Текст книги "Лисы и Волки"

Лиза Белоусова
Лисы и Волки

© Белоусова Л., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

август 2014 – июль 2015

Эта история была создана очень давно. С тех пор многое изменилось, но она по-прежнему посвящена Севе – за ее доброту, терпение и школьные годы, пройденные вместе.

Особая благодарность моим родителям, желающим видеть эту книгу опубликованной. И Даше – за веру даже в самые ранние и неловкие мои тексты.

Эта история написана подростком для подростков. Мне уже давно не пятнадцать, как когда я работала над ней, и потому она – драгоценное воспоминание. Это не работа мастера, но она искренна. И, надеюсь, ностальгична, ведь обращается ко времени, когда не все еще пользовались онлайн-картами.

Хель-I

Новость о переезде не стала для меня неожиданностью – я подозревала, что именно так все и обернется, с того момента, как брат матери переступил порог нашей квартиры и потоптался на измятом коврике, тщательно вытирая подошвы лакированных туфель. Он произвел на родителей положительное впечатление – мама, не общавшаяся с ним лет пятнадцать, если не дольше, простила ему старые обиды и крепко обняла, а отец отказался от предубеждения, что родственникам жены доверять нельзя, и они пожали друг другу руки. На представительный вид дядюшки я не купилась. Серый костюм, галстук, запонки, прилизанные волосы и широкая обаятельная улыбка никак не доказывают, что человек имеет благие намерения. Скорее, наоборот. В его крысиной сущности сомнений не возникало, хотя маску он носил умело – дело опыта, а может, и врожденный талант.

Из багажа он располагал одним маленьким сереньким чемоданчиком под цвет костюма. Судя по всему, он был призван вызывать жалость – человек-то, видите ли, обездоленный, без имущества.

Как только мама вышла в коридор, он упал перед ней на колени, обвил ее ноги руками, напоминающими осьминожьи щупальца, и принялся молить о прощении. Сцена для театра, не для жизни, и сначала меня разобрал смех – неужели в такое можно поверить? Что после долгих лет холодной войны он искренне раскаялся? Может, даже мучился все это время, и в конце концов не выдержал и пришел сюда? Глупость. Но он все-таки смог меня удивить. Поразил своим красноречием. Поставил слова так, что театральность исчезла.

Маски бывают разные. Как бы то ни было, сквозь них всегда проглядывает истинный лик владельца, ведь не существует масок, способных скрыть все. Дядюшка был превосходным лжецом, и единственной лазейкой для меня стали его глаза.

Хватило одного взгляда, чтобы понять, какая тварь скрывается за созданной им иллюзией. Его глаза были мертвыми – холодными, равнодушными, жесткими, с изредка проскальзывающей злостью или раздражением. Посмотри родители в них хоть раз, они тут же обо всем догадались бы.

Дядюшка притворялся с чувством, получая удовольствие от происходящего – играл роль идеального постояльца, помогал матери по хозяйству, вел светские беседы с отцом, гонял машинки с моим младшим братом, так что вскоре родители начали ставить его мне в пример. Я усмехалась и удалялась в комнату, игнорируя несущиеся в спину претензии, суть которых отражало одно слово – «неблагодарная».

Незваный гость, а точнее, новый жилец, не поладил только со мной. До него быстро дошло, что я вижу его насквозь. Как-то раз, когда я хотела высказать родителям все, что думаю, и убедить их выгнать его взашей, он приложил палец к губам, покачав головой. И я промолчала.

Спустя два месяца после его приезда скончался дедушка, их с матерью отец. Согласно завещанию, квартира, где мы жили с самого моего рождения, полностью отходила его сыну, то есть дядюшке. Счастью того не было предела, и тут-то он и продемонстрировал свою истинную суть: на следующий же день приказал нашей семье выметаться из его квартиры, указав пальцем на дверь. Отец был в шоке, мама в ужасе, младший брат ничего толком не понимал.

