Текст книги "Что случилось прошлой ночью"

13

Я падаю.

Кувыркаюсь в воздухе, снова и снова, ожидая удара о землю. Вскрикиваю, увидев, что крыша фермерского дома несется на меня, и закрываю лицо руками. Крыша уже совсем рядом, и я кричу. Звук разносится далеко по небу, мои легкие наполняются, как воздушные шарики, которые вот-вот лопнут. Я готовлюсь к удару, но, врезавшись в крышу, продолжаю падать. Мое тело провалилось сквозь черепицу, но нет ни жгучей боли, ни сломанных костей. Дом рушится, вокруг меня мелькают вспышки черного и красного, нарисованные по трафарету лица расплываются, и стена леса поднимается мне навстречу. Я кувыркаюсь между деревьями, ветви царапают лицо и тело. Дверь бункера открывается, его зияющая пасть готова поглотить меня, и я сворачиваюсь в клубок, приготовившись шлепнуться на бетонный пол.

Распахиваю глаза и вижу над собой балки, крест-накрест поддерживающие потолок маленькой комнаты.

Это был сон. Всего лишь сон. Все в порядке.

Вот только…

Фрейя.

Ее больше нет. Горе и ярость расцветают в моей груди, и хочется кричать. Я просто хочу, чтобы она вернулась.

Резко выпрямляюсь и, прищурившись, выглядываю на улицу через балконные двери. Еще темно – должно быть, время раннее. Огонь потух за ночь, но окна запотели там, где холодный воздух улицы встретился с теплом дома. Но даже сквозь туманную пелену мой взгляд прикован к деревьям. Их ветви тянутся ко мне, они медленно окружают дом.

Тебе кажется. Лес – это просто деревья, они не знают, что ты…

Я замираю, когда мои мысли резко обрывает стук в стекло.

Что это было?

Я заставляю себя выглянуть наружу.

Не хочу смотреть туда, не хочу видеть лес, не хочу…

Нет…

Кто-то стоит за окном. Силуэт размыт, но я безошибочно узнаю форму ее лица, легкий наклон головы, когда она подходит еще ближе. Ее дыхание обдает волнами стекло. Я вижу зелень ее глаз.

Фрейя.

Я натягиваю одеяло на голову, ощущая под плотным материалом собственное быстрое и горячее дыхание.

Это не она. Не она, не она…

– Мамочка, – шепчет ее голос мне на ухо.

Я рыдаю, зажав рот руками, и рывком сажусь.

Комната пуста. Ее здесь нет. Но она пытается мне что-то сказать.

– Что такое? Что случилось?

Я подпрыгиваю при звуке голоса Руперта, влетевшего в маленькую комнату. После ночи, проведенной на диване, его одежда помялась. Я забыла, что он здесь. Даже когда Руперт опускается на пол рядом со мной, неловко поджав ноги, он кажется нереальным, как будто я воображаю его присутствие. Еще один призрак.

– Просто дурной сон… – шепчу я.

– Ты выспалась? – спрашивает он, целуя меня в лоб.

– Не совсем, – отвечаю я. Сон приходил ко мне волнами: ненадолго накрывал меня и снова утекал с бесконечным отливом. – Пойду приму душ.

– Приготовить тебе что-нибудь поесть?

Мне невыносима мысль о еде, но поесть придется. Ради будущего малыша – я не могу потерять и его тоже.

– Только тосты, пожалуйста, – прошу я.

Я поднимаюсь в ванную комнату, но избегаю смотреть в зеркало. Не могу себя видеть. Глядя вместо этого в раковину, чищу зубы, все сильнее и сильнее надавливая щеткой на десны, и наблюдаю, как вода, закручиваясь, стекает в сливное отверстие. Она окрашена кровью.

С наступлением дня ферма кишит людьми. Территория оцеплена лентой, обозначающей место преступления. Лента ярко светится, ее флуоресцентный синий цвет бросается в глаза на фоне девственно-белой заснеженной земли и тускло-серого неба.

– Уверена, что не хочешь, чтобы я остался? – спрашивает Руперт, заправляя прядь волос мне за ухо. – Возможно, тебе не помешает кто-то рядом… Мне невыносима мысль о том, что ты останешься одна и будешь сходить с ума от беспокойства.

