Текст книги "Колючая звезда"

ГЛАВА 9

Наступила долгая, тягостная тишина, напряжение в любой момент грозило разразиться бурей. Молчание прервал Мак.

– Мисс Бьюмонт задала вам вопрос, Рэдмонд. – Его голос перешел почти в шепот, но шепот такого рода, от которого, как показалось Клаудии, могли обрушиться стены, и ни у кого не могло возникнуть сомнений относительно его чувств. – В том, что вы заставляете леди ждать ответа, я вижу дурной тон.

Леди? В устах Мака это слово прозвучало так неожиданно, что она внимательно посмотрела на него, не шутит ли он, но нет – он был совершенно серьезен. На душе у нее потеплело. Да, она обрела защитника. Затем она перевела взгляд на Филлипа Рэдмонда.

Но Филлип, судя по всему, извиняться не собирался.

– Этого, Клаудия, я не говорил. Ты сама должна понимать, что я не имел в виду ничего такого, что могло бы…

– Не имел в виду?

Его жалкие попытки оправдаться не интересовали Клаудию, потому она и прервала их. Она знала, какие чувства испытывал Филлип к ее матери. Он вознес образ Элен Френч на высокий пьедестал и поклонялся ему всю жизнь. Потому он и Мелани возненавидел с первого момента ее появления в театре. Клаудия пообещала Мелани, что Филлип даст ей роль, но он делал все, чтобы этого не случилось, так что Клаудии пришлось преодолеть его сопротивление, и теперь он порицал ее еще и за это.

Она считала, что отец в свое время поступил не очень мудро, пригласив Филлипа для работы с «Частной жизнью», со спектаклем, который вызывал целый рой воспоминаний об Элен Френч. Филлип создавал невероятные трудности в прохождении спектакля, поэтому Клаудия и ее отец постоянно следили за его деятельностью, стараясь не обращать внимания на многие из его эксцентричных выходок, если они не причиняли вреда делу.

Что ж, раз Филлип хочет, чтобы она во всем подражала матери, или, вернее, той женщине, за которую он ту принимал, то, пожалуйста, нет проблем. Клаудия склонила голову немного набок и приняла позу, присущую Элен Френч, и вдруг сразу она преобразилась в свою мать. Для нее это не составило труда. Ребенком она часто проделывала подобный трюк, изображая мать, на радость ее друзьям и фотографам, специализирующимся на семейных хрониках, которые, кстати, щелкали ее даже в школе.

– Полагаю, – произнесла она холодным и бесстрастным голосом своей матери, которым та говорила, когда была особенно чем-то недовольна, – полагаю, Филлип, что вы слишком много стали себе позволять.

Рэдмонд моргнул, плечи его поникли, он отступил на шаг, будто увидел призрак.

– Простите, мадам. Простите. Вы ведь знаете, что я ничем не хотел задеть вас. – Жестом отчаяния он поднял ко лбу руку.

Мадам. Он всегда называл так мать Клаудии, так что Клаудия похолодела, ужаснувшись тому, как жестоко с ним поступает.

– Уж лучше бы вам попроворнее исполнять свои обязанности, – сказал Мак, выступая вперед и поддерживая Клаудию под локоть. – Мисс Бьюмонт была подавлена безобразным субботним происшествием. Подумайте сами, каково ей было отыграть после этого спектакль?

– Мисс Бьюмонт? Клаудия? – Филлип уставился на нее, а затем с легким содроганием повернулся к Маку. – Простите. Только что Клаудия выглядела совсем как ее мать. Я не мог… не могу.

И он опять сделал беспомощный жест, будучи не в состоянии собраться с мыслями.

Клаудия издала тихий гортанный звук, нечто вроде начала смеха. Но не засмеялась. Ей совсем не хотелось смеяться. Если бы Филлип видел, что осталось от леди Элен Френч после катастрофы, когда она, уединившись с мужем, скрылась от всего мира, потому что не была больше прекрасной женщиной, не могла смотреть на себя в зеркало. Если бы Филлип видел Элен Френч в те времена, когда единственным свидетелем терзавшей ее бессильной ярости оказался ее муж.

