Текст книги "Что мы пожираем"

Глава двенадцатая

Через три дня стало ясно, что Карлоу была права. Наследник приходил в лабораторию каждое утро. Мы вместе читали записи об экспериментах с его грехотворцем за чашкой чая. Наши тихие встречи в лаборатории могли продолжаться до трех часов. Остальные приходили в лабораторию гораздо позже. Даже Карлоу, единственная, кто, как я думала, мог нас прервать, предпочитала работать допоздна и спать допоздна. Она составила для меня список заданий, и наследник наблюдал за моими контрактами, пока я пыталась их выполнить. Он хмыкнул, когда у меня в очередной раз ничего не получилось, и постучал кончиком пера по подбородку.

– Мне нужно видеть то, что я уничтожаю, – сказала я. – Ничего не получится.

Я пыталась разрушить механизм игрушечной лошадки. Ее задние ноги двигались, если завести пружину. У Карлоу ушел час, чтобы сделать ее из цельного куска дерева и раскрасить.

– Это игрушка, а не покойник на алтаре. – Наследник достал из кармана платок, отдал его мне и сделал еще одну пометку. – Как же ты уничтожила те воспоминания в Лощине? Или ты знаешь, как устроен мозг смертных, лучше, чем я думаю?

– Нет, – сказала я, вытирая кровь из-под носа. Я не могла приносить себя в жертву, когда не знала, чего хочу. Мой благотворец порхал рядом со мной. – Тогда все было по-другому. Под давлением мы действуем лучше.

– Очень жаль, – сказал он, закрывая дневник. – Отдохни. Сейчас попробуем еще раз.

Он выскользнул за дверь. Я облокотилась о стол, пытаясь справиться с головной болью. Если бы я знала, что делать, только когда была в опасности, от меня не было бы никакой пользы. Но мои творцы понимали, что такое опасность. Они знали, что если я умру, умрут и они. А вот что такое давление, они понять не могли. И что такое амбиции – тоже.

Дверь распахнулась, ударившись о стену, и я услышала, как ко мне приближаются тяжелые шаги. Я встала, но Карлоу толкнула меня обратно на табуретку. Я видела в ее непостижимых глазах красный свет зари.

– Суверен знает, что у его величества есть несвязанный двуосененный, – тихо сказала она. Ее спутанные волосы словно скрывали ее от остальной комнаты. – Наследник спорит с ней на улице.

По моим рукам побежали мурашки. Я почувствовала, как у меня сводит живот.

– Она сердится?

Расколотый суверен Гиацинта Уирслейн правила всего шесть лет. Она была очередной ничем не примечательной дворянкой, которую король взял в жены только из-за ее творцев. Ее связали с судом, чтобы она не могла использовать их без строгого контроля. А потом она подкупила достаточно пэров, чтобы свергнуть своего мужа и его сторонников.

Сначала она убила его личных стражников. Они не пускали ее в покои мужа, так что она убила их всех. Старый суверен забаррикадировался вместе со своими детьми в зале суда, где они в итоге и столкнулись. В хаосе схватки погибли две их дочери, а Гиацинта была застигнута врасплох самой верной стражницей своего мужа. Рыцарь Беатрис нанесла Гиацинте страшный удар, меч рассек ее скальп, щеку и плечо, а потом пронзил ей грудь. Поговаривали, что у Гиацинты, должно быть, душа Грешного, и это она остановила клинок.

Я понимала, что меч остановила ее ключица и хорошо сформулированная молитва ее творцам. В конце концов, Гиацинта Уирслейн была одной из лучших целительниц в мире. Суд позволял ей только лечить людей.

– Она никогда не сердится, – сказала Карлоу. – Хуже всего, когда она спокойна. Не стоит ее недооценивать.

Мои творцы зарычали так низко и так глубоко, что у меня задрожали зубы. Дверь со скрипом отворилась.

– Франциска, – протянул нежный голос, – ты портишь сюрприз.

Карлоу упала на колени и прижалась лбом к полу. Ее пальто распростерлось у нее за спиной, как крылья синей птицы. Я повторила за ней и стала ждать. Мои творцы прикрывали мою оголившуюся шею.

