Текст книги "Злая река"

15

Коммандер Бо стоял на мостике сторожевого корабля береговой охраны США «Чикеринг» и смотрел в бинокль на подернутое туманом побережье Кубы. Штурвальный сбросил скорость корабля до четырех узлов и вел судно за пределами двенадцатимильной зоны параллельно берегу.

– Мистер Петерман, сбросьте скорость до двух узлов, – сказал Бо. – Курс прежний.

Бо чувствовал работу дизельных двигателей, которые слегка сбросили обороты, отчего изменился характер вибраций, но не фактический звук. Ручной бинокль был ни к черту не годен. Коммандер положил его и перешел к навигационной станции на мостике, где перед электронными картами, трансиверами и экранами радаров стоял старший помощник.

– Мистер Рама, я бы хотел взглянуть на тюрьму в электронный телескоп.

– Да, сэр.

Старший помощник занялся настройкой аппарата, и на экране вскоре появилось изображение берега. День стоял жаркий и влажный, и картинка была нечеткой, мерцала. Вдоль побережья по левому борту корабля растянулась гигантская серая тюрьма. Эль-Дуэнде. Вход в бухту Мариэль находился чуть дальше, где были видны сновавшие туда-сюда рыбацкие лодки и небольшой военный корабль кубинского ВМФ, который в этот момент входил в гавань и исчезал за мысом.

Бо уставился на экран. Что-то происходило на берегу перед тюрьмой – там что-то делала группа людей. Видимо, это были заключенные, судя по универсальной оранжевой одежде. Тут же присутствовала и охрана в зеленой одежде. Но изображение в неясном предвечернем свете было нечетким, фигуры людей появлялись и сливались друг с другом, как призраки.

– Мистер Рама, вы можете сделать порезче?

– Да, сэр. Работаю над этим.

Изображение чуть подпрыгнуло. То, чем занималась эта группа людей, не казалось чем-то обычным. Они стояли тесной толпой: заключенные в окружении охраны.

– Господи, мистер Рама, вы это видели? – Бо не поверил своим глазам. Или это была игра воображения?

– Видел, сэр.

– Прокрутите назад и запустите снова в замедленном просмотре. На втором экране.

Запись вернулась назад на минуту, а потом поползла вперед на втором экране.

– Здесь! Остановите!

Господи Исусе, это походило на обезглавливание. Но этого не может быть… или может?

– Мистер Рама, скажите, что там, на ваш взгляд, происходит?

– Сэр, я не уверен. Это похоже на… насильственные действия.

– Может быть, обезглавливание? Прокрутите еще раз.

Они просмотрели запись еще раз, кадр за кадром. Люди двигались, быстро двигались. Вроде бы какого-то человека подвели к чему-то неясно видимому или к стене, а потом резким рывком его голова отделилась от туловища, когда человек рядом с ним взмахнул рукой. Изображение было слишком мутное, чтобы понять, каким оружием воспользовался второй – все было как в тумане и подрагивало, – но Бо видел, как голова отделилась от тела и полетела на землю: это, по крайней мере, было очевидно.

– Кажется, это обезглавливание, сэр.

– Вы видели, как голова отделилась от тела?

– Я думаю, что да, сэр. Трудно сказать наверняка.

Бо чувствовал, как колотится его сердце. Что, черт возьми, происходит? Кубинцы давно прославились своей склонностью к пыткам. Но обезглавливание… это больше походило на ИГИЛ. Может, это какой-то террористический союз прямо здесь, в двадцати милях от Штатов? Пожалуй, им следует провести серьезную видовую разведку со спутника, или как там это делается. Господь всемогущий, это может стать еще одним Кубинским ракетным кризисом.

Бо глубоко вздохнул:

– Вы можете каким-либо образом улучшить изображение?

– Я делаю все возможное, сэр.

Рама вызвал еще одного офицера. Изображение продолжало фокусироваться и расплываться, оно раскачивалось, приближалось и пропадало, но никаких улучшений не происходило. Дымка и движение воздуха под воздействием высокой температуры портили изображение. Необходимо было подойти ближе.

– Удвойте наблюдение, – приказал Бо. – Мне здесь немедленно нужна Атситти. И первый лейтенант Дарби.

Приказы были отданы.

– Мистер Рама, выключите систему автоматического перехвата и все транспондеры. Режим радиомолчания.

– Слушаюсь, сэр.