Но никто ничего не знал. Физз пришлось кое-что рассказать об этом ужасе Люку и Мелани – далеко не все, правда, – чтобы объяснить им, почему Эдвард Бьюмонт не мог оставить свою несчастную жену ради любимой девушки. Но посторонние люди ничего не знали. Кто из семьи решился бы выдать домашнюю тайну? Да и кто поверил бы им? Между собой они никогда не обсуждали, как им поступать, не договаривались о молчании. Просто каждый из них предпочитал выкинуть из памяти ужасные воспоминания, так что легенда о прекрасной актрисе осталась неприкосновенной.

Клаудия почувствовала, что Мак смотрит на нее, будто напоминая, что Филлип ждет от нее еще каких-то слов. Он тихонько сжал ее руку, давая почувствовать, что она не одна. Медленно, с явным усилием она возвратилась в реальный мир, в знакомое помещение гримерной.

– Правила поведения, которых моя мать всегда придерживалась, так… – она подыскивала подходящее слово, – так точно выверены, что многие люди, Филлип, могут только надеяться достичь их.

Это прозвучало как извинение, которое она принесла вместо несчастного импресарио.

Филлип Рэдмонд будто не заметил смысла ее замечания.

– Да, она была неподражаема, – торжественно проговорил он, будто это все объясняло и оправдывало.

– Мне ли этого не знать, – сухо отозвалась Клаудия.

Да, вот именно, ей ли не знать. Искренне жалея о своей выходке, она молча пообещала себе никогда больше не изображать свою мать, кто бы и что бы ее на это ни провоцировало. И сразу же, как только они отыграют «Частную жизнь», она откажется браться за роли, которые играла мать, никогда не позволит себе даже гримироваться так, как гримировалась ее мать.

Дрожь пробежала по ее телу, словно там, в будущем, кто-то переступил через ее могилу.

Мак почувствовал это и придвинулся к ней ближе.

– Клаудия?

Она взяла его руку, но лишь на тот момент, пока приходила в себя, и он увидел, как она внутренне собралась, будто готовясь с улыбкой выйти на публику. И вот с видимой беззаботностью проговорила:

– Дорогой, почему бы тебе не присесть? Я покончу с делами, это займет немного времени, а потом покажу тебе театр.

На какой-то момент Маку показалось, что он потерял Клаудию, найденную им несколько минут назад. Живая, немного неуверенная в себе, она из тех женщин, что способны мгновенно скрыть свою растерянность под маской беззаботности. Ему показалось, что он начинает ее понимать. Только теперь что-то переменилось в сознании Клаудии, что-то произошло, чего он не понимает. С ней что-то происходит, что-то такое, от чего дрожь пробежала у него по спине.

Она игриво взглянула на него и легонько оттолкнула от себя, так что он вспомнил о своей роли любовника и, отступив, уселся в обитое бархатом кресло. Искушение размазать Филлипа Рэдмонда по стенке все еще не отпускало его, но, решив, что это не имеет смысла, Мак предпочел успокоиться и вспомнил, зачем он здесь. Он взял со столика театральную программку и со страстью завзятого театрала погрузился в ее изучение.

Ничто не могло быть дальше от истины. Больше всего сейчас его интересовал Филлип Рэдмонд. Он явно одержим образом Элен Френч, а одержимые люди весьма опасны. Тем более что объект своей одержимости он жаждет вновь обрести в образе ее дочери, отказываясь признать за ней право на собственную жизнь.

Мак не был психологом, но его дилетантскому рассудку это все казалось отличительными признаками бедствия, готового разразиться. А может быть, уже и разразившегося. Порчу театрального костюма совсем не трудно приписать Рэдмонду, к тому же он знает, где живет Клаудия и где живет Физз. Ему ничего не стоило в перегруженном дорожном движении Лондона следовать за ними по пятам, он мог догадаться, что они направляются в Брумхилл, и притащиться туда на их хвосте.

