Текст книги "Кто ты, Гертруда?"

7 Глава

– Гертруда, а в какое место на побережье, Вам надо? – Лев попытался завязать разговор.

– Пока не знаю, – ответила Эл.

– А, Вы, сами откуда? – вступил в разговор Пит.

– Из Москвы, а Вы?

– Мы тоже из Москвы. Гертруда, а Вы автостопом путешествуете? – Пит озвучил вопрос, интересовавший всех троих, с момента, когда они впервые увидели Эл на дороге.

– Так получилось. Скажи мне кто вчера, что сегодня я буду ехать с вами, я бы рассмеялась, – Эл изобразила подобие улыбки.

– С Вами что-то случилось? – бесцеремонно спросила Жанна.

– Я бы не хотела это обсуждать, – ответила Эл.

– Да, конечно, – Пит опять, в свойственной ему манере дипломата, попытался закрыть неудобную тему.

Все молчали. Эл закрыла глаза и неожиданно для себя, провалилась в глубокий, долгожданный сон.

– Лёвушка, включи музыку, – попросила брата Жанна.

– Кажется, Гертруда уснула, – ответил он.

– Ну и что?

– Ты же можешь взять наушники, сестренка.

– Ну вот, именно поэтому, я была против, брать попутчиков, – сказала Жанна, нахмурив брови.

– Не сердись, ты добрая девочка, – Лев подмигнул Жанне в зеркало заднего вида.

– А как вы думаете, ее правда зовут Гертруда? – спросил Пит.

– Скорее всего, – Лев посмотрел, на спящую Эл, – она же объяснила все «немецкими корнями».

– А ну-ка посмотрим значение ее имени, – сказал Пит и достал свой планшет, – так… Гертруда. «В СССР в 20–30 гг. имя Гертруда на какое-то время стало популярным, поскольку воспринималось как сокращение фразы “героиня труда”. В католической традиции почитается святая Гертруда из Нивелля – покровительница паломников, путешественников, садоводов и кошек». Я так и думал.

– О чем? – Жанна не поняла эту реплику мужа.

– Все ясно, имя вымышленное, но взяла она его себе не от фонаря. Кошка на сумке – значит, любит кошек, «покровительница паломников и путешественников» – вот вам и вторая отгадка.

– А что похоже на правду, – Лев опять посмотрел на Эл, – но она сказала, что еще вчера не помышляла ни о каком путешествии.

– О! Женщина-загадка! Лёвушка, она сказала, что рассмеялась бы, если бы ей сказали, что она будет ехать с нами.

– Да, ты права. Думайте, что хотите, но она определенно меня интересует. Незаурядная женщина.

– Куда уж там! – съехидничала Жанна, – И что дальше? Насколько сильно тебя «определенно интересует эта незаурядная женщина»?

– Ну, настолько, что я хотел бы предложить ей путешествовать с нами.

– Зачем нам в компании эта бомжиха?! – Жанна напряглась не на шутку.

– Не думаю, что она бомжиха, ты видела ее маникюр, одежду? – сказал Пит, – но, похоже, именно про таких, как она говорят, «Женщина трудной судьбы».

– Ребят, вы это серьезно? Вы хотите испортить мне медовый месяц?

– Сестренка, а чем она тебе его испортит?

– Во-первых, мы ничего о ней не знаем, во-вторых, мы не знаем, чего от нее ожидать, в-третьих, она просто будет нас компрометировать своим видом!

– Любимая, потише, она может услышать, – смутился Пит.

– И что? – ответила мужу Жанна.

– Может ты и права, сестренка, но внутренний голос мне подсказывает, что Гертруда не представляет для нас опасности, – Лев замолчал, глядя на дорогу.

– Справедливости ради, надо узнать и намерения Гертруды, нужны ли мы ей, в качестве компаньонов? – Пит был, как всегда прагматичен.

– Вот проснется и спросим.

– Лёвушка, а это что уже решенный вопрос? – Жанна испепеляла затылок брата, с лицом вселенской скорби.

– На девяносто девять процентов.

– Прекрасно!

Жанна надела наушники, и включила, какой-то медляк, возможно, для того, чтобы усилить свое отчаяние, от всего произошедшего с ней, за последний час.