– Думаю, я хотела бы побыть одна, – рассеянно отвечаю я, глядя на вид, который открывается из входной двери: мой дом наводнен незнакомцами. Незнакомцами, которые ищут Фрейю. – Прости… – Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть Руперту в глаза. – Я плохо спала. Попробую еще поспать, если смогу.

– Все в порядке. Не извиняйся. Я буду на ферме – если тебе понадоблюсь, просто позвони.

– Обязательно.

Руперт наклоняется и целует меня, но я почти сразу отстраняюсь.

– Созвонимся позже. – Я выхожу вслед за Рупертом через парадную дверь, но не провожаю его взглядом, пока он садится в машину и уезжает.

Эйден и Хелен здесь.

Он расхаживает слева от подъездной дорожки, а она прислонилась к кирпичному фасаду и не спускает с него глаз, пока он ходит туда-сюда перед ее носом. Повсюду полиция – некоторые в форме, некоторые в гражданской одежде, но все разговаривают вполголоса. Они устремляют на меня взгляды, затем отводят их, когда я прохожу мимо.

Я отворачиваюсь от Эйдена и Хелен и шагаю на звук знакомого голоса. Дженнинг стоит сбоку от дома, там, где река делает самый крутой поворот, прежде чем направиться обратно через открытую территорию к лесу. Я осторожно подхожу к детективу. Под ногами хрустит толстый слой снега, неглубокое и быстрое дыхание облачками вырывается в холодный воздух.

Эйден и Хелен подходят к нам и останавливаются рядом со мной. Эйден стоит так близко, что я могу до него дотронуться. Прижимаю руку к телу.

– Наоми. – Он кивает мне.

– Эйден, – киваю я в ответ.

Так официально – как будто незнакомцы.

– Привет, Наоми, – шепчет Хелен. Ее обычно золотистое лицо порозовело от холода.

– Вы что-нибудь нашли? – спрашивает Эйден у Дженнинга, прежде чем я успеваю ответить Хелен. Он выглядит именно так, как, наверное, выгляжу я: как будто прошлой ночью не спал ни минуты, а вместо этого лежал без сна, уставившись в потолок и думая о Фрейе. Но его терзали мысли о потерянной маленькой девочке, которую у него отняли, и теперь он весь дрожит от острого желания услышать хоть какие-то новости.

– Как вы знаете, мы обыскали дом, – отвечает Дженнинг, указывая на копошащихся вокруг полицейских. – Мы начали поиски с собаками и сегодня собираемся продолжить их в лесу.

Мы вразнобой киваем, как те игрушечные псы, которых вы привыкли видеть за задним стеклом автомобилей. Вяло, не в силах контролировать это движение, вызванное тем, что под ногами все качается.

– Вы видели вчерашнее обращение старшего инспектора в новостях? – интересуется Дженнинг.

Эйден и Хелен тут же кивают, но я стушевалась, и Дженнинг обращает на это внимание.

– Вчера вечером она выступила с призывом по всем основным новостным каналам. Там показали фотографию Фрейи и подробно рассказали об ее исчезновении. Надеюсь, в результате мы получим какую-нибудь полезную информацию.

– Мы можем помочь с поисками? – спрашивает Эйден.

– В подобных ситуациях всегда лучше позволить полиции выполнить работу по первоначальному поиску – чтобы не затоптать улики и все такое. – Дженнинг улыбается нам, как взрослый улыбнулся бы ребенку, который наивно попросил сделать что-то, явно запрещенное.

Задай вопрос, Наоми.

– Что нам сейчас делать?

– Понимаю, это не то, что вы хотите услышать, но сейчас вам остается только ждать. Мы свяжемся с вами, как только что-нибудь узнаем или найдем. – Дженнинг подзывает кого-то позади нас, и мы все оборачиваемся. Женщина, одетая в джинсы и черную футболку, направляется к нам, огибая полицейских, которые попадаются на пути. – Наоми, Эйден, Хелен, – это детектив-констебль Кейт Брэкен. Ваш офицер по связям с семьями[4]4
  Сотрудник полиции, обученный обеспечивать связь между полицией и семьями, ставшими жертвами преступлений. Информирует семью о ходе расследования.


[Закрыть].