В Болотах существование королей казалось далеким сном. Мы все жили и умирали одинаково, вне зависимости от того, кто был сувереном, потому что у нас не было возможности изменить суд. Пэрство было недостижимо. Расколотый суверен Цинлиры – тем более.

– Франциска, дорогая, мы еще это обсудим, но я понимаю твою нерешительность, – голос суверена дрогнул, как будто происходящее ее забавляло. – Можешь идти.

Карлоу встала. Послышались шаркающие шаги, щелкнула дверь – и в комнате воцарилась тишина. Я оставалась на месте. От того, что я лежала на полу, ноги начали неприятно затекать.

Шелк шуршал по земле. Суверен уселась на табурет наследника.

– Итак, – сказала она, – у тебя есть и благотворец, и грехотворец?

– Да, ваше превосходительство.

– Подойди сюда, Лорена Адлер, – она похлопала по табурету, на котором я сидела до этого. – Я всю жизнь мечтала встретить еще одного двуосененного, и вот ты здесь.

Конечно, существовали правила, запрещающие смотреть на суверена, но в тот момент, когда я подняла голову, наши глаза встретились. Я замерла.

В ней не было ничего необычного – маленький носик, тонкие губы, обведенные коралловым пигментом, и каштановые волосы с проседью на висках. И хотя ее косметика была дороже, чем вся моя жизнь, я могла бы не заметить ее в переполненной комнате. Да я бы и не заметила.

– Давай будем честны друг с другом. – Суверен взяла меня за подбородок и повернула мое лицо сначала в одну сторону, а затем – в другую. Я была бы такой же некрасивой, как она, если бы не мои рыжие волосы. – Тебе ведь велела спрятаться твоя мать, да? Та, что с Болот? Ты похожа на нее?

– Нет, ваше превосходительство, – ответила я. Мама всегда говорила, что я похожа на своего отца, но у меня не было воспоминаний о нем. Угловатая челюсть, карие глаза с опущенными уголками и тонкие губы придавали мне вечно раздраженный вид. – Сомневаюсь, что вы когда-либо видели ее или моего отца.

– Да, я тоже в этом сомневаюсь, – сказала она с улыбкой, отпуская меня.

Я отвернулась. Двое слуг позади нее опустили глаза, но стражник не сводил глаз с моих рук.

– Неужели ты думала, что я буду изуродована шрамами? – спросила Корона с мелодичным смехом. Служанка добавила мед в чай и размешала его для нее. – Или, может быть, что я буду безумно красивой женщиной, которую довели бы до совершенства ее творцы?

У нее был шрам, совершенно обычный. Он шел от центра ее лба, через ее левую бровь и глаз, вниз по щеке и заканчивался на груди, напротив знаков из зеленых и белых чернил, с помощью которых суд и совет держали ее под контролем. Ее платье было скроено так, чтобы было видно и шрам, и знаки.

– Пэры всегда делают своих врагов уродливыми или красивыми – третьего не дано – и всегда это зависит от их узких взглядов на красоту и уродство. Такие лишенные воображения сплетники, – она положила руки на стол и постучала массивным кольцом-доспехом, украшающим ее указательный палец, по столешнице. Ее ногти были очень острыми, чтобы легче было делать жертвоприношения. – Но ты, Лорена Адлер, не красива и не уродлива. Ты просто есть. Как я. Незаметная. Недооцененная. Обычная девушка, оказавшаяся среди голодных волков.

Она сказала это так уверенно, что я вздрогнула. Она смогла вылечить смертельный удар, а это означало, что она могла вылечить свою рану полностью, так, чтобы у нее не осталось шрама. Моя же кожа была покрыта шрамами.

– Я думала, вы будете красивее, – сказала я. – Я видела, как богатые люди проезжали мимо Болот. Они всегда были красивее.

Суверен выпрямилась.

– Удивительно, как деньги влияют на уверенность в себе.

И на одежду. И на здоровье. И на все остальное.

– Итак, – сказала она, заглядывая в чашку, которая принадлежала ее сыну, и протягивая ее служанке. – Над чем ты работаешь с моим сыном?