Вот с фотографией, засунутой в парашют, было сложнее.

– Так что? – Клаудия оторвала наконец взгляд от списка имен, принесенного Филлипом. – Ты уверен, что в этот список попали все, кто приходил в театр в тот вечер?

– Ну, полной уверенности нет. Может, кто и проскользнул незамеченным. Джим говорит, что краешком глаза видел кого-то, торопливо вышедшего из театра примерно в половине шестого.

Даже с другой стороны комнаты Мак почувствовал напряжение Клаудии.

– Кто это был? Мужчина? Женщина? – настороженно спросила она.

– Женщина. Высокая блондинка с длинными волосами. Он только со спины ее видел и решил, что она из штата и вышла по своим делам перед вечерним спектаклем. Но он не помнит, чтобы эта женщина вернулась. – Филлип слегка пожал плечами. – Это, конечно, ничего не значит, Джим надежен примерно так же, как прогноз погоды, кроме того здесь полным-полно девушек, которые могут соответствовать этому описанию.

– Вам следовало расспросить их всех и выяснить, не выходила ли одна из них в это время, – вмешался в разговор Мак, потеряв терпение, отложив в сторону программку и всем своим видом являя вид мужчины, уставшего дожидаться свою женщину. – Или просто вызвать полицию и предоставить это дело им. В конце концов, это их работа.

Мак ожидал, что Филлип начнет возражать против обращения в полицию по причинам сохранения безукоризненной репутации театра. Но тот этого не сделал.

– Я и хотел вызвать полицию, но Клаудия и слушать об этом не стала. Я вообразил, что она приписала сей жуткий поступок кому-то, кого знает и кто нуждается скорее в помощи, нежели в наказании. Весьма великодушно, конечно, но потеря костюма воистину невосполнима.

Он проговорил это так, будто потерял нечто глубоко личное.

– А мог сюда пробраться кто-нибудь из неудовлетворенных зрителей? – как бы невзначай спросил Мак.

Филлип Рэдмонд с ответом не затруднился.

– Я расспрашивал всех наших людей, никаких зрителей тут не видели. А большая часть нашего штата обслуги оставалась в театре допоздна.

Но сказал он это, адресуясь к Клаудии, чем ясно давал понять, что хотя этот Мак и является ее личным защитником, но есть вещи, которые его не касаются. Здесь, как заметил Мак, он счел уместным выказать весь свой апломб. Под печальной, немного раболепной манерой держаться скрывался человек, который считал себя столпом театра, и Мак испытал некоторую неловкость. Где-то он читал, что единственная вещь, которая роднит всех убийц, это преувеличенное значение, придаваемое собственной личности, этакая фанаберия, которая в конечном счете делает их всех довольно жалкими.

– Все это люди, преданные театру, – заметила Клаудия, пытаясь смягчить ситуацию. – Кассиры, билетеры, продавцы программок, буфетчики. А по субботам, когда дается два спектакля, и уборщики.

– А почему уборщики в эти дни работают днем? – спросил Мак.

– Ну, это просто, дорогой. Приходя на вечерний спектакль, люди не должны сидеть в замусоренном зале, а после дневного спектакля там всего хватает – и картонные стаканчики из-под мороженого, и шоколадные обертки. – Она с озорной улыбкой посмотрела на Филлипа. – А мы не любим снабжать недовольных зрителей боеприпасами для выражения своих чувств, ведь так, Филлип?

Несчастный режиссер попытался выдавить из себя улыбку, но с этим у него ничего не вышло. Клаудия встала, давая понять, что аудиенция закончена.

– Я оставляю это на твоей совести, Филлип, – сказала она. – Надеюсь, костюм на замену доставлен?

– Он в офисе, им занимаются Анджела и Пэм. Я не хотел оставлять его без присмотра. Запасные будут готовы в конце недели. Там еще почта для тебя, может, просмотришь? – Он оглянулся на Мака. – Если у тебя будет свободная минутка.

– Несомненно, я потому и пришла пораньше, чтобы все успеть. Мак, ты готов совершить со мной обещанную тебе экскурсию?

– Конечно, – отозвался Мак, – но только, возможно, чуть позже. Сначала давай без спешки покончим с твоими делами. Почему бы не заглянуть сначала в офис на тот случай, если там что-нибудь срочное. Надеюсь, Рэдмонд проводит нас?

Идея провести в обществе Мака еще какое-то время не вызвала у Филлипа энтузиазма.

– Вообще-то мне надо заглянуть на галерею к осветителям. Там что-то не ладится с новым электронным оборудованием.

– В таком случае мы не задерживаем вас. Так как, Клаудия?

– Ну, я, дорогой, пожалуй, сначала взглянула бы на новый костюм.

Она взяла Мака под руку. И хотя ему было это приятно, но он понимал, что продолжается спектакль, разыгранный для Рэдмонда. Он склонился к ее руке и поцеловал. И это, увы, было исполнено скорее для Рэдмонда, чем для нее. Но на того поцелуй не произвел, казалось, никакого впечатления. Возможно, потому, что Рэдмонд уже овладел собой. Или, может быть, подумал Мак, относительно Рэдмонда он вообще заблуждается, дав разыграться своему воображению. Клаудия держала его под руку до тех пор, пока Рэдмонд не исчез из поля зрения. Тогда она свою руку забрала.

– А что мне предстоит выслушать от Бью! – уныло проговорила Клаудия.

Она не совсем еще осмыслила то, что произошло между ними до вторжения Филлипа.

– Бью – это ваш отец? – спросил он.

Если ей хочется выглядеть озабоченной и деловой, он будет счастлив подыграть ей.

– Да. Он со дня на день должен возвратиться из Штатов, и я обещала встретить его в аэропорту.

– Скажите мне, где и когда, и я организую для вас машину.

– Не думаю, что трудность только в том, смогу ли я привезти его из аэропорта.

Он взглянул на нее, она казалась совершенно спокойной, но под маской этого спокойствия ясно просматривалось некоторое смятение, особенно в потемневших глазах. Этого прежде не было. Или он просто не замечал?

– Я должен принять еще кое-какие дополнительные меры, – проинформировал он ее, и его лицо выразило крайнюю степень озабоченности.

– Ну что ж, взялся за гуж… – беззаботно ответила Клаудия. – Только не забудьте включить это в счет. А может, вы предпочтете пощипать знаменитые драгоценности моей матушки? – предположила она, ясно давая ему понять, что ради своей безопасности вполне способна расстаться с их частью, после чего искоса посмотрела на него. – Боюсь, правда, не все вам подойдут. – Подумав, она добавила: – Только не берите бриллиантовые серьги.

– Почему? Они что, ваши любимые?

– Нет. Они поддельные.

Он рассмеялся. Ее сексуальная привлекательность не вызывала сомнения, но у нее, оказывается, и чувство юмора есть.

– Хорошо, что предупредили, бриллиантовые серьги не возьму. Уж этого я не забуду.

Она понимала, что он дурачится, но ведь она начала дурачиться первой.

Офис находился во владении двух дам среднего возраста, Пэм и Анджелы, которые ведали счетами и корреспонденцией. Клаудия представила Мака; ему предложили кофе с кексами и вообще окружили заботой и вниманием.

Отказавшись от кексов, он отхлебывал кофе, наблюдая, как доставали из коробки новый костюм.

– Ну разве не прелесть? – восклицала Пэм. – Вы посмотрите, какие кружева, это что-то невероятное.

– Не стоит доверять взгляду, Пэм, – сухо заметила Анджела. – Вы бы лучше примерили его, Клаудия. Возможно, потребуется что-то подправить. Заниматься этим за пять минут до занавеса будет поздно. Не откажитесь помочь мне с пуговицами.

– Конечно, Анджела. Мак, как ты считаешь? Это займет не больше минуты.

