Текст книги "Невеста Ноября"

Глава 7

Наклонив голову, я пристально наблюдаю, как Исай, Владимир и несколько мужчин для начала разминаются, кидая топорики в специально установленные мишени.

Я всё-таки решила принять предложение князя и вышла во двор, чтобы посмотреть на дружеское соревнование. Отец тоже присоединился к нам. Он выглядит немного бледным, но смеётся громко и разговаривает бодро, лишь временами прерываясь на сухой кашель.

Мира и Василиса, в отличие от меня, надели красивые одежды. Вновь белое, красное и золотое, а верхние кафтаны украшены дорогим соболиным мехом. В светлых волосах ярко-алые ленты. С огорчением отмечаю, что венки по-прежнему на головах сестёр. Я надеялась, что они как можно быстрее отдадут их своим избранникам. Но похоже, ухаживания затягиваются, а значит, неизвестно, сколько ещё князья Истрога пробудут в Ренске. Поспешно отвожу глаза от мужчин, заметив недовольные взгляды сестёр. Насчёт вчерашнего они пока мне не высказали, но я не дура и не надеюсь, что они просто так это оставят.

Сёстры, наши няни и другие женщины княжеского двора возгласами, звонким смехом и аплодисментами подбадривают соревнующихся. Я же решила остаться чуть в стороне, чтобы незаметно ускользнуть, если мне это надоест. Фыркаю, наблюдая за победой Исая среди метателей топоров, он поворачивается в сторону Миры и низко ей кланяется. Его губы расползаются в приторно-сладкой улыбке, пока младший князь говорит, что её красота придала ему сил для победы.

– Значит, их всё-таки двое. Второй такой же осёл?

Я резко поворачиваю голову к Илье. Прижимаю руку к быстро колотящемуся сердцу, не заметив, когда друг успел подойти так близко. На нём чёрная рубашка и штаны. Поверх накинут утеплённый кафтан из богатой парчи в красных и золотых тонах. Одежда доходит до середины голени, открывая дорогие сапоги с загнутыми носами. На поясе простой, но аккуратный кинжал с деревянной рукоятью. Обычно я застаю Илью за работой, а тут он в богатом наряде, несколько прядей волос украшены металлическими бусинами – мартовскими оберегами. Он стоит рядом, сложив руки на груди, и с недовольством наблюдает за гостями.

– Нет, осёл только один, – запоздало реагирую я, а друг приподнимает одну бровь в ответ на моё пристальное внимание.

– Что-то не так?

– Ты… принарядился.

– Я всегда так выгляжу, если не работаю, – с долей обиды ворчит он. – Это тебе стоит почаще со мной встречаться вне конюшни. А то и правда забудешь, что я не конюх.

– Ты никогда не приглашал меня ничем заняться, когда не занят работой, – моментально озвучиваю я свою претензию. – Да ты вообще почти ни разу ко мне не приходил! Это я всегда прихожу к тебе на конюшню.

На лице Ильи появляется оскорблённое выражение, он явно готовится возразить, но вместо этого глупо открывает и закрывает рот, понимая, что я права.

Передразниваю его позу, сложив руки на груди, и вопросительно приподнимаю бровь, наслаждаясь его неловкостью.

– Хорошо, твоя взяла, – нехотя роняет он, трёт щёку и подбородок с отрастающей щетиной. Неловко отводит взгляд в сторону, отчего моя довольная улыбка ширится.

– Не желаешь присоединиться, конюх?

Зарождающееся веселье тут же сходит на нет, и мы поворачиваем головы к Исаю. Его улыбка становится ласковее, когда князь замечает наши кислые из-за его присутствия лица.

– У меня есть имя, – сухо отвечает Илья.

– Вчера ты не потрудился представиться, – пожимает плечами Исай.

– Вчера ты не потрудились спросить, прежде чем начал махать лезвием в мою сторону.

Исай вновь оценивающе осматривает собеседника. Илья ниже князя буквально на сантиметр, да и телосложением они схожи, может, только мой друг чуть более худой.

– Так как тебя зовут? – сдаётся Исай.

– Илья.

– Хорошо, а меня…

– Твоего имени я не спрашивал, – всё тем же безразличным тоном перебивает его Илья. – Но предложение приму и поучаствую.

