Текст книги "Счастливчики"

Глава 8
Зак

Я, похоже, уже вечность торчу в этой комнате с Конором, Мэттом и чертовой Розалин, которая, очевидно, теперь постоянное приложение к Мэтту. Когда я вошел вместе с Конором, глаза Розы открылись так широко, что удивительно, как они из ее головы не выпали. И как же чудесно сидеть и смотреть, как мой лучший друг болтает с моим бывшим другом, а моя бывшая девушка с ним же обжимается. Словно одно из тех глупых шоу, которые так любит Гвен, и одна из главных причин, почему я уже несколько месяцев не был ни на одной из репетиций. Я бы предпочел остаться дома, слушать, как в спальне отца орет телевизор, ужинать в одиночестве, но не быть здесь. Где угодно, но не здесь.

Мэтт ведет себя как полный урод (надо же, неожиданно). Всякий раз чувствую себя идиотом, когда вспоминаю, как мне казалось, будто мы с ним друзья, – и это не говоря уже о мучительных попытках понять, с чего я вообще захотел с ним дружить. Он – обычный дебил, что в данный момент целует свою девушку и поглядывает на меня, проверяя, смотрю ли я. Все это дико крипово. Роза действительно выбрала победителя.

Собираю свои вещи, готовлюсь сказать Конору, что с меня хватит, но тут скрипит входная дверь, и внутрь заглядывает красивая девушка. Быстро осматривает обстановку – если честно, тот еще бардак, – а затем ее взгляд падает на меня.

– Привет, – машет незнакомка из дверного проема.

Я неуверенно поднимаю руку.

– Тут прослушивание группы? На барабанщика «Имени собственного и нарицательного»?

Я киваю.

– Супер! – Она вскидывает кулак и входит в комнату, затем оглядывается. Через секунду появляется еще одна девушка. Она одета в обтягивающие черные джинсы и потрепанную футболку и обеими руками сжимает сумку, как будто может бросить вызов гравитации и в любой момент улететь в космос. Ее темные волосы падают на лицо, но когда она их откидывает и оглядывает комнату, я узнаю свою соседку по уроку театрального искусства. Ту, с широкой улыбкой, что на минуту дала мне почувствовать себя человеком. Что она здесь делает?

Первая девушка подходит ко мне, буквально излучая уверенность и сексуальность, и протягивает руку:

– Люси.

Диван, на котором я сижу, настолько старый, что у меня уходит несколько секунд, чтобы выбраться из его недр, встать и нормально поздороваться. Смотрю на вторую девушку, может, она все-таки не стала свидетелем моего полного отсутствия координации, но, конечно, недавняя соседка смотрит прямо на меня. Мы встречаемся взглядами, она поднимает бровь и ухмыляется. Я прикусываю нижнюю губу и отвожу взгляд настолько быстро, насколько это в принципе возможно.

– Привет. Я Зак. – Пожимаю руку Люси (странное чувство, последний раз я жал руку другому человеку примерно вечность назад), но едва концентрируюсь на ней, хотя она – невероятная красотка. Снова невольно смотрю на ее подругу, надеясь, что и она представится.

– Так… это и есть ваша группа, да? – Люси осматривает комнату и, кажется, не слишком разочарована – настоящее чудо. На ее месте я бы дважды задумался. Все участники группы просто слоняются без дела, игнорируя, что на самом деле здесь проходит прослушивание. По другую сторону комнаты Мэтт и Розалин снова обжимаются. Мой желудок переворачивается. По крайней мере, на этот раз Мэтт не пытается поймать мой взгляд, пока засовывает язык ей в рот.

– Ага. – Я как обычно не знаю, что сказать, и по-прежнему кошусь на ее подругу, что теперь прислонилась к стене рядом с нами и скрестила руки. – Э… Ты хочешь попробоваться? Или… – неловко киваю в сторону ее подруги, – она?

Люси смотрит на свою сопровождающую и улыбается.

