Текст книги "Журнал «Юность» №08/2024"

Сергей Стрелков

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

Родился и живет в Ростове-на-Дону. Автор двух книг: «Mortido» (2014) и «Зеркала Заалисья» (2017). Печатался в журналах «Ковчег», «Дон и Кубань», «Эхо Шахтинских прогулок», «Причал», «Веретено». В 2022 году вместе с Ириной Гет и Еленой Шевченко составил и издал коллективный сборник стихов «Лисьи песни» (32 автора).

Лауреат первой степени V Международного фестиваля «Всемпоэзии» (2023). Слушатель семинара поэзии АСПИР (Астрахань, 2023). Снимался в кино.

ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ

 
В последнее время мне странное снится:
Зовут за собой перелетные птицы,
И замерли дни между бытом и Раем,
И медный оркестр негромко играет.
 
 
Летящие стаи мне крыльями машут,
И не угадаю тональности марша:
Минорный – в конце, но мажорный – в начале,
Как осень – пора похорон и венчаний.
 
 
Слова не надежны и клятвы не вечны —
Один – в погребальном, одна – в подвенечном
И третий – с холодным и пристальным взглядом —
Уверенной поступью движется рядом…
 
 
Мне к стае прибиться, мне в небо подняться
Для новых рождений и реинкарнаций.
И сон оборвется на странном финале,
Где криками «Горько!» меня поминали.
 

* * *

Настоян Туман На Обугленном Сене,

На Павшей Листве, Под Ногами Налипшей,

И Голос Дождя, Не Веселый, Весенний,

А Сентиментальный, Осенний, Осипший.

А Осень Убогим Уютом Обманет,

Обнимет, Обмоет Водою Из Стикса,

И Бродит Прохожий, Как Ежик В Тумане,

И Я С Одиночеством Спелся И Свыкся.

Теперь – Зимовать, И Не Спать На Рассвете,

Что Так Соблазняет Полетом Из Окон —

Как Слово На Музыку – Сердце На Ветер…

Свернуться, Скукожиться, Съежиться В Кокон,

Зависнуть В Чужих Сновиденьях И Между

Забрызганных Стекол, Как Бабочка, Биться…

Лишь Только Одной Согреваясь Надеждой —

Дожить До Тепла, Додышать, Достремиться,

Сквозь Зиму И Ночь Добрести, Дотянуться,

Проламывать Лед И Лететь Через Вьюгу,

И, Может Быть, Вновь Повезет Улыбнуться

Апрельскому Солнцу, Как Старому Другу.

Денис Балин

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

Родился в 1988 году в поселке Мга Ленинградской области, где и живет. Окончил Институт телевидения, бизнеса и дизайна («Невский университет»). Автор трех сборников стихов. Лауреат литературных премий: «Молодой Петербург» (2015), «Ладога» имени Александра Прокофьева (2018) и «Лицей» имени Александра Пушкина (2022). Победитель первой Всероссийской мастерской «Мир литературы. Новое поколение» (АСПИР, 2022). Стипендиат 22-го Форума молодых писателей России (Фонд СЭИП).

* * *

 
Сегодня утром я неспешно шел,
горело небо синим, птицы пели,
черемухи заканчивалось шоу,
заканчивался май в конце недели.
 
 
Я шел, и в кириллическую вязь
сплетались буквы, выводя узоры
про жизнь, где бесконечное сейчас,
где любят непростые разговоры.
 
 
Как памятник себе, смотрел вперед
на лица улиц в солнечном варенье,
на города беременный живот,
внутри которого мое стихотворенье.
 
 
Мое мгновение, мгновение мое!
Я ощущал всю мощь твоих инверсий.
И бабочки-весны короткое житье
всего на свете было интересней.
 

* * *

 
Был день простой, как летняя весна.
Жил человек на хлебе и рекламе.
Держалось небо голубое на
слонах, китах, котах и Мандельштаме.
 

ПЕСНИ ВЕСНЫ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ

1

 
Начиналось так…
Небо, полное яблок, падало на землю.
Земля падала на небо, полное яблок.
Ветер облизывал осколок морозной реки.
Редкая трава потянулась к рукам
местных, предчувствуя их тепло.
Долгое ожидание, похожее на попытку записаться
по телефону на прием к терапевту, и вот уже кто-то
из нас произносит слово «весна» постметафорой
признания в любви. Сперва робко и неуверенно,
а потом не стесняясь прохожих и коллег по работе.
Хочется запомнить момент,
когда наши лица
начали тонуть в солнечных лучах,
а мы гуляли по растаявшему снегу,
словно бессмертные.
 

