Крумлова для укрепления здоровья и выносливости. При этом его должны сопровождать конные стражники числом не менее полудюжины, дабы он не сбежал и не забрел в город.

Священник кивнул. Охота, преследование зверя с собаками – занятие полезное, дисциплинирующее как разум, так и тело.

– И еще одно. Будучи покровителем наук, король Рудольф считает необходимым послать в Чески-Крумлов также и лекаря, – продолжал министр. – Мне сообщили, что в скором времени к вам присоединится весьма почтенный член пражской Гильдии цирюльников и хирургов. Ему даны строгие указания наблюдать за состоянием сына короля и посылать в Прагу соответствующие отчеты. Король запретил кровопускание до тех пор, пока дон Юлий сам не даст на то согласия, но полагает, что упомянутый лекарь, Мингониус, может представить двору свои наблюдения и предложения относительно возможного курса лечения.

– Для этого грешника лечение одно – воля Божья, – сухо ответил Карлос-Фелипе.

– Возможно, вы и правы. Но не забывайте, что молодой человек – старший сын императора, пусть даже и незаконнорожденный. Король не потерпит, скажем так, неподобающего обращения со своим отпрыском. Он также распорядился, чтобы вы вели каждодневные записи и отсылали отчеты с курьером в Прагу.

Прежде чем отпустить священника, которому предстояло отбыть в неблизкий Чески-Крумлов, министр Румпф уважительно поклонился ему, испытав при этом немалое облегчение.

* * *

Дон Юлий все еще выл от боли, только терзали его не легкие и мягкие путы, а клыки голода в желудке. Годами он не знал удержу в еде, потакая своей привычке к обжорству. Чрезмерность во всем – еде, любовных утехах, насилии – стала для него обыденностью, и никаких ограничений он не признавал.

В полдень карета остановилась в маленьком богемском городке. Не знавший немецкого трактирщик так удивился, увидев королевскую карету, что едва справился с обслуживанием потребовавших эля гостей. Возница распорядился очистить заведение, чтобы освободить место для дона Юлия и его свиты. Собравшиеся на пыльной улице изумленные горожане изо всех сил старались рассмотреть сына короля.

Высокородного пассажира развязали, но священник и два стражника остались рядом и следили за каждым его движением. Жена трактирщика притащила подносы, нагруженные рагу и жарким, квашеной капустой и жирными, истекающими соком колбасками.

При виде такого изобилия Джулио заметно оживился, и глаза у него заблестели.

– Подождите. – Карлос-Фелипе поднял руку. – Нужно проверить пищу.

Юлий пускал слюну уже от одних только ароматов доброй богемской кухни.

– Ну так поспеши, – проворчал он. – Если рагу отравлено, может, ты и умрешь быстрой смертью!

Жадный до еды, он частенько обходился без дегустатора ради того, чтобы поскорее набить рот, и теперь с нетерпением смотрел, как первый стражник осторожно пробует рагу.

– И просяные блинчики. Про них тоже не забудь. Потом утку и колбаски, – наставлял его иезуит.

– Хватит! – рявкнул королевский сын, грохнув ладонью по деревянному столу. – Обслужи меня. Это приказ.

Но священник еще не закончил.

– Вам следует научиться терпению, – возразил он Джулио. – Ваш отец попросил обучить вас многим добродетелям и, помимо прочего, терпению и умеренности. Он сам получал такие уроки при дворе вашего двоюродного дедушки Филиппа II.

Стражник замялся, но потом вспомнил строгий наказ министра Румпфа, передавшего распоряжение самого Рудольфа II: исполнять приказы Карлоса-Фелипе. Воодушевленный видом яств, он расположился за столом и принялся набивать брюхо.

Дон Юлий на мгновение потерял дар речи.

– Прочь, стервятники! – завопил он, опомнившись. – Вы не пробуете – вы меня объедаете!

– Не обращать внимания, – приказал священник.

Императорский бастард соскочил с табурета и опрокинул стол. Пенное пиво растеклось, а жаркое и колбаски полетели на земляной пол. Жена трактирщика вздрогнула от страха и позвала мужа, который, выглянув из кухни, в отчаянии всплеснул руками.

– Господин, вам не понравилась пища? Мы – люди простые и подаем, как умеем. Помилуйте нас!

– Все было прекрасно, – успокоил его иезуит. – Не так ли?

Он посмотрел на ошеломленных стражников и испуганного слугу, которые послушно закивали. А бедный конюх, воспользовавшись моментом, не побрезговал подобрать с пола гусиную ножку и тут же начал ее грызть.

– Мы заплатим вам за все, еду, питье и обслуживание, – пообещал священнослужитель. – И вот что еще, пока мы здесь… У вас есть хороший черный хлеб? Думаю, нашему королевскому сыну этого вполне хватит.

Дон Юлий сжал кулаки и угрожающе вскинул руки.

– Черный хлеб? Я буду обедать, ты, демон!

Карлос-Фелипе достал мешочек с золотыми монетами, полученный от министра Румпфа.

– Вот, возьми. – Он вложил пару золотых в руку сбитой с толку женщины. – И принеси нам кувшин с прохладной колодезной водой. Хлеб и воду мы заберем с собой.

С этими словами священник повернулся к стражникам и сделал знак связать подопечного.

Вот так для дона Юлия началась новая жизнь.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации