Текст книги "Что случилось прошлой ночью"

6

– Наоми Уильямс?

У двери стоят трое полицейских с застывшими на лицах гримасами обеспокоенности. Мужчина и женщина, оба в униформе, и еще один мужчина в гражданском. Он наверняка главный среди них.

– Да, это я.

Мой взгляд перемещается с одного лица на другое, затем – на небо позади них. Я пытаюсь сфокусироваться на одном лице – на одном человеке, но не могу. Солнце поднимается все выше и выше, и его красные и оранжевые пальцы прочерчивают небо.

– Я детектив-сержант Майкл Дженнинг, а это мои коллеги, констебли Денвер и Каллаган. Это вы звонили нам по поводу дочери?

Распахни дверь. Почему ты смотришь на них через узкую щель?

Я рывком открываю ее, подставляя себя взору внешнего мира.

– Да, да. Пожалуйста, проходите. – Я отступаю в сторону, и они входят друг за другом, слабо улыбаясь мне, когда проходят мимо.

Я закрываю дверь и поворачиваюсь к ним лицом, заламывая руки.

Они ждут, что я заговорю первой?

Мой взгляд блуждает по тому месту у подножия лестницы, где менее часа назад лежала Фрейя. Я сильно прикусываю дрожащую губу.

Возможно, я все еще сплю. Возможно, я нахожусь в самом глубоком сне, когда веки такие тяжелые, что их невозможно приподнять. В той фазе, когда кажется, будто ты куда-то проваливаешься.

Один из констеблей, чье имя я уже забыла, многозначительно откашливается, и я подпрыгиваю.

– Кхм, извините. Не хотите ли пройти в гостиную?

Они переглядываются, и Дженнинг улыбается так, будто явно хочет меня приободрить, но вместо этого просто выглядит грустным.

– Давайте поговорим там, где вам будет удобнее, миссис Уильямс. Отец ребенка здесь?

– Он здесь не живет, – отрывисто бросаю я. – Мы больше не вместе.

Дженнинг на миг стреляет взглядом в сторону остальных.

– Как его зовут?

– Эйден Уильямс.

– Выходит, Уильямс – ваша фамилия по мужу?

Я киваю. Мне нужно сохранять контроль над своим лицом, не показывать эмоций при упоминании Эйдена, но я чувствую, как мое выражение лица начинает меняться. Трещина в фарфоровой тарелке. Одна оплошность, – и я разобьюсь на куски.

Бросив меня, Эйден подал на развод, сославшись на непримиримые разногласия. Несколько месяцев спустя я бесцельно заглянула в почтовый ящик, не ожидая никаких посланий из внешнего мира, и обнаружила там письмо. Я неаккуратно рванула конверт, и бумага разошлась, как рана. До сих пор помню, что мне казалось, будто документ сопротивляется, не желая покидать пределы конверта, хотя на самом деле сопротивлялась я, уже зная, что будет там написано. И я не хотела видеть слова, ровными строками напечатанные черным по белому, несущие такой окончательный в своей формальности приговор: «Решение суда о расторжении брака».

Вот и все: вот так просто мы развелись.

Но я до сих пор не смогла заставить себя сменить фамилию.

– Простите, да. Это моя фамилия по мужу. Вообще-то, Эйден уже в пути. Он должен появиться здесь с минуты на минуту.

– И как давно вы расстались?

– Несколько лет назад.

– Где он живет?

– В Лондоне.

– А ваша дочь живет здесь с вами?

– Нет. Она живет со своим отцом и его женой.

– И как ее зовут?

– Простите?

Пожалуйста, не заставляйте меня говорить это.

– Жена мистера Уильямса. Как ее зовут?

Боль предательства запечатывает мои губы. Все это время я отказывалась произносить ее имя вслух. Называла ее просто «она», «эта женщина», «жена Эйдена». Но сейчас мне придется это произнести.

Просто скажи это, Наоми.

– Хелен.

Дженнинг переносит вес на другую ногу и кладет руки на бедра.

– Извините, что закидываю вас вопросами, но проще задавать их по мере возникновения.

– Нет, все в порядке. Не хотите пройти в комнату и присесть?

Не дожидаясь ответа, я пересекаю прихожую и веду их в гостиную. Полицейские следуют за мной, их сапоги стучат по каменному полу.