– Да вы попросите его хорошенько, и я уверена, что он сам согласится помочь вам с пуговицами, – хихикнув, предложила Пэм.

Мак в ужасе отпрянул и схватился за телефонную трубку, как он всегда поступал в затруднительных случаях. В следующий раз он с удовольствием поможет Клаудии с одеждой, но только подгадает так, чтобы не было публики. Поговорив со своим абонентом, он быстро вставил в трубке подслушивающее устройство. И тотчас решил оснастить подобным образом телефон в гримерной Клаудии, да и не только там. Хорошо, что Клаудия сейчас под присмотром, он должен использовать это время. Ему совсем не хотелось, чтобы она узнала о насаждаемых им жучках.

– Сердце мое, не спеши, делай свое дело, – сказал он, – а я пока схожу к Джиму обсудить с ним кое-какие охранные мероприятия.

– А мне показалось, что ты собирался ходить за мной как приклеенный, – лукаво напомнила она ему.

– Здесь, как я вижу, ничто тебе не угрожает. Дождись меня, одна никуда не уходи. – Ласковые интонации его голоса производились исключительно для любезных дам. Но глаза его строго предупреждали ее одну. – Не уходите отсюда ни по каким причинам, – шепнул он ей, когда она провожала его до двери.

– А что я буду делать, если мне понадобится в туалет? – невинно спросила она, глядя на него своими огромными глазами.

– Скрестите ноги и терпите. – Затем, оглядев офис, который напоминал тропическую оранжерею Кью-Гарденз,[7]7
  Большой ботанический сад; находится в западной части Лондона; основан в 1759 году.


[Закрыть] он предложил: – В крайнем случае можете воспользоваться ближайшим цветочным горшком.

Ответа он дожидаться не стал, поскольку тот вполне мог оказаться непристойным.

Джима Мак обнаружил на сторожевом посту, и тот, судя по всему, был не прочь малость посплетничать.

– Филлип сказал, что вы видели женщину, которая вполне могла порезать платье мисс Бьюмонт.

– Я видел кое-кого. – По тому, как Джим пожал плечами, можно было понять, что, если его порасспросить получше, он и еще что-нибудь скажет. Таковы приемы всякого записного сплетника. Но Мак не стал затевать расследования. Молчание заставило вахтера продолжить: – Конечно, это мог быть кто-то из уборщиц. – После новой паузы, грозившей затянуться, он договорил: – Они снуют туда-сюда с такой скоростью, что за ними не уследишь.

– Вы что, не выписываете им пропуска?

– Кто их нанимает, тот пусть и выписывает. А у меня и без того достаточно дел, – буркнул Джим.

Маку вахтер не показался чересчур уж перегруженным работой, но он решил проявить вежливость и не лезть в чужие дела.

– А это что такое? – указал Мак на лампочку, замигавшую над дверью служебного подъезда.

– Кто-то там за дверью. – ответил Джим, тяжело вставая со стула. – Терпеть не могу, когда люди без конца трезвонят в звонок, а так, с лампочкой, вроде оно и спокойнее, согласитесь.

Он засопел, покинул конторку и, не глядя по сторонам, направился к двери.

Мак знал, что курьер задержит Джима у дверей минуты на две. Не тратя времени, он внедрил подслушивающее устройство в телефон, стоящий на конторке вахтера, а когда вахтер с пакетом вернулся на место, с самым невинным видом рассматривал старую, вставленную в раму афишу Элен Френч и Эдварда Бьюмонта, которые, очевидно, лет двадцать назад всегда появлялись в театре вместе.

– Вот, мистер Макинтайр, передали для вас. Знаете, эти курьеры вечно так спешат, что не могут дождаться, пока распишешься, – проворчал Джим, – но этот ждал моей подписи терпеливее, чем иной таксист чаевых. – Вахтер явно надеялся выбить из Макинтайра объяснение, но тот принял большой пухлый пакет без комментариев, так что вахтеру пришлось выдать еще одно наводящее высказывание: – Можно подумать, что он принес гирлянду из драгоценных камней.