Служанка снова наполнила чашку, а другая положила в нее две ложки меда, не касаясь краев. Эта женщина никогда не была незаметной и недооцененной. Она, как и ее сын, не была похожа ни на кого в Цинлире.

– Сейчас он в основном проверяет пределы возможностей моих контрактов и жертвоприношений, – сказала я. В контракте не было пункта, запрещающего мне говорить его матери, что он хочет сделать с Дверью, но из наших разговоров было ясно, что она не согласна с его намерениями. Лучше солгать – и ложь теперь стала моей второй натурой. Если бы она думала, что я совершенно не обучена, она бы меня недооценила. – Меня не учили заключать контракты с моими творцами, поэтому я работаю совершенно по-другому. Сегодня у меня ничего не получается. Я совсем не похожа на вас.

– В самом деле, – сказала она. – И что мой сын пообещал тебе в обмен на это знание?

– Информацию и защиту, – сказала я. – А также сказал, что больше не будет приносить в жертву жителей Лощины. Нас слишком мало, чтобы приносить жертвы даже в течение года, а город находится слишком далеко, чтобы что-то сделать.

Если я хочу помочь Уиллу, мне нужно больше узнать о ее жертвах и о том, почему она так поступала.

– Тогда вы слишком далеко и чтобы протестовать, – сказала суверен. Она отхлебнула из чашки, и ее служанки удалились. – Как у тебя получилось жить здесь и не привлекать к себе внимания? Я наняла нескольких благоосененных только для того, чтобы они искали осененных детей.

Я сглотнула. У меня в горле появился сладковатый привкус желчи. Я почувствовала прилив тошноты.

– Я из Болот. Я старалась держаться в стороне и редко использовала творцев.

– Да, Алистер сказал, что он был удивлен скоростью, с которой ты уничтожила и создала новые воспоминания моих стражников, – сказала она с улыбкой. – О, он любит трудные загадки.

Я сцепила руки на коленях, мои ногти впились в кожу. Мой благотворец заскулил. Моя кожа, казалось, натянулась от поднимающегося во мне страха.

– Как ты это сделала? – спросила она.

Я сглотнула.

– Мне всегда было комфортнее с телами и воспоминаниями. Я могильщица. Я очень хорошо знаю смертные тела.

– Скажи, как осененный, который никогда не учился, может так быстро и четко менять вспоминания? Ты не работаешь с мыслями, готовя тело к погребальным обрядам. Ты не видишь чувства, наблюдая за мертвыми нервами. Все это неосязаемые вещи. Их изменение требует практики, – она наклонилась так близко, что я почувствовала как у нее изо рта пахнет медом. – Но у тебя ведь была практика? Если бы ты не могла создавать и уничтожать даже самые элементарные вещи, ты была бы бесполезна.

– Нет, – я покачала головой. – Я же сказала. Сегодня я не очень полезна.

– Я знаю, – сказала она, глядя на меня поверх своей чашки, – так же, как и знаю, что ты куда опаснее, чем заставляешь всех верить.

Она вытащила из складок платья маленький пистолет и приставила дуло к моему животу.

– Считаю до трех, – сказала она. – Ты либо поймешь, как уничтожить механизм этого пистолета, не имея возможности при этом его увидеть, либо получишь пулю в живот. Конечно, я могу вылечить такую рану, но необученный двуосененный вряд ли будет кому-то полезен.

«Полезен» – вот опять.

– Раз.

«Уничтожь пулю и порох», – взмолилась я.

Мой грехотворец оторвался от меня и обрушился на нее прежде, чем я даже пообещал ему жертву. Могу ли я чем-то пожертвовать? Выстрелит ли она, если я проткну ее руку ножом?

– Два.

«Возьми ее ногти и кровь, которая появится, когда она их лишится. Возьми ее браслеты».

– Три.

Я вздрогнула. Она нажала на курок и боек звонко лязгнул о капсюль. Пистолет не выстрелил, и она отложила его в сторону. Браслеты и кольца, украшавшие ее руку, исчезли. Суверен внимательно осмотрела свои окровавленные пальцы.

– Что ж, – сказала она, вытирая руки о подол платья. – Действительно, ты лучше работаешь под давлением.