8 Глава

Эл спала тихо и глубоко. Ремень безопасности не давал оплыть в кресле, голову она облокотила на стекло. Вот также сейчас на автомобиле, по этой же Федеральной трассе М4, должна она была ехать с мужем к его родственникам в Краснодар. Они выехали вчера ночью. Накануне к ним в гости пришла знакомая пара, чтобы передать посылку кому-то в Краснодаре. Муж не пил, а Эл «сотоварищи» явно перебрали со спиртным, поэтому в дорогу Эл была уже «положительно заряжена». Ей не хотелось ехать в Краснодар. У Эл всегда были натянутые отношения с родственниками мужа. И эта поездка не сулила ничего нового, но их сын сейчас гостил у бабушки с дедушкой. И Эл соскучилась по нему ужасно, но также она понимала, что, приехав туда, ей придется общаться с родней, а сын будет пропадать где-то на даче, с друзьями детства. Пара необдуманных, грубых слов мужу и свежий синяк уже на лице. Потом несколько часов в пути, в гробовом молчании, скрашиваемом песнями Высоцкого, правдивые и бескомпромиссные стихи Владимира Семеновича, и вот в этом сумбуре, творившемся с Эл, у нее созрел «план побега», который она и осуществила на одной из заправочных станций. Надо было действовать быстро, поэтому с собой у Эл оказалась только ее «почтальонская сумка» с документами, а чемодан с остальными вещами, остался в машине.

Правильно ли она поступила? Эта мысль неотступно вертелась у нее в голове, вплоть до того момента, как она села в машину ко Льву. Потом она уснула.

Почему Эл решила убежать, она не понимала еще до конца. Кулак мужа был поводом, а не причиной, хотя Николай, в первый раз в жизни, поднял на нее руку. Они вместе были уже давно, родили сына. Эл души в сыне не чаяла. Так получилось в жизни Эл, что ее взросление и горькие перемены в судьбе, наложились на переломные, исторические изменения в стране. Эл закончила школу. Не стало мамы. Не стало СССР, который казалось, будет вечно. Все, что было главным в Союзе раньше, подвергалось тогда жесткой критике и полному отрицанию. Старый мир рушился, а до нового было еще далеко. Наступило Безвременье, в котором, каждый выживал, как мог. Правил теперь не было, и в тот момент, когда многие ровесники Эл, окончив школу, еще успели поступить в институты, следуя традиции, принятой в Союзе, она провалила экзамены в институт, но сделала ставку на Любовь. Со своим «московским принцем», они бесславно прожили один год. Потом, когда эта lovestory закончилась, молодожены разошлись, и Эл вернулась домой, к отцу, в Ташкент, «не солоно хлебавши», где надо было начинать все сначала.

Эл много раз потом себя спрашивала, почему отец, который помог многим знакомым поступить в ВУЗ, в котором он преподавал режиссуру, совершенно бескорыстно, по-другому он не мог, был щепетилен в этом вопросе «до паранойи», как считала Эл, не помог ей, его единственному ребенку в получении пресловутого «базового высшего образования». Однажды, Эл завела разговор с отцом, о том, что она хотела бы поступить в его институт, и даже к нему на факультет. Отец сначала, не хотел говорить на эту тему, всячески переводил разговор в другое русло, но Эл насела не на шутку, и тогда он ответил, что «Для того чтобы стать режиссером, надо иметь жизненный опыт, душевные раны, испытать настоящие трагедии в жизни, иначе тебе нечего будет сказать людям. Да и вообще, это не женская профессия». И так как оба были идеалистами, этих доводов оказалось достаточно, чтобы закрыть эту тему, как потом оказалось, навсегда. Через год отца сократили, что стало «последней каплей», в его затяжной депрессии и самоуничтожении. Потом папа тяжело заболел, потом его не стало. А тогда отец сумел убедить Эл, но каждый раз, устраиваясь на работу и заполняя графу об образовании, Эл снова и снова мысленно возвращалась к этому разговору, и спрашивала, почему? Она, конечно, знала «правильный» ответ. Отец был абсолютно «советским человеком». Ему казалось, что это неприлично, и просто, недопустимо, если его дочь будет учиться у него на курсе. Даже малейший намек на «семейственность», в котором могли его заподозрить, был для отца неприемлем. Но почему его принципы «уходящей эпохи», оказались важнее благополучия дочери? На этот вопрос Эл теперь никогда не узнает ответа.