Я вхожу первой, но Дженнинг мнется на пороге, вытянув руку, чтобы помешать коллегам зайти следом за мной.

– Может, нам следует разуться? – Он кивком указывает на толстый ковер кремового цвета.

– Нет, нет. – Взмахом руки я приглашаю их войти. – Пожалуйста.

Они входят и садятся вместе лицом к камину, глубоко утопая в подушках серого дивана. Я сажусь в кресло справа от них, складываю руки на коленях и подаюсь вперед к собеседникам.

– Вы живете здесь одна? – спрашивает Дженнинг с дружелюбной ноткой в голосе. Он пытается наладить отношения. Чтобы заставить меня открыться.

– Да. Теперь уже да.

– Красивый дом.

– Спасибо. Я здесь выросла.

– Это действующая ферма? Или вы работаете в другом месте?

– Нет, больше нет.

– Вы о ферме или о работе?

– Простите?

Он сдвигается вперед к краю дивана.

– Эта ферма больше не действует, или вы больше не работаете?

– Ферма. Это не для меня… А что касается работы – раньше я преподавала на полной ставке, но сократила рабочие часы после рождения дочери. Теперь я при необходимости замещаю временно отсутствующих учителей.

– Что вы преподаете?

– Английскую литературу.

Дженнинг вежливо кивает, растянув плотно сжатые губы в улыбке.

– А теперь я просто задам вам несколько вопросов о том, что произошло, вы не против?

– Нет, я только за.

– Я буду делать пометки в блокноте, а констебли включат свои персональные видеорегистраторы, чтобы у нас сохранилась точная запись ваших слов. Вы не возражаете?

Я киваю. То, что я сейчас скажу, будет записано.

Будь осторожна, Наоми.

– Назовите полное имя вашей дочери. – Дженнинг снова улыбается, и его лицо выглядит открытым, дружелюбным. Он производит впечатление детектива, которому можно довериться. Он действительно такой или притворяется?

– Фрейя Грейс Уильямс.

– Сколько ей лет?

– Ей четыре.

– До того, как вы с мужем расстались, вы с ним жили здесь?

– Да.

– И Фрейя жила здесь, пока вы не развелись?

– Да. Мы переехали сюда всего за пару месяцев до ее появления на свет.

– Почему вы переехали сюда?

Я бросаю взгляд в прихожую. Так и вижу, как папа стоит там, его глаза сверкают, а голос звучит хрипло от гордости.

Однажды ты вернешься, попомни мои слова.

– Просто захотелось перемен в жизни, – шепчу я, отводя взгляд от папы.

Это была идея Эйдена. Он сделал это ради меня. Ради Фрейи.

А потом все пошло наперекосяк.

– Ладно. Понимаю, что для вас это очень страшное и трудное время, но не могли бы вы рассказать нам, что произошло сегодня утром?

Я киваю, стискивая ладони так, что костяшки пальцев белеют. На самом деле полицейские выглядят довольно комично, все трое пытаются казаться как можно более профессиональными и серьезными, стараясь при этом не погружаться все дальше и дальше в глубины плюшевого дивана. В любой другой ситуации я бы рассмеялась. Я начинаю щелкать всеми пальцами по очереди, дожидаясь характерного треска, прежде чем перейти к следующему. Разминаю каждый сустав, пока полицейские наблюдают за мной. Они ждут, когда я начну говорить.

Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк.

Пауза.

Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк.

Я не знаю, с чего начать.

Просто начни говорить.

– Ну, я проснулась этим утром, а Фрейя…

Фрейи уже не было. Но я не могу им этого сказать. Я даже не могу сказать им, что проснулась и обнаружила, что она пропала. Нет никаких доказательств того, что кто-то вломился в дом. Почему я не продумала то, что буду говорить? Как только полицейские начнут искать и ничего не найдут, они поймут, что я лгу.

– Да?

– Фрейя проснулась примерно… в половине седьмого. – Мой голос звучит тихо, чуть громче шепота. – И мы спустились вниз и позавтракали.

Он кивает, его взгляд не меняется.

– Что случилось потом?

– После этого она попросила пойти поиграть на улицу. Я сказала ей, что еще слишком темно, и она должна сначала одеться, но она продолжала просить. Она не живет со мной, так что, наверное, я иногда ее балую. Я надела на нее пальто и выпустила поиграть на улицу.