– Ну уж сразу и драгоценные камни! – разговорился вдруг Мак. – Так что-нибудь. Очевидно, для Клаудии.

– Тогда ладно, – смягчился Джим. – Она, бедняжка, так переживала после того, что случилось в субботу.

– Совершенно с вами согласен. Только не говорите ей ничего. Пусть это будет для нее сюрпризом.

Сюрприз, это уж точно. В пакете находился портативный магнитофон, который он намерен внедрить для записи сигналов от своих жучков. Весьма сомневаясь, что Клаудия одобрила бы его действия, Мак укрепился в своем решении ничего не говорить ей о дополнительных охранных мероприятиях. Не стоит тревожить ее, да и спугнуть можно кого-нибудь, например ее сводную сестру, которая, узнав об этом, и звонить будет с осторожностью, а то и вообще перестанет пользоваться телефоном.

– Вы думаете, что это все дело рук женщины? – спросил Джим со скорбным выражением лица. – Вам удастся выяснить кто?

– Не понимаю, почему Рэдмонд не вызвал полицию, – поддержал беседу Мак, решив дать возможность вахтеру излить свои чувства.

– Полицию? – Джим засмеялся, хотя и не очень весело. – Да что ваша полиция тут раскопает? Я ни минуты не сомневаюсь, что мисс Клаудия сама прекрасно знает, кто это сделал.

– Вы так думаете?

Маку не особенно пришлось разыгрывать удивление. Он и сам подозревал, что Клаудия знает больше, чем говорит, но настоящее утверждение Джима, вкупе с более ранним предположением Рэдмонда, что она подозревает кого-то конкретного, было для него неожиданно.

– Актрисы! Что вы хотите? У них семь пятниц на неделе. Смотришь, они вместе кофейничают, а через минуту уже гадят друг другу. Ревность. Это, мистер Макинтайр, надо самому видеть, а то и не поверишь. – Он покачал головой. – А я-то уж тут всякого понасмотрелся! Девчонки, глядишь, норовят глаза друг другу выцарапать. Из-за мужиков пуще всего. Ну так вот, значит… – Джим разглагольствовал неспешно, с удовольствием, радуясь всему, что помогает убить время, которое он вынужден коротать на задворках театра. – Вот я и говорю, что лучше уж с такими делами разбираться без полиции. Ну, сами подумайте, к чему нам такая реклама, чтобы о наших делах болтали по всему Лондону?

– Так уж и по всему Лондону!

– Даже и не сомневайтесь. На другой же день весь Лондон будет судачить об этом. Лучше уж самим разобраться.

Мак допускал, что вахтер прав, но чувствовал, что при том интересе, который средства массовой информации проявляют к Клаудии Бьюмонт, легче говорить о сохранении театрального инцидента в тайне, чем выполнить это. Он задумчиво взвесил в руке присланный пакет. А вдруг кто-нибудь из труппы, из участников «Частной жизни», решит обогатиться и запродаст эту историю, так что газетчики наутро и вправду подадут ее к завтраку всей нации? Но если даже и так, то продавцы закулисных тайн вряд ли подобные дела и намерения будут обсуждать по телефону, боясь разоблачения.

– Вы уже уходите? – спросил Джим, видя, что Мак направился к двери на улицу.

– Нет, только до машины.

– В таком случае вам понадобится код от входного замка, а иначе вам не открыть дверь.

Мак внутренне содрогнулся. Он собирался спросить, как часто меняют код, но промолчал. Какой толк от такой замены, если через день код узнают все кому не лень – бесчисленное количество жен, мужей, женихов и невест, партнеры, друзья и, вполне возможно, недруги, не говоря уж о шатающихся повсюду разносчиках и поставщиках, забегающих сюда как к себе домой. Мак ненавидел дверные коды, поскольку никто не заботился о сохранении их в тайне.

Выйдя на улицу, он забрал из своего «лендкрузера» портфель и, вернувшись в театр, спросил Джима, как пройти в кабинет Филлипа Рэдмонда.