Не смотря, ни на что, Эл была тогда неисправимой, как ей казалось, оптимисткой. Она продолжала верить в Любовь и в то, что еще встретит свою судьбу, свою половинку и обретет женское счастье. С этими настроениями она и познакомилась со своим вторым мужем. Николай показался ей очень «земным» человеком, в хорошем смысле этого слова, земным и основательным. Он был добродушен и открыт, как Эл тогда казалось. А может тогда он, и правда, был таким, «большим и добрым, как слон». Эл почувствовала в нем настоящее мужское плечо, мужчину, который не только хочет, но и может нести теперь ответственность за их судьбы. Эл была ведомой, в этих отношениях, но их обоих это устраивало. Потом родился сын. Через месяц не стало папы. В какой-то книге Эл прочла, что такая ситуация очень типична для людей, рожденных под знаком Скорпиона. Сын родился похожим на отца Эл, и с годами это сходство становилось все сильнее. Тогда как чувства Эл, и ее мужа стали угасать. Они не первые, они не последние, уговаривала себя Эл. Когда сын учился в старших классах, муж все чаще, как бы шутя, стал заводить разговоры о внуках, покупке дачи, в общем, рисовать картинки «счастливой жизни двух пенсионеров». К сорока годам Эл пришла с «хорошей, крепкой семьей», как многим казалось со стороны. Изменял ли ей муж? Эл догадывалась, что изменял, но она была благодарна мужу, что делал он это безупречно, и никаких доказательств его измен, у Эл никогда не было. Но как бы прекрасно не выглядел их союз со стороны, Эл не могла и не хотела больше довольствоваться «хорошо отлаженным бытом», она задыхалась в пустоте этих отношений. «Ты деградируешь, и твоя жизнь проходит, твои цветные годы уже позади» – думала про себя Эл, но ведь ставку она делала не на замужество, а на Любовь. И вот теперь, именно Любви в их отношениях с мужем и не осталось. Тогда ради чего все? Ради сына?

Сын. Вот человек, которого Эл любит и считает, единственным по-настоящему родным ей на всем белом свете. Эл не успела подготовиться к его молниеносному переходу из пубертатного состояния в юношеское. Его взросление застало врасплох Эл. Сын стал отдаляться от нее. У них по-прежнему, сохраняются теплые и даже нежные отношения, но нет уже той всецелой зависимости сына от Эл. Все реже он с ней делится своими мыслями и переживаниями, все реже он в ней нуждается, а ведь раньше сын зависел от Эл двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, что делало ее жизнь осмысленной и весомой. Теперь же друзья и новые интересы сына оттеснили ее на второй план, а к этому еще надо привыкнуть, как и к тому, что теперь жизнь Эл все больше напоминала жизнь «Отчаянной домохозяйки», статус к которому, она тоже была не готова. Эл мучительно стала искать точку опоры и новый смысл своей жизни. На фоне охлаждения отношений с мужем, продолжать плыть в этом утлом суденышке, которое потеряло берега, было невыносимо. «Ради чего все?», – постоянно спрашивала себя Эл, – «Ради сына? Сомневаюсь, что ему доставляет удовольствие видеть, как родители продолжая жить под одной крышей, стали чужими друг другу. Дети острее, чем взрослые чувствуют фальшь. И воспитывают в семье не “красивыми словами”, а своими поступками. Эл не хотела, чтобы у сына сложилось представление, что “общежитие” и есть “семья”. И потом, скоро сын станет совсем взрослым, и возможно, будет строить свою жизнь, вдали от дома и родителей, и что тогда? Ради чего все? Зачем Эл жить дальше? Оставаться кухонным комбайном, пылесосом, и стиральной машиной для Николая? Ради этого она появилась на свет? Ради этого ее родители пошли на такой риск, ведь маме с больным сердцем нельзя было иметь детей? Нет, Эл решительно не могла поверить в это. Не может быть, что все так безнадежно и убого. Эл верила в то, что когда-нибудь, она станет прекрасной бабушкой своим внукам, и ее жизнь опять обретет смысл. Но, что делать теперь, теперь, когда впереди у нее несколько лет на то, чтобы привести в порядок свою жизнь и достойно прожить их до появления внуков? Особенно теперь, когда она покинула “зону комфорта”, в которой прожила много лет? Пойти на попятную и вернуться, свалив эксцентричность своего поступка на алкоголь, или набрать побольше воздуха в легкие, и шагнуть вперед, туда, где все пугающе неизвестно и незнакомо, но где, возможно, она сумеет найти ответы на свои вопросы, и где ее жизнь, обретет новый смысл? Или это будет шаг в пропасть?