– Это он сказал вам это сделать, да? – спросила я сквозь стиснутые зубы. – Это нечестно.

– Его эксперименты намного лучше моих. – Она слегка наклонила голову, но я ни на мгновение не поверила ее застенчивому румянцу. – Мир несправедлив. Будет лучше, если ты узнаешь это сейчас. Я выжила и стала сувереном, потому что я сильная, а не потому, что в этом мире можно легко всего достичь. Я заслужила это, и мне нравится помогать другим, обещая, что и они смогут заслужить достойную жизнь.

Только она родилась сильной в другом смысле – она благородная, богатая, осененная сразу двумя творцами. Если бы этот мир был войной, она родилась бы в доспехах и с мечом в руках, а мы родились бы только с зубами, ногтями и упорством. Она не могла видеть нашу правду за забралом, в котором родилась.

– Вы правда считаете, что выжили именно поэтому? Что именно поэтому вы – суверен? – спросила я, прежде чем успела прикусить язык. – Потому что вы сильнее всех людей, которые работают на Цинлиру?

Мой вопрос поразил ее. Она отпрянула и звонко рассмеялась. Суверен поднялась со стула, белое платье с шорохом заскользило по полу. Я встала вслед за ней.

Она была на целую голову ниже меня, но когда она шла, от ее присутствия, казалось, у меня перехватывало дыхание. Казалось, это мир двигался вокруг нее и только для нее.

– Лорена, – она положила руки мне на плечи, как мать, обнимающая своего ребенка, стоя перед зеркалом. Кровь стекала с ее пальцев мне на грудь. – Ты, конечно, можешь помогать моему сыну, но Дверь и жертвоприношения тебя не касаются. Уничтожить Дверь нельзя. Твоя сделка с Алистером может остаться в силе с момента подписания контракта, но я бы посоветовала не обманывать моего сына и направить его исследования в более полезное русло.

Я кивнула.

– Соврешь мне еще раз – и про Лощину будут говорить только в самых отдаленных уголках этого мира как предостережение: «Мы не хотим закончить так, как Лощина». Ты поняла? – спросила она. – Больше не лги мне.

Я склонила голову.

– О, нет, – сказала она, прищелкнув языком. – На этот раз я хочу, чтобы ты произнесла это вслух, моя дорогая. Ты такая хорошая лгунья. Давай посмотрим, сколько чувства ты сможешь вместить в трех словах. Ты меня поняла?

Три слова. Не одно.

– Да, ваше превосходительство.

– О, Лорена Адлер, будь осторожнее, – она сжала мои плечи и отпустила их. Одна из ее рук скользнула к моей голове и заправила несколько прядей волос мне за ухо. – Надеюсь, какое-то время ты будешь приносить пользу. Мне бы очень не хотелось узнать, что ты мертва, – и что не я приложила к этому руку.

Глава тринадцатая

– Ну, я жива, – сказала я, когда наследник вошел в лабораторию. – Это удовлетворит ваше любопытство относительно моих способностей работать под давлением?

У него даже не хватило порядочности покраснеть.

– В какой-то степени. Она все равно собиралась с тобой поговорить. Теперь, по крайней мере, она знает, на что ты способна.

– Едва ли это как-то мне поможет, – пробормотала я, выливая чай из ее чашки в один из папоротников Крика.

– Поможет, – сказал наследник. – Ей, как и мне, нужен кто-то как минимум способный.

То есть она бы позволила мне истечь кровью на полу, если бы я оказалась неспособна уничтожить ту пулю?

– Она могла меня убить!

– Но не убила же, – он поднял пистолет. – Лаконичный способ решения проблемы. Какая была формулировка контракта?

Даже не знаю, лучше это или хуже вынужденного флирта.

– Уничтожь пулю и порох, а ее ногти, кровь и драгоценности прими в качестве жертвы, – я поморщилась. – Она даже не упомянула о жертвах.

– Она приносила жертвы и похуже, – сказал он, записывая формулировку в своей записной книжке. – Вы остались наедине. Она знала, кем тебе придется пожертвовать.

Я рухнула на табурет возле своего стола, подальше от него, и притянула к себе механическую лошадь. Наследник поднял глаза и поправил очки. Я пожала плечами.