– Мэй? Нет. Хотя жаль. Каждой группе нужен крутой трубач и хороший бэк-вокалист. – Между ними, кажется, происходит какой-то безмолвный разговор, а затем Мэй тащится к нам, хотя явно предпочла бы оказаться где-то еще. Как я ее понимаю.

Минуту мы все молчим, затем Люси ухмыляется.

– Та-а-ак… ладно, не вопрос. Сама все устрою. Мэй, – обращается она к подруге, – это… блин. Прости, как, ты сказал, тебя зовут?

– Зак.

– Точно. Мэй, это Зак. Зак, это Мэй. Поболтайте, ребята. Или нет. В общем, как хотите. Пойду поищу, кто тут главный, – Люси смеряет меня оценивающим взглядом. – Это же не ты?

Я краснею. Что, настолько очевидно? Качаю головой.

– Нет, тебе нужен вон тот парень. С микрофоном и прической, как у Бибера.

– Поняла. – Люси смотрит на подругу. – Ты в порядке? – Мэй кивает. – Отлично, скоро вернусь.

Она оставляет нас с Мэй у дивана, а сама шагает через комнату – вихрь из длинных ног и развевающихся волос. У Конора будет сердечный приступ, когда он ее увидит.

Не придумав, куда еще деть свое тело, я сажусь на подлокотник дурацкого дивана, затем выдавливаю слова изо рта:

– Ты же ходишь со мной на театральное, верно?

«Отличное начало беседы, чувак. Прямо блеск».

– Что? – Она смотрит на меня так, будто я отрастил вторую голову.

Я сглатываю и прочищаю горло.

– Говорю, ты вроде ходишь со мной на театральное? – На этот раз получается чуть громче, но в конце голос срывается, словно у подростка. Так и знал, что надо было остаться дома.

– А. Правда? – Она вскидывает бровь, и мне становится неловко. Очевидно, когда мы встретились взглядами, это не значило для нее ничего, зато для меня – все. Вот бы научиться затыкаться вовремя.

– Ага. В смысле, мне так кажется. Или нет? Я хожу в Куинси Адамс… Я просто подумал… Вроде бы тебя уже видел… – Я замолкаю.

Она минуту смотрит в никуда, а затем снова на меня.

– Нет, я думаю, ты прав. Мисс Ковальски? Четвертый урок?

Я киваю, пытаясь держаться непринужденно.

– Да уж. Ковальски. Помнишь ее волосы?

Мэй чуть улыбается.

– О да. Вот это шевелюра. Она, похоже, в жизни о расческе не слышала. Интересные будут занятия.

– Наверное, – пожимаю плечами я.

Та самая дерзкая улыбка.

– Что, не большой поклонник драмы?

– На самом деле, нет. Я просто вовремя не записался на занятия, поэтому меня засунули туда.

Теперь я получаю почти полноценную улыбку. Мы с Мэй смотрим друг на друга, и тот самый электрический заряд, который я почувствовал сегодня утром в школе, бьет в сердце, и у меня перехватывает дыхание.

– Ха. Та же история. – Она кивает на группу: – Значит, эта сцена тебе больше по душе?

Я смотрю на Конора, который увлеченно болтает с Люси, и снова пожимаю плечами.

– Ага. Вернее… Раньше да, но уже не так. Мой друг, – указываю на Конора – он как бы заставил меня прийти. Я уже собирался сматывать удочки, когда вы вошли…

– Ой. – Она складывает руки на груди и прислоняется к стене. – Извини. Тогда ладно. Еще увидимся.

И все, меня выкинули; она почти мгновенно перешла от дружелюбного тона к холодному.

– Н-нет, нет, – заикаюсь я. – В смысле… Я собирался, но Люси вроде стоит послушать, так что я, наверное, останусь.

Мое сердце быстро бьется, даже не знаю почему. Мэй заставляет меня сильно нервничать, и я хочу, чтобы она думала… Я не знаю, о чем хочу, чтобы она думала. Что я крутой? Что со мной стоит поговорить? Она вроде не сильно рвется общаться с людьми, если только ей действительно неинтересно. Я хочу, чтобы Мэй нравилось говорить со мной. Однако, учитывая, что мне не удается сформировать связное предложение даже в своем мозгу, тем более произнести его вслух, это маловероятно.