«Господи, помоги!»

9 Глава

Эл проснулась, но открывать глаза не торопилась. Она пыталась понять с кем она сейчас едет в машине. Высоцкий не поет. Значит не с мужем. Потом воспоминания, как слайды стали проплывать перед глазами. Трасса. Подсолнухи. Кафе. Настасья Филипповна. Лев и компания. Синяк болел, голова трещала. Что теперь? Куда? Куда-куда, на море! Эл открыла глаза.

– Я долго спала?

– Часа два с половиной, – ответил Лев.

– Так мы уже давно проехали Ростов? – Эл огляделась по сторонам.

– Да, но Вы так сладко спали, что мы решили Вас не будить, – Лев кивнул на заднее сидение, где также «сладко», как Эл, теперь спали Жанна и Пит.

– Вообще, пока Вы спали, мы решили Вам предложить, доехать с нами до побережья, нам все равно по пути. Вы, не против?

– Даже не знаю. Неожиданно несколько.

Эл достала бутылку с водой, из пакета «от Настасьи Филипповны», который все это время стоял у Эл в ногах. Она с удовольствием отпила прохладной газировки. Вода совсем не нагрелась, потому что в машине работал кондиционер. «На улице должно быть уже жарко», – подумала Эл.

– А, можно, и мне воды? – попросил Лев.

– И не побрезгуете? – попыталась пошутить Эл.

– Думаю, Вы безопасны.

– Почему Вы, так думаете?

– Потому что, Вы, простите, проспиртованы.

Эл резко повернулась ко Льву.

– Вы испепелите меня взглядом, – Лев улыбался, – Простите, Гертруда, шутка не удалась, это было грубо. Стаканчики в бардачке, перед Вами. Если, Вас, не затруднит.

– Напрасно ты извиняешься, – донеслось с заднего сиденья, Жанна зевнула, – первая твоя удачная шутка за весь день.

– Зачем ты так, это и правда, было грубо.

Эл налила воды в стакан и подала Льву.

– И в самом деле, Вам не нужно извиняться, Лев. Кто я такая, чтобы церемониться?

Эл отвернулась к окну.

– А кто, Вы, Гертруда? – Лев оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Эл.

«Он задал вопрос на миллион! Если бы я знала – Кто я?!»

– Я просто человек. Этой характеристики для Вас, видимо, не достаточно, чтобы относиться ко мне с мало-мальским уважением?

– Я же извинился.

– О! Как у нас весело, посплю-ка, я еще, – сказала Жанна и положила голову на плечо мужу.

– В принципе, в Вашей реакции нет ничего нового. Как правило, люди «встречают по одежке». Значит моя, Вас не впечатлила.

– Скорей не «одежка», а, Вы уж извините, синяк на Вашем лице.

– Ах, это! А я занимаюсь паркуром, не похоже?

– Ну, это вряд ли. В Вашем возрасте, это проблематично, – Жанна снова была в разговоре.

– А, Вы, знаете, сколько мне лет?

– Не знаю. Примерно пятьдесят?

Эл тяжело вздохнула.

– Меньше, но ощущаю сейчас себя на все сто пятьдесят.

– Сестренка, ты никогда не угадываешь правильно возраст людей. Вспомни, хотя бы, свое знакомство, с мамой Пита.