– Вниз по коридору и сразу направо. – Затем, когда Мак уже отошел, вахтер окликнул его: – Знаете, мистер Макинтайр, но Филлипа там сейчас нет. Он собирался заглянуть на галерею к осветителям.

Пять минут спустя Мак вернулся в уборную Клаудии, собираясь спрятать здесь магнитофон для записи всех телефонов, которые он снабдил жучками. Он не был уверен, что все это стоило затевать: вероятно, ничего более интересного, чем звонки из буфета артистического фойе в ближайшую пиццерию с заказами принести еды, он не услышит; Анджела и Пэм позвонят, возможно, в какие-нибудь связанные с театром конторы и, конечно, домой; Мелани… Вот куда позвонит Мелани, он предположить не мог. Эту девушку он даже еще не видел. Ну а что касается Рэдмонда… личная неприязнь заставляла его думать, что именно звонки Рэдмонда и могут оказаться самыми интересными.

Но он действительно не надеялся обнаружить что-нибудь заслуживающее внимания. Злодей, преследующий Клаудию, еще ни разу не воспользовался телефоном; тут могло быть две причины: либо он опасался прослушивания, либо боялся выдать себя слишком хорошо знакомым голосом. Но пренебрегать, подумал Мак, все же ничем не следует. И довел все работы, которые наметил, до конца.

Распихав всю звукозаписывающую микроаппаратуру по разным местам, вплоть до крышки гардероба, куда, судя по толстому слою пыли, уборщицы давно не заглядывали, он открыл портфель, принесенный им из «лендкрузера». Там у него находилось устройство, способное записывать звонки, поступающие с мобильных телефонов. Устройство довольно сложное, справиться с его подключением мог лишь специалист. Но Мак как раз и был таким специалистом.

– Что вы тут делаете?

Он как раз успел закрыть дверцы гардероба и теперь без особой спешки повернулся, держа в руке небольшой приборчик специально для предъявления Клаудии. Клаудия находилась на полпути к шкафу, неся повешенный на руку костюм. Она пристально смотрела на него, и лицо ее побледнело.

– Я кое-что принес из машины специально для вас. Это прибор тревожного оповещения.

Она взглянула на небольшое, по форме напоминающее тюбик приспособление и спросила:

– Нечто вроде баллончика с нервно-слезоточивым газом?

– Правда, Клаудия, такие средства защиты не совсем легальны, – сказал он, оставляя на своей совести установку подслушивающей аппаратуры, что, мягко говоря, тоже было не совсем легально. – Эта штучка поднимает ужасный шум, стоит вам нажать вот здесь… Нет, не трогайте! – резко остановил он ее, видя, что она собирается нажать на кнопку. – Пока вам ничто не угрожает, лучше не прикасаться. Но держите всегда под рукой.

– И сколько вы еще намерены здесь торчать? По факсу поступило сообщение от папы, он просит, чтобы я с ним связалась. А из офиса мне звонить не хотелось.

Он приблизился к ней, взял ее за плечи и слегка покачал.

– Вы ведь знаете, Клаудия, стоит вам сказать, и я исчезну.

– Да, я знаю. – Она вдруг опустила глаза. – Но совсем можете не исчезать, просто дайте мне немного отдышаться.

– Хорошо. Вы заслужили это. Ну а теперь я покидаю вас, чтобы вы могли спокойно поговорить со своим отцом, но только обещайте, что не выйдете отсюда, пока я не вернусь.

– А куда вы идете?

– Тут недалеко. Так вы обещаете мне, Клаудия? Она посмотрела на него своими огромными глазами.

– А иначе вы опять заставите меня раздеться?

– Прошу вас, Клаудия, будьте серьезнее.

– Так точно. Буду серьезной. – Она покачала головой. – Но знаете, все это продолжает казаться мне таким глупым, что я не могу поверить в серьезность опасности.