Неожиданно друг дарит мне мягкую улыбку, а затем проходит мимо князя, словно тот – пустое место.

– Своенравные у вас в Ренске конюхи, точно кони необъезженные, – хмыкает Исай, бросив короткий взгляд в спину Илье, а затем поворачивается ко мне: – Я также хотел извиниться перед тобой, Яра. За вчерашнее.

– Ты сейчас сравнил моего друга с конём? – игнорирую я его извинение.

– Разве что немного, – улыбается тот, подходя ближе. Между нами остаётся расстояние в один короткий шаг, этого слишком мало, но я заставляю себя стоять на месте, чтобы он не воспринял мое движение назад как признак страха.

– Ты примешь мои извинения? Я становлюсь беспокойным, переборщив с медовухой. Я виноват, – мягче и тише признаётся он, пристыженно опуская голову. Его брови болезненно изгибаются, а в голосе отчётливо слышно раскаяние.

– Ты только и делаешь, что извиняешься, – сдавленно бормочу я, пока Исай аккуратно берёт мою ладонь в свои руки, согревая. Он отпускает её быстрее, чем я успеваю задуматься о том, что и зачем он делает. Я хотела, чтобы фраза прозвучала как насмешка, а вышло жалко и неуверенно.

– Ты права, Яра. Тогда я подумаю, чем ещё смогу загладить свою вину, – его улыбка такая беззащитная, что я никак не могу вернуть былое раздражение. – Я должен присоединиться к остальным. Попробую победить твоего друга, княжна.

Исай отходит, не дождавшись моего ответа. А мне хочется себя ударить, потому что я опять как дура развесила уши просто из-за того, как он красив. Однако есть что-то ещё. Под этими глазами тёплого мёда есть какой-то холод, который пугает, но и, как загадка, притягивает к себе. Я встряхиваю головой, отгоняя эти мысли, и прячу ладони в рукавах тёплого кафтана.

Соревнование в стрельбе из лука начинается, я быстро подсчитываю собравшихся мужчин. На место победителя претендует шестнадцать человек. Узнаю несколько наших стражников, тоже решивших размяться. Нахожу взглядом Илью, которого по плечу хлопает старший брат – Олег. В руке у него длинный лук, значит, тоже решил принять участие.

Братья похожи чертами лица. Только Олег на пять лет старше, предпочитает носить короткую бороду и волосы у него хоть и такие же светло-русые, но короткие. Глаза серые – майские, а нос с горбинкой, хотя у младшего брата прямой. Цветом волос и телосложением оба пошли в отца, а своё обаяние скорее всего взяли от матери, хотя я её не видела. Она умерла рано, Илье было восемь. Раньше многие девушки засматривались на Олега, но тот уже женился. Теперь же Илья вырос, поэтому они переключили внимание на младшего брата.

К участвующим присоединяется отец, я невольно улыбаюсь, когда он с лёгкостью побеждает половину прибывших из Истрога. Но князь Дарий по-прежнему нездоров, поэтому в середине состязания отходит в сторону, позволяя молодым побиться за звание лучшего.

Я лениво слежу за соревнованием, чаще поглядывая на серые тучи на небе, ёжусь от ощущения влаги в воздухе. Спустя час среди главных претендентов на победу остаются Владимир, Исай, Илья, его брат Олег и ещё два молодых стражника, прибывших с гостями из Истрога. До этого момента ещё раздавались смешки и добродушные шутки, но постепенно дух соперничества берёт верх, и лица мужчин становятся серьёзнее.

Я пристально слежу за Ильёй. Мне давно известно, что он хороший стрелок – в юности часто подглядывала за его тренировками от скуки. Но с тех пор он стал в разы лучше. Стреляет расслабленно, почти не тратя время на прицеливание, всегда попадает в центр мишени, натягивает длинный лук с такой лёгкостью, будто сгибает тонкий прут.

Поднимается ветер, и стрелять становится сложнее. Из соревнования выбывают ещё трое. Мои сёстры от напряжённого ожидания закусывают губы, мнут края своих кафтанов. Наблюдают за своими сужеными, гадая, чей окажется лучше. Остаются лишь князья Истрога и Илья. Я сама нервно сжимаю руку в кулак, надеясь на победу друга.