Разумеется, родители боролись, говорили, что он поступает не по совести, но для него это не имело значения. История закончилась тем, что в один прекрасный день мы обнаружили свои вещи на площадке возле лифтов. К счастью, мы смогли найти пристанище, где провели еще около месяца, прежде чем отец купил новые апартаменты в маленьком городке.

Особой радости от переезда я не испытывала – не хотела покидать столицу. В ней невозможно почувствовать себя одиноким, даже сидя в четырех стенах. Где бы ты ни находился, ты – часть системы, гигантского муравейника. Ты – одна из игл на спине ежа, один из палых листьев на земле поздней осенью. Чувствуешь, что рядом с тобой никого нет? Просто открой окна, и множество голосов докажет обратное. Столица кипит, ее жизнь непрерывна, она бессмертна, как птица феникс – порой сгорает, но снова восстает. Есть период упадка, период подъема, но, что бы ни происходило, она всегда раскинет над тобой крылья.

Однако родители и братец были рады. Мама постоянно твердила что-то про отдых от шума и чистый воздух, отец молча кивал и бурчал про долгожданный шанс отделаться от придирчивого начальства, а брат вслух мечтал о том, как будет прыгать в озеро, цепляясь за привязанную к дереву веревку.

Переезд показался дорогой, сотканной из лунного света, прокладывающей путь из одной Вселенной в другую. Вспомнились чертежи с доски на уроке физики – твердая поверхность и расположенные на ней два физических тела, шарик размером с кулак и другой, побольше, где-то с три человеческие головы. Мы ехали шесть часов, и все это время я в деталях представляла, как большой шар выплевывает нас, а маленький открывает пасть и дрожит в предвкушении, когда же нас можно будет поглотить и присвоить себе.

С одной стороны, я давно хотела изменить что-то в своей жизни, с другой – мне было боязно расставаться со всем привычным – гулом исполинского города, родной комнатой с обклеенными рисунками стенами и ящиками, которые были забиты исписанными черной гелевой ручкой листами. Не хотелось расставаться даже с подначками одноклассников, ведь всегда знаешь, чего от них можно ожидать, а тут впереди лишь неизвестность, которая может оказаться еще более мерзкой, чем то, что осталось позади.

Новая квартира уступала старой по всем параметрам – была раза в два меньше, дизайн поднимал к горлу горьковатую волну отвращения, а неприлично тонкие стены пропускали каждый звук, так что уединиться без наушников не представлялось возможным. Моя комната разнилась со старой довольно ощутимо, но я бы соврала, заявив, что это плохо. В той спальне маленькое окно напоминало дыру в средневековой тюрьме. Эта, хоть и проигрывала по размерам, окна имела огромные и находилась с темной стороны здания, так что солнце не беспокоило ни утром, ни днем, ни вечером. Также имелся шкаф во всю стену – с зеркальными дверьми, так что собственное отражение можно увидеть отовсюду. Жутковато для того, кто боится монстров из Зазеркалья, но я подобным недугом никогда не страдала, даже в самом раннем детстве – как говорится, я повелитель своих монстров, и они меня стерегут.

В первую ночь мне никак не удавалось заснуть: мешала тишина за окном и роящиеся мысли о том, какой будет новая жизнь. То, что она будет другой, было ясно и так – больше нет столицы, есть только маленький городишко с населением тридцать тысяч человек. Но какой именно будет новая жизнь? Приятнее прежней или тяжелее, такой, что взвоешь?

Нет, я не трусила. Беспокоилась, строила версии и предположения – это да. В основном насчет школы – с прошлой у меня не сложилось, с первого класса меня записали в изгои, и с каждым годом колкости становились все более изощренными. Из-за этого я ее и недолюбливала, хотя от учебы получала удовольствие. Оставалось надеяться, что здесь удастся держаться особняком, и меня никто не станет трогать.