Льву почему-то захотелось заступиться за Эл. Он не понимал, почему. Пока Эл спала, Лев все время думал о ней. Это было странно, потому что Эл совсем не интересовала его, как женщина, но вызывала уйму вопросов, как человек. «Таких в нашем офисе не встретить», подумал Лев, и улыбнулся, представив Эл, в этой клетчатой рубашке, с этой сумкой, кошкой и синяком на лице, у него на работе. И был прав, потому что даже у курьера их фирмы был дресскод. Женщины с его работы, как добросовестные ученицы, штудировали глянцевые журналы, смотрели «Фэшнканалы» и «из кожи вон лезли», чтобы соответствовать. Гламур был их Богом. Мужчины старались не отставать. Фитнесс, дорогой парфюм, брендовые костюмы, правда, у многих из «прошлогодних коллекций», но купленные в фирменных аутлетах. В Эл же не было ничего, что можно было бы назвать «гламурным».

– Раз так, может, Вы скажите, сколько Вам лет? – было видно, что Жанна заинтересована.

– Сорок три.

– А я так и думал, – открыв глаза, сказал Пит, уставший уже притворяться спящим.

– А кто это у нас проснулся? – Жанна с нежностью посмотрела на мужа.

– Это я, и я действительно, так и предполагал, Гертруда, что Вам не больше сорока пяти лет.

– Правда? – Эл сделала удивленное лицо, – а сколько лет, Вам, Пит?

– Двадцать пять.

– Я так и думала, – съязвила в ответ Эл.

– Моей жене – двадцать четыре, а Льву – тридцать четыре, он старичок у нас. Простите, Гертруда, не принимайте на свой счет, – Пит сконфузился.

– Ты еще дай «ключ, от квартиры, где деньги лежат», – сказала мужу недовольная Жанна, – Давай не будем рассказывать нашу краткую биографию, ограничимся сведениями о возрасте.

– Не переживайте так, Жанна, мне совершенно не интересно, где у вас лежат деньги.

– Я и не переживаю, просто моего мужа иногда заносит.

– Ну, раз мы все почти ровесники, может быть перейдем на «ты»? – улыбнувшись, сказал Лев.

– Легко, – ответила Эл.

– Ровесники? – Жанна наигранно удивилась.

– Есть предложение, остановиться где-нибудь и пообедать, – Пит хотел сгладить и этот острый угол разговора.

– Я – не против, а, Вы, Гертруда? – спросил Лев.

– Мы же вроде, перешли на «ты»? – Эл повернулась ко Льву.

– Да, да, конечно, ты, не против?

– Я согласна.

– Здорово. Все смотрим внимательно по сторонам, и выбираем харчевню, – сказал Лев.

Было видно, что, не смотря, на разногласия, идея с обедом пришлась по душе всей компании.

10 Глава

«Я бы сейчас многое отдала, чтобы поесть хаш». Эл представила себе этот жирный, наваристый бульон из баранины, варившийся несколько часов, на медленном огне, с минимумом овощей, присыпанный сверху рубленной, свежей зеленью и лепешка, горячая и душистая. Потом пара палочек шашлыка из печени, с нарезанным луком, политым уксусом, и запить все горячим зеленым чаем, как пьют у них в Средней Азии. В жару – только горячий, зеленый чай. Эл сглотнула слюну.

«Чтобы так отобедать, нужно сейчас оказаться в Ташкенте», – Эл мечтательно смотрела в окно.

Ташкент. Родина Эл. Город ее детства и юности. Город, где Эл была самой счастливой на свете и город, где она пережила самые невосполнимые потери, и испытала ни с чем несравнимую боль. Эл смотрела в окно. Щедрое солнце Кубани, радовало глаз. Яркость солнечного света, напоминала краски любимого края. Каждую зиму Эл пыталась убедить себя, что уже «оклиматизировалась» в Москве, но суровость среднерусской полосы, снова и снова разбивала вдребезги оптимизм Эл, на этот счет.

«Где родился, там и пригодился», кажется, так говорят?» – подумала Эл.

Эл не была представительницей коренной нации Узбекистана, но только там она чувствовала себя дома. Родители мамы переехали в Ташкент, во время голода в Поволжье. В Ташкенте и остались, пустили корни, там родилась мама, в 1946 году, когда дед, ее отец, вернулся с войны.

Мама отца бежала из Украины с тремя сыновьями, вовремя фашисткой оккупации. Потом пришло известие, что дед пропал без вести. Бабушка больше не вышла замуж, хотя была привлекательной женщиной и домовитой хозяйкой. Так и подняла троих мальчишек одна. Они прожили в Узбекистане лет тридцать, потом бабушка вернулась в Днепродзержинск, с двумя сыновьями, а папа остался в Ташкенте, поступил в институт, закончил его, женился на маме, а потом у них родилась Эл.