По толпе проносится разочарованный стон, когда внезапный порыв ветра отклоняет стрелу Исая, и та застревает у края мишени, слишком далеко от центра. Молодой князь выбывает. Сомневаюсь, что это его оплошность, скорее невезение. Исай улыбается и благодарит всех за поддержку, особенно Миру. Она подходит к нему и что-то шепчет на ухо, и князь приобнимает её за талию, защищая от порывов ветра. Я возвращаю внимание к Илье.

Он стреляет следующим. Внешне мой друг выглядит скучающим, легко отпуская натянутую тетиву. Стрела попадает не в самый центр, а близко к нему, но Илья не расстраивается, а с улыбкой уступает место Владимиру. У старшего князя Истрога сильные руки, в первое мгновение он так резко натягивает лук, что я пугаюсь, как бы тот не сломался. Владимир сам замечает оплошность и слегка ослабляет натяжение. Две секунды он даёт себе на прицел и отпускает стрелу. Она с пронзительным свистом входит ровно в центр выбранной мишени. Большинство женщин подскакивают со своих мест, поздравляя победителя, мужчины не стесняются громко хлопать и смеяться. Я тоже улыбаюсь и присоединяюсь к аплодисментам. Илья кивает мне, а я медленно иду к нему, чтобы похвалить или утешить, если проигрыш его задел.

– Это было прекрасное зрелище, но подождите! Есть ещё один талантливый стрелок, и я бы хотела узнать, точно ли наш добрый князь Владимир лучший здесь, – весело и громко говорит Мира, привлекая всеобщее внимание и заставляя гул голосов утихнуть. Я замедляю шаг, ощутив тревожное волнение.

– И кто же этот талантливый стрелок, прекрасная Мира? – заинтересованно уточняет Владимир, а все остальные замолкают, дожидаясь ответа.

– Наша сестрица – Яра! – во всеуслышание заявляет Василиса, взмахивая рукой в мою сторону. Я цепенею и замираю на месте, шок во взгляде Ильи отражает мой собственный.

Наступает давящая тишина, все оценивающе смотрят на меня. Проходит всего несколько секунд, но мне кажется, что они растягиваются на минуты, а голова совершенно пустая, и я никак не могу собраться с мыслями, чтобы придумать достойную ложь или отговорку.

Неожиданно отец начинает смеяться, сначала тихо, а потом увереннее. Его смех подхватывают остальные. Я не обижаюсь на отца, он просто не знает, что последние годы я училась стрелять.

– Огорошила ты наших гостей, Василиса, но не стоит ставить сестру свою в такое неловкое положение, – отвечает князь Дарий, утирая выступившую слезу.

– Сестра правду говорит, батюшка! – помогает Василисе Мира. – Яра превосходно стреляет из лука!

Сёстры говорят обо мне с нежностью и восхищением, даже их взгляды, обращённые ко мне, полны поддержки, кажутся почти искренними. Почти. Я слишком хорошо их знаю, чтобы обмануться этим притворством. Я сжимаюсь под многочисленными взглядами, боясь что-либо сказать.

– Дочь, это правда? Ты умеешь стрелять? – спрашивает удивлённый отец, встав на ноги со скамьи, на которой сидел вместе с другими зрителями.

Я открываю рот, но так боюсь его гнева, что не могу выдавить ни единого звука. Мира бежит к лукам и достаёт небольшой, изогнутый. Стремительно возвращается ко мне и протягивает оружие.

– Ну же, сестрица! Покажи им! – громко подбадривает она.

– Что ты делаешь? – с трудом натягивая улыбку, очень тихо бормочу я.

– Не понимаю, о чём ты, сестра, – в тон отвечает Мира, насильно вкладывая лук в мои руки. – Но лучше делай, что отец просит. Или нам рассказать, кто именно тебя этому научил?

Мира бросает выразительный взгляд на Илью, и у меня по спине бегут мурашки. Сердце ухает куда-то вниз, а рот наполняется вязкой слюной от страха. Она душит меня, не давая что-либо ответить, и я нервно сглатываю несколько раз. Отец вряд ли будет рад узнать, что я училась обращаться с оружием. Если же ему станет известно, что Илья не один год водил меня в лес… Вряд ли он его выгонит, но наказать точно накажет. И отцу определённо не понравится наша близкая дружба. Мира расплывается в лучезарной улыбке и отходит обратно к Василисе. Стискиваю оружие, не готовая лишиться друга из-за прихоти сестёр. Похоже, вот она, их месть за вчерашнее внимание Исая и Владимира ко мне.