– В котором часу это было?

– Около половины восьмого.

– Вы выходили с ней на улицу?

– Ненадолго. Затем я зашла внутрь, чтобы приготовить нам что-нибудь перекусить. Она снова проголодалась, но не хотела отрываться от игры, поэтому я пошла на кухню.

– Как долго вас не было?

– Десять минут? Может, чуть больше.

– Затем что вы сделали?

– Я не знаю… В голове все перемешалось.

Я не могу думать. Я не хочу лгать.

– Простите, – бормочу я.

– Все в порядке. – Дженнинг продолжает смотреть на меня, на его лице играет та же нежная, ободряющая улыбка. – Я понимаю, что сейчас для вас все наверняка как в тумане, и вы беспокоитесь о своей дочери, но если б вы могли рассказать нам о том, что именно произошло, как можно подробнее, это действительно помогло бы нам.

– Ладно.

Продолжай говорить.

– Я вернулась на улицу, но ее там не было. Я нигде ее не видела.

– В котором часу вы заметили ее исчезновение?

– Э-э… незадолго до восьми.

Дженнинг снова подается вперед и теперь сидит на самом краешке дивана.

– Итак, что вы сделали затем? – говорит он, и его голос впервые звучит уверенно, приказывая мне продолжать.

Я очень не хочу рассказывать эту историю. Но расскажу. Еще несколько минут. Тогда у них будет то, что им нужно, и они уйдут. И я смогу решить, что делать.

– Я вернулась в дом. Подумала, что она, возможно, вошла, а я не заметила. Я позвала ее по имени, но она не ответила. Она любит играть в своей комнате, поэтому я сначала поднялась туда, чтобы проверить. Я проверила все наверху… Ее нигде не было.

– А внизу вы искали?

Образ Фрейи, лежащей у подножия лестницы, пронзает меня болью: пощечина, которую ты должен ожидать, но не предвидишь.

– Мисс Уильямс?

Полицейские терпеливо ждут, наблюдая за мной, пока я уставилась прямо перед собой невидящим взглядом. Я их не замечаю. Они просто тени, скрытые за Фрейей, которая лежит как сломанная кукла – конечности согнуты и обмякли.

– Что случилось потом?

– Тогда я… я спустилась вниз и обыскала все вокруг. Здесь, на кухне, в маленькой комнате, в столовой, в туалете. Затем я снова обошла весь дом и заглянула во все ее места для пряток…

Дженнинг слегка хмурится, на его лице мелькает гримаса замешательства. У него нет детей.

– Ей нравится прятаться. Дети любят прятаться.

– Значит… вы искали везде и не смогли ее найти.

– Да.

– Вы снова выходили на улицу? Мы заметили, что за домом есть лес. Вы искали там?

Лес. Рука Фрейи, которая безвольно повисла и яростно раскачивается, ударяясь о мою ногу. Ее широко раскрытые глаза, глядящие в небо.

Едкий привкус тошноты заполняет мой рот.

– Нет. – Я сглатываю, но мой рот наполняется слюной. – Я дошла только до реки. Я испугалась, что она могла упасть в воду. Но она не пошла бы в лес одна.

– А могла ли она упасть в реку?

– Ее там не было.

– Могло ли ее унести вниз по течению?

– Река в той части, где она протекает по нашей территории, очень мелкая. Мельче, чем по щиколотку. И я не думаю, что Фрейя смогла бы перелезть через забор. Но она в любом случае не пошла бы к реке. Или в лес.

– Вы уверены?

– Она очень робкая. Всего боится и ненавидит эти леса. – Мой голос срывается, горло сжимается, когда горе разрастается в груди. – Ей даже со мной не нравится туда ходить.

– Ясно. Итак, что вы делали затем?

– Я позвонила Эйдену и спросила его, не приезжал ли он забрать ее из…

– А он мог это сделать? – перебивает меня Дженнинг, выпрямляя спину.

Его голос изменился.

– Я… я не понимаю вопроса.

– Для мистера Уильямса в порядке вещей приехать к вам домой и забрать дочь без вашего ведома?

– Нет… Он никогда не делал этого или чего-то подобного, но я… я просто пыталась придумать возможное объяснение тому, куда она делась. Мы не договорились о времени, когда он заедет за ней, поэтому я подумала, что, возможно, Эйден приехал за ней, и она услышала его машину. Побежала к нему вокруг дома или что-нибудь в этом роде.