Сообщили, что приходить мне следует после новогодних каникул, а не через два дня, как планировалось изначально, в самый последний момент, и отец долго ворчал по этому поводу – до переезда он занимал весомую должность в компании и привык ко вниманию, восхищению, уважению, а здесь его никто не знал. Отца приняли на руководящую позицию в местной сети супермаркетов, однако это и рядом не стояло с его прежним занятием.

Несмотря на неожиданность, весть о переносе первого учебного дня не могла не радовать – шутка ли, час мучений откладывается чуть ли не на две недели! Видимо, кто-то свыше сжалился. Однако момент истины надолго не оттянешь. Зимние каникулы пролетели быстро и бессмысленно.

С утра в понедельник я не чувствовала ничего, кроме легкой досады. В воображении возникали картины того, что меня ждет – представление одноклассникам, когда на тебя смотрят тридцать пар глаз, сначала с любопытством, а затем и с насмешливым презрением, поддеванием и оскорблением, в первую пору не такими уж обидными, но постепенно набирающими обороты. От мысли, что мне снова придется сидеть в душном классе с людьми, вызывающими отвращение, и слушать гул их голосов, начинало подташнивать.

Радости оттого, что через двадцать минут нужно выходить, не прибавляло также то, что форма в новой школе обязательна – как-никак, гимназия, куда отец пристроил меня связями и кошельком, и за что, разумеется, я должна была биться челом в благодарности. Ходить я привыкла в черной одежде; футболки, джинсы, блузки, кофты – все одного цвета. Здесь же родители выдали комплект, удовлетворяющий всем требованиям учебного заведения, куда входила повседневная темно-синяя форма, «выходная» для мероприятий и спортивная. Протесты на корню пресекла мама: «Если бы не папа, прожигала бы ты свои таланты в среднеобразовательной шараге, а тут – частная гимназия! Учись».

Блузка, застегнутая на все пуговицы, давила на горло, ткань приходилось оттягивать пальцем, чтобы глотнуть воздуха; брюки оказались длиннее, чем требовалось, пиджак – широковат в плечах.

– Ия, ты готова? – окликнула мать, и я, окончательно решив, что в пятницу отдам вещи в ателье, вышла из комнаты, прихватив портфель. Да уж, радушное приветствие точно окажут… хорошо, если тухлыми яйцами не закидают.

На кухне братец-монстр, наполовину одетый, орал что-то, размахивая испачканной в каше ложкой. Мама, как всегда с самого утра облаченная в строгое платье, старое и потертое, а потому использовавшееся только в качестве домашней одежды, с уложенными золотыми локонами и красной помадой на губах, кричала что-то ему в ответ. Отец молчал, величественно восседая на стуле со спинкой, как всегда погруженный в газету.

– Доброе утро, – буркнула я.

Мама кивнула, папа не отреагировал, брат замолчал, гордо вздернув веснушчатый нос и отвернувшись к тарелке. Я залила хлопья молоком – завтракали мы молча.

– Кто нас отвезет? – уточнила я.

– Ты поедешь с папой, – ответила мама.

– В таком случае, следует поторопиться, если не хотим опоздать.

* * *

Как и ожидалось, мы едва поспели – отцу приспичило взять плеер, которым он не пользовался больше двух месяцев. Тот, поцарапанный и разряженный, обнаружился в коробке со старыми проводами. К счастью, имелась возможность зарядить его в машине. В противном случае отец отправил бы меня идти пешком, а сам караулил, когда же в верхнем правом углу гаджета появятся «100 %».

Он притормозил у самых ворот:

– Выбирайся скорее, а то за нами десяток машин. Не трать чужое время.

– Сама любовь и забота, – прошипела я, вываливаясь из салона.

Машина резко стартанула, и меня окатило грязью из-под колес. Дыхание перехватило от неожиданности – брюки прилипли к ногам, от холода по спине пробежал табун мурашек. От возмущения я едва не задохнулась и еле отошла на тротуар.

Превосходное начало, не так ли? Теперь издевок или, по меньшей мере, косых взглядов и усмешек в кулак не избежать.

Ну да не привыкать. До выпуска два года осталось, не так уж много.

Я деловито оглядела испачканные брюки. Оттирать бесполезно, спасет только стирка. Но где найдешь стиральную машинку в школе? Придется делать вид, что все в порядке, это задумка дизайнера, и надеяться, что ткань высохнет в ближайшее время – отвратительно скукожившись, зато не клейко приставая к коже.

Голубая табличка, прикрепленная к высоким воротам с железными прутьями, гласила, что открываются они в половину восьмого утра по будням и в восемь по выходным. Сама гимназия выглядела обычно: белое трехэтажное здание, по периметру кусты со снежными шапками, скрывающими сухие ветви. Все до боли напоминало прежнюю школу, и надежды на перемены растворились в воздухе, как сигаретный дым. Раз внешнее сходство такое очевидное, значит, и с психологическим будет так же.

Первый этаж пришелся по душе – стены приятного светло-зеленого цвета, белый пол, огромная гардеробная напротив входа, возле которой столпились ученики, справа – доска с объявлениями, слева – пустующий пост охранника. Свет казался абсурдно-устрашающим, как в низкобюджетном фильме ужасов – должно быть, из-за кромешной тьмы за окном, делающей его жестким и искусственным.

Нужно было зайти к секретарю – я понятия не имела даже, в какой класс зачислена, не говоря о расписании. Где находится нужный кабинет, я тоже не подозревала, и решила сначала сдать тяжелую верхнюю одежду, а потом спросить у какого-нибудь учителя, наверняка дежурившего по этажу.

Я практически дошла до гардероба, прежде чем поняла, что меня окружает гробовая тишина. А ведь буквально двадцать секунд назад в воздухе гудели десятки, если не сотни, тембров. Меня передернуло – слишком много народу. Тридцать пар глаз нового класса ничто по сравнению с этим. Чувство, что стоишь на сцене в концертном зале в свете софитов. Я не любила находиться в центре внимания, и меня едва не стошнило на месте – склизкие взгляды оценивали, любопытные.

Я уже начала думать, что хуже быть не может, но ошиблась – ситуация усугубилась, когда какая-то девушка прощебетала:

– Это ты та самая новенькая в десятый?

Еще ни разу в жизни я не попадала в подобную ситуацию, а адаптироваться и импровизировать не умела, поэтому растерялась. В голову ничего не шло; чтобы не стоять, как рыба, выброшенная на берег, выпалила:

– Да, именно.

Какой-то парень закинул руку мне на плечо:

– Наконец-то, мы уж заждались! Хоть какое-то разнообразие! Я думал, до самого конца буду в одном классе с одними и теми же придурками. Ты же к нам, верно?

– Эм… я еще точно не…

Рядом возникла невысокая девушка с копной рыжих волос в конском хвосте и беспардонно схватила меня за запястье, просверлив парня злым взглядом:

– Заткнись, Гери! Она будет с лисами!

– С чего бы, Арлекин? – оскалился парень. – Эй, новенькая, ты же не думаешь пойти к хитромордым?

Я вообще не понимала, о чем толкуют эти странные люди, и чувствовала себя неуютно: во‐первых, стоило мне зайти в школу, все повели себя так, будто восьмое чудо света узрели. Во-вторых, почему эти двое говорят так, будто я должна сама выбрать, с кем учиться, при чем тут лисы и почему у них такие странные имена?

– Иди к волкам! – посоветовал кто-то. Я вопросительно вздернула бровь – куда?

– К лисам! – воспротивились с другой стороны коридора.

– К волкам!

– Лисы!

– Волки!

– Лисы!

– Волки!