Она хмурится, переваривая мою невнятную чушь.

– Ла-а-адно.

Мысленно отвешиваю себе пинок.

– Неважно. – Заставляю себя сделать глубокий вдох, прежде чем продолжить: – А что, Люси хороша? – «Ну вот, Зак; наконец-то сумел сказать целое предложение. Боже».

При упоминании подруги настоящая улыбка озаряет лицо Мэй. Изумительная, может, даже лучше, чем сегодня в классе.

– Люси? Люси не просто хороша. Люси потрясающая. Просто подожди и сам услышишь.

– Отлично. Конор будет счастлив. Он так мечтал найти в группу барабанщицу. Думал, это поможет их имиджу.

Она закатывает глаза.

– Знаю, – смеюсь я.

Кто-то опрокидывает барабан, и тот с грохотом падает на пол, да так, что эхо от стен отскакивает. Когда я оглядываюсь на Мэй, ее глаза широко раскрыты.

– Ты в порядке? – Она выглядит очень напуганной, как будто вот-вот сбежит из комнаты. Её дыхание становится прерывистым и странным, а лицо теряет все краски.

Мэй не отвечает. Вместо этого она около минуты прижимается к стене, не двигаясь и молча.

Прикидываю, не позвать ли Люси, ведь Мэй явно нехорошо, но только встаю с подлокотника, как она кашляет и возвращается к жизни.

Медленно оглядывает комнату, а затем сосредотачивается на моем обеспокоенном лице. Она моргает, как будто только что вспомнила о моем присутствии.

– Эй… у тебя все нормально? – Не хочу звучать, как ее мама, но вряд ли это была нормальная реакция на упавший барабан.

Она качает головой.

– Да, конечно. Прости. Я в порядке. Я просто задумалась о волосах Ковальски. – Мэй смеется, но как-то неестественно. Она облизывает губы. – Как думаешь, у нее вообще есть расческа?

Я делаю паузу, прежде чем ответить, потому что Мэй повторяется с шуткой о расческе. Но я не хочу ее задирать или ставить в неловкое положение, поэтому просто снова смеюсь.

– Возможно, нет.

– Да уж, – фыркает она.

Повисает тишина. Я ломаю голову, пытаясь придумать что-нибудь крутое или остроумное, но вдруг замечаю, что веки Мэй дрожат, и она цепляется за стену, словно за спасательный плот.

– Эй, хочешь воды? – Я наклоняюсь, залезаю под диван и шарю там, пока не нахожу свой рюкзак. – Я принес пару бутылок… здесь иногда бывает тесновато.

Мэй ошеломленно смотрит на меня, будто удивлена, что я заметил ее состояние.

– Ага. Спасибо. – Берет бутылку из моей протянутой руки и одним махом выпивает половину содержимого. Садится на диван, и я пристраиваюсь на другой конец.

– Впечатляющая работа горлом. – Стону про себя, надо ж было выдать худшую из «папашиных шуток», но лицо Мэй расслабляется, и она улыбается мне. На этот раз улыбка настоящая, достигает ее глаз.

Я хочу снова увидеть эту улыбку. И снова. Мы разворачиваемся послушать Люси.

Мэй права, ее подруга – крутая барабанщица, на голову выше Локетта и всех прочих, кто когда-либо играл с группой. Все парни – особенно Конор – в экстазе.

Однако, как бы хороша она ни была, я едва могу сосредоточиться на музыке, потому что всем существом тянусь к Мэй. Клянусь, я никогда никого так остро не ощущал. Диван маленький, и Мэй задевает меня всякий раз, когда двигается, отчего волоски на моей руке встают дыбом. Когда группа решает сделать перерыв между песнями, мы начинаем говорить. Иногда одновременно и примерно об одном и том же. В первый раз, когда так случается, Мэй удивленно откидывает голову назад, словно ей напомнили о чем-то, что она предпочла бы забыть.

