Текст книги "Любимая жена"

Глава 4

Эвелин вбежала в комнату и схватила тунику мужа. Она едва начала сбивать огонь, как Пэн взял ее на руки и потащил обратно в коридор.

– Я хочу помочь… – запротестовала Эвелин, но получила сердитый отказ.

Пэн еще раз крикнул с лестницы вниз: «Пожар!» – затем побежал в комнату.

Эвелин беспомощно наблюдала за его борьбой, любуясь отблесками огня, игравшими на его обнаженном мускулистом теле. Она, конечно, и раньше знала, что он высокий и крепко сбитый, это было видно даже в одежде, но только сейчас, в наготе, она смогла оценить его истинные размеры. Пэну не нужно было специально стараться, к примеру, подкладывать что-то под рубашку, чтобы кого-либо впечатлить: крепкое телосложение, ноги сильные и мускулистые, как у породистого коня, широкая грудь, а руки по объему – как ее ляжки, только более упругие.

Эвелин хотела еще рассмотреть его ягодицы, но в эту секунду Пэн отвернулся, срывая с кровати горящие занавески и бросая их на пол. Тут Эвелин осенило – чаша с водой! Рунильда, предвидев исход эксперимента с обвязкой, заблаговременно принесла в спальню воды, чтобы Эвелин освежилась, прежде чем ложиться голой в постель. После этого быстрого омовения чашу не уносили, значит, она до сих пор стояла там же, у камина.

Игнорируя приказ оставаться на месте, Эвелин бросилась в комнату, взяла с комода чашу и поспешила с ней к Пэну. Она была уже почти у цели, как вдруг простыня на ней размоталась, начала сползать и, прежде чем Эвелин успела поймать ее, запуталась в ногах. Услышав сдавленный крик, Пэн резко повернулся и на лету схватил падающую Эвелин за руку. Только благодаря его молниеносной реакции она не ударилась головой, а приземлилась на колени. Чаша полетела на пол, вода разбрызгалась во все стороны. Только по прошествии нескольких секунд Эвелин осознала, что ее намокшее лицо находится в нескольких дюймах от… весьма внушительной части тела ее супруга. Во время подготовки к первой брачной ночи мать описала этот «отросток», который Эвелин в жизни до сих пор не доводилось видеть. Но вот сейчас она определенно смотрела на него, причем с весьма близкого расстояния.

Эвелин застыла на месте, уставившись на странную штуку, которую леди Марджери обрисовала довольно скудно, сказав только, что она похожа на палец. «Только шире, будем надеяться», – тихо пробормотала она, видимо, не желая, чтобы Эвелин услышала.

У Пэна это совершенно точно было шире пальца и не имело с ним ничего общего. Тут сорвавшаяся с него капля воды попала прямо в глаз Эвелин. Она моргнула и принялась рассматривать странное отверстие, которое как будто увеличилось в тот момент, когда Пэн откашлялся.

Эвелин подняла глаза. По груди у него стекала вода, он весь намок, но этим нельзя было объяснить появившееся на лице непонятное выражение, когда он посмотрел вниз. Проследив за его взглядом, Эвелин с удивлением обнаружила, что загадочный предмет расширился и теперь словно выходил из себя, как крот из своей норки… Не успела она сообразить, что к чему, как Пэн снова взял ее на руки и быстро вынес в коридор.

– Стой здесь, – грозно приказал он и опять убежал.

Эвелин прислонилась к дверному косяку и, дрожа от волнения, смотрела, как Пэн снова вступает в схватку с огнем. Сорванные с кровати занавески случайно налетели на комод, который теперь тоже поглощался жадными языками пламени, и Пэн изо всех сил пытался сбить их, держа в одной руке шоссы, в другой тунику. Наблюдая, Эвелин вспоминала, как отзывался об этом человеке ее отец, пока шла подготовка к свадьбе. По мере того как приближалось торжество, лорд Стротон все чаще заводил разговор о Пэне, будто хотел таким образом развеять любые страхи и беспокойства, которые могли возникнуть у нее.

Отец думал, что хорошо знает Пэна, в то время как Эвелин считала, что его осведомленность лишь обязательный набор самых важных фактов, которых лично для нее было недостаточно. По словам отца, Пэн обладал редкой способностью превосходно держать меч в любой руке, что делало его достаточно серьезным противником, а кроме того, безжалостным. Он, как и его отец в свое время, считался одним из самых неустрашимых воинов. Собственно, эта часть и стала самым убедительным доводом для лорда Стротона в разговоре с Джервиллом о заключении контракта. Две семьи жили недалеко друг от друга, и уже тогда, много лет назад, Стротон видел в Пэне – крупном, очень хорошо развитом для своих лет мальчишке – множество черт, перенятых от отца. Для дочери Уиллем искал именно такого мужа, который всегда заботился бы о ней и берег.