– Яра, ты действительно умеешь стрелять? – строже повторяет вопрос отец.

– Да, немного, – нехотя отвечаю я.

– Как это немного?! Кто тебя научил? – отец скорее изумлён, чем зол, и во мне растёт надежда, что всё ещё может закончиться хорошо для меня и Ильи. А лучше, если о его помощи никто не узнает.

– Я сама, – стараюсь врать как можно убедительнее.

Мужчины недоумённо переглядываются, отец какое-то время думает, хмуро сведя брови.

– Удивительны твои дочери, князь, – Владимир великодушно вмешивается в разговор, разбавляя неловкость. – Не гневайся, давай взглянем, что Яра умеет. Разве не будешь ты горд, если твоя дочь на самом деле прекрасный стрелок? А если и нет, то само стремление к учёбе всяко похвально.

Я с благодарностью смотрю на Владимира, тот с ободряющей улыбкой взмахом руки приглашает занять место для стрельбы. Однако я иду к указанному месту лишь после одобрительного кивка от отца. Илья подаёт мне колчан со стрелами, я привычным движением закидываю его на плечо.

– Раз уж надо показать, то покажи всё, что можешь, княжна, – тихо шепчет мне друг, и я выдавливаю слабую улыбку, переживая. Отец может не поверить, что я добилась всего сама.

Оценивающе осматриваю оружие. Мира не стала приносить мне длинный лук. Не уверена, специально ли она выбрала более изогнутый и короче остальных, или это просто случайность, что сестра взяла оружие, с которым мне будет легче управляться. Все отходят на несколько метров, освобождая пространство. Оглядываю мишень, из которой до сих пор торчат стрелы Ильи, Владимира и Исая. Наполовину вытянув стрелу из колчана, пальцами нащупываю повреждённое оперение и опускаю её обратно. Я игнорирую заинтересованный взгляд Исая, пока перебираю пальцами пару стрел и вытаскиваю подходящую. В голове удивительно пусто, с выдохом избавляюсь от страха и волнения. Укладываю стрелу на тетиву, с вдохом натягиваю и почти сразу отпускаю, из-за чего толпа ахает, решая, что я её не удержала. Но стрела летит вперёд и попадает в мишень. Получилось лучше, чем у Исая, но хуже, чем у Ильи или Владимира.

– Отличный выстрел, Яра. При учёте того, что ты едва ли прицелилась, – хвалит меня младший князь Истрога и его поддерживают многие мужчины. – Давайте дадим княжне три попытки, может, она действительно отберёт первенство у моего брата.

– Я не против, – смеётся Владимир.

Нерешительно поднимаю глаза, видя замешательство во взгляде отца, но на его губах проступает улыбка, и это придаёт мне уверенности. Уже без сомнений вытаскиваю следующую стрелу, натягиваю лук, трачу на прицеливание пару секунд, хмурюсь, ощутив идущую по тетиве вибрацию, но не успеваю придать этому большого значения, потому что отпускаю её. Стрела попадает ближе к центру.

Теперь я смотрю только на цель. Сомневаюсь, что смогу сделать выстрел точнее, чем Владимир, но во мне растёт желание хотя бы попытаться приблизиться к его результату. Уверенно натягиваю тетиву в третий раз, целюсь дольше.

Чуть повыше.

Слегка приподнимаю лук, меняя направление.

И натяжение посильнее.

Отвожу руку дальше, сильнее изгибая деревянные плечи.

Вот так.

Улыбаюсь, предвкушая, что этот выстрел будет лучшим из трёх. По пальцам идёт вибрация, тетива лопается так резко, что я жмурюсь от испуга. С губ срывается вскрик от боли в правой части лица. Кожа пылает, зрение плывёт, я теряю равновесие, оступившись, и заваливаюсь назад.

Вокруг поднимаются крики, но ближе всех раздаётся обеспокоенный голос Ильи. Друг подхватывает меня, не давая удариться о холодную землю. Моргаю сквозь слёзы и чёрные пятна, плавающие перед глазами, друг прижимает ткань к правой стороне моего лица. Та моментально намокает, и меня колотит при мысли, что это не слёзы, а кровь. Правый глаз заливает, и я перестаю им что-либо видеть. Мне так больно, что хочется закричать, но горло сдавило от ужаса, и кроме хрипа ничего не выдавить.