– И что ответил мистер Уильямс?

– Он ответил «нет». Потом сказал мне, что выезжает, и попросил позвонить в полицию. Я позвонила вам, как только мы завершили разговор.

– А есть ли кто-нибудь еще в семье, ваш парень, бабушки и дедушки, кто мог прийти и забрать Фрейю?

– Нет, – шепчу я. – Никто бы просто так не забрал ее, не сказав мне.

Дженнинг пристально смотрит в свой блокнот, пишет несколько строк, затем снова поднимает взгляд на меня. Его лицо мгновенно становится более расслабленным, брови разглаживаются, как будто сам процесс записи информации, которую он собирает, снимает часть груза ответственности.

– Насколько легко было бы кому-то получить доступ к вашему участку, Наоми?

– Очень легко.

Он ничего не говорит, но продолжает наблюдать за мной. Хочет, чтобы я ответила более подробно.

– Ну, по пути от дороги к дому нет ворот или ограды, и нет ничего, что могло бы помешать кому-то выйти на подъездную дорожку и обойти дом.

– А не мог кто-то подойти к дому сзади, а не спереди?

– Мог.

– Сколько акров занимает ферма?

– Она довольно маленькая. Двадцать один гектар. Чуть больше пятидесяти акров.

– И она обнесена каким-нибудь забором?

– Только по границе территории. И есть довольно много общественных пешеходных дорожек, которые проходят прямо через нее.

Дженнинг снова опускает взгляд в блокнот.

Провожу по царапине на своей руке, и кожу покалывает, когда палец скользит по ней. Края ранки набухли и кровоточат. Я опускаю рукава кардигана, чтобы прикрыть руки, и плотнее прижимаю ткань к телу, обхватывая себя за плечи: мне так холодно. Сбоку от большого пальца отслоился небольшой кусочек кожи. Я подношу руку ко рту и пытаюсь откусить заусеницу, но она не отрывается.

– Ладно. Я отправлю констеблей Каллаган и Денвера оцепить территорию, если вы не против.

Леденящая паника пробегает по моим рукам, кожа становится холодной.

Они не собираются уходить.

Но мне нужно время: нужно придумать, что делать, как вернуться к ней и исправить то, что произошло. Нужно убедиться, что я смогу обеспечить ее безопасность. Но я здесь в ловушке. А Фрейя где-то там.

– Я не возражаю, – отвечаю я, и мой голос срывается.

– А затем мы проведем тщательный обыск в доме, а другая команда обыщет территорию фермы и лес.

Лес.

Вся кровь отхлынула от моего лица. Могут ли они заметить?

Всего через несколько коротких часов земли, окружающие ферму – поля, фруктовый сад, амбары и леса, – будут кишеть полицейскими, чья единственная цель – найти Фрейю. Найти ребенка, который, по их мнению, пропал без вести. Найти ребенка, которого уже нет в живых.

Я должна им все рассказать.

Я сделала кое-что ужасное.

Просто скажи это.

Есть кое-что, что я должна вам рассказать.

– Вы хотите выйти через переднюю дверь или через заднюю?

Я слышу слова, когда они срываются с моих губ, но мой голос звучит так, будто не принадлежит мне.

– Подойдет любой вариант, – отвечает женщина-констебль.

– Внимательно смотрите под ноги, – напутствует Дженнинг. Они кивают в ответ на его строгий приказ.

Мое тело машинально двигается через прихожую, чтобы провести констеблей на кухню. Открывая заднюю дверь, я отступаю в сторону, чтобы пропустить их.

Теперь ты никогда не сможешь сказать им правду.

Никто никогда меня не поймет. Возможно, поняли бы, если б я рассказала правду с самого начала. Но никто не поймет этой лжи. Особенно, если полиция начнет копаться в моем прошлом. Они заберут обоих моих малышей.

А я никому не позволю забрать моих детей. Я этого не допущу.

Качаю головой, выныривая из потока мыслей. Дженнинг расхаживает по кухне, двигаясь целенаправленно и осматривая все, от потолка до пола.