Прослушивание Люси заканчивается, и она начинает собирать свои вещи. Конор кружит вокруг нее как ястреб. Мэй шевелится рядом со мной, и я паникую, пытаясь придумать, как бы продлить мгновение. Моменты, когда мне комфортно с другим человеком, теперь так редки.

– Вы уже уходите? – Изо всех сил стараюсь сдержать отчаяние, чтобы голос звучал непринужденно, но не слишком-то удается.

Мэй смотрит на Люси. Та с палочками в руках стоит рядом с барабанной установкой группы и, откинув голову назад, смеется над шуткой Конора. Мэй поворачивается ко мне и закатывает глаза.

– Ага. Как только она будет готова.

Я сглатываю, пытаясь придумать что-то еще, но Люси уже идет к нам.

– Мэй, ты готова?

Мэй украдкой смотрит на меня, и клянусь, в ее глазах вопрос, но я, как обычно, немею. Она поворачивается к Люси и пожимает плечами:

– Да, пошли.

Встает, и я отталкиваюсь от дивана, изо всех сил напрягаю мозги, чтобы выдать что-нибудь интересное, найти повод упросить ее остаться, но когда я наконец-то выпрямляюсь, из моего рта вырывается:

– Приятно было официально познакомиться. Увидимся в классе.

А потом они уходят, и я остаюсь грызть себя за то, что был таким слабаком.

Вскоре прослушивания заканчиваются. Наблюдать за другими барабанщиками после того, как увидел работу Люси, – все равно что чистить уши металлической булавкой.

Я направляюсь к Конору.

– Ну что. Очевидно, кого ты выберешь?

– Чувак. Та девушка… – Он качает головой. – Мне в жизни так крышу не срывало.

– Ну да, она суперпрофи, – закатываю глаза я.

Он подталкивает меня локтем.

– Эй, я видел, как ты разговаривал с ее подругой. Что с ней такое? Она выглядела немного… сердитой.

– Нет, она классная. Мы с ней вместе ходим на театральное искусство.

– Серьезно? Я даже не знал, что они учатся в нашей школе, пока Люси не упомянула. Почему мы никогда их не видели?

– Я скажу тебе почему. – Мэтт с ехидной ухмылкой появляется рядом с Конором. Все мое тело напрягается. – Они перешли из Картера в прошлом семестре.

Мое лицо вспыхивает. Этот разговор может продолжиться только в одну сторону: я еще раз услышу какой-нибудь дурацкий комментарий о маме.

Конор стреляет в Мэтта злобным взглядом, но тот, как обычно, не боится.

– Неловко, да, Зак?

Я пожимаю плечами; надо притвориться, будто мне все равно.

– Неа. С чего бы? Все хорошо. – Внутренности скручивает, я знаю, что ничего не хорошо. Совсем не хорошо.

– Да неужели? – Мэтт ухмыляется. – Ну тогда, как насчет этого: ты знаешь, с кем разговаривал?

Ненавижу уступать Мэтту, поэтому пожимаю плечами.

– Да, ее зовут Мэй. Мы вместе ходим на театральное. Она сказала, что училась в Картере. – Полная ложь, но для такой акулы, как Мэтт, слабость пахнет кровью. И он уже кружит рядом.

– Сомневаюсь, – фыркает он.

– Чего вдруг? Да, сказала. Это ж не секрет, не так ли? – зыркаю на него.

Он издает смешок.

– Наверное, нет, но ставлю что угодно, она эту тему в беседе не поднимает. – Я молчу, ожидая последнего слова. У Мэтта всегда в запасе есть еще одно слово, которое может упасть мне на голову и раздробить ее на миллион осколков. Он продолжает: – Она случайно не назвала тебе свою фамилию? Или имя ее брата?

Яма в моем животе становится шире с каждым словом, которое покидает его рот.

– Нет, – бормочу я.