Надо мной склоняются Владимир, Исай, а последним я замечаю отца. Весь мир вокруг идёт пятнами, а затем сужается, становясь чёрным.

Глава 8

Голова гудит, тело кажется ватным, когда я с трудом разлепляю глаза. Открыть левый просто, а вот правый – не получается. Мне приходится моргнуть несколько раз, прежде чем к зрению возвращается хоть какая-то чёткость. Со стоном медленно сажусь на кровати, оглядываю полумрак в своей комнате, разгоняемый светом одинокой свечи на столе. За окном темно, похоже, наступила глубокая ночь.

– Не трогай, глупая, – предупреждает меня Алёна, пока я тяну руку к правой щеке.

Я поворачиваю голову на звук. Правым глазом я ничего не вижу, поэтому не заметила, что она сидела в углу на лавке. Няня подходит ближе и опускается на край моей кровати. Две косы, уложенные в причёску вокруг её головы, растрепались: похоже, она дремала.

– Глупая княжна, ну зачем ты оружие в руки взяла? – с горечью отчитывает меня Алёна, а глаза её предательски блестят в полумраке. – Так и знала, что не доведёт тебя до добра дружба с этим Ильёй!

– Илья ни в чём не виноват.

– Не ври мне тут! Я тебя лучше всех знаю, сама бы ты стрелять не научилась, небось он тебе лук дал! – ругает она строгим, но скрипучим спросонья голосом.

– Я спала весь день? – мои слова звучат хрипло.

– Нет, дольше. Уже вторая ночь пошла. Знахарь тебя сонным отваром напоил, чтобы заживало быстрее, – кивает она, а я понимаю, что что-то не так с моим лицом.

– Что там? Почти не болит, – несмотря на предупреждение няни, касаюсь правой щеки, скулы и лба. Сейчас эта сторона замотана тканью и словно онемела. Не могу понять, насколько всё плохо.

– Повезло тебе, дурёха, что сам глаз едва задело! Знахарь сказал, что зрение ты сохранишь. Может, не столь чёткое, как раньше, но видеть будешь. Однако шрам всё равно останется. Он обработал мазью как мог, поэтому и не болит, но завтра мы снимем повязку и посмотрим, как заживает.

– Всё очень плохо? – вяло спрашиваю я, осознание произошедшего пока не дошло до меня. Голова всё ещё ватная.

– Могло быть хуже, но проблема ещё и с батюшкой твоим. Он и так был нездоров, а увидев твою рану, так перепугался, что сердце его прихватило.

Ноги путаются в покрывале, я неловко сваливаюсь с кровати, пытаясь как можно быстрее выскочить из-под одеяла. Алёна чертыхается, тут же оказывается рядом, помогая мне встать. Меня пугают новости об отце намного больше, чем замотанное лицо.

– Что с ним? – спрашиваю я, одновременно устремляясь к выходу.

– Да погоди ты, ночь на дворе! – шикает на меня няня и дёргает за руку, заставляя хотя бы на ноги что-то надеть, а то я так и собралась выйти босая. Она торопливо накидывает на меня кафтан, чтобы скрыть ночную сорочку.

Я терпеливо одеваюсь и выскакиваю в коридор. Поворачиваю направо и иду прямо, мимо комнат сестёр и гостевых покоев. Несколько раз задеваю стены, растерянная замутнённым зрением и слабостью в ногах. Алёна за мной не идёт. Перед тяжёлой дверью в спальню отца застываю ненадолго, а потом, тихо приоткрыв её, заглядываю внутрь.

В комнате пара свечей разгоняет полумрак: одна на широком дубовом столе, другая на высоком сундуке у кровати. Отец спит, а сидящий за столом знахарь поворачивается ко мне, подзывает взмахом руки. Я прикрываю дверь и подхожу к мужчине. Изредка мельком я видела его в нашем доме, но мы никогда не общались. Мужчине не меньше шестидесяти, кожа загорелая, голова совсем лысая, а седая борода, напротив, удивительно длинная. На нём подпоясанная ряса с капюшоном простого серого оттенка, но расшита сложной вышивкой с символами.