Я подхожу к раковине и рывком открываю шкафчик. Просовываю руку за груду чистящих средств и шарю вокруг, пока пальцы не натыкаются на полупустую упаковку парацетамола. Открыв кран, жду несколько секунд, позволяя струе воды остыть, затем набираю воду в сложенную чашечкой ладонь и запиваю две таблетки. Начинающаяся мигрень тупой болью пульсирует в районе лба, и она будет быстро усиливаться, пока мне не останется ничего, кроме как лежать в спальне с закрытыми шторами и маской для сна на глазах. Побочный эффект снотворного. Я закрываю глаза и прислоняюсь лбом к шкафчику рядом с раковиной.

Зачем ты это делаешь, дорогая?

Я вздрагиваю при звуке маминого голоса. Поднимаю голову, но рядом никого нет.

Ее голос казался таким реальным, но она уже давно умерла.

Время от времени мне чудится, будто я слышу ее голос, словно она все еще здесь, заправляет мои длинные волосы за ухо и говорит мне, что все будет хорошо. «Скажи мне, что не так, – обычно говорила она. Мама всегда знала, если что-то случалось, даже когда я пыталась это скрыть. – Ты можешь рассказать мне все, что угодно, милая».

Что угодно…

Если б она все еще была жива, смогла бы я рассказать ей все? Если б она все еще была жива, дошла бы я до такого?

Нет… никогда. Я стала бы гораздо лучшей матерью, если б она все еще была рядом. Она была идеальной, у нее все получалось само собой. Она бы знала, что делать.

Пожалуйста, мама. Скажи мне, что делать.

Дженнинг шумно втягивает воздух носом. Я оглядываюсь и вижу, что он стоит по другую сторону кухонного островка, недалеко от того места, где большая оранжевая печь излучает тепло. Рисунок Фрейи горделиво прикреплен магнитом к вытяжке над печью. Наша неидеальная семья из корявых фигурок.

Моя голова пульсирует болью.

– Извините, у меня начинается мигрень.

– Все в порядке. Пожалуйста, не извиняйтесь, мисс Уильямс. Я понимаю, что вам трудно. Делайте все, что вам нужно. Это ваш дом.

Он отводит взгляд от моего лица.

– Что там произошло? – спрашивает он, указывая вниз, справа от меня.

Вот дерьмо. Я совсем забыла про шкафчик.

Не более получаса назад я со всей силы своего горя пнула шкафчик под раковиной. Но открывая его, чтобы достать парацетамол, я не обратила внимания на то, что дверца заедала, дерево грубо скребло по дереву. Раньше дверца открывалась плавно, пока я не вышибла из нее дух.

– Простите. – Опять это слово. – Когда я не смогла ее найти… я вышла из себя.

– Что случилось со шкафчиком?

– Я пнула его. Несколько раз. Я просто не могу понять, что произошло. Как я ее потеряла? – Мои губы дрожат, а руки взлетают к лицу, прикрывая глаза. – Я так расстроилась, что пнула его.

Дженнинг подходит ко мне и осторожно кладет руку мне на плечо. От него пахнет сигаретами, застоявшимся дымом. Дурная привычка. Но они есть у всех.

– Мне так жаль, что это происходит с вами, мисс Уильямс, но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы найти вашу дочь. Хорошо?

Я убираю руку от глаз и подношу ее близко к губам, ощущая свое прерывистое дыхание, жаром опаляющее ладонь.

– Хорошо, – эхом повторяю я.

Нас прерывает громкий стук в дверь.

Мое сердце подпрыгивает. Фрейя. Наверное, кто-то нашел Фрейю. Она бродила по полям соседней фермы или играла на тропинке, по очереди засовывая то в карман, то в рот ягоды ежевики, растущей в зарослях на обочине узкой колеи…

Я медлю. Всего на мгновение мое тело повиновалось инстинкту – обманутое моими собственными историями – и поверило.

Но все равно я отчаянно пробегаю остаток пути к входной двери. Полиция уже здесь. За мной наблюдают. Если б она действительно пропала, я бы сломя голову неслась к двери.

На пороге стоит Эйден с налитыми кровью глазами. На нем выцветшие серые брюки от спортивного костюма, в которых он обычно ходит по дому или занимается ремонтом. И только фланелевая рубашка, без пиджака, пуговицы на ней застегнуты неправильно, должно быть, Эйден натянул ее в спешке, так что весь воротник перекосило. Эйден облачен в панику последнего часа, как в тяжелое пальто, и его плечи ссутулились.