– Да, это не легко. Вы не хотите поверить в опасность, и я понимаю вас. – Он взял у нее костюм и, приподняв его за плечики, держал перед ней. – Но когда вас опять одолеют сомнения и вся эта история будет казаться глупой, вспомните, что случилось с вашим костюмом, Клаудия. И хоть на секунду допустите страшную мысль, что то же самое может случиться и с вами.

– Неужели вы в самом деле верите в это? – со смехом проговорила она, но смех ее был наполнен ужасом. – Это так… так мелодраматично, как будто из «Марии Мартин, или Тайны красного сарая».

– Мария Мартин была реальная девушка, Клаудия. И ее убили.[8]8
  Имеется в виду сенсационное убийство в нач. XIX века в Пол-стэде, недалеко от Ипсвича, которое было положено в основу сюжета поставленной в 1828 г. драмы «Красный сарай, или Цыганское проклятье».


[Закрыть] – Выждав немного и убедившись, что слова его услышаны, он сказал: – А теперь пообещайте мне, что сделаете, как я сказал, или я устрою так, что сегодня вечером спектакля не будет, а возможно, и все ближайшие вечера.

– Вы не имеете права, – заявила она. Потом, уже не так уверенно, добавила: – Вы не можете.

– Хотел бы я, чтобы вы проверили это на деле. Я действительно почти хочу этого. Тогда я увез бы вас из города в какое-нибудь спокойное местечко и держал бы там вашей же безопасности ради столько, сколько понадобится.

– Вы хотите сказать… Нет, вы шутите!

– Я не шучу.

Действительно, чем больше он думал об этом, тем очевиднее ему становилось, что ей угрожает реальная опасность. Трудность состояла еще и в том, что к его работе начинали примешиваться личные чувства, делая ситуацию в целом еще более тревожной. Но об этом и говорить не стоило. С этим он как-нибудь справится сам.

– Я никогда в жизни не был так серьезен, как сейчас.

Плечи ее уныло поникли.

– Простите. Я сделаю все, что вы скажете, обещаю вам, Мак.

Она казалась такой несчастной, такой перепуганной, что он обнял ее и нежно прижал к груди.

– Габриел, – буркнул он.

– Что?

– Это мое имя.

Она взглянула на него, и ее страхи моментально испарились.

– Я знаю, но все зовут вас Мак. Вы сами говорили.

– Все пускай зовут. Но вы не все. – Он молчал достаточно долго, чтобы она успела усвоить эту новость, потом сказал: – Вы ведь только что обещали мне слушаться. – Легонько прикоснувшись пальцем к ее губам, он повторил: – Итак, Габриел.

– Габриел, – как эхо отозвалась она, и голос ее прозвучал чуть громче шепота.

– Прекрасно. Рад, что мы договорились. Теперь я оставлю вас, чтобы вы могли позвонить своему отцу.

На какой-то миг она смутилась. Он понял, что она ждет продолжения прерванного поцелуя, он это почувствовал, потому что сам страшно хотел того же.

Он поцелует ее. Поцелует по-настоящему. Но не сейчас. Нет, не сейчас и не здесь. Сначала должен пройти весь этот кошмар.

Мак открыл дверь и, прежде чем выйти, оглянулся. Клаудия Бьюмонт стояла там, где он ее оставил, в центре комнаты, и казалась немного одурманенной, как будто не совсем понимая, где она находится и что с ней случилось; от ее уверенности и самонадеянности звезды ничего не осталось, сейчас она ничем не напоминала ту женщину, с которой он познакомился пару дней назад. Или он ошибается?

– Скажите, Клаудия, вы читали «Укрощение строптивой»?

Он не стал ожидать ответа, но, когда закрыл за собой дверь, что-то со страшной силой завыло у него за спиной. Он засмеялся, но смех его не мог перекрыть того звука, который оглушил все пространство за сценой, так что отовсюду повысовывались испуганные лица людей.

Пришлось ему вернуться, чтобы выключить сигнал тревоги.

Клаудия отняла руки от ушей и, пожав плечами, невинно сказала:

– Я просто хотела попробовать.