Позже, уже после перестройки и распада СССР, после смерти папы Эл со своей семьей перебрались в Москву.

«А куда же еще? Самая большая Биржа труда в России. Все-таки, Москва резиновая», – подумала Эл, – «Кто только сюда не едет, и всех Москва принимает. Не всех, правда, оставляет “насовсем”, но шанс дает каждому».

Эл полюбила Москву, не так, как Ташкент, но это точно была Любовь. Эл всегда ощущала себя «столичной девочкой», и так оно и было. Столицы союзных республик отличались от остальных городов Советского Союза. Ей, это льстило, поэтому Эл не напугали ни масштабы Москвы, ни ее многолюдность и суета, хотя, в родном «столичном» Ташкенте, было больше размеренности и, так любимой Эл, среднеазиатской вальяжности, но и Москва стала родной. Вообще, у Эл никогда не было ощущения «глобального переезда», в отношении Москвы. Наверное, это благодаря, «советскости», которая с детства приучала к мысли, что Узбекистан и Россия – одна страна, а новообразование СНГ, так и не стало, чем-то понятным. Переехав в Москву, Эл почувствовала, что она может сравнить эти два важных для себя города, с улицами, как будто, она раньше жила на улице Ташкент, а теперь переехала на улицу Москва, но осталась в своем родном городе. Социально-политические нюансы СНГ, никак не принимались «ни умом, ни сердцем». Правда, по началу, Эл забавляли вопросы москвичей, типа: «Узбечка ли она? А в школу ты ездила на верблюде?» и прочие, в том же духе. Ей было интересно смотреть на лица новых друзей, узнававших, что в школу Эл ездила не на верблюде, а на метро, и что у нее не кровь, а «коктейль из трех национальностей, в котором пятьдесят процентов русской крови и по двадцать пять процентов татарской и украинской», и кто она «по национальности», ей трудно сказать однозначно. Все было сердцу мило в Москве, кроме климата, и через десять лет Эл окончательно убедилась, что никогда не привыкнет к холоду, к зиме шесть месяцев в году, и скупому, дождливому лету.

Сизый дымок тонкой струйкой поднимался над летним кафе.

– Шашлычная! – воскликнул Лев, – остановимся?

– Отлично! – отозвался Пит, – надеюсь, дамы не против?

– Не против, – ответила мужу Жанна.

– Гертруда? – Лев посмотрел на Эл.

– Давайте, – безучастным тоном ответила она, но в душе у Эл все ликовало.

Шашлычная была, как ответ на мысли о родине, как очередное послание, откуда-то свыше. Кто-то там, в вышине хотел подбодрить Эл, хотел поднять ей настроение. Эл верила в знаки. Ей казалось, что она умеет их читать. Признаться, в этом кому-нибудь, Эл не решалась, боясь быть высмеянной, но всегда с должным вниманием следила, за такого рода, «совпадениями». Ей было не столь важно, понимать, откуда или от кого они исходят, важно, что кто-то или что-то непрерывно находится с ней «в контакте», думает о ней, и помогает. Возможно, это Бог, возможно, родители, возможно, ангел-хранитель, а может ее ангелами-хранителями и были ее родители, Эл не могла знать, но чутко следила за этими посланиями, хотя, не всегда их понимала. Эл хотелось бы обсудить это с кем-нибудь, узнать, а также происходит с другими людьми, но прочитав однажды шутку в интернете «Если Вы говорите с Богом – это молитва, если Бог говорит с Вами – это паранойя», решила все-таки не задавать никому подобных вопросов.

Серебристый внедорожник свернул с дороги на обочину, съезд был не асфальтированный и автомобиль Льва поднял клубы пыли за собой, остановившись почти вплотную к основательному, кованному из железа мангалу, стоящему под импровизированным навесом из клеенки.

– «Да, это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже», – процитировал Пит, вышедший первый из машины, отгоняя пыль от себя.

Следом вышел Лев.

– И как тебе тут?

– Как-как? Пыльновато, – ответил, улыбаясь, Пит, – но эти запахи… Пит жадно втянул воздух, глядя на струйки дыма, поднимавшиеся над мангалом.