Размытый утренний пейзаж резко возвращается в фокус. Это не дурной сон. Это вообще не сон.

7

– Она здесь? – хрипло спрашивает он. Голос Эйдена обычно гремит в любом пространстве, но сейчас он звучит слабо. Устало.

Встретившись с Эйденом взглядом, я, не в силах что-то ответить, качаю головой.

Опустив голову, он начинает плакать. Я ожидала криков, выплеска ярости, но их нет. Это гораздо хуже.

– Я думал… я думал, что ты, возможно, уже нашла ее.

Я гляжу себе под ноги на цементный раствор между камнями, не желая смотреть Эйдену в глаза. Он еще не сердится, но это может быть лишь вопрос времени, буквально нескольких мгновений. Именно сиюминутный ужас не дает его гневу вырываться наружу и сбить меня с ног. Эйден напомнит, что не хотел оставлять Фрейю здесь. Я убедила его позволить мне присмотреть за дочерью. Он знал, что мне все еще нельзя доверять.

– Что случилось, Наоми? Как это произошло?

– Я…

– Мистер Уильямс? – возник рядом со мной Дженнинг.

– Да?

Дженнинг отступает в дом, подальше от двери, жестом приглашая Эйдена войти. Я тоже отступаю назад, не отрывая взгляда от затирки швов между камнями, как будто эти изогнутые линии раскроют все секреты мира, если только я достаточно сосредоточусь. Эйден переступает порог, его взгляд беспокойно мечется по сторонам. Мой бывший муж закрывает за собой дверь, и она сердито хлопает, оглушив нас.

Дом знает, что я натворила.

Мы трое стоим в тишине, ожидая, когда кто-нибудь заговорит.

– Итак, мистер Уильямс…

– Зовите меня Эйден, детектив.

– Эйден. Я детектив-сержант Дженнинг. Я возглавляю поиски вашей дочери.

Эйден прикрывает глаза рукой, и его новенькое блестящее обручальное кольцо сверкает на солнце. Он что-то шепчет, хотя я не могу разобрать слов.

– Простите? – Дженнинг наклоняет голову. – Эйден, вы что-то сказали?

Эйден пытается прочистить горло гортанным кашлем, но у него все равно с трудом получается выталкивать слова изо рта – его душит печаль.

– Я сказал, что не могу поверить, что это происходит. – Он опускает руку, открывая темные ресницы, слипшиеся от слез. – Я готов на все, чтобы вернуть ее. Пожалуйста, – хрипит он. – Пожалуйста.

Пальцы моей опущенной вдоль тела руки сгибаются и задевают ногу. Мне хочется потянуться и взять Эйдена за руку. Я хочу утешить его – притянуть к себе и рыдать в его объятиях. Но я не могу. Он не мой муж, и я больше не его жена. Теперь у него есть другая. Новенькая блестящая женщина, которая предложит ему утешение. У этой жены нет моих недостатков, которые так часто расстраивали Эйдена, – как смазанные пятна на стеклянном столе, которые никогда не получается полностью вытереть.

– Мисс Уильямс?

Дженнинг снова наблюдает за мной. Постоянно наблюдает. Он обратился ко мне? Задал вопрос? Похоже, что так, потому что Эйден тоже смотрит на меня, склонив голову набок.

– Простите, – шепчу я. – Я прослушала, что вы сказали.

– Я говорил Эйдену, что вы оба можете побыть в одной из комнат, пока мы обыскиваем дом.

Мое сердце глухо колотится. Тук, тук, тук. Почти синхронно с качающимся маятником высоких напольных часов, неторопливо отмеряющим время. Тик, тик, тик. Кажется, будто тиканье замедляется и становится громче, каждое колебание маятника занимает уже не секунды, а минуты и часы, и вот Эйден и Дженнинг уже превращаются в застывшие образы, раскачивающиеся взад и вперед, – моя жизнь остановилась. Может, если время замедлится еще больше, оно начнет поворачиваться вспять: обратно через ужас этого утра, падение Фрейи, через темноту ночи, когда мать и дочь крепко спали, и все вернется к прошлому вечеру, к той секунде, когда таблетки оказались у меня в руке.

Обещаю, что больше никогда не приму ни одной таблетки. Просто верните ее мне. Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

– Мисс Уильямс? – Дженнинг хватает меня за плечо, возвращая в настоящее. Время возобновило свой обычный темп.