2

 
В марте уже можно начинать
немного грустить из-за зимы.
Она снова неизбежно приближается,
как следующее утро после дня рождения.
Я заранее представляю будущее лето с легкой ностальгией.
Это чувство сопоставимо с тем действием, что уже никогда
не выполнишь, с теми словами, что уже никогда не произнесешь,
с той жизнью, что уже никогда не проживешь,
но продолжаешь прокручивать в голове
возможные варианты. Поэтому я обнажаю буквы
перед читателем, удаляю лишние тропы и нарративы,
окунаюсь в неоромантизм весны, чтобы обнаружить глаза
пост/мета/модерна (нужное подчеркнуть);
чтобы уловить движение слов в строке; чтобы осознать
все аллегории и все аллитерации;
чтобы услышать обрывки разговоров
в общественном транспорте,
где наивные рассуждения ребенка смешиваются
с наивными рассуждениями взрослых
настолько, что неразличимы;
чтобы внутренняя стиховность и говорение
превращались в стихотворение,
а свет рассыпался радугой,
как лучшая в мире раскраска.
 

* * *

 
Летние полки провинциальных супермаркетов
после нашествия короедов (так мы зовем
городских), словно женщины, брошенные мужчинами,
дожидаются очередного товароведа, чтобы на буднях
спасти односельчан от дефицита, когда опустошенную и унылую парковку
согревают солнечные лучи.
Дачи в ближайших садоводствах,
купленные или перешедшие по наследству,
снова впускают в себя варваров из мегаполиса,
которые так и не стали местными.
«Эти с города приехали», – поскрипывает калитка,
хрипит динамик смартфона, переходит из уст в уста соседей.
Поток автомобилей слабеет к закату. Наконец-то
можно выйти на улицу и надышаться лесом.
Захожу в супермаркет, где остался единственный,
чудом спасенный пакет с тихвинским хлебом,
как последняя сигарета в пачке.
 

* * *

 
В стихах разрежешь человека,
а там такая красота,
а там такая файлотека,
прозрения и слепота.
 
 
Глядишь без зависти и злости —
ты сам такой и тем живешь:
идешь работать или в гости,
по Млечному Пути плывешь,
 
 
находишь всякие приметы,
смеешься над самим собой.
Стихи разрежут стиховеды,
а человек внутри живой.
 

* * *

 
Отпустил стихи в большой мир.
Не звонят и не пишут. Хорошо им там?
Не холодно в глазах читателей?
 

* * *

 
Нырнуть в новый день,
А вынырнуть в старом
До того, как
 

* * *

 
Вот мы и проснулись на белоснежных страницах января,
став его повествованием, в котором надежда смешана с тревогой,
словно китайский виски с казахстанской кока-колой.
Новогодние фейерверки внимательно всматривались в наши окна.
Что они видели в них? Сугробы оливье и алкогольные нарративы?
Или людей, объединившихся с самыми близкими, чтобы
сказать друг другу о самом главном? Людей, объединившихся
за одним столом, чтобы признаться в любви друг к другу;
чтобы напомнить о незаменимости друг друга;
людей, переживающих за сильных мужчин и женщин,
находящихся на линии соприкосновения или в тылу;
людей, чьи сердца наполнены солидарностью с Белгородом;
людей огромной страны: от Балтийской косы до острова Ратманова.
Вот мы и проснулись новым утром, а улицы снежные и морозные
смотрят на нас равнодушно, словно верлибр на рифмы.
Что нас ждет впереди? Новая искренность, которая вовсе
не новая? Новые песни, но с такими знакомыми словами?
Я не знаю. Никто не знает. История дышит нашими легкими,
смотрит глазами детей, а написана будет внуками.
Но мы можем попытаться прочитать неразборчивый почерк
настоящего, похожий на рецепт врача, в котором каждому
прописана любовь.
 

* * *

 
Зимнее небо,
словно метафора
ранних сумерек.
 
 
Взгляд лирического субъекта.
Красноречивое
молчание эпитетов.
Обманутое ожидание рифмы.
Автомобильное ворчание
города.
 
 
Улица
недоумевает
от
увеличения
количества белого цвета,
словно читатель,
впервые увидевший
верлибр.
 
 
Образы женщин и мужчин
на остановках
общественного транспорта.
Знаки препинания прохожих.
 