– Пожалуйста, зовите меня Кейт. – Она протягивает руку каждому из нас по очереди. Я отвечаю на рукопожатие, выдавив слабую улыбку. Не хочу смотреть на Кейт, но заставляю себя встретиться с ней взглядом. У нее доброе лицо. Понимающие глаза. Если б не моя ложь, Кейт, возможно, в эту самую секунду помогала бы другой семье? Той, которая действительно нуждается в ее поддержке?

– Работа Кейт заключается в том, чтобы держать вас в курсе всего, что происходит в ходе расследования. Понимаю, вас невероятно тревожит и огорчает ощущение, будто вы никак не пытаетесь помочь, но как только нам станет что-нибудь известно, вы тоже сразу об этом узнаете.

– Можете звонить мне в любое время дня и ночи. Я полностью к вашим услугам, – уверяет Кейт. У нее мягкий ирландский акцент – добросердечный и обнадеживающий.

Чувство вины пронизывает меня, и я впиваюсь ногтями в кожу на запястье.

– Не возражаете, если я на секунду отойду поговорить с женой? – спрашивает Эйден.

– Нет, конечно, нет, – отвечает Дженнинг. – Мы будем поблизости, если вам что-нибудь понадобится.

– Спасибо вам обоим, – благодарю я, и полицейские удаляются на другую сторону подъездной дорожки.

– Да, спасибо! – кричит Эйден им вслед, затем поворачивается к Хелен, которая выжидающе смотрит на него. – Хелен, – просит он, понизив голос, – не могла бы ты ненадолго отойти к машине, пока я поговорю с Наоми?

– Что?! – Она вскидывает брови, и ее голубые глаза округляются от недоумения. – Зачем?!

– Я просто думаю, что нам с Наоми было бы лучше обсудить все наедине.

– Но почему?!

Они разговаривают шепотом, и даже в споре их голоса звучат приглушенно и доверительно. Я заставляю себя опустить взгляд. Мне не следует вмешиваться. Это не мое дело.

– Я просто думаю, что, учитывая нашу ситуацию, так будет лучше. Пожалуйста, не усложняй все еще больше, чем уже есть.

– Тебе нет нужды разговаривать с ней наедине. Я этого не понимаю. Я тоже Фрейе не чужая.

Не вмешивайся.

– Знаю, что не чужая, конечно, нет, но я просто…

– Хелен, – окликаю ее я, – ты хоть раз можешь попытаться не быть эгоисткой?

Они поворачиваются ко мне.

– Эгоисткой? – У Хелен отвисла челюсть. – Я пыталась тебе помочь. Я предложила тебе поддержку. И это я эгоистка?!

– Наоми, пожалуйста… – Эйден красноречиво смотрит на меня, чтобы я не продолжала. Умоляет меня молчать.

– Да, эгоистка. Фрейя – наша дочь. Моя и Эйдена, а не твоя. Если он хочет поговорить со мной наедине, кто ты такая, чтобы мешать ему?

Она фыркает, и пар от ее дыхания клубится в холодном воздухе.

– Кто я такая? Знаю, тебя это бесит, – и знаю, это убивает тебя, – но я мачеха Фрейи. Она живет со мной. Это меня она видит каждый день. Это со мной она просыпается, это я отвожу ее в школу, это я готовлю для нее еду, рисую вместе с ней, рассказываю ей истории и играю в игры. Может, ты ее и родила, но это я каждый день окружаю ее любовью. И не на расстоянии. А в непосредственной близости. Так что не смей вести себя так, будто это не имеет ко мне никакого отношения. Она и мой ребенок тоже.

Холодный ветер дует мне в спину, но воздух в пространстве между нами становится совершенно неподвижным.

– Уходи.

Она не отводит глаз – даже не шевелится, чтобы вытереть злые, обиженные слезы, которые текут по ее лицу.

– Я хочу, чтобы ты ушла, – повторяю я. – Сейчас же.

– Просто иди к машине, Хелен, – шепчет Эйден, сжимая ее плечо.

Вырвавшись из его пальцев, она направляется обратно к машине, бросается на пассажирское сиденье и хлопает дверью.

– Зачем ты так с ней? – тихо говорит Эйден. – Почему нельзя было просто не вмешиваться?