– Извините… Сколько времени займет поиск? В доме?

– Не думаю, что он продлится слишком долго.

Я машинально киваю. Эйден вдыхает – вдох настолько глубокий, что его слышно, – и сжимает губы, прежде чем выдохнуть. Он хочет что-то спросить. Я всегда это по нему вижу. Как будто он обдумывает вопрос и возможный ответ еще до того, как его озвучит. Просчитывает варианты.

– Моя жена ждет в машине, – наконец произносит он. – Ничего, если она войдет?

Его жена.

Он привез ее сюда. В наш дом. Мой дом.

Дженнинг чешет подбородок и стреляет глазами в мою сторону.

– Да, с нашей стороны нет никаких возражений. Мисс Уильямс?

Эйден сделал это нарочно. Он в присутствии Дженнинга спросил, может ли она зайти внутрь, чтобы я не поднимала шума. Не отказалась впустить ее. А если б я это сделала, – если б я бросилась на пол, как ребенок, и закричала, что ей здесь не рады, – стал бы кто-нибудь винить меня? Отреагировал бы Дженнинг вообще?

– Конечно, – отвечаю я ровным голосом. – Не может же она просто сидеть в машине.

Воздух между нами пропитан неловкостью. Я это чувствую. Как и они. Дженнинг снова чешет подбородок.

– Руперт тоже скоро приедет. Ничего? – прерываю я молчание, и мой взгляд, как лазер, устремлен на Эйдена в ожидании реакции. Хоть какой-нибудь.

– Кто такой Руперт?

– Он…

– Руперт – ее парень, – перебивает Эйден.

Вот оно.

– Это не проблема, – говорит Дженнинг.

Эйден смотрит в потолок, и его глаза кажутся прозрачными на свету. Он вытирает их тыльной стороной ладони и опускает взгляд на меня. Сердитый красный ободок окружает каждую зеленую радужку.

– Мне нужно еще кое-что сделать напоследок, – сообщает Дженнинг, нарушив напряженное молчание, которое выстраивается вокруг нас как стена. – Эйден, снаружи два констебля охраняют территорию, а старший детектив-инспектор, который будет старшим следователем по этому делу, находится в участке и инструктирует команду. Ясно?

Эйден кивает.

– Нам понадобится фотография Фрейи. И подробное описание того, во что она была одета, – продолжает Дженнинг, скривив губы в извиняющейся гримасе.

Его просьба – удар в грудь, и он пронзает мои легкие, не позволяя дышать. Независимо от того, кто увидит фотографию Фрейи или узнает, во что она была одета, они не смогут спасти ее. Это ничем им не поможет. Из-за того, что я натворила.

Эйден похлопывает себя по карманам.

– Черт, я оставил свой телефон в машине… сбегаю и принесу его.

– Не волнуйся, – говорю я. – У меня есть ее фотография.

Я подхожу к консольному столику, где перед зеркалом расставлено несколько серебряных рамок. Раньше вся эта комната была заполнена сотнями фотографий. Со стен, занимая все свободное пространство, сияли счастливые, улыбающиеся лица: мои родители, я с друзьями, Эйден. Снимки довольной, радостной семьи, в которой все любят друг друга. Семьи, которая никогда не разрушится. Родителей, которые никогда не умрут. Мужа, который никогда не уйдет. Но теперь все это в прошлом. Остались только фотографии Фрейи.

Я беру один снимок и ошеломленно смотрю на него. Вот она, улыбается мне из-за стекла, когда бежит к камере по высокой траве фруктового сада, а на заднем плане поблескивает изгиб реки. Волосы Фрейи выбились из-под шапочки с помпоном и развеваются по плечам, глаза широко раскрыты и светятся счастьем. В руках – любимый Мышонок. Я сделала это фото всего несколько недель назад. Был такой прекрасный октябрьский день, и мы играли в прятки на улице, закутанные в пальто, шапки и перчатки. Мы запыхались, и наши тела сотрясались от смеха.

И посмотрите, что стало со мной теперь: снова играю в прятки.

Я открываю заднюю часть рамки, вытаскиваю фотографию и возвращаюсь к Дженнингу, держа ее перед собой. Снимок дрожит в моей трясущейся руке.