– Ты бы не умерла. Ты слишком хороша для этого, – пробормотал он. – Хотя формулировка твоего контракта едва ли точна.

– Она собиралась меня застрелить, – сказала я, делая ударение на каждом слове. – Да некоторые налетчики давали мне больше шансов.

Он ощетинился и покачал головой.

– Ты могла себя исцелить.

– Но вы и она этого не знали.

– Мы сделали предположение. – Он наконец поднял на меня скрытые очками глаза и указал на табуретку рядом с собой. – Садись. Нам нужно обсудить твои контракты.

Я смягчилась. В любом случае, работать за его столом было удобнее: точность его контрактов отражалась в идеально маркированных полках и коробках. Чистые перочинные ножи и скальпели аккуратными рядами лежали на дальнем краю стола, а на полке над ними стояла небольшая коробка с наконечниками для перьев. Полка повыше прогибалась под тяжестью всех его записей и книг. Я взяла одну из них.

На первых нескольких страницах был от руки нарисован Грешный с удушающими лозами вместо языка, с удрученным видом отступающий в пещеру, а Благой с глазами цвета моря запирался за ликом луны. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, о чем она.

– Вы очень скрупулезны. Придирчивы, – сказала я. – Грешные были творениями чистого хаоса. Они были созданы для того, чтобы вывести мир из равновесия, чтобы Благим было что уравновешивать. Вы уделяете этому слишком много внимания.

Почерк наследника, каждая, словно отпечатанная, буква, был таким же упорядоченным, как его письменный стол.

– В Хаосе нет ничего созидательного, – сказал он. – Я вижу красоту в рациональном.

Я положила книгу на край стола. Его пальцы сжались вокруг пера, оставляя пятна на бумаге. Я отвернулась, а когда снова посмотрела на него, он убрал книгу обратно на место.

– Кому-то не нравилось, что вы – грехоосененный? – спросила я.

– Не было ничего подобного, – быстро сказал он. – Мой отец ненавидел беспорядок, и я всегда следовал этой привычке. Он боялся, что хаос приведет меня к Хаосу, особенно после Хилы, но я не какой-то там заблудший грехоосененный. Я буду лучше, чем он обо мне думал.

О нем и его матери ходило немало слухов, но о предыдущих суверенах было известно совсем немного. Именно дед наследника начал приносить Двери жертвы. Отец наследника продолжил это дело, «с большой тревогой думая о будущем своей страны». У матери наследника таких колебаний не было.

Было неважно, спасу ли я Уилла. Было неважно, получится ли у меня сделать так, чтобы жителей Лощины больше не приносили в жертву. Цинлира напоминала шахту, которая вот-вот обрушится, а Расколотый суверен все равно била по ней киркой.

– Если бы я заключил такой контракт со своим грехотворцем, он уничтожил бы одну пулю, – он взял пистолет и открыл барабан. Остававшиеся в нем пять пуль упали на пол. – Никто не смог бы гарантировать, что отсутствие именно этой пули спасло бы меня. И грехотворец мог забрать порох из другого патрона. Это не должно было сработать.

– Он понял, что мне нужно, – сказала я, и юноша нахмурился. – Мой грехотворец знает меня достаточно долго, чтобы понять, что я имею в виду, и он определенно понимает, что если я умру, он больше не получит от меня жертв.

– Но действительно ли он это понимает?

Он уронил перо и откинулся на спинку кресла.

– Не знаю. И не знаю, как это проверить, – сказала я. – Как сильно вас связывают ваши контракты? Нарушила бы она его, если бы захотела принести Уилла в жертву, даже если бы он был невиновен?

– Она бы этого не сделала.

– Но что будет, если она это сделает?

– Тогда, скорее всего, я умру, и у нее больше не будет наследника. Она меня любит, несмотря на то, какие повсюду ходят сплетни, – юноша взглянул на меня поверх очков. – Моя мать, суд и совет считают, что замена Двери приведет к тому, что она откроется и ее будет уже не закрыть. Про мою мать можно многое сказать, но она точно не хочет гибели Цинлиры.

Я фыркнула.

– Мертвыми нельзя править, Лорена.