Толпа словно разбилась на части: все кричали невпопад. Порыв самой гаркнуть так, чтобы все вокруг замолкли, нарастал. К счастью, кто-то сделал это за меня:

– Хватит надрываться, чайки недобитые!

Удивительно, но школьники тут же захлопнули рты. Я даже подумала, что сюда направляется учитель, но ошиблась – сквозь толпу пробивался парень в ученической форме.

– Она же не в курсе!

Народ стушевался, и парень вывалился на свободный участок пространства, тяжело дыша. Лицо его походило на лисью мордочку – черты такие же заостренные, но мягкие, а глаза миндалевидные, с хитрым блеском.

– Нарываешься, – прорычал Гери.

– Я? – театрально изумился парень. – Как ты вообще мог так подумать. За кого ты меня принимаешь?

Гери заскрипел зубами – будто дикий зверь готов в любую секунду рвануть вперед и перегрызть глотку.

– Раз ты такой тихий, дуй в туман.

Незнакомец усмехнулся:

– Сперва отпусти девушку. Запугал бедняжку до смерти.

Мы с Гери случайно переглянулись.

– Ты так в этом уверен? – вскинул бровь он. – Я вот что-то не замечаю.

– Я вижу то, что вижу, а значит, оно действительно есть. Эй, девонька, этот серый тебя напугал?

Гери развернувшееся действо окончательно доконало:

– Прикуси язык, лис, и, возможно, я не сломаю тебе челюсть.

«Лис» сделал несколько шагов вперед, улыбнувшись немного напряженно:

– На меня не действуют настоящие угрозы. А твои и вовсе пустые, – и скинул чужую руку с моего плеча.

Я кожей почувствовала вспыхнувшую ярость Гери и отошла в сторону, встав рядом с рыжей девушкой. Как оказалось, не зря.

Лицо Гери налилось краской, кулаки опасно сжались, он шагнул в сторону парня с фенечками и замахнулся. Тот сразу же отшатнулся:

– Воу-воу-воу, мрачный волк, полегче, давай без рукоприкладства! Не думаю, что твоя кровь на полу и стенах так эстетична, что…

Школьники застыли в ожидании драки. Они практически не дышали, подавшись вперед. Жаждой зрелищ они напоминали римлян в Колизее. Казалось, вот-вот растянут губы в животных оскалах, обнажат клыки и призывно взвоют, требуя схватки.

Кулак Гери полетел вперед. Школьники возбужденно охнули, в воздухе зависло ликование. Однако его противник ловко уклонился и грациозно отскочил – оттанцевал – прочь. И хлопнул в ладоши:

– Промазал!

Атмосфера раскалилась до предела. Общий мандраж захватил и меня – стало интересно, чем же все закончится.

Гери высокий и очень сильный. Рядом с ним парень с фенечками кажется щуплым слабым воробьем подле сокола. А Гери распалился не на шутку – он двинулся на соперника. Тот хитро прищурился и принял неустойчивую позу, чтобы быстро метнуться в сторону в подходящий момент.

Совесть умоляла встать между ними и остановить беспредел. Однако драке свершиться было не суждено и без моего участия – рыжая девушка молнией юркнула на «поле боя»:

– А ну-ка хватит, мы не на ринге! Если так хочется набить друг другу физиономии, сделаете это после занятий где-нибудь подальше отсюда!

Школьники выдохнули, на сей раз разочарованно. Огненный дух жажды крови испарился, словно его не существовало. Истинные звериные сущности вновь скрылись за человеческими ипостасями, приличными, выражающими полную готовность прийти на помощь. Парень с фенечками, похоже, ничуть не жалел о повороте событий в мирное русло. Он даже не шевельнулся, так и стоял с легкой улыбкой, будто ничего не произошло, а вот его противник кипел не хуже извергающегося вулкана. Он молча развернулся и, гаркнув на какого-то очкарика, нырнул в толпу школьников. Однако его черная макушка возвышалась над всеми, и его нетрудно было отследить.