– Это самая свежая фотография, которая у меня есть. Она сделана пару недель назад.

– Спасибо. – Он смотрит на снимок, и улыбка освещает его глаза. – Она красавица.

Эйден переводит взгляд на фотографию, уголки его рта опущены, глаза широко раскрыты.

– Где Мышонок? – шепчет он едва слышно.

– Я…

– Ей нужна ее игрушка, – торопливо продолжает Эйден. – Принеси Мышонка, Наоми. Мне нужна эта игрушка… она нужна ей…

– Она взяла его с собой на улицу.

Объяснение мягко слетает с моих губ. Эйден прикрывает ладонью рот, его учащенное дыхание вырывается сквозь пальцы.

– Она взяла его с собой?

– Да. – Я поворачиваюсь к Дженнингу. – Простите, я забыла вам сказать.

Дженнинг некоторое время молчит.

– Все в порядке. Игрушку не очень хорошо видно на фотографии. Как она выглядела?

– Он среднего размера. Серая ткань. Он очень мягкий, у него длинный светло-серый хвост и черные глаза. Она повсюду брала его с собой.

Повсюду.

– И она взяла его с собой на улицу?

– Да. Она взяла его поиграть на улицу.

– И вы нигде не видели игрушку, когда искали?

Я качаю головой.

– Ясно… – Он достает свой блокнот и пишет, а затем ставит точку сильным ударом ручки в бумагу. – А во что была одета Фрейя?

– На ней была пижама. Красная. Со светящимися единорогами. Она любила их.

Я сказала «любила» вместо «любит». Заметили ли они? Услышали ли они, как мое подсознание переключилось на прошедшее время? Но нет – Дженнинг снова записывает подробности в блокнот, а Эйден смотрит в пол остекленевшими глазами.

– А ее пальто?

Мой взгляд устремляется в коридор, где в шкафу под лестницей пальто Фрейи висит именно там, где она его и оставила.

Найдут ли они его? Поймут ли все?

Эйден – да.

– На ней было розовое пальто с отделкой из серого меха, – говорю я. Еще одна ложь.

Эйден поднимает взгляд от пола.

– Она ведь была в кремовом пальто, когда я ее привез?

– Я купила ей новое. Она увидела его и захотела надеть.

Он все понял? Знает ли он, что я лгу?

Эйден отводит от меня взгляд и вновь устремляет его в никуда.

Дженнинг перестает писать и кладет фотографию в пакет для улик, который достал из своего большого кармана.

– Мне также понадобится какая-нибудь одежда Фрейи, что-то, что было на ней вчера.

– Э-э, ладно. Мне принести ее сейчас? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Если не возражаете. Кинологический отряд уже в пути – сначала мы отправляем на поиски собак, пока множество расхаживающих вокруг полицейских не перебило запахи.

Я поднимаюсь по лестнице, и мой разум начинает лихорадочно соображать. Собаки. Они привлекут к поискам собак. Приведет ли ее запах прямо к бункеру? Достаточно ли он глубоко закопан, чтобы они не смогли ее обнаружить? Это дрессированные животные, само существование которых заключается в том, чтобы выслеживать, находить цель.

Что я наделала?

Мне нужно, чтобы они ушли. Мне нужно, чтобы они убрались из дома, из леса, чтобы я могла подумать.

Я подхожу к порогу ее комнаты и колеблюсь. В последний раз я видела Фрейю живой здесь. Я уложила ее в постель и сказала, что люблю ее. А она ответила, что любит меня.

Вхожу в комнату и жду. Жду, когда что-нибудь накроет меня – ощущение, что она все еще здесь. Хоть какое-то. Но никаких ощущений нет. Ни капли ее не осталось в этой комнате. Никакого присутствия ее энергии. Ее больше нет.

Опускаю руку в корзину для белья и достаю кофточку, которая была на Фрейе перед тем, как я переодела ее в пижаму. Я подношу ткань к лицу и делаю вдох. Свежий, чистый аромат. Точно так же Фрейя пахла, когда была младенцем. Если б я закрыла глаза, то увидела бы ее прямо перед собой. У меня кружится голова. Я никогда больше не смогу ощутить от нее этот запах. Я никогда не смогу притянуть ее к себе и зарыться носом в ее волосы, крепко обнять ее, чтобы ее маленькие ручки обхватили меня в ответ.