– И как мне тогда работать? Я – не вы. Вы можете сказать одно слово, и весь мой город сровняют с землей. Скажите, как я могу доверять вам, если, по сути, вокруг меня одни враги? – спросила я. Кара, Инес, Старая Айви, семья Мака, все, кого я знала, – суверен знала, что Лощина важна для меня, а я не могу спасти от нее весь город. – Нас учили, что единственный ресурс, которого у нас в избытке, – послушание. А вы можете в любой момент принести кого-то из нас в жертву. Я доверяю нашему контракту. Но словам вашей матери я доверяю гораздо меньше.

Я взяла его за руку, и он уставился на наши переплетенные пальцы.

– Понимаю, – сказал он. – Это справедливо.

Пусть я ничего не понимала в сексуальном влечении, я знала, как это работает. И знала, что половина влечения ко мне наследника была вызвана нашим общим знанием. Он чуть не умер, когда я впервые сказала ему, что понимаю его, тогда, в карете. Он почти не смотрел мне в глаза, а во взгляде его была тоска. Он хотел близости – в физическом и духовном смысле. Он хотел поглощения. Слияния.

– Понимаю вашу нерешительность, – сказала я, сжимая его руку, – но я не смогу жить с этим грузом.

Мы встретились, и теперь не могли устоять перед притяжением. «Смешивающиеся», вот как он бы нас назвал.

– Я позабочусь о том, чтобы она поняла, что трогать жителей Лощины нельзя, – он сглотнул, его горло сжал спазм, но он не отстранился. – Но она ведь не разозлила тебя до такой степени. Она позволила тебе использовать ее в качестве жертвы и ушла с улыбкой. Она недовольна нашим контрактом, но не пыталась его изменить. Уже одно это означает, что она приняла его. Пожалуйста, постарайся не волноваться.

– Я постараюсь, – сказала я и вытянула свои пальцы из его руки. – Я просмотрела документы из ордера Уилла. Почему она беспокоится о том, что он приобретет старые фабрики?

Алистер поправил очки и стянул резинку с длинных волос, позволив им упасть на лицо.

– Уверен, что не могу этого знать.

Он лгал.

– Тогда мне придется продолжить читать, и у меня может не хватить времени на дополнительные эксперименты. Джулиан не может принять тот факт, что Уилл может быть не идеальным, – я вздохнула. – Я и забыла, как тяжело это пережить.

Наследник напрягся.

– Родители моего отца, вероятно, все еще живы, но они никогда не одобряли мою мать и определенно не одобряли меня. Я как-то пошла к ним, когда мама умерла, но меня прогнали. Я всегда думала, что семья должна любить тебя, – сказала я.

Наследник наклонился ко мне.

– Этого хватит, чтобы заставить тебя ненавидеть себя, даже если ты действительно ненавидишь их, – он протянул дрожащие пальцы и позволил своей руке застыть над моей. – Некоторым трудно увидеть разврат там, где они естественным образом предполагают преданность.

– Я похожа на своего отца, и я ненавижу это, – я наклонилась ближе к нему. – Вы тоже похожи на своего отца, не так ли?

Он кивнул и снял очки. Вьющиеся пряди чернильных волос скрывали его глаза, колыхаясь в такт его дыханию, и я провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони. Я не смотрела ему в глаза. – Вы ведь не из-за этого прячетесь, правда? – прошептала я.

Он рассмеялся.

– Едва ли можно сказать, что я когда-то прятался.

Скрипнула дверь. Он вырвал свою руку из моей и вернулся к своим книгам. Я сдержала смешок и соскользнула с табурета. На пороге стояла Карлоу. Ее очки висели на веревке на шее. Она подняла голову и тут же ее опустила. Никогда не задумывалась о том, какого она маленького роста. Над ней нависал даже невысокий толстенький Бэзил.

– Она уже ушла? – спросила Карлоу, прижимая к груди блокнот.

– Насколько мне известно, – хрипло ответил наследник. – Но сегодня я тебя отпускаю.

Карлоу выскочила за дверь.

– Она и вправду ее боится, – сказала я. И однозначно сказать о Карлоу можно было только это.

Наследник кивнул.