 
Дольник нового дня
прячет лицо от ветра,
чьи разговоры наполнены
снегом.
 
 
Время говорить
о самом важном.
Время находить поэзию
в самом обыденном.
 

СОН В НОЧЬ С 21 НА 22 ДЕКАБРЯ

 
Мне снился ядерный апокалипсис
В ночь после дня зимнего солнцестояния
Хотя во сне было лето и тепло
Мы с родителями стояли на ж/д платформе
И увидели большой гриб от взрыва со стороны Петербурга
Я видел как вдалеке разрушаются здания
Я видел как птицы не могут летать и падают
Я видел как поднимается пыль
Я видел как взрывная волна приближается словно в фильме
Она заставила нас упасть
Хотя была уже ослабленной расстоянием
Мы находились далеко от эпицентра
Это не ядерный взрыв сказала мама
А простоя мощная бомба.
Мы облегченно вздохнули и на лицах появились улыбки.
 

* * *

 
Когда я прогуливался в парке,
мне улыбнулся ребенок,
которого несла на руках девушка.
Я тоже улыбнулся в ответ.
Если в мире осталась возможность
отвечать улыбкой на детскую улыбку,
значит, не все потеряно.
 

* * *

 
Извлекаю из глаз потертые джинсы неба;
фрагменты прохожих; грязные носки
сугробов и ледяные булыжники улиц;
пустые бутылки из-под новостей;
белое худи Русской равнины;
сырость оттепели; искусственный свет
похолодания; ветер дней; сюжеты
прочитанных книг; слова стихотворений,
испачканные снегом, и наступает весна.
 

НОВИ-САД

 
Я ходил по бывшему югославскому городу,
чьи здания были разрушены во время бомбардировок
авиацией НАТО; я смотрел на восстановленный Варадинский мост,
соединяющий берега Дуная; ходил по Набережной жертв рейда;
общался с местными жителями, изрядно поседевшими и морщинистыми,
чьи языки еще помнили русский из школьных уроков;
мне было неловко, потому что внутри прорастало ощущение
стыда за нашу нерешительность, нашу слабость,
перемешанную с черствыми хлебными корками девяностых.
Я чувствовал личную ответственность, хотя в 1999 году
был еще ребенком и вряд ли понимал что-то про
«Разворот над Атлантикой» и Приштинский бросок,
в чьих тенях невозможно спрятаться от Солнца.
 
 
Каждое утро я спускался из гостиничного номера на завтрак
в футболке с изображением Путина и российского триколора,
собирая коллекцию удивленных взглядов западных поэтов
(нас было около 30), а после выходил на улицу,
расположенную рядом с площадью Свободы, где шумел
славянскими голосами небольшой рынок для туристов,
а над всем возвышалась католическая церковь имени Марии.
Прохожие с интересом рассматривали меня и мою футболку, улыбались,
махали руками, напоминая детей на экскурсионном
автобусе. Думаю, что мне хотелось таким образом сказать им:
я – русский поэт, беру ответственность за все наши промахи и неудачи,
за все наши слабости и ошибки; мы тут, мы с вами, мы вместе.
 
 
Я общался с болгарской поэтессой Елкой Няголовой
и македонским поэтом Ристо Василевским (за что благодарю их,
пользуясь случаем). Еще был польский поэт (его имя я не запомнил),
говоривший на русском, но об этом он сказал случайно в последний
день поездки, поскольку, по его словам, нам не о чем разговаривать.
Я фотографировался с американским поэтом Ленсом Хенсоном
и венгерским поэтом Габором Г. Гьюкичем в знак победы
культуры над политикой.
 
 
В один из вечеров мы все выступали на европейском литературном фестивале,
где звучал оригинальный текст, а затем перевод. Я не помню,
какие выбрал стихотворения, но после прочтения ко мне подбежал
двухметровый серб, пожал руку и крепко обнял. Следом тоже подходили
какие-то люди, жали руку и улыбались, а меня переполняло
ощущение родства с ними.
 
 
Теперь я пишу это стихотворение и вспоминаю, как
ходил по сербскому городу, где впервые заявил о себе
двадцать первый век, а человечество посмотрело
в его красные заспанные глаза; по сербскому городу, где эпоха
                                разворачивалась тяжело, как бомбовоз.
 

МЕЛЬТЕШЕНИЯ

 
В Telegram публикуешь стишок,
сочиняешь короткий кружок,
находясь то в реальности снов,
то в иллюзиях из облаков,
в мельтешениях этих: да/нет.
Хочешь сильным быть, словно Донецк,
но ты слабый, как будто Москва
зарифмована снова с «Москва»
(эта рифма не знает о том,
есть ли жизнь за Садовым кольцом).
 