Из машины вышла Эл, за ней Жанна, которая, хотела выскочить сразу за парнями, но при этом не хотела оставлять Эл одну в машине, превозмогая свое почти детское нетерпение.

– Ну, как вам, дамы? Остаемся тут или еще что-нибудь поищем?

– Очень аппетитно пахнет, – сказала Жанна, почти с точностью повторяя, выражение лица мужа, как завороженного смотревшего на шашлык.

– Здесь вроде нормально, – как можно более безучастным тоном, вступила в разговор Эл. В душе же ее все ликовало, при мысли о шашлыке.

– Ну, если всех все устраивает, остаемся здесь, только я машину переставлю, – сказал Лев.

– И опять напылишь? – с деланным ужасом в глазах спросил Пит.

– Я постараюсь не пылить, в тень хочу коня поставить, – Лев подмигнул другу.

– Подожди минуту, – сказала Льву Эл, – мне нужно взять мою сумку.

– Вы боитесь, что я ее украду?

– Мы же перешли на «ты»? – Эл вопросительно смотрела на Льва, подходя к машине.

– Прости, Гертруда, так получилось, – Лев услужливо открыл дверцу машины перед Эл, пытаясь загладить неловкость.

Эл взяла сумку, и ничего не отвечая ему, отошла в сторону под дерево. Это был кипарис, но он напомнил Эл пирамидальный тополь, – «Как в Средней Азии», – подумалось ей. Тени он давал немного, но всем своим видом говорил о том, что море уже совсем близко. Эл улыбнулась про себя этой мысли.

– Все-таки надо было, хотя бы паспорт у нее посмотреть, – Жанна следила за Эл, отошедшую в сторонку, под дерево.

– Может, еще забрать надо было, до конца поездки? – Пит с легкой укоризной смотрел на жену, – Что ты так переживаешь, дорогая? Кроме тебя она ни в кого такого панического страха не вселяет. С таким же успехом тогда она могла потребовать наши документы.

– А вот и нет, это не мы в ее машину напросились, а она в нашу!

– Ну, допустим, машина не наша, – Пит улыбнулся.

– Вот именно! Поэтому я и не стала настаивать на своем, – было видно, что у Жанны опять испортилось настроение.

– Дорогая, мне тоже уже начинает действовать на нервы эта женщина, хотя она, не причем. Просто ты так на нее болезненно реагируешь, что, если бы не ее абсолютная концептуальность, я бы решил, что это – ревность, – пошутил Пит, пытаясь развеселить жену, но на Жанну его слова произвели прямо противоположный эффект.

– Ревность? Да, причем тут это все? Просто меня напрягает то, что совершенно посторонний человек, оказался в нашей компании, а теперь еще Лёвушка говорит, что не против, чтобы она и дальше отдыхала с нами!

– Ну, это еще не факт. Для начала сейчас увидим ее платежеспособность. Узнаем ее намерения. Думаю, Лев отнесся к ней с таким интересом, потому что ему скучновато с нами, а Гертруда такая, как бы правильно выразиться, необычная.

– Фу! Гертруда! И имя ее раздражает!

– Ну, не злись ты так, – Пит приобнял жену, – пойдем лучше посмотрим, кто здесь главный.

Молодожены подошли к небольшой летней кухне, на которой стоял один длинный стол, накрытый клеенкой, с фруктово-жизнерадостным рисунком, выцвевшем на солнце. По обеим сторонам стола располагались деревянные, длинные лавки. На столе стояла пара наборов «соль-перец», и одна пустая, пластмассовая хлебница, накрытая марлей.

– Хозяева! – позвал Пит, глядя на закрытую, летнюю дверь, через москитную сетку которой, ничего не было видно.

Эл достала из сумки свой смартфон, включила его и набрала мужа. Николай ответил сразу.

– Ты где?!

– Еду домой, а, ты уже где?

– Ночевал на заправке, в машине, ждал, что ты вернешься. Ты где, я спрашиваю? Я подъеду за тобой.

– Не надо, я возвращаюсь в Москву. Мне надо побыть одной, подумать.

– Подумать ей надо! Куда ты убежала, ненормальная?