Эвелин начала понимать причины отцовского выбора только сейчас, видя, как Пэн яростно бьется один на один с пламенем: горячие языки, словно змеи, впивались ему в спину, но он и не дрогнул. Его сильные руки вращались в постоянном, неослабевающем движении, но, несмотря на это, она очень боялась, что даже такого упорства окажется недостаточно. Казалось, огонь пустился в пляс вокруг него, двигаясь то в одну, то в другую сторону, будто жил своей собственной жизнью и решил поиграть с Пэном.

Вздрогнув от неожиданной боли, Эвелин увидела, что от волнения прищемила дверью палец на ноге. Отведя дверь в сторону, Эвелин сделала шаг в комнату, но потом, замешкавшись, оглянулась на лестницу. Для нее было потрясением, что никто до сих пор не заметил пожара и не услышал криков о помощи. Дым по крайней мере сейчас уже должен был достигнуть большого зала! Хотя… нет, он ведь поднимался в башню, а что до возгласов Пэна – их и не могли слышать, потому что праздничные гуляния внизу с каждой минутой становились все веселее и громче. Если бы хоть кто-нибудь догадался, что происходит, то давно прибежал бы сюда с водой.

Эвелин бросилась к лестнице. Сначала попыталась сверху позвать на помощь, как делал Пэн, но безрезультатно. Тогда, приподняв край простыни, она быстро побежала по ступеням, крича во все горло. Лишь когда она уже почти спустилась, на нее обратили внимание, причем, похоже, все и сразу – разговоры мигом затихли, все головы повернулись к ней.

Она стояла в надежде увидеть реакцию – кто-то же должен был тронуться с места! Забегать в поисках воды, броситься наверх… но вместо этого вдруг наступила мертвая тишина, и все изумленно уставились на нее. Конечно, каждому из присутствующих открылся совершенно новый образ Эвелин: пышные формы и полная грудь, так и норовившая выпрыгнуть из мокрой, облепившей тело простыни; отдельные пряди волос спадали на милое зарумянившееся личико, а сзади спускались потрясающими каштановыми волнами почти до самых колен… Но Эвелин до всего этого не было никакого дела. Многие, привыкнув считать ее слишком полной в темных старомодных платьях и с вечно подобранными волосами, теперь, очевидно, меняли свое мнение, смотря на нее как на сладкий желанный пирог.

Замешательство дало волю нетерпению. Какой ужас – ее муж сейчас один наверху пытается спасти замок, а они расселись тут сложа руки!

– Вы что, оглохли?! – яростно закричала Эвелин. – Хотите, чтобы замок сгорел дотла? В спальне пожар!

Первым очнулся Уэрин. Вскочив на ноги, он поспешил к ней, на ходу взревев, чтобы принесли воды. Эвелин ждала, что он пробежит мимо нее и кинется сразу наверх, но Уэрин остановился перед ней, загородив собой от многочисленных взглядов.

– Ты бы лучше поднялась обратно, сестренка. А то здесь ты пробуждаешь аппетиты, которые не удовлетворить простым пиром.

Эвелин посмотрела на него в недоумении, но затем увидела, как его взгляд украдкой скользнул вниз и в сторону. Она опустила глаза и только сейчас вспомнила, что замотана в одну лишь простыню – мокрую, непристойно облепившую все тело… Эвелин с грустью вздохнула над тем, что в очередной раз выставила себя посмешищем. Хотя какая разница – одним унижением больше… Самое главное – у Пэна теперь появились помощники: она с облегчением наблюдала, как из распахнувшихся дверей кухни выбежали несколько слуг с ведрами воды, расплескивавшейся в спешке. Мужчины повскакали со своих мест и тоже побежали хватать ведра. Эвелин знала – не всем достанется, но по крайней мере каждый рвался помочь.

– Выстроиться в очередь к колодцу! – послышался раскатистый бас ее отца, пытавшегося остановить панику.

Покачав головой, Эвелин поспешила обратно наверх. Уэрин следовал за ней по пятам. Когда они добрались до спальни, всю комнату уже заволокло дымом. Пэна не было видно… С замиранием сердца Эвелин тщетно пыталась разглядеть его среди похожей на туман плотной завесы. В горящем комоде хранились какие-то вещи, из-за которых дым становился все чернее и гуще.