– Хорошо, а теперь нарисуйте их радаром высокого разрешения.

Пауза.

– Сэр, это может быть воспринято как провокация, – возразил старший помощник.

– Исполняйте приказ.

Радар высокого разрешения показывал всего лишь зеленую полосу берега, его картинка была хуже визуальной. Они находились все еще слишком далеко, и тепловые волны ухудшали сигнал. Мгновенной реакции не последовало.

На мостике появилась Атситти, четко отсалютовала капитану. Несколько секунд спустя появился Дарби, начальник штаба Бо и его правая рука.

– Посмотрите-ка сюда, мистер Дарби.

Дарби подался вперед всей своей пухловатой фигурой и уставился на экран, на котором происходили активные действия.

– Что они делают? – спросил он.

– Это вы мне скажите.

– Там, похоже, большая толпа. Собрались в кучу. Двигаются. Заключенные в оранжевом, охранники в темно-зеленом. Но изображение слишком нечеткое. Я с трудом могу различить отдельных людей.

– Это не может быть… площадкой для казней?

Дарби смотрел на экран:

– Может быть, сэр. А может, это бунт. Похоже, они дерутся.

– Мистер Петерман, – обратился к рулевому Бо, – руль десять градусов по левому борту, скорость прежняя.

– Сэр, наш радиус поворота приведет нас в чужие территориальные воды.

– Исполняйте приказ, мистер Петерман.

– Слушаюсь, сэр.

На мостике наступила тишина. Бо повернулся к старшему помощнику, который поедал его глазами. Коммандер одарил его ободряющей улыбкой:

– Не беспокойтесь, мистер Рама. Мы пощупали их радаром. Никакой реакции. Кто-то у них уснул за штурвалом. Они даже ничего не заметят.

– Есть, сэр.

Штурвал на десять градусов обусловит поворот с двухмильным радиусом, и они окажутся в восьми милях от берега. Бо обратился к старшему специалисту:

– Миз Атситти, приготовьтесь к запуску дрона наблюдения, когда приближение будет максимальным. Мистер Петерман, продолжайте поворот на двести семьдесят градусов. Когда курс будет ноль-ноль-ноль, ускоряйтесь до сорока узлов и выходите из кубинских вод.

Снова потрясенное молчание.

– Я отдал вам приказ!

– Есть, сэр.

Бо почувствовал поворот корабля. Он понимал сомнения своего экипажа, но знал: у них нет его опыта. Случались ситуации, когда обычные процедуры становились неприменимы, когда приходилось принимать необычные, даже героические меры. На берегу перед тюрьмой происходило нечто ужасное, и по чистой случайности они оказались свидетелями. Возможно, это часть сложной военной стратегии, ранним компонентом которой были обрубки ног. Если так, то Вашингтон должен быть в курсе. Они не имеют права ждать картинки со спутника – на это могут уйти часы, а может быть, и дни. Он должен задокументировать это немедленно. Его корабль имел быстрый ход, чертовски быстрый, и если кубинцы бросятся за ним в погоню, то он уйдет практически от любой кубинской военной посудины.

«Чикеринг» продолжал свой медленный поворот. Активность на берегу продолжалась, и Бо мог поклясться, что заметил еще одно обезглавливание, но уверенности не было: все произошло слишком быстро и в условиях плохой видимости. Но по мере их приближения к берегу картинка медленно, медленно становилась яснее. Когда корабль правым бортом принял положение, параллельное берегу, и продолжил поворачиваться, Бо сказал:

– Миз Атситти, запускайте дрон.

– Есть, сэр. – Она передала приказ и через мгновение произнесла: – Дрон запущен.

Бо услышал стрекот и увидел, как дрон вертолетного типа понесся над водой к берегу, не набирая высоту. Теперь нос корабля поворачивался к северу.

– Сэр, – сказала старший специалист, – если мы ускоримся до сорока узлов, то выйдем из радиуса дальности дрона. Он не сможет вернуться на корабль.

– Уничтожьте его над водой, когда он передаст на борт отснятый материал.

– Есть, сэр.

Нос корабля приближался по компасу к истинному северу.

– Ускоряемся до сорока узлов, – сказал Бо, когда корабль устойчиво принял новый курс.

Раздался предупредительный звук, и мгновение спустя корабль рванулся вперед – два дизеля мощностью 4800 лошадиных сил набирали обороты.