– Я, как всегда, играю роль меньшего из двух зол.

– Она двуосененная, а не бессмертная, – пробормотала я. – Ведь так?

– О, она еще как смертна. Использование творцев утомляет ее так же, как и нас, – сказал наследник. – Смертные получают магию через контракт. Магию мог творить любой смертный, который поглотил Благого или Грешного. При объединении смертного и бессмертного заключался контракт: части бессмертных душ – творцы – прикреплялись к смертным душам и выполняли приказы тех, кто их поглотил.

– Вы выражаетесь как-то уж слишком осторожно. Мы, смертные, устали от господствующих над нами полубогов, и потому поглотили их тело и душу, чтобы получить их силу. Эта новая война так ужаснула богов, что они изгнали из этого мира оставшихся Благих и Грешных. – Я покрутила один из ножей из его коллекции. – Хорошая история. Сильные едят нас медленно, поэтому мы должны есть их кусочек за кусочком, чтобы вернуть силу, которую они у нас украли.

Он нахмурился.

– При всех наших недостатках мы с матерью никогда никого не ели.

– Это метафора, в основе которой лежит реальная история, – сказала я, – и если бы я не смогла остановить этот выстрел, если бы я не была полезна, она позволила бы мне умереть.

– Я знаю, что такое метафора, – нахмурился он. – Вскоре после того, как первые благоосененные и грехоосененные начали умирать, их сила проявилась у новорожденных. Частицы душ Благих и Грешных привязывались к смертным при рождении. Ты когда-нибудь задумывалась…

– Кого из Благих и Грешных сожрали, чтобы создать моих творцев? – я взяла его за руку и подняла его рукав. – Мы слишком хорошо понимаем друг друга, чтобы вы не знали ответа на этот вопрос.

Наследник ухмыльнулся и подал мне руку.

– Ты ведь лучше работаешь под давлением, да?

Я прищурилась, сделала порез на его руке и позволила его крови капнуть на механическую лошадку Карлоу.

«Уничтожь ее механизм. Возьми в жертву боль Алистера Уирслейна и его кровь».

Мой грехотворец прямо-таки упивался кровью, которая лилась из раны наследника. Он загудел. Ему потребовалась целая минута, чтобы погрузиться в лошадь и выяснить, какие части были механизмами. Они исчезли, как будто их никогда и не было. Наследник сделал пометку в своей книге.

– Я позабочусь о том, чтобы у тебя было время для исследований и испытаний, – он уставился на мои пальцы, обхватившие его запястье. – Это заняло больше времени, чем с пистолетом.

Мой творец заурчал.

Я отложила нож в сторону и отпустила. У меня заболела голова, и эта боль пульсировала у меня в глазах.

– Я лишила вас чувства боли. Вы должны отметить, сколько это будет продолжаться.

– Да, это лучшая жертва. И все же, времени это заняло больше.

– Возможно, он наелся, – тихо сказала я. – Когда вы в первый раз пожертвовали своему грехотворцу что-то, кроме чужой крови?

Он замер. Облизнул губы. Отложил нож в сторону.

– Я пожертвовал страхом своих сестер.

Более милосердный поступок, чем я могла предположить.

– Мой отец считал, что мне не повезло. Он был недоволен, что я был самым старшим, – сказал он низким и хриплым голосом. – Мои сестры были намного лучше меня во всех отношениях. Он всегда предпочитал их мне, и им это было очень не по душе. Им не следовало этого делать.

– Что с ними стало?

– Наша мать, – наследник поправил очки. – Мой отец угрожал убить меня. Я всегда был ее любимцем. Она угрожала убить их. Он ей не поверил.

Ее нужно остановить. Даже если Уилл выживет, мы все равно будем обречены, если суверен проникнется ко мне симпатией. Она может убить их в любой момент. Плевать на Дверь. Расколотую Корону нужно остановить.

И для этого мне понадобится наследник.

– Я позову целителя, – быстро сказал он. – Тебе нужно отдохнуть, а она сможет вылечить мою руку.

Я притянула руку наследника обратно к себе на колени, мои пальцы свободно обхватили его запястье.

– Мы довольно много работаем вместе. Могу я называть вас Алистер?