– Жди здесь. – Оттолкнув ее в сторону, Уэрин взял у первого подоспевшего ведро с водой и шагнул в комнату.

Чтобы не мешаться под ногами, Эвелин встала у двери, то и дело заглядывая внутрь и отчаянно пытаясь увидеть Пэна, убедиться, что он не упал, не потерял сознание… но каждый раз она вставала на пути у мужчин, подбегавших с водой, и каждый из них осторожно, с улыбкой отодвигал ее в сторону. Эвелин очень удивилась – ей никогда прежде так не улыбались. Были, конечно, друзья отца, которые всегда относились к ней доброжелательно, но сейчас она увидела нечто иное.

Долго раздумывать над этим не пришлось: словно из-под земли выросла мама, схватила ее за руку и потащила через толпу мужчин в комнату Уэрина. Там Эвелин подверглась тщательному досмотру на предмет ранений, затем пришлось объяснить, как начался пожар: сбросила свечу на пол. Случайно. Идиотской причины – что хотела скрыть в темноте свое тело – она называть не стала. Также Эвелин ничего не сказала про отвлекавшие поцелуи Пэна, надеясь, что густой румянец на ее щеках и здравый смысл матери помогут дорисовать остальное.

Леди Стротон начала успокаивающе гладить дочь по руке, приговаривая что-то вроде «всякое в жизни случается». Тут открылась дверь, и в комнату вошел лорд Стротон вместе с перемазанным сажей Уэрином. Эвелин набросилась на брата:

– Как Пэн? Он не поранился?! Скажи!

– Ты не поранился? – почти в эту же секунду спросила леди Стротон, подбегая к сыну и осматривая его еще внимательнее, чем до этого Эвелин.

– Мама, со мной все хорошо, – поспешно сказал Уэрин и повернулся к Эвелин, боровшейся с чувством вины за столь скудно выраженное беспокойство о брате, которого любила всем сердцем. – А Пэн, кажется, обжег руки… и дыма наглотался. Думаю, он…

– Куда это вы собрались, юная леди? – строго спросил отец, увидев, что Эвелин направляется к двери.

– Я… Уэрин говорит, что Пэн обжегся, и мне хотелось…

– За ним присмотрит леди Кристина, – сказала мама, мягко взяв Эвелин за плечи и уводя ее от двери.

– Да, но…

– Никаких «но», моя девочка, – перебил лорд Стротон. – Ты не можешь ходить по замку в таком виде. Мать Пэна уже пошла в его спальню, и он сам придет сюда, когда ему станет лучше. – Он повернулся к жене. – Комната в скверном состоянии, Эвелин и Пэну нельзя спать там этой ночью. Мы должны найти что-нибудь взамен хотя бы на сегодня. К завтрашнему дню, надеюсь, все уже наладится. Я…

– Пусть остаются в моей комнате, – вмешался Уэрин. – Я могу поспать в большом зале.

Лорд Стротон с беспокойством посмотрел на сына, но затем облегченно кивнул.

– Ну хорошо. А я тогда попрошу принести ванну в нашу комнату, чтобы ты помылся – объявил он, похлопав заляпанного гарью сына по плечу и направляясь вместе с ним к выходу.

– Дорогой, я думаю, понадобится еще одна в спальню Джервиллов – для Пэна, – с улыбкой напомнила леди Стротон.

Уиллем обернулся и с нежностью взглянул на жену и дочь.

– Конечно, – согласился он, – и для нашей девочки тоже.

Как только дверь за мужчинами закрылась, Эвелин осмотрела себя и с удивлением обнаружила, что простыня, в которой она бегала, превратилась в страшную черно-серую тряпку. Плечи и руки покрылись грязными пятнами. Лицо скорее всего тоже. Она была точно уверена, что, когда спускалась по лестнице в зал, простыня хоть и намокла, но все еще не утратила своей белизны. Видимо, Эвелин испачкалась в этой гадости, пока стояла в дверях задымленной спальни. Да, она определенно нуждалась в ванне.

– Я смотрю, ты неплохо украсил ручки.

В ответ на суровое замечание матери Пэн лишь злобно прорычал. Он старался как можно меньше думать о случившемся – руки болели так, словно он держал их в кипящем масле.

«Интересно, где сейчас жена?» – подумал он. Во время пожара она очень старательно помогала ему, но сначала больше мешала – по крайней мере до тех пор, пока не позвала остальных. Это, возможно, и спасло ему жизнь. Он мог еще справиться с дымом, когда горели только кроватные занавески, но как только огонь перекинулся на комод и что-то внутри вспыхнуло, дым стал более плотным, едким. Он проникал в легкие, и Пэн закашлялся до такой степени, что у него закружилась голова он упал на четвереньки, приземлившись на полыхавшую ткань.