– Да уж вряд ли. – Он фыркает. – Эта девушка – Мэй Макгинти. Полагаю, ты слышал о ее брате? Джордане Макгинти? Супергениальный парень, погиб в перестрелке. Получил отличную оценку на тесте для приема в высшие заведения или чего-то там. Уж твоя мама точно знает, кто он. Может, тебе спросить ее?

Что-то с силой врезается мне в грудь.

Твою мать, как больно.

– Эй! Чувак. Оставь его в покое. – Конор наконец-то ввязывается в этот мучительный разговор, но уже слишком поздно. Ущерб нанесен. – Вот ты придурок. Серьезно, просто убирайся отсюда. – Конор напирает на Мэтта, а я, как обычно, стою как столб.

Мэтт фыркает и с поднятыми руками отступает от Конора.

– Да ладно. Вы, ребята, такие зануды. Я все равно должен бежать. – Он машет Розе, которая все еще сидит на грязном диване в углу и играет на своем телефоне. Она поднимает голову, видит, как мы толпимся в центре комнаты, и корчит гримасу. Затем встает и забрасывает сумку на плечо.

Мэтт подходит к ней, целует в щеку. Долбаный социопат. В мгновение ока перекинулся из конченого ублюдка в милого, заботливого парня.

Роза слегка отстраняется, всего на секунду, но затем он обнимает ее за плечи, и она расслабляется. Что-то шепчет ему на ухо, и Мэтт закатывает глаза, но кивает. Когда они проходят мимо нас с Конором, Мэтт бормочет: «Увидимся, ребята», как будто не разрушил мой мир пять секунд назад.

Конор кладет руку мне на плечо.

– Чувак. Он козел. Жаль, что такой хороший гитарист, а то я выкинул бы его из группы тут же. Ты в порядке?

Я киваю, пытаясь стряхнуть с себя грязь Мэтта и информацию, которую он на меня вывалил.

– Ага. В порядке. Фигня.

– Ты же знаешь, что ты – не твоя мама, верно? – На этот раз Конор говорит серьезно. – Та девушка, она поймет.

Я качаю головой.

– Нет. Бьюсь об заклад, не поймет. В любом случае это не имеет значения. Если вы, ребята, решите, что Люси – подходящий человек для группы, я не стану мешать. После сегодняшнего вечера у меня больше нет желания снова появляться на публике.

– Да ладно, брось. Не давай Мэтту тебя сломать. Сам знаешь, он любит тебя злить.

– Не понимаю, чего ему от меня надо.

– Завидует, наверное, – пожимает плечами Конор.

Я фыркаю.

– Чему именно? Моей потрясающей семейной ситуации? Моим поклонникам? – Обвожу рукой пустую комнату.

Конор ухмыляется.

– Нет, мужик. Еще с восьмого класса он все пытается протиснуться между тобой и мной. С Розой у него уже получилось… – Он замолкает, когда видит мое выражение лица.

– Да пусть забирает ее, – бормочу себе под нос, словно мне все равно. Потому что так и есть – в основном.

Конор вздыхает.

– Что меня занимает во всем этом, так это то, что никто не помнит прежние дела твоей мамы. Например, как она вмешалась, когда мой отец попался на вождении в нетрезвом виде и мог загреметь в тюрьму. Твоя мать спасла меня от попадания в приемную семью. – Он плотно сжимает губы. – Неправильно, что никто не помнит эти вещи.

– Брось. Она вмешалась только потому, что я ее заставил, – протестую я. – Странно, что она вообще соизволила время потратить…

Конор обжигает меня сердитым взглядом.

– Я в курсе, что вы с ней на ножах, но хоть раз оставь ее в покое, ладно?

– Да пожалуйста, – отворачиваюсь от него и продолжаю собирать свой хлам, как послушный мальчик.

Когда мы покидаем комнату, Конор пытается убедить меня, что у нас с Мэй все будет хорошо, но я знаю, что этого не произойдет. Никогда.