Неожиданно раздался голос старшего помощника:

– Сэр, кубинский военный корабль на два ноль девять на расстоянии тринадцать морских миль, движется со скоростью двадцать узлов, меняет курс, чтобы перехватить нас, и увеличивает скорость.

– Какого черта?

– Я думаю, корабль возвращался в Мариэль с рутинного патрулирования. Нам не повезло, и они нас увидели.

– Держать курс, скорость максимальная. Через четыре минуты мы выйдем из их территориальных вод.

– Сэр, мы у них на радаре управления огнем!

– Боевая тревога, всем занять места по боевому расписанию! – рявкнул Бо. – Совершать маневры по уклонению от удара. Радиопомехи. Приготовиться к запуску дипольных отражателей!

На мостике разразился настоящий ад – организованный, сконцентрированный ад. Начались действия по команде «боевая тревога». Бо видел теперь кубинский военный корабль, покачивающуюся точку на горизонте, на 265 градусах по левому борту. Корабль приближался с северо-запада, и радар береговой охраны не заметил кубинца – неужели они используют русскую технологию «стелс»?

«Чикеринг» двигался со скоростью сорок пять узлов, почти максимальной, какую мог развивать. До международных вод им оставалось две минуты. Неужели этот сукин сын и в самом деле откроет по ним огонь?

– Это быстроходный ракетоносец класса «Комар», – сказал старший помощник, глядя в оптическую трубу.

– Какая у него скорость?

– Предел скорости сорок четыре узла, но этот двигается со скоростью тридцать.

– Вооружение?

– Две двадцатипятимиллиметровые пушки, две противокорабельные ракеты «Стикс».

Лейтенант Дарби, стоявший рядом с Бо, громко и мучительно сглотнул, услышав это.

«Чикеринг» начал петлять, осуществляя маневрирование. Бо ухватился за перила. Кубинский ракетоносец был гораздо меньше их корабля, но нес эти чертовы ракеты «Стикс». Одной ракеты хватит, чтобы пустить на дно его корабль, и никакое количество дипольных отражателей не запутает кубинца. Но «Чикеринг» не мог первым открыть огонь, в особенности находясь в кубинских территориальных водах.

– Продолжают держать нас на радаре управления огнем.

Одна минута. Если они собираются запускать ракету, то должны сделать это сейчас. Бо надеялся, что кубинцы блефуют.

Он услышал сзади негромкий взрыв и чуть не выпрыгнул из штанов. Потом повернулся и увидел дымок в небе в нескольких милях за кормой.

– Это что еще за чертовщина?

– Дрон самоуничтожился, сэр, – сказала старший специалист.

– Вышли, – доложил старший помощник капитана. – Международные воды. По-прежнему держат нас на радаре.

– Продолжаем маневрирование.

Но кубинский корабль не стал преследовать их. Он сбросил скорость и начал поворачивать, предположительно направляясь в сторону гавани Мариэль.

– Радиолокационное облучение прекратилось, сэр.

Эти мерзавцы пытались его напугать. В конечном счете все оказалось блефом. Может, ему следовало пальнуть в эту хитрожопую козявку, превратить ее в плавучий мусор. Так или иначе, заварушка из-за его вторжения в кубинские территориальные воды разыграется девятибалльная. Но он поручит Дарби улаживать это дело – лейтенант, нужно отдать ему должное, мастер устраивать дымовые завесы именно там, где они дают наибольший эффект. Кроме того, у них есть запись с дрона. И кубинцы знают об этом. Вот это будет шум.

– Прекратить маневрирование, – сказал он. – Курс ноль-ноль, скорость тридцать узлов. Боевая тревога отменяется.

Звук сирены смолк, и мостик начал возвращаться к нормальной жизни. Бо почувствовал, что он потеет как свинья. Он обратился к старшему специалисту:

– Миз Атситти, запись с дрона прошла?

– Да, сэр.

– Что там видно? Чем занимались эти ублюдки?

Наступило долгое молчание.

– Похоже, сэр, заключенные и охранники играли на берегу в волейбол.

16

На большом экране отображалась подробная карта Индийского океана между Австралией и островом Реюньон к востоку от Мадагаскара, ограниченная на севере Борнео и Суматрой, а южной границы не было. В центре карты находилось беспорядочное сплетение розовых, красных и бордовых нитей, плотное и спутанное, как стальная вата «Дей-Гло», окруженное более толстой черной линией, которая дугой отходила от побережья Явы к точке в южной части Индийского океана на расстоянии в несколько тысяч миль от земли.