Сильнейший ожог моментально привел его в чувство. Пэн вскочил на ноги – в этот момент прибежал Уэрин с водой. Первое ведро принесло мало пользы, но затем, с появлением других мужчин, удалось быстро потушить огонь и устранить задымление. Для Пэна было счастьем покинуть наконец комнату. Несколько минут он провел в полусогнутом положении, кашляя черной слизью. Он почти не помнил, как его привели в спальню и до сих пор не знал, что стало с его женой.

– А где…

– Полагаю, она наверху, – пробормотала Кристина Джервилл.

Пэн утомленно взглянул на мать. Похоже, она всегда могла без затруднений прочесть его мысли. Он твердо решил, что пора начать соблюдать осторожность и не думать в ее присутствии о чем попало.

– Да, она там, – подтвердил Уимарк, входя в комнату посреди их разговора. – Стротон говорит, мать сейчас помогает Эвелин привести себя в порядок. Тебе тоже готовят ванну. Ее брат даже уступил вам свою комнату, хотя… – Он сморщился, взглянув на руки сына. – Не думаю, что его великодушие сыграет сегодня большую роль – ты едва ли сможешь шелохнуться с такими ожогами. Полагаю, ты не успел, до того как…

– Нет! – обиженно прервал его Пэн. Он расстроился, потому что был всецело готов; потому что тело Эвелин оказалось таким теплым и мягким, как он и мечтал; потому что от нее сладко пахло летними цветами, и сама она преисполнилась ответным желанием – счастье любого мужчины! Если бы не вмешался этот глупый пожар… ох, Пэн сейчас с удовольствием погружался бы глубоко в ее тепло и влагу. Он печально вздохнул в унисон с отцом.

– Как начался пожар? – спросил лорд Джервилл, покручинившись об упущенной возможности.

– Сам не знаю, – растерянно ответил Пэн. – Свеча, кажется, упала на пол, но как… я и не заметил.

– Хм… О, а вот и твоя ванна, – сказал Уимарк, когда в дверь постучали. Через секунду в комнату вошли несколько слуг, неся все необходимое для купания.

– Я останусь и помогу тебе, – сказала леди Джервилл, вызвав нешуточную тревогу на лице Пэна.

Мама не купала его с тех пор как… Да он и случая такого не мог припомнить! В детстве им занимались только слуги да горничные, а повзрослев, он стал вполне самостоятельным и не нуждался в чьих-либо услугах.

– Не нужна мне помощь, сам справлюсь, – проворчал Пэн, но его жесткая интонация, кажется, не произвела на мать никакого впечатления. Она лишь улыбнулась. Весело ей, видите ли! В этом-то и заключалась трудность общения с родителями: на поле битвы у Пэна была такая репутация, что люди дрожали, заслышав его имя, а мама вот абсолютно не боялась.

– Сам, говоришь… – сухо сказала леди Джервилл, отвлекая Пэна от мысленного негодования.

Проследив за ее многозначительным взглядом, Пэн опустил глаза и чуть не подскочил, увидев свои руки. Боль прекратилась вскоре после того, как мать наложила на них успокаивающую повязку. Потом пришел отец, и Пэн, огорченный такой брачной ночью, уже ни на что не обращал внимания. Теперь он заметил, что, пока предавался горестным размышлениям, мать усердно перевязывала его. Боже милостивый, его руки были теперь как пеньки в тряпках! Ни одним пальцем не пошевелить, даже большим… Похоже, на помощь все-таки придется согласиться.

Разум яростно сопротивлялся, но тут Пэн понял еще кое-что: ванна – лишь полбеды. Хуже всего то, что с такими руками он не сможет заняться женой ни сегодня, ни даже завтра… Он с грустью взглянул на свои перевязанные «лапы», с которыми не был способен даже на простое объятие, не говоря уже о головокружительной ласке. Естественно, завершить обряд можно было в любую минуту: тогда ему придется усадить Эвелин верхом на себя или, заставив ее нагнуться, войти сзади. Но такой поступок без нежности и предварительной ласки будет унижением и болью для его молодой жены, а ему совсем не хотелось причинять ей вред. Так что продолжение брачной ночи, видимо, придется отложить… на неопределенный срок.

Эвелин открыла глаза и в замешательстве уставилась на кроватные занавески, гадая, когда они успели сменить цвет с голубого на темно-красный. Тут она поняла, что лежит не в своей кровати, и через пару секунд, проснувшись окончательно и все вспомнив, повернула голову. Рядом лежал мужчина. Ее муж, Пэн Джервилл.