Я пожимаю плечами и смотрю в землю. Слышу, как его зубы скрежещут, выдавая, что он с трудом держит себя в руках.

– Я просто не…

Я поднимаю на него взгляд.

– Что?

– Ничего.

– Нет, что ты собирался сказать? – Мне ужасно хочется узнать, какую же мысль он не решился высказать вслух. – Эйден, что ты собирался сказать?

– Ничего, – отвечает он, избегая взглядов окружающих нас полицейских.

– Ты винишь меня?! – шепотом спрашиваю я.

Мышцы на челюсти Эйдена подергиваются. Я чувствую напряжение между нами, натянутое, как стальной трос. Белый шум окружающей суматохи гудит над нашими головами, как предвестник цунами.

– Да, – тихо произносит Эйден, и волна обрушивается на него. – Я действительно виню тебя. Я виню тебя во всем этом. – Он широко раскидывает руки, указывая вокруг себя. – Я ведь доверил ее тебе.

Бросив эту фразу, Эйден наблюдает за мной, ожидая, что я стану себя защищать или атакую его в ответ. Но я не собираюсь делать ни того, ни другого.

Облегчение. Из всех эмоций, которые можно испытать в этот момент, я чувствую облегчение. Я заслуживаю обвинений – просто не в том смысле, в каком их представляет Эйден.

– Ты прав, что винишь меня. – Мое тяжелое дыхание вырывается облаками пара. – Я сама себя виню.

– Как я позволил этому случиться? – Эйден приподнимает плечи, вытягивая руки, как будто может вытащить ответы из меня. – Как это произошло?

– Не знаю. – Я качаю головой. – Это печальная случайность. Я не хотела, чтобы так вышло. Прости.

– Вечно ты извиняешься! – кричит он. – Я был с тобой, Наоми. Я всегда заботился о тебе. И ты все испортила. А теперь еще это?! – Его голос срывается, и он смотрит на небо. – Я не верю, что это происходит на самом деле. Это не укладывается в голове.

– Эйден… – Я тянусь, чтобы коснуться его, но он резким движением плеча отбрасывает мою руку.

– Не прикасайся ко мне. – Замерев, он стоит совершенно неподвижно и смотрит мне прямо в глаза. В его взгляде сквозят гнев и печаль, но есть и что-то еще. Подозрение? Эйден знает меня – настоящую меня – вдоль и поперек. Может ли он догадаться, что я натворила?

Эйден прикусывает нижнюю губу. Мне хочется броситься к нему. Хочется раствориться в его объятиях и попросить прощения, умолять, чтобы он не уходил, заверить, что я готова на все, лишь бы вернуть все обратно.

– Я поеду, – шепчет он и разрывает наш зрительный контакт, моргая. – Мне нужно уехать… Не могу так. Не могу находиться здесь.

И уже через несколько секунд его машина с визгом шин стартует с места, а полицейские резко расступаются с дороги. Я смотрю ему вслед, не в силах пошевелиться – что-либо сделать или сказать. Что тут скажешь?

Ко мне направляются Дженнинг и Кейт, но я опускаюсь на землю. Эйден всегда был прав, но сейчас истина в его словах стала просто невыносимой. Мне не выдержать такое тяжелое бремя. Я кладу голые руки на холодную землю и растопыриваю пальцы, оставляя отпечатки на снегу.

Фрейя любила снег.

Из носа у меня течет, и я вытираю его рукавом пальто, но слизь лишь размазывается по лицу.

Кто-то тянет меня за руку. Кейт присела на корточки рядом со мной, ее лицо искажено беспокойством.

– Пойдемте, Наоми, – произносит она. – Давайте зайдем внутрь, и я приготовлю вам чай.

Она помогает мне выпрямиться и встать на ноги. Это забирает остатки моих сил.

Мы заходим в дом, и я сажусь за стол, пока Кейт возится на кухне, роется в ящиках и шкафчиках в поисках нужной посуды. Я могла бы подсказать ей, где что взять, но молчу, чувствуя себя обессиленной. Усталость и горе окутали меня, придавили к земле.