Гладстон, стоявшая за спиной Уоллеса Лэма, смотрела на эту картинку.

– С чего ты взял, что это нам поможет? – спросила она.

– С того, что это был самый дорогой и изощренный из когда-либо проводившихся анализов океанических течений.

– Да, и он закончился неудачей.

Лэм вздохнул:

– Избави меня боже от идиотов и тупиц.

– Осторожнее с языком, или я урежу твое жалованье.

– Какое жалованье? – Он фыркнул. – Смотри. Он закончился неудачей, потому что исследователи неправильно его интерпретировали. Но я сумел взять их данные и выполнил другие расчеты.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, куда девался рейс Эм-эйч триста семьдесят?

– Они потратили сто пятьдесят миллионов долларов, прочесывая этот район со всех сторон, и всякий раз ошибались.

Гладстон уставилась на карту:

– Ладно, но мы ищем не рейс триста семьдесят, мы ищем место, где сбросили в океан сотню обрубков ног.

– На самом деле проблема та же. – Лэм вздохнул еще раз, нетерпеливо. – Давай я попробую объяснить.

– Только если это не слишком обременительно.

– Ты же знаешь, что я прирожденный садист. В общем, тебе известна эта история с пропавшим самолетом. Восьмого марта две тысячи четырнадцатого года рейс Эм-эйч триста семьдесят вылетел из Куала-Лумпура в Пекин. Над Сиамским заливом он сделал неожиданный поворот и полетел на юго-запад, проделав немалый путь над Индийским океаном. Через семь с половиной часов после взлета сигнал со спутника – последний контакт с самолетом – указал, что он находится где-то в южной части Индийского океана, а затем – бах! И самолет исчез.

Гладстон кивнула. Она хорошо знала эту историю.

– Следователи рассчитали, как далеко он мог улететь с учетом запаса топлива, скорости, высоты, и установили, что топливо у него должно было кончиться где-то на этой дуге. – Лэм показал на черную линию на экране. – В этом месте и были в основном сосредоточены поиски.

– Верно.

– Но потом! – Лэм поднял палец. – Двадцать девятого июля на остров Реюньон выбросило деталь самолета длиной шесть футов, элерон. Вот тогда и было проведено виртуальное реверсирование течения вплоть до восьмого марта, чтобы приблизительно вычислить, где попал в воду этот элерон.

– Ты рассказываешь мне то, что я и без тебя знаю.

– Терпение, леди-босс, есть добродетель. А теперь заткнись и послушай… пожалуйста. Ты не можешь просто бросить один виртуальный элерон в океан с острова Реюньон, а потом прокрутить часы назад и посмотреть, где он был пятью месяцами ранее. Поэтому они бросили пять миллионов виртуальных элеронов и проследили их движение назад во времени, чтобы узнать, где они были восьмого марта.

– На основании каких данных?

– Они изготовили модель элерона, положили ее в емкость с водой и провели несколько опытов. Они приняли во внимание эффект парусности, то есть насколько ветер влияет на плавучий объект. Они рассчитали действие волн. Они учли поверхностные течения, приливные течения и более глубокие океанические течения. Наконец, они учли проницаемость элерона – насколько он напитывается водой и разрушается за месяцы плавания по морю. Все это учитывалось моделью. По мере того как на различные острова и Африканский континент выносились другие обломки, они и их добавляли к модели.

– Значит, каждая из этих красочных маленьких хитроумных ниточек на экране – один из возможных обратных путей.

– Ты в первый раз попала в точку.

Гладстон уставилась на бессчетные волнистые линии.

– Судя по карте, твои так называемые виртуальные элероны могли появиться откуда угодно с площади в миллион квадратных миль. Этот анализ вообще ничего не дал.

– Но он, как минимум, показал, что некоторые зоны более вероятны, чем другие. После получения этих результатов место поисков изменили.

– Однако рейс триста семьдесят так и не нашли.

– Не нашли.

– Как я и сказала, их модель провальная. Абсолютный, катастрофический провал.

– Но как я сказал…

– А ты теперь хочешь, чтобы мы повторили их провал?