– Меня зовут Всеслав, княжна, – тихо говорит он. – Я обработал твою рану. Болит что-нибудь?

Я мотаю головой, то и дело бросая взволнованный взгляд на отца. Надеюсь, что этот знахарь не станет мне врать и приукрашивать ситуацию, а расскажет всё как есть.

– Тогда зачем пожаловала, княжна?

– Как отец?

– Вчера и сегодня – плохо, поэтому я здесь всю ночь буду, слежу за его состоянием. Но уверен, завтра будет лучше, – спокойно отвечает Всеслав, отвлекаясь от смешивания каких-то трав.

Весь стол завален непонятными мне ингредиентами в банках или мешочках. Даже драгоценные камни имеются: гранат, сердолик, много чёрного кварца. Ежусь, вспомнив, что чёрный кварц используют при смертельных заболеваниях. Рассеянным взглядом скользя по столу, замечаю яшму и невольно трогаю своё кольцо на пальце.

Вдыхаю запахи отваров, мазей и болезни, что стоят в комнате. Я и раньше ощущала подобное, но была уверена, что это затхлость, а теперь нутром чую, что в комнате в самом воздухе висит предчувствие чего-то страшного. Я не подхожу к отцу, чтобы не разбудить случайно, но даже отсюда слышу, что дыхание его свистящее и прерывистое.

– Что с ним произошло?

Знахарь внимательно оглядывает меня. Судя по сомнению, отразившемуся на лице, решает, стоит ли рассказывать, и я настаиваю, повторяя вопрос.

– Я давно за ним слежу, князь наш болен не один год. Болезнью, что ни я, ни кто-либо другой не может вылечить, – после этой фразы я опускаюсь на ближайший сундук. – Протекала она медленно, и мы решили, что доживёт он свою жизнь относительно спокойно. Однако два года назад его состояние стало ухудшаться. Этот год выдался особенно неприятным. Пару месяцев назад я сказал, что ему стоит поторопиться и позаботиться о вас, трёх его дочерях.

Два года назад отец вдруг начал выбирать Василисе и Мире женихов. Так вот почему он неожиданно заговорил и о моей свадьбе.

– Сколько ему осталось? – мой голос дрожит, как бы я ни пыталась это скрыть.

– Не знаю. Ему бы волноваться поменьше. Видишь, княжна, что с ним сотворила тревога? Чем меньше волнений, тем дольше и здоровее будет.

Я бросаю растерянный взгляд на кровать, отец пару раз кашляет и успокаивается.

Это моя вина. Если бы я не взяла этот чёртов лук. Нужно было соврать. Сказать, что я не умею стрелять. Эти мысли вертятся и накатывают будто тошнота. Знахарь хватает меня за руки, видя, как я начинаю мелко и поверхностно дышать.

– Успокойся, жив он, пока спит себе спокойно, – твёрдо говорит Всеслав. – Завтра, когда его состояние улучшится, можно будет понять, что к чему. А пока поправляйся, княжна. Твоё благополучие сил ему придаст, сама знаешь.

Я киваю, а тёмные волосы распадаются по плечам, падают вперёд, закрывая моё лицо. Успокаиваюсь, контролируя дыхание.

– Ты правда всё испробовал, чтобы помочь ему?

Всеслав смотрит на меня с жалостью, но понимающе кивает:

– Всё что знал, а знаю я много.

– Много, но всё знать невозможно! – упрямлюсь я.

– Ни одни из существующих трав, ягод и корений ему не помогут.

– А ворожба, заговоры, колдовство, магия какая-нибудь? – с отчаянием перечисляю я.

– Совсем ребёнок ты ещё, княжна. Ворожба и заговоры тут не помогут, а колдунов давно нет, как и магии.

– Есть один колдун, – выпаливаю я, не подумав. Мужчина сводит кустистые седые брови над светло-голубыми глазами. Я пристыженно замолкаю, зная, что не стоило о нём говорить.

Всеслав молчит ещё какое-то время, а затем берёт кувшин и переливает прозрачную жидкость в стакан, который после протягивает мне.

– Выпей.

– Что это?

– Хрустальная вода.

Я непонимающе смотрю на него, принюхиваюсь к жидкости, не чуя странных примесей. Всеслав наклоняет кувшин, и я слышу каменный стук по дну.