Даже во сне его лицо было искажено болью. Вчера вечером, когда он вошел в комнату, она едва поверила глазам, увидев, в каком он состоянии, и поняла, что вероятность постельного обряда скорее всего отпадает. Догадки подтвердились. Когда Пэн вошел в комнату, она лежала голая, под простынями. Он встал у двери и долго смотрел на нее, пожирая взглядом, затем подошел ближе и печально посмотрел сначала на свои руки, затем на постель.

Догадавшись, что он не может справиться сам, Эвелин быстро отвернула простыню и, как только он улегся, заботливо накрыла, стараясь не обращать внимания на румянец, вспыхнувший на его щеках. Как только она закончила с простыней и легла на свою половину, Пэн тяжело вздохнул и погрузился в сон.

На этом и завершилась их первая брачная ночь. Эвелин ничего больше не оставалось, как отвернуться, но заставить себя уснуть оказалось крайне тяжело! Голова болела от мыслей о пожаре, причинившем ему боль, а ей – бескрайнее чувство вины. Также она безумно сожалела, что утратила возможность ощутить все то, что должно было последовать за теми удивительными поцелуями, которыми он возбудил ее.

Сейчас уже наступило утро нового дня. Посмотрев на мужа и увидев, что даже во сне на его лице отражалась боль, Эвелин не решилась будить его. Пусть спит сколько захочет, ибо отдых, как говорила ее мама, есть лучшее лекарство от любого недуга.

Она потихоньку выбралась из постели, обрадовавшись, что смогла сделать это бесшумно, и подбежала к сундуку, который отец притащил сюда из ее спальни.

Красное платье погибло при пожаре вместе с теми, что она планировала носить в ближайшие несколько дней. Что ж, надо покопаться и отыскать какое-нибудь другое, решила она. Сильно переживая из-за своей наготы, Эвелин схватила первое попавшееся платье – светло-коричневое, в котором она обычно занималась хозяйством. Эвелин быстро надела его и, как могла, расправила на себе, морщась от его непривлекательного вида, хотя, с другой стороны, какой бы наряд она сейчас ни взяла – все окажутся мятыми.

Махнув на это рукой, Эвелин еще раз взглянула в сторону постели и, убедившись, что муж спокойно спит, выскользнула из комнаты. Она спустилась в зал, но, пройдя полпути, остановилась на ступенях, видя, что весь замок уже, очевидно, на ногах. В зале не осталось ни одного спящего гостя или слуги. Там не было никого, кроме ее кузенов, сидевших за столом. Эвелин собиралась было повернуться и пойти обратно, но куда? В спальню нельзя – там Пэн спит, все остальные комнаты заняты. Понимая, что выход только один, Эвелин распрямила плечи и продолжила спускаться. Затем она пошла по залу, к столу, с гордо поднятой головой, надеясь, что такой вид скроет ее нежелание быть здесь.

– Что ж… – медленно произнесла Юнис. От этих слов Эвелин еще сильнее выпрямилась. – Ты совсем не изменилась.

– Не изменилась? – удивленно переспросила Эвелин.

– Угу, – сухо ответила Юнис. – Полагаю, муж твой так и не смог поваляться с тобой в постели… А мы уж испугались. В противном случае ты бы выглядела иначе.

– Юнис, ну, конечно, ничего не было, – вмешался Хьюго, пока Эвелин мысленно спрашивала себя: что должно было произойти с ее внешностью? – Иначе доказательство ее невинности свисало бы с перил.

Эвелин не нужно было объяснять, о чем идет речь. Она знала, что Хьюго имеет в виду окровавленную простыню – результат того, что муж лишает девственности свою невесту. Эвелин как-то раз была на свадьбе своей соседки и видела торжественную церемонию и все ритуалы.

– Мой муж обжег руки во время пожара, – объяснила она со всей твердостью, на какую была способна, – и пока не может завершить обряд.

– Это он тебе так сказал? – с наигранным сожалением спросила Юнис. Хьюго покатился со смеху. – Вообще-то руки здесь – отнюдь не главное.

– Точно, – весело подметил Стейсиус. – Или его «инструмент» тоже пострадал при пожаре?

Эвелин стиснула зубы, чувствуя вновь вернувшуюся беспомощность. Кузены, завидев, как изменилось выражение ее лица, подобно волкам, приметившим отбившегося от стада олененка, обступили ее и начали безжалостно унижать, выедая последние крохотные частички самоуважения.