– Не провал. – Лэм закатил глаза. – Понимаешь…

– Ты хочешь, чтобы мы сбросили в море с Тёрнер-бич пять миллионов виртуальных обрубков и проследили их назад во времени, чтобы выяснить, где они попали в воду?

На сей раз Лэм, прежде чем ответить, убедился, что других вопросов не последует:

– Да, хочу.

– И почему это получится у нас, если не получилось у них?

– У нас больше данных по заливу, чем было у них по Индийскому океану. И нам нужно прокрутить время назад только на двадцать пять дней, а не на пять месяцев. Но самое главное, у меня есть новая идея по анализу их данных. Я применил ее к рейсу триста семьдесят – и, когда я сделал это, все модели мусора от полета сошлись в одном приблизительно районе на дату катастрофы. В одном, а не в тысяче.

Гладстон уставилась на карту:

– В чем заключается твоя новая идея?

– Я сообразил, что если применю к вероятностям диаграммы суммирования по траекториям Фейнмана, то, возможно, мне удастся избежать наименее вероятных траекторий. Не все эти извилистые маршруты течений вероятны в равной мере: некоторые вероятнее других. Таким образом, убираем маловероятные, используя диаграммы Фейнмана.

– Что это за диаграммы Фейнмана?

– Я устал. Сколько ты мне заплатишь за объяснение?

Гладстон нахмурилась. Деньги и математика – вот две единственные вещи, которые ценил Лэм, хотя что касается денег, то они у него почти не водились.

– Я закажу добавку сыра на наш следующий вечер с пиццей. И лука. Договорились?

– Ну ладно. Это математический и геометрический способ диаграммирования вероятности взаимодействия частиц. Как в коллайдере. Я адаптировал процесс к океану, математически описывая его как море взаимодействующих частиц и сил. Расчеты громадные, тут потребовался суперкомпьютер. Но когда дело было сделано, то получилось вот что.

Он показал на экран. Одна за другой красочные ниточки стали исчезать с карты, пока не осталось ничего, кроме черной дуги, указывающей возможные точки встречи самолета с водой. Потом на карте стали появляться новые ниточки, все начинавшиеся у острова Реюньон. Некоторые уходили в одну сторону, другие отклонялись в другую, но все они более или менее сходились близ одной точки в океане – на той черной дуге.

Гладстон покачала головой. Может, это просто очередной полет математической фантазии Лэма?

– Значит, именно тут находится триста семидесятый? – Она показала на точку, в которой сходились все линии.

– На дне океана, конечно.

Гладстон уставилась на экран:

– Ты уверен?

– Ну, как ты понимаешь, никаких доказательств у меня нет. Но я провел несколько миллиардов измерений по диаграмме Фейнмана на университетской машине. – Он снова фыркнул. – И в результате получил довольно впечатляющий счет за использование времени центрального процессора.

– Сколько?

– Четыре тысячи.

«Матерь божья!»

– И ты не согласовал это со мной?

Лэм посмотрел на нее с преувеличенно обиженным выражением:

– Я не знал, что они столько насчитают.

– Думаешь, что можешь проделать то же самое с обрубками?

– У тебя тонны информации по твоим экспериментам с поплавками, собранные за пять лет, – гораздо больше, чем было у них по Индийскому океану. Мне нужно только ввести в расчеты плавучие характеристики обрубков.

– Что конкретно тебе надо?

– Мне нужны два реальных обрубка и емкость для проведения экспериментов с ветродуйным устройством – такая есть в океанографической лаборатории в Эккерде.

– И сколько это будет стоить, если допустить, что мне удастся получить обрубки?

Лэм пожал плечами:

– Еще тысячу?

– Господи, да где же мы возьмем деньги еще и на это?

– А ты попроси у своего дружка из ФБР. Он мне показался богатеньким.

17

Роджер Смитбек вел свой «субару» по Сайпресс-Лагун-драйв. В последние полчаса он нареза`л круги по какому-то району к югу от Форт-Майерса, – предположительно, это была самая опасная часть города, но он видел главным образом многоквартирные дома, школы, магазинчики, семейные дома, даже пристойного вида загородный клуб, оседлавший Уиски-крик.

Смитбек ожидал увидеть совсем другое.