 
На словах ты Пелевин В(э). О.,
а на деле ты сам из чего
состоишь? Из молекул каких?
Из каких заблуждений людских?
Хочешь быть на кого-то похож,
но судьба – одиночный поход
(ты не купишь бессмертье за кэш,
это понял еще Гильгамеш).
 
 
Мелочь дней просто так раздавай,
словно это бесплатный вайфай,
получай за морщины рубли,
на фрагменты себя разруби —
будет трудно обратно собрать,
как обломки «Луны-25».
 
 
В «Википедии» скажут: был/жил
он, бесценных метафор транжир,
не жалея слова-позвонки
до последней строки.
 

* * *

 
На улице (за минуту до вьюги;
За полгода до отпуска) Утро задумалось.
 

* * *

 
Из блога удалился
Еще один подписчик, Любивший меня.
 

* * *

 
Жил-был круг.
Учитель вошел в класс
И вытер доску.
 

* * *

 
Небольшой городок,
Где среди знаменитостей Продавщицы магазинов.
 

* * *

 
Моностиховность
 

* * *

 
личные аккаунты в социальных сетях
превращаются в кладбища незаметно
 
 
пользователь заходил десять лет назад
 
 
прижизненный аватар рассматривать жутко
ставший архивом
программным кодом
памятником самому себе
он смотрит в тебя воспоминанием и улыбается
 
 
летопись мыслей на стене профиля
небольшие посты
фрагменты биографии пойманные в моменте
 
 
через фото из прошлого
можно взглянуть глазами умершего
на пространство
которое он видел в объектив камеры
 
 
с каждым годом их становится больше
сколько бы я ни старался обновлять список френдов
 

Денис Кобленц

Родился в Санкт-Петербурге в 2008 году. Окончил 9-й класс школы «Открытый Ковчег». Пишет стихи и юмористические рассказы.

* * *

На вопрос о любимых поэтах – предшественниках, собеседниках, творческих ориентирах – Денис Кобленц отвечает: И. Бродский, Н. Гумилев, И. Северянин, Ф. Г. Лорка. Родившийся в тучном 2008 году, он еще только пробует на ощупь мировую поэтическую культуру – как глубокую воду, в которую готовится шагнуть. Глубина и температура этой воды ему по душе, как и отзвуки голосов, далеко отдающиеся в пространстве («Тишина и всплеск. / Так было, кажется, у Басё»): вслушиваясь в эти отзвуки, можно различить интонации, которые ты захочешь продолжить или к которым присоединишься.

За то (недолгое) время, что Денис занимается литературой, пространство классической поэзии стало для него узнаваемым и родным. В этом и заключается его фишка. С одной стороны, он свой в современном мире высоких технологий, непринужденно подбрасывающем ему ассоциации и метафоры, с другой – и в пространстве футуристического города, населенного тенями Серебряного века, он тоже свой. Оттого так свободно сосуществуют в его лирике занятый телефон и герои Дефо, мигающий светофор на ночном перекрестке и ледяная глубина мировой поэзии: в отличие от многих своих ровесников, предпочитающих жить моментом и признающих только культурное здесь и сейчас, Денис явно ощущает себя частью диахронического мира культуры, перед которым он отвечает за собственное поэтическое слово.

Елена Погорелая, поэт, литературный критик, редактор отдела современности в журнале «Вопросы литературы», преподаватель литературы в частной школе «Открытый Ковчег»

* * *

 
Ты недоступна, как занятый телефон.
И одиночество губит в саду сирень,
Будто в произведении у Дефо.
Не засыпая от гула ночных сирен,
 
 
Я надеваю куртку мужскую, в зеленый цвет
Мной перекрашены серые рукава.
И в месте, где я был раньше, меня уже больше нет.
И не коснуться тех, по коим я тосковал.
 
 
Я просыпаюсь поздно. Воздушных масс
Давит мне в голову тяжесть. И прогудел
Гомон будильника, и все, что есть у нас, —
Только единство наших с тобою тел.
 

* * *

 
Я смотрю в глубину.
Там бездонна пучина тьмы.
Ледяная мутна вода.
Незаметно я брошу очки туда.
Вот и все.
Тишина и всплеск.
Как было, кажется, у Басё.
 