Глава 9
Мэй

Две ночи после прослушивания Люси меня преследуют ночные кошмары. Те кошмары, которые выписанные прошлой осенью таблетки по идее должны гасить. Я уверена, что причина тому – толстый конверт, что ждал меня в почтовом ящике, когда я вернулась домой в понедельник вечером, и который я сунула рядом с последним в недра шкафа. Никогда не получала два письма подряд. Обычно между ними проходят недели, и у меня остается достаточно времени, чтобы расслабиться.

Давно у меня не случалось таких снов, когда я просыпаюсь, дрожа, тяжело дыша, вся в поту, на грани крика, а лицо Дэвида все еще висит перед глазами.

Сразу после стрельбы они были у меня каждую ночь – сны о том, как я прячусь в ту кладовку, о звуках, которые доносятся из соседней комнаты, о том, что Джордан все еще там; у меня сводило руки, которыми я обхватывала ноги, горло саднило от крика, а потом раздавался грохот, и я резко садилась на кровати.

Обе ночи я просыпаюсь в замешательстве, дезориентированная, с полной кашей в голове, вся в поту, руки болят. Единственный способ вернуться к реальности – с помощью техник заземления, которым Макмиллен научила меня летом, когда я перечисляю все, что вижу, трогаю, обоняю, чувствую, слышу, и, наконец, мой мозг возвращается из кладовки в настоящий момент.

Мама, конечно, ничего не замечает. В первое утро она ушла еще до того, как я спустилась вниз, а на второе еще здесь, но держится совершенно формально. Именно так моя семья всегда общалась – с помощью еженедельных расписаний. Это имело смысл: когда Джордан был рядом, родителям приходилось совмещать работу и его мероприятия, оговаривать детали того, кто его везет, куда, когда. Пока мы с братом еще не перегрызлись, Джордан шутил, что без всех его внеклассных занятий наши родители не будут знать, куда себя деть, и я отвечала: «А еще они не будут знать, о чем поговорить со мной». Тогда это казалось забавным, но вот теперь мне совсем не смешно. Теперь, в тех редких случаях, когда мы с родителями сталкиваемся друг с другом, с их стороны всегда возникает короткий момент растерянности, мол, стоп, а что это за странная девушка в нашем доме? И только потом они вспоминают, кто я и что я до сих пор существую.

На деле оказалось, что, когда их расписание освободилось, работа легко заняла все место, почти как если бы Джордана вовсе не было.

Этим утром, после того как мама уходит, оставив за собой шлейф несвежих духов, я падаю на стул за кухонным столом и насыпаю себе миску хлопьев. Ем, но на вкус они как картон. Раньше я любила хлопья, и Джордан тоже, а теперь я ими давлюсь.

Отодвигаю миску и на секунду кладу голову на стол, размышляя, насколько было бы плохо прогулять школу. Я уже пару дней не совершала вылазок с баллончиком, с тех пор как Люси ушла в дурацкую отставку, и у меня руки чешутся слегка освежить дом Мишель Теллер.

Два дня в школе, а я уже от нее устала. Этот год безбожно затянется.

По дороге домой после прослушивания Люси сообщила мне, что разговаривала с другом Зака, Конором, вокалистом, и он от нее в восторге. Ничего удивительного. Они были бы идиотами, если б не выбрали Люси, ведь она (а, глупая причина) невероятно горячая и, хотя они с Конором не флиртовали, вряд ли он слепой, и (б, реальная причина) самая крутая барабанщица после смерти Джона Бонэма[2]2
  Джон Бонэм (англ. John Bonham) – британский барабанщик-виртуоз, участник группы Led Zeppelin, за время игры в которой стал одним из величайших и влиятельнейших ударников в рок-музыке.


[Закрыть] (богом клянусь). Я рада за нее, даже если не могу нормально это показать. А еще – и это совсем не важно, ведь меня не интересуют парни или знакомства, ни сейчас, ни когда-либо вообще, – тот парень, Зак, вполне себе ничего.

Вблизи он оказался даже еще лучше. Сидел там со мной, когда я распсиховалась по самому идиотскому поводу… Я почти что почувствовала себя в безопасности.