– Я положил горный хрусталь в воду. Он очищает, убивая заразу. Ты совсем бледная, почти не пила и не ела за последние сутки.

Подчиняюсь и опустошаю стакан, а в ответ Всеслав одобрительно улыбается.

– Некоторые такую хрустальную воду «живой водой» называют, – хмыкает он себе под нос. – Будь это правда, то от твоей раны и следа бы не осталось.

– Что ещё за «живая вода»? – недоумеваю я.

– Это старые байки, Яра. Не более.

– Нет, расскажи мне. Ты сказал, и следа не останется от моей раны. Как это возможно? Где такую воду достать? – тихо молю я, чтобы не разбудить больного.

Всеслав отворачивается от меня, крошит сухие листья в ступке, добавляет какие-то коренья и повторяет всё снова. Я слежу за каждым его движением, жду ответа, раздражая его своим присутствием. И знахарь сдаётся, когда из-за моего тяжёлого взгляда в третий раз пересчитывает ингредиенты и каждый раз сбивается со счёта.

– Хорошо, княжна. Я расскажу, но повторяюсь, что глупые байки это, так как при моей жизни не было ни одного человека, кто бы подтвердил этот способ.

– И всё же! – не отступаю я.

– Ты же знаешь историю про колдуна в Зимнем лесу?

Я киваю. Все знают. Говорят, что Ноябрь одолел всех декабрьских колдунов и трёх зимних братьев, но по случайности, недосмотру или просто невезению один колдун всё-таки выжил. Некоторые считают, что именно он поддерживает холод в заснеженной части Зимнего леса и надеется, что однажды ему повезёт вернуть Декабрь к жизни. Теперь я знаю легенду про душу Декабря, может, её колдун ищет или хранит там в лесу.

Кто-то говорит, что колдун давно мёртв, кто-то, что он хоть и был человеком, но остановил для себя время, поэтому там бесконечная зима, а колдун бессмертен, пока не покидает своих снежных пределов. Никто, по правде говоря, не знает, жив ли он до сих пор. Люди не осмеливаются углубляться в тот лес настолько далеко, чтобы дойти до снега.

– В некоторых старых книгах написано, что лежащий там снег на самом деле из живой воды, – Всеслав непроизвольно понижает голос, словно, как и многие, верит, что любое упоминание о колдуне приносит несчастья.

– Что это за вода такая?

– Та, что излечит любую болезнь, заживит даже тяжелые раны, но нужно успеть вовремя. Не может только мёртвого поднять, а с остальным справится.

– То есть снег и есть вода?

– Да, снег – это замороженная живая вода. Нужно пройти в глубь леса, подальше, дойти до чистой поляны, найти нетронутый снег, растопить его в руках. Тогда и получишь живую воду. Но говорят, что сам себя ты излечить не можешь, нужно, чтобы кто-нибудь тебя напоил по доброй воле. Это условие.

– Это единственная трудность?

– Да, если не считать наличие колдуна, который свернёт шею любому, кто попытается украсть хоть немного его снега, – хмыкает знахарь, и мои плечи поникают при напоминании об этом. – Байки то, княжна, как и многое другое. Иди к себе, Яра. Тебе тоже нужен покой.

Ещё некоторое время остаюсь сидеть, надеясь, что Всеслав расскажет больше, но знахарь, занятый своим делом, явно не намерен и дальше обсуждать со мной слухи и сказки.

Разбитая, я тяжело поднимаюсь на ноги, подхожу к отцу, чтобы взглянуть на его бледное лицо. Пламя свечи рядом с кроватью беспокойно пляшет, заставляя тени искажаться. Теперь мне ясны изменения в его внешности. Он действительно выглядит хуже, но дело не в старости, а в болезни. Я поправляю верхнюю шкуру волка, дабы холодный воздух не поддувал и не крал тепло. Всё-таки выхожу из комнаты под пристальным взглядом Всеслава.

Без единой мысли иду по коридору обратно в свою спальню. В тереме гнетуще тихо и абсолютно темно, если не считать скудного света, что падает через единственное окно в самом конце у лестницы. Тихо захожу к себе, запираю дверь, сбрасываю сапожки и бездумно стягиваю кафтан с плеч. Морщусь, чувствуя, как начинает болеть лицо, вероятно, действие мази заканчивается.

– Яра.