* * *

 
Когда светофоры ложатся спать,
Когда затихают все огни набережной.
Когда отрабатывает последнее па
Девушка, столь элегантная, сколь и набожная.
 
 
Когда останавливается быт,
Когда в машине целуются на обочине,
Каждый, как будто бы он убит,
Закрывает свои очи. Нет.
 
 
Есть еще те, кому не заснуть ночами.
Те, кто ищут потерянное, осеннее,
Те, кто, не останавливаясь, отчаянно,
Безнадежно ищут собственное спасение.
 
 
Те, кто так долго, жестко
Находятся на краю.
Те, кто выдумывают ночную жизнь перекрестков,
Чтобы забыть свою.
 

Светлана Макарьина

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

Живет в Архангельске. Пишет стихи и прозу. Много пишет для детей. Член Союза детских и юношеских писателей.

Редактор поэзии детского литературного журнала «Вверх тормашками».

Автор сборников стихов «Стихотворная формула мысли», «Варенье с горчинкой» и «Будка для доброй собаки». Недавно вышла книга для детей «Лосенок Вася, медвежонок Потап и Великая Сосна». Публиковалась в журналах «Двина», «Невский альманах», «Парус», поэтических сборниках, выходивших по итогам конкурсов. Автор многих детских журналов.

Участник Северо-западной мастерской АСПИР-2023, фестиваля-форума «Капитан Грэй – 2023».

СИМБИОЗ

 
Книги с цветами рядом живут нечасто:
Книги боятся сырости и земли.
Да и цветам на полке стоять – не счастье:
Плохо, когда от света растешь вдали.
Только в зеленых листьях все больше сока,
Желтым страницам смысла не занимать.
Книги с цветами словно в лесу сороки —
Слушай, едва приляжет на полки тьма.
Строки, как жилы, в жилах пылают страсти,
Книгу возьмешь, откроешь – пропал всерьез.
Книги с цветами рядом живут нечасто,
Но иногда случается симбиоз.
 

СЛОНЫ

 
Если
в твоем окне
только часть луны,
если
писал стихи
и случился стоп,
может быть,
рядом
тихо прошли слоны,
сбившись
с привычных им
африканских троп.
 
 
Глупо грустить,
что снова заброшен стих,
даже
когда
обрывков полным-полно,
лучше
подумай
и напиши про них —
сильных таких,
бредущих к луне слонов.
 

ТЕНЬ ПИРАТА

 
Стой, смотри и не мигай.
Берег моря.
Тень пирата.
Только белый попугай,
ни пиастров, ни каратов.
 
 
Время – тлен, удача – пыль.
Было тело, стала туша.
Вхлам изношенный костыль,
вкривь исхоженная суша.
 
 
Волны память ворошат,
ни на миг не умолкая.
Где, пират, твоя душа?
Что глядишь на попугая?
 

МАЙКА

 
Майка поймала крылья и превратилась в птицу:
машут в широких проймах крепкие рукава.
«Ты же не чайка, майка! Что тебе не висится?» —
тихо качались платья. Снизу росла трава.
 
 
Тех, кто стремится в небо, вряд ли удержит стража.
Можно кружиться майкам, впору летать трусам.
В рубчик, или горошек, или в полоску даже,
главное – где изнанка, главное – кто ты сам.
 

МНЕ БЫ

 
В парке осеннем и зябко, и сыро,
носятся дети до пятен, до дырок.
Рядом собакам вольготно носиться,
дружными стаями носятся птицы.
Носятся тучи по серому небу.
С ними со всеми носиться и мне бы.
Только не носится, кто взаперти:
если ты дерево, стой и расти.
 

ВЕТЕР

 
Ветер качает солнечную листву.
Ветру не важно, кто я, зачем живу,
ветру не важно, сколько мне лет и дней,
и безразлично, что мне всего важней.
Если бы вызвать ветер на разговор,
он бы узнал, что значит – внутри простор.
Ветер бы, травы тонкие теребя,
что-то придумал про самого себя.
Так бы дышали, может быть, в унисон,
день бы катил небесное колесо.
Только на месте ветер – воронку жди.
Кто ты, не важно. Важно: не навреди.
 

Ксения Август

Родилась в 1988 году в Калининграде. Окончила Белорусскую государственную академию музыки по классу фортепиано. Преподаватель Калининградского областного музыкального колледжа имени С. В. Рахманинова. Лауреат международных литературных конкурсов и фестивалей. Участник семинаров молодых писателей при поддержке Союза писателей Москвы. Обладательница премии «Вдохновение» (Калининград, 2021) и премии «Молодой Санкт-Петербург» (2022).