Тихий скрежет фарфора привлекает мое внимание к Кейт, которая достает посуду из буфета. Она потянулась мимо моей кружки к другой, вмещающей почти пинту, которую я поставила сзади всех и никогда не достаю. Эта кружка бледно-голубая и изготовлена вручную, с небольшим сколом на ободке, оставшимся после того, как ее стукнули о раковину. Я просила его больше не пить из нее, но он упрямо брал ее снова и снова.

Папина кружка.

Я наблюдаю, как Кейт наливает кипяток в обе кружки, но словно смотрю на нее сквозь густой туман: ее силуэт искажается и дрожит, когда прошлое сливается с настоящим.

– Сахар класть, любовь моя? Не могу вспомнить, пьешь ли ты чай с сахаром. – Голос папы доносится эхом сквозь дымку, и внезапно она рассеивается. Папа стоит у чайника, его рука занесена над банкой с сахаром, брови вопросительно приподняты.

– Н-нет, – заикаюсь я. – Больше нет, папа.

– Правильно, ты и без того сладкая, – говорит он, а затем смеется над собственной шуткой. Улыбаясь мне, папа достает молоко из холодильника.

– Как тебе на новой работе?

– На новой работе?

– Да, ты же теперь преподаешь. Тебе это нравится?

– Да, – шепотом отвечаю я.

– Я горжусь тобой, Наоми.

Кружку со стуком ставят на стол, и я подпрыгиваю…

Папы больше нет.

Кейт села напротив меня и пододвигает ко мне горячий чай. Я обхватываю кружку руками. Обжигаюсь, но сжимаю ее еще сильнее, наслаждаясь ощущением жара в кончиках пальцев.

– Простите, – бормочу я. – Что вы сказали?

– С Эйденом все в порядке?

Я делаю глоток и сосредотачиваюсь на напитке, обжигающем язык и нежную кожу на небе.

– Простите за это. Мы поссорились. И мы с Эйденом…

– Все в порядке…

– Нет, не в порядке. Но мы трое… Это сложно.

– Все в порядке, правда. Пожалуйста, не переживайте об этом. Поверьте, я видела ссоры и похуже.

– Спасибо. – Я пытаюсь улыбнуться.

– Не за что. Может, вы хотите меня о чем-то спросить?

Рыжие волосы падают Кейт на лицо, когда она наклоняется вперед, опираясь на локти и сокращая расстояние между нами. Я уже поняла, что эта женщина – подобие Руперта. Добрая. Чуткая. Прекрасно умеющая расположить к себе людей. Она с легкостью нравится другим.

– Я не знаю, о чем спросить, – отвечаю я.

И это действительно так – я не могу больше лгать. Так что у меня нет вопросов. Моя ложь – это домик из карт, поставленных одна на другую, и он может в любой момент рухнуть.

– Сколько лет Фрейе?

Бедняжка. Она наверняка все это уже знает, ей сообщили все подробности дела, но она хочет поговорить со мной, наладить отношения.

– Четыре.

– Когда у нее день рождения?

– В августе.

– Вы его отмечали?

– Праздник устраивал ее отец. Мы отмечаем ее день рождения по отдельности.

Я видела фотографии. Фрейя просила, чтобы на празднике у нее были единороги. Я предложила устроить его на ферме, представляя, как ее маленькие друзья проведут этот летний день в саду, который я бы украсила лентами в пастельных тонах. Я бы одолжила несколько пони из соседней конюшни. Мы бы играли в игры, и я вышла бы из дома, распевая «С днем рождения», и вынесла бы детям торт, украшенный рогом единорога из помадки и четырьмя зажженными бенгальскими огнями.

Поначалу Эйден согласился. Но потом сказал, что арендовал помещение в Лондоне, и нам не следует менять привычный порядок празднования торжественных событий. Другими словами – мне нужно отмечать праздник отдельно от них. Я была уверена, что это ее заслуга. Хелен. Иначе почему он передумал?

– А как вы отпраздновали ее день рождения?

– Я взяла ее покататься верхом. Ей это не понравилось.

Фрейя пришла в ужас. Она плакала все время, пока делала круг по полю, хотя пони был маленьким и шел не быстрее человека. Я умоляла Эйдена позволить Фрейе остаться у меня на ночь, – в конце концов, настал мой черед отмечать ее день рождения, – но он отказался. Ответил, что не готов.