Он провел кое-какое расследование и узнал, что татуировка, которую он тайно перефотографировал, была, скорее всего, символом какой-то банды. Когда он увеличил изображение и резкость, картинка стала гораздо четче. Там определенно был крест с молниями, вылетающими по диагонали снизу из поперечины, и что-то похожее на когти животного, торчащие сверху, хотя их концы были невидимы, так как их закрывали драные клочья кожи. По бокам стояли две буквы – «П» слева и «Н» справа, написанные обычным готическим шрифтом бандитских татуировок. Цвет татуировки был синий, как у обычных тюремных, но это ничего не значило: подобные татуировки вполне могли быть сделаны в тату-салонах Центральной и Южной Америки, поскольку расследование Смитбека показало, что такого рода кресты – выполненные в выразительном стиле флёр-де-лис и необычным методом декоративного тушевания – были фирменным знаком банд с юга от границы.

Но обычное расследование больше ничего не могло ему сказать. А ведь тут действовала чертова куча всяких банд. Смитбек поломал голову над значением букв «П» и «Н» – Панама? Падре Нуэстро?[11]11
  «Отче наш» (исп.).


[Закрыть] – но если он и в самом деле хотел узнать больше, то ему нужно было поработать на земле.

Будучи репортером, он слышал рассказы о прежних проблемах в Форт-Майерсе – «Латинские короли», «Бурун-69» и так далее; много наркотиков, много плохих парней, убивающих других плохих парней. Были предприняты немалые согласованные усилия, чтобы покончить с этим, и в районах, о которых он прежде уже слышал – вроде Дунбара и Пайн-Мейнора, – вроде бы стало безопасно. Но теперь он оказался на юго-западе от них, ближе к реке Калузахатчи. За окном мелькали кварталы, и он замечал все больше разбитых витрин, трафаретных граффити на выбеленных солнцем стенах и проникался уверенностью, что место подходящее, поразнюхать тут можно.

Смитбек проехал еще немного на запад, где дела обстояли еще хуже, и остановился у обочины. Он находился в квартале, где старые, ветхие домишки стояли бок о бок с семейными предприятиями. Приблизительно половина этих заведений были закрыты, окна закрашены белым, а входные двери забиты досками. Повсюду валялись раздавленные или помятые мусорные ведра. На шлакобетонных блоках подъездных дорожек, на газонах перед домами там и тут стояли грузовички и в меньших количествах скелеты лодок, постепенно превращающиеся на жаре в труху. Пробежала бродячая собака с высунутым набок языком. В воздухе стоял запах горелой резины и мусора.

Смитбек вышел из машины и направился к ближайшему дому, наполовину укрытому разросшимися тропическими растениями – явление нередкое в старых и бедных районах. Когда-то яркая краска на стенах выцвела и шелушилась. Смитбек нажал кнопку звонка – она оказалась сломана. Тогда он постучал. Спустя несколько минут внутри послышалось шарканье ног, и дверь приоткрылась.

На улице стояла жара, но Смитбек почувствовал, как его обдала горячая струя воздуха из дома. На него с любопытством смотрела старуха-латиноамериканка в халате.

– Buenos días, – поздоровался Смитбек.

Он объяснил на корявом испанском, что он студент, работает на одном исследовательском проекте. Потом вытащил увеличенную фотографию татуировки.

– ¿Ha visto esto antes?[12]12
  Вы видели такое? (исп.)


[Закрыть] – спросил он.

Женщина прищурилась в полутьме прихожей, наклонилась поближе к фотографии.

– ¿Qué es esto?[13]13
  Что это? (исп.)


[Закрыть] – спросил Смитбек.

Неожиданно глаза старухи распахнулись. Любопытство сменилось подозрительностью.

– ¡Vaya![14]14
  Ха! (исп.)


[Закрыть] – резко сказала она и захлопнула перед ним дверь.

Смитбек постучал еще раз и еще, но больше никто не отозвался. Наконец он засунул свою визитку под дверь, вернулся на тротуар и огляделся. Через несколько домов невысокий жилистый человек лет шестидесяти косил газон перед домом. Смитбек направился к нему.

Когда он приблизился, человек выключил двигатель. Он курил небольшую, дурно пахнущую сигару, на нем была футболка с логотипом ландшафтной компании.

Смитбек кивнул ему, человек кивнул в ответ. Воодушевленный видом логотипа, репортер пустился в объяснения, на сей раз на английском. Минуту спустя человек прервал его:

– No hablo inglés[15]15
  Я не говорю по-английски (исп.).


[Закрыть].