Член Союза российских писателей. Живет в Калининграде.

* * *

 
Дед смотрит на меня с гранитной плиты,
говорит: «Это ты».
И лицо его светится, как икона.
Говорит: «Я ждал от тебя другого:
благополучия, стабильности и уюта,
выглаженного белья и подшитых юбок,
крепкой семьи, утомленных работой рук,
а не этого хаоса в душе и вокруг».
 
 
Дед смотрит с плиты, и глаза у него, как при жизни:
серая крошка гранитная с серебряными прожилками,
только солнце вокруг зрачка погасло давно.
Дед говорит: «Будь собой, третьего не дано,
только мать береги и отца тоже,
так, как сможешь,
 
 
так, как сумеешь, как должно в конце концов,
будь для детей и матерью и отцом,
я же смог, а значит, и ты подавно,
нет в том особой премудрости, только данность,
только принятие, только твоя любовь,
только Бог,
 
 
что связывает нас всех золотыми нитями,
царство его внутри тебя,
храм его внутри тебя, этот свет».
Дед умолкает, два муравьишки с век,
словно слезинки две его, вниз сбегают,
вливаются в муравьиные реки с гранитными берегами,
просачиваются под землю, немой ручей,
а я ухожу ни с чем.
 

* * *

 
Видишь, как я поднимаюсь из сорной травы,
видишь, как я прирастаю к земле беспокойной,
к этой земле, где как руки распахнуты рвы,
где прямо в сердце уходят их черные корни.
 
 
Это не я, это то, что во мне говорит,
то, что болит во мне, то, что не знает покоя,
видишь, как полнят ладони мои янтари
и поднимаются волны строка за строкою?
 
 
Это не шторм, это слово вскипает внутри,
это не лес, это звук превращается в море,
это не я, это то, что во мне говорит,
что по природе своей и не может быть мною.
 
 
Множество солнц отражается в птичьем зрачке,
в нижней гортани органно вибрирует воздух,
это не рыба, а слово блестит на крючке,
и, не сорвавшись, мгновенно уходит под воду,
 
 
это не рыба, а рында, немой пилигрим,
видишь, язык ее ранен, язык ее грубый.
Это не я, это то, что во мне говорит
и разбивает до крови язык мой и губы.
 

* * *

 
С детства меня держали в рукавицах ежовых,
говорили: «Не лги себе, не бери чужого,
береги честь свою, как зеницу ока,
ходи прямо, а не вокруг да около»,
 
 
а я лгала, да как, и сама не помнила,
входила в огонь да выходила в полымя,
чужого не брала, но тянулась к вечному,
честь берегла до свадьбы, но с первым встречным.
 
 
В детстве меня повсюду водили за руку,
кормили вкусным обедом и плотным завтраком,
читали книжки, учили играть на рояле,
всё по десять раз повторяли,
 
 
а когда отпускали руку, терялась тотчас же,
была неумелой женой и плохою дочерью,
матерью бесхребетной, поэтом лапотным,
зато, когда на рояле играла, вокруг все плакали,
 
 
когда выходила на сцену, была живою,
не мамой, не дочерью, не женою,
а тем, кем я, верно, и быть должна.
 
 
В детстве мама была нежна,
отец строг, бабушка молода,
я была огонь, а затем вода,
теперь же земля, землица,
и снова лежу в ежовых тех рукавицах.
 

* * *

 
О Музыка склянок и крынок,
ты мне помогаешь без слов
летать, оставаясь бескрылой,
и снова вставать на крыло,
 
 
и быть чьей-то песней и эхом,
не вечным, но все-таки быть,
в нас есть только музыка эта,
звучащий божественный быт,
 
 
и то, что нисходит к нам свыше,
и всяческий низменный сор.
Мы – музыка, музыка, слышишь?
Мы звуки чужих голосов,
 
 
и в этом, и в будущем хоре
начала нам нет и конца,
мы с музыкой в мир этот входим,
мы с музыкой входим в сердца.
 
 
Разнятся сердечные ритмы,
и жизнь не всегда к нам добра,
но музыка снова творит нас
из звука, а не из ребра,
 
 
из света его и печали,
из холода и из тепла,
знай, в слове, что было в начале
вся музыка мира была,
 
 
вся музыка, но почему-то,
в каком ни была бы краю,
из всех мне дарованных музык
я тотчас твою узнаю.