Николай был взбешен, но в голосе звучали нотки вины и даже радости, что она позвонила, так ей казалось. Эл опять почувствовала себя «виноватой, нашкодившей девочкой», а правильно ли она поступает, вновь и вновь вертелось у нее в голове? Голос мужа был таким властным и, в то же время, таким родным.

– Мне надо побыть одной и с синяком под глазом, я не хочу никого видеть.

– С синяком! Нашла причину. Можно что-нибудь придумать. Что я должен говорить родителям, сыну, когда приеду без тебя?

– Скажи, что меня вызвали по работе, срочно.

– Ты же не работаешь!

– Сделали предложение, от которого я не смогла отказаться.

– Бред какой-то, – Николай помолчал, – не дури, где ты? Я сейчас подъеду за тобой.

– Не нужно этого делать, я уже далеко от тебя.

«Какое точное выражение», – подумала Эл – «Я уже далеко от тебя». Она не собиралась говорить ему всей правды сейчас, ему пока не следовало знать, насколько они уже далеки друг от друга. Она так решила.

– Сыну я позвоню сама, но мы должны говорить одно и то же, «вызвали по работе».

– Мне все это совсем не нравится.

– Я понимаю.

– Понимает она!

– Все, давай заканчивать. Не звони мне, я сама позвоню.

– Как мило! Жена вдруг стала такой самостоятельной, такой непредсказуемой! Ну, ничего. Подожду, когда у тебя деньги закончатся, – сказал Николай и повесил трубку.

Какое-то время Эл еще держала телефон у уха, слушая монотонные короткие гудки. «Что я делаю, Господи? Может, надо было сейчас “броситься мужу в ноги”, попросить прощения, сказать, чтобы он приехал за ней, и уже через несколько часов, она бы увиделась с сыном, и все вернулось на круги своя. А что теперь? Кто она? Куда она идет? Почему в юности ей было все ясно и понятно? Почему раньше, ей казалось, что жизнь всегда подскажет выход из любого положения? Теперь же Эл стояла здесь, под деревом и была готова набрать номер мужа, чтобы, выслушав поток обвинений в глупости, несерьезности, эгоизме, вернуться, пройдя моральные унижения, в свою “зону комфорта”, которую она выстраивала для себя много лет, и которую покинула так внезапно. Эл пыталась вспомнить, когда она перестала верить в себя, когда стала всего бояться, любых изменений в жизни? Когда началось то, что Эл определила для себя, как «Падение»? Смерть родителей? Наверное, да. И в то же время нет, потому что Эл понимала, что не упала камнем вниз в одно мгновение, а начала свое падение в реальность из детских грез, тогда, в санатории в горах, за ужином. Потеря самых дорогих людей, потеря веры в Любовь, потеря страны, потеря Родины, потеря друзей (всех разбросало по миру, после распада СССР), а теперь потеря веры в материнство, как смысл ее жизни. Эл знала, что ее ребенок сейчас в безопасности, в окружении родных людей, он в порядке, а что дальше?

«А дальше я позвоню сыну», – решила Эл. В отличие от мужа, сын ответил не сразу.

– Сынок, привет! Как ты?

– Привет, мам, нормально. Вы где?

– Видишь ли, родной, папа скоро приедет, но приедет без меня.

– Как так?

– Мне предложили работу, в последний день перед отъездом к вам. Очень хорошее предложение. Понимаешь?

– Не очень, а надолго?

– Да, думаю, вы с папой вернетесь в Москву сами, а я вас здесь, дома подожду.

– Понятно, жалко конечно, тебя здесь тетя Оля очень ждет.

– Я позвоню ей и все объясню.

– Понятно. Ну ладно, мамуль, я тут немного играю.

– В компьютер?

– Ага, момент ответственный.

– Хорошо, хорошо, играй, не буду тебя отвлекать. Береги себя, родной! Целую тебя!

– Ок, и я тебя. Пока!

– Пока!

У Эл подступил комок к горлу. Она отключила телефон и убрала его в сумку.

«Господи! Что я делаю?!» – снова и снова спрашивала себя Эл. Ей безумно захотелось обнять сына и не отпускать его, никогда. На глаза навернулись слезы.

– Хозяева! – голос Пита вернул Эл в ее «нереальную реальность».