Я так долго не чувствовала себя в безопасности.

У нас сегодня театральное, поэтому, вместо того чтобы позволить голове еще глубже уйти в стол, я встаю и тащу себя прочь из дома.

Прихожу в школу, там все по-прежнему, разве что фотография Джордана у входа больше так не пугает. Воспоминание о мемориале уже есть в моем мозгу, словно размытый негатив снимка.

Заставляю себя пройти мимо семи фотографий с улыбающимися лицами: напоминания о том, что мы все еще здесь, а они – нет.

Что я все еще здесь, а брат – нет.

Пока иду по коридору, мое сердце колотится тысячу ударов в минуту. В какой-то момент я подумываю позвонить в офис доктора Макмиллен, спросить, не может ли она принять меня после школы, но напоминаю себе, как бессмысленны эти встречи, и как явно они не помогают, и как Роуз-Брэйди гонит меня на них, словно я ребенок. В животе кипит обида. Никто не верит, что я могу справиться с чем-либо самостоятельно. Тяжело сглатываю. Они не правы. Я сжимаю кулаки и иду к шкафчику, опустив голову и вытаскивая телефон из сумки.

Люси строчит мне все утро, ее официально взяли в группу. Их первое выступление состоится в следующую пятницу – наверное, поэтому они так спешно искали барабанщика. «Мэй, я знаю, что это будет тяжело, но, если ты не придешь, я надеру тебе задницу». Не особо убедительное заявление, учитывая, что за последние несколько дней Люси стала мне матерью Терезой. Не сбавляя шага, пишу, что подумаю.

Может быть.

Вероятно, нет.

Не знаю.

Я едва могу сосредоточиться на чем-либо, кроме оглушительного стука сердца в ушах. Уже почти дохожу до своего шкафчика, как меня толкают сзади.

Разворачиваюсь, сердце колотится, даже еще быстрее, чем прежде, – ну почему люди не понимают, что должны держаться от меня подальше! – и оказываюсь лицом к лицу с Ли Бразерсом, парнем, который был руководителем вокального ансамбля в нашей прежней школе. Он протягивает руку, чтобы помочь мне выровняться.

– Ого, Мэй. Ты в порядке? Так понимаю, ты вернулась. – Ли поправляет очки на носу и выдавливает улыбку. – Я слышал от Майлза. – Смотрит куда угодно, только не мне в глаза – на коридор, на плакаты на стене рядом с нами. Раньше мы были друзьями. Ходили на одни и те же вечеринки. Теперь Ли даже не может смотреть на меня.

– Ага. – Вонзаю ногти в ладони, пытаюсь взять себя в руки и делать глубокие вдохи, как всегда советует Макмиллен, стараюсь угомонить гребаный грохот моего сердца, – но ничего не помогает, так что вместо этого я расплываюсь в широченной неприятной улыбке. Прячу свой страх. Притворяюсь, что все в порядке. – Верну-улась. Вот мне повезло, а? – мой голос скрежещет, как гвозди по доске, высокий, пронзительный и грубый.

– Да, – Ли слабо улыбается. Явно не уверен, серьезно ли я; у него дергается губа, как всегда на собраниях, когда он нервничал. Ага, я присутствовала на собраниях, потому что была секретарем. Думала, вдруг родителей впечатлит, что я не только пою, но и занимаю официальную должность. Но, конечно, они едва заметили.

– Что ж… э-э… рад с тобой повидаться. – Он собирается уйти, но затем останавливается и касается моей руки, его голос звучит искренне. – Кстати, я надеюсь, ты видела мемориал? Мы изрядно поработали со студенческими комитетами и администрациями всех местных школ, чтобы все устроить…

Я холодею. А все же было так хорошо.

– Да, – мой голос плоский, как блин. – Видела.

– Я так рад. Когда нас всех сюда перевели, мне и другим членам хора и группы пришла в голову идея. Мы все по ним скучаем. – Он прочищает горло. – Уверен, ты и так знаешь, но раньше… до всего этого… мы с Джорданом были хорошими друзьями. Он хотел сыграть на гитаре для одного из вокальных ансамблей, и мы как раз начали все обговаривать. Я очень по нему скучаю… – Ли замолкает.