– Простите. – Я убираю руку с кружки, чтобы вытереть скатившуюся по щеке слезу. – Мне нужно в туалет.

Кейт кивает, ее глаза полны сочувствия. Я выхожу в прихожую и останавливаюсь у лестницы. Больше не могу говорить о Фрейе. Любой вопрос, который задаст Кейт, вызовет воспоминания, а каждое воспоминание понемногу лишает меня способности жить дальше без нее. Но мне придется жить дальше без нее.

В доме так тихо. Он кажется пустым. Даже более пустым, чем в те бесконечные дни, которые я провела здесь без них. Без Фрейи. Без Эйдена. Но сейчас здесь царит полная тишина. Дом покинула его душа, вылетела наружу через крышу. Теперь в нем нет жизни.

Входная дверь приоткрыта. Я подхожу к ней и тяну за железную ручку.

Дженнинг стоит на посыпанной гравием дорожке с кофточкой Фрейи в вытянутой руке. Он подает кому-то знак выйти вперед. Мускулистый полицейский шагает к нему с двумя собаками по бокам – немецкой овчаркой и лабрадором. Животные принюхиваются к ткани. Но рядом стоят еще три собаки, которым не дают понюхать одежду, хотя они натягивают поводки. Это не их работа – выслеживать по запаху живого человека. Нет… О таких собаках можно услышать в новостях, когда рассказывают о нашумевших случаях пропажи детей, которых не могли найти в течение многих лет.

Эти собаки находят по запаху мертвые тела.

Они уже полагают, что Фрейя, возможно, мертва.

Я отступаю от открытой двери, и крадущийся холод протягивает свои пальцы в дом. Мои легкие, кажется, вот-вот разорвутся. Мне хочется закричать так громко, чтобы эхо неслось вверх, вверх, вверх, пробило крышу и взорвало огромное пространство неба.

– Наоми?

Я разворачиваюсь. Кейт вышла из кухни.

– Вы в порядке? Не хотите поговорить? – У ее глаз залегли морщинки, как будто она из тех, кто часто улыбается и смеется.

– Думаю, мне лучше подняться наверх и прилечь.

– Ладно. – Она кладет ладонь на мою руку. – Как я уже говорила, вы можете обратиться ко мне в любое время дня и ночи.

– И вы ко мне тоже, – отвечаю я. – Если что-то узнаете, пожалуйста, сразу сообщите мне.

– Обещаю, что так и сделаю.

– Благодарю вас.

Я смотрю, как Кейт выскальзывает из открытой двери и закрывает ее за собой, отсекая холод. Поднимаюсь по лестнице, но ноги отяжелели, и каждая ступенька кажется круче предыдущей.

Мне никогда не вернуть Фрейю обратно. Никогда больше не прижать ее к себе, не почувствовать, как ее маленькие ручки гладят мои волосы, а ее голова покоится на моем плече. Я никогда не услышу ее голос. Никогда больше она не прочтет мне книгу, не попросит поиграть и не скажет, что любит меня.

Хуже всего то, что я никогда не узнаю, что произошло на самом деле.

Кладу руки на живот. Если б не беременность, я бы уже сдалась. Рассказала бы им все. Но что тогда стало бы со мной?

Я должна держаться ради ребенка.

Моего будущего малыша.

Вхожу в свою спальню, и перед глазами мелькают слова, нацарапанные на страницах моего дневника. Бросаю взгляд на кровать. Нет никаких признаков того, что ее передвигали и полиция нашла мой тайник. Если б это случилось, у них возникли бы вопросы. Вопросы, на которые я не хочу отвечать.

Подхожу к окну и вижу свое отражение в стекле. Измученное лицо, призрачно-бледное. Но когда взгляд фокусируется на окружающем мире, у меня отвисает челюсть. Заснеженные поля усеяны полицейскими в черно-белой униформе, которые систематически прочесывают территорию по прямой линии, неуклонно продвигаясь к лесу.

Мне хочется закричать, исторгнуть из груди крик, но нет сил. Нет эмоций. Я оцепенела.

Закрываю глаза и отгораживаюсь от черно-белых точек, которые двигаются по другую сторону стекла. Но мне все равно чудится топот их сапог по снегу. Командные выкрики Дженнинга. И ритмичное пыхтение собак.