Я вся вздрагиваю от голоса и моментально накидываю кафтан обратно на ночную сорочку.

– Яра, это я, – Илья медленно выходит из теней рядом с кроватью, я тяжело приваливаюсь к двери. От внезапного испуга ноги едва держат.

– Как ты сюда пробрался? – спрашиваю я как можно ровнее, но голос всё равно дрожит.

– Дождался, пока твоя няня уйдёт. Скажу честно, это было непросто. Она от тебя почти не отходила, – отвечает он, и натянутая улыбка никак не смягчает тревогу в голосе. Илья подходит ближе, позволяя мне лучше его разглядеть. – Я залез через окно.

Друг слегка наклоняется, и в слабом свете я замечаю усталость на его лице, под глазами появились синяки, а щетина отросла сильнее.

– Через окно? – переспрашиваю я.

– Да. Через окно.

– Сам забрался? – так же по-глупому продолжаю я уточнять очевидные вещи.

– Конечно сам.

– Правда залез через моё…

– Яра, прекрати, – шёпотом обеспокоенно останавливает он.

Я прихожу в себя, сосредотачиваясь на собственном дыхании и лице друга. Вспоминаю, что нужно моргать.

– Ты что, почти не спал?

– Не спал, – отвечает Илья, тянет ко мне руки и аккуратно обнимает.

Он впервые делает что-то подобное. Раньше Илья никогда не позволял себе ничего больше, чем вынужденные прикосновения при обучении стрельбе из лука. Он держит меня бережно, явно боясь причинить боль.

Я должна отстраниться, но вместо этого расслабляюсь, теряю последние силы и прижимаюсь здоровой половиной лица к его груди. Его беспокойное сердцебиение становится ровнее. От друга пахнет металлом и свежим сеном. Я вся обмякаю, полностью опираясь на Илью.

– Не стоило мне тебе потакать, зря я научил тебя стрелять, – с сожалением признаёт он.

Его рука вздрагивает, он один раз проводит ладонью по моим волосам. Не надо бы ему этого разрешать, но прикосновение меня успокаивает, я прикрываю глаза.

Такую трепетную заботу я чувствовала лишь от отца и Алёны несколько раз. При мысли об отце к горлу подкатывают рыдания. Не знаю, в какой момент слёзы собираются в глазах. Илья пугается, когда я громко всхлипываю в первый раз.

– Яра, прости, я сделал больно? – Он заботливо обхватывает моё лицо ладонями, но я не вижу ничего из-за слёз, всё кажется размытым. Едва ощутимо пальцами Илья касается моих щёк.

Мотаю головой, но вместо слов опять наружу рвутся сдавленные всхлипы. Раненая щека болит сильнее, когда мой рот сам собой искривляется от плача. Илья ведёт меня к кровати, сажает на край, а сам опускается передо мной на колени. Он рукавом косоворотки вытирает мои слёзы, тихо шепчет что-то успокаивающее, но я не слышу, только отчётливо ощущаю его пальцы в своих волосах. Эти поглаживания приятные и добрые, они согревают мне сердце, но я продолжаю плакать, пока страх от произошедшего с луком и новостей о болезни отца не выходит из меня горькими слезами, оставляя внутри пустоту.

– Моё лицо теперь совсем ужасно? – хрипло выдавливаю я, успокоившись.

– Не хуже, чем было, – неловко шутит Илья и натянуто улыбается, я слабо хмыкаю и несильно бью его босой ногой по бедру. Он отвечает тихим смехом и демонстративно трёт ушибленное место. – Я же пошутил, княжна. Ты прекрасна, как луна на чёрном небе самой длинной зимней ночи.

Знаю, что это шутка, но почему-то теряю дар речи. Этот комплимент и оскорбительный из-за упоминания зимы, и одновременно настолько неповторимый, что вряд ли мне когда-нибудь скажут нечто подобное. Улыбка Ильи медленно исчезает, а я взглядом скольжу по его лицу, будто впервые рассматриваю по-настоящему внимательно. Одёргиваю себя, когда рука чуть не начинает тянуться, чтобы прикоснуться к его волосам, узнать, какие они на ощупь. По телу поднимается странное тепло от мысли, что его правая ладонь расслабленно лежит на моём колене. Кажется, Илья даже не замечает этого, а я шумно втягиваю носом воздух.