Я смотрю на объявление о весеннем празднике, прикрепленное к стене за его головой. Повисает молчание, которое, я уверена, некоторые люди назвали бы неловким, но меня не волнует этот разговор, чтобы чувствовать хоть какую-то неловкость. Ли едва знал Джордана, кроме как через меня. О какой дружбе он говорит?

– Ну так вот, – продолжает Ли. – Насчет мемориала – мы подумали, что не должны о них забывать, понимаешь? Важно их помнить… Знаешь, в тот день, когда это случилось, я был в столовой. Мы все так испугались…

Он продолжает говорить, но его голос сливается для меня в единый гул.

– Мэй, ты в порядке? Ты немного бледная… – Он тянется ко мне, но я бью его по руке.

– НЕТ! – получается намного громче, чем я хотела, и проходящие мимо нас ребята это замечают. Все пялятся. Я чокнутая, я чокнутая, я чокнутая. Мысленно даю себе по лицу – а ну живо уймись, дыши ровно.

– Прости. – Цепляю очередную фальшивую улыбку, отклеиваюсь от стены. – Извини, просто устала. Не привыкла вставать так рано.

Ли кивает, мол, конечно, Мэй, но закрывает тему, потому что кто захочет обсуждать предмет с явно эмоционально нестабильным человеком? Не большинство людей и определенно не Ли Бразерс, мастер приличий.

– В любом случае рад тебя видеть, Мэй. – Он пятится, будто хочет сбежать от меня побыстрее. – Мне пора… Рад тебя видеть. – Ли повторяется, но какая разница.

Я машу.

Ему вслед.

Четвертый урок, театральное, и волосы мисс Ковальски развеваются, будто их закручивает невидимым торнадо. Следует отдать ей должное: она действительно не парится. Это достойно уважения.

Сегодня она начинает занятия поздно, потому что ее задержала пара одержимых театралов – странно оживленный разговор, полный драматических жестов и притворных обмороков.

Зак снова вбегает в последний момент, уже посреди переклички, и мое сердце подпрыгивает. Он явно удивлен, что урок еще не начался, ведь в прошлый раз мисс Ковальски в это время уже читала лекцию. У него наушники на шее, и я мысленно делаю пометку найти его после занятий и ненавязчиво спросить, что он слушает.

– Здравствуй! – приветствует его Ковальски, и очки, что покоились на ее макушке, сползают по лбу и приземляются на нос. – О, вот мои очки! А я-то их обыскалась. – Учительница смеется над собой, затем поворачивается к Заку. – Прости. Кажется, я не спросила твое имя на прошлом занятии?

Зак очень раздражен, что она не игнорирует его, как в прошлый раз, когда он опоздал. Я пытаюсь поймать его взгляд, чтобы выразить соболезнования, – это театральное искусство, кого вообще волнует, пришел ты или нет? – но Зак упорно смотрит на переднюю часть комнаты. Наконец бормочет что-то себе под нос.

– Пожалуйста, погромче! Театральное искусство заключается в умении управлять голосом! – гремит Ковальски. У нее точно нет с этим проблем.

– Зак. – Он все еще бормочет, но на сей раз вкладывает в голос немного энергии. По-прежнему не смотрит на меня. Вероятно, обескуражен, что оказался в центре внимания.

– Зак. – Она проверяет список класса. – А. Точно! Впервые за пару лет ты единственный Зак в моем классе! – Ковальски улыбается. – Зак Теллер, я полагаю?

Мое сердце перестает биться, когда он открывает рот, чтобы ответить.

И закрывает без единого звука.

Теллер.

Теперь Зак смотрит на меня.

И я не могу отвести взгляд.

Его фамилия Теллер.

Нет, это не совпадение. Вся легкость, которая проникла в мое существо, когда он вошел в комнату, исчезает, и остается только пустота.