Смитбек показал ему фотографию:

– ¿Qué significa eso?[16]16
  Что это значит? (исп.)


[Закрыть]

Человек посмотрел на фотографию – на самом деле едва скользнул взглядом – и покачал головой. На его лице застыло заученно отсутствующее выражение.

– ¿Lo ha visto antes? – не отставал Смитбек.

Человек пожал плечами:

– No hablo inglés.

Господи боже, он же спрашивает по-испански! Но человек отрицательно качал головой и пожимал плечами. В конце концов Смитбек дал ему свою визитку, поблагодарил и пошел прочь. Человек тут же включил газонокосилку и вернулся к работе.

Смитбек снова огляделся. Чуть дальше по кварталу еще одна женщина – немного моложе, немного лучше одетая – приближалась к входной двери двухэтажного многоквартирного дома, держа в обеих руках пакеты с покупками. Смитбек инстинктивно поспешил к ней и успел открыть для нее дверь.

– Gracias, – поблагодарила она с улыбкой.

– De nada. Пожалуйста. – Он вытащил из кармана фотографию татуировки. – Por favor – qué es esto?

Женщина посмотрела на фотографию. Почти мгновенно на ее лице вместо первоначального дружелюбия появилось то же самое выражение, что и у старухи, – сочетание подозрительности и страха. Она повернулась к двери, но Смитбек еще раз остановил ее:

– Por favor, por favor. ¿Quién lo lleva?[17]17
  Пожалуйста, пожалуйста. У кого такие? (исп.)


[Закрыть]

Женщина нервно огляделась из полутьмы за дверью. Потом дернула головой, показывая на запад, еще дальше по кварталу. И прежде чем Смитбек успел дать ей свою визитку или сказать что-нибудь, она поспешила вглубь дома, захлопнув за собой дверь.

Смитбек медленно вернулся к машине. Господи, какая же стояла жара. Пока ему не удалось узнать ничего конкретного. Тем не менее уже само молчание и смятение людей о многом говорили. Он завел двигатель, отъехал от тротуара и двинулся дальше по кварталу в поисках того, на что показывала женщина с покупками.

Он нашел то, что искал, на следующем перекрестке. На углу стояло здание полуразвалившегося клуба с открытой входной дверью, изнутри доносились звуки музыки – какая-то разновидность наркорэпа. Перед дверью стояли три молодых человека в футболках и старых джинсах. У одного на руках было несколько татуировок, у других вроде бы татуировок не было. Их дорогие кроссовки и золотые цепочки плохо сочетались с убогой одеждой.

Смитбек остановился. У него был отличный уличный инстинкт, который в этот момент подсказывал ему, что глушить двигатель не стоит.

Он опустил окно со стороны пассажирского сиденья и поманил юнцов:

– ¡Hola![18]18
  Привет! (исп.)


[Закрыть]

Ему пришлось повторить это еще раз, прежде чем один из трех отошел от стены и неторопливой походкой направился к нему.

Смитбек показал ему фотографию татуировки:

– ¿Qué es esto?

Парень внимательно вгляделся в фотографию, потом повернулся к своим дружкам и что-то пробормотал – Смитбек не разобрал что. Теперь и они подошли к окну. Ощущение опасности в нем резко набирало обороты.

– ¿Quién lo usa?[19]19
  Кто такими пользуется? (исп.)


[Закрыть] – спросил он как можно более спокойным голосом.

Внезапно один из троих попытался выхватить у него фотографию. Смитбек вовремя отдернул руку, смял фотографию и бросил на заднее сиденье. Одновременно он сдвинул рычаг переключения передач вперед и поехал прочь.

– ¡Vaya de aquí! – крикнул парень с татуировками. – ¡Hijo de puta![20]20
  Вали отсюда! Сукин сын! (исп.)


[Закрыть]

– ¡Pendejo![21]21
  Говнюк! (исп.)


[Закрыть] – прокричал другой и плюнул в сторону пассажирской двери.

Смитбек ехал, часто поглядывая в зеркало заднего вида. Никто из парней не бросился вслед за его машиной, но было ясно, что они наблюдают за ним не менее внимательно, чем он за ними. Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. До бульвара Макгрегор было рукой подать, а оттуда до снятой им квартирки на Санибеле – полчаса езды.

Добился ли он чего-то? Весьма вероятно.

Был ли он очень близок к тому, чтобы наделать в штаны? Безусловно.