Рыжая, подождав, пока он скроется за углом и поднимется по лестнице на второй этаж, подбодрила:

– Чего стоите? Спектакль отменяется!

Школьники, недовольно шепча что-то себе под нос, медленно разбрелись по этажу. Некоторые сбивались в группки, чтобы обсудить то, чему стали свидетелями, другие шли по своим делам. Все это время я, девушка и парень с фенечками наблюдали за распадом толпы на самостоятельные организмы.

– Это было грубо, – авторитетно заявила рыжая, когда мы остались одни у самого входа. Точнее, почти одни – временами мимо пробегали «поздние» ученики, задувающие в помещение уличный холод.

– А как по-другому? – пожал плечами «лис».

– Можно было бы и не провоцировать его. Если бы не я, вы бы точно друг друга покалечили.

Он вдруг потрепал ее по голове:

– Ну, ты же нас остановила. Умница!

Она нервно хихикнула, повернувшись ко мне:

– Вот что я получаю за его спасение – даже не «спасибо». Никакой благодарности.

– Она у меня специфическая.

Меня так и подмывало последовать примеру Гери – развернуться и уйти. Найти, наконец, кабинет секретаря и спокойно отправиться на урок. Хотя вряд ли «спокойно» – меня, косвенную причину чуть не начавшейся драки, едва ли забудут так просто. Наверняка назовут «яблоком раздора»…

Не успела я опомниться и вынырнуть из пучины безрадостных мыслей, как девушка хлопнула меня по плечу:

– Эй, а ты чего такая хмурая? Все же хорошо закончилось.

«Еще ничего не закончилось», – подумала я.

– Ни капли я не хмурая.

– Хмурая, хмурая, – протянула она. – Я Арлекин из лисов, это, – она указала на парня, приветливо помахавшего мне рукой, – Пак, он тоже лис.

Арлекин – как комедия дель арте? Пак – как дух из английского фольклора?

– Ия, – представилась я. Впервые в жизни собственное имя показалось тусклым.

– Нет, – хихикнул Пак. – У нас нет имен. Мы здесь носим прозвища. У тебя есть прозвище?

Да, народ в этой школе с приветом. То какие-то лисы, то волки, а теперь еще и отсутствие имен.

– Нет.

Арлекин щелкнула пальцами:

– Тогда надо его придумать! Сейчас я что-нибудь сгенерирую.

Она напряглась. Урок начинался через семь минут, а я по-прежнему понятия не имела, куда податься – подумала броситься наутек, но меня остановил Пак:

– Она мастер на прозвища. Ей одного взгляда хватит, чтобы определить, какое самое подходящее.

– Эврика! – щелкнула пальцами Арлекин. – Ты знакома со скандинавской мифологией?

– Примерно.

В детстве увлекалась с подачи бабушки, контакт с которой утратился много лет назад. Кажется, она поскандалила с родителями, и те запретили ей общаться со мной и братом. Не знаю, что с ней сейчас – ей бы уже исполнилось восемьдесят семь.

Арлекин расцвела:

– Ты будешь Хель! Помнишь, кто такая Хель?

– Дочь Локи, владычица мира мертвых.

– Мрачная Хель? – хмыкнул Пак. – Красноречиво.

Арлекин фыркнула:

– Решено! Тебе же нравится?

Мне, честно говоря, было не до выбора – прозвище никуда не убежит, а вот учителя ждать не любят. Зарекомендовать себя как безответственную ученицу, опаздывающую в первый же день, я не хотела, мне хватило и засветиться перед школьниками. Поэтому я, лишь бы отделаться, кивнула:

– Вполне.

Она задохнулась от возмущения:

– И это все?!

Пак, едва сдерживая смех, выдавил:

– Ей просто нужен часок-другой, чтобы оценить твой шедевр в полной мере.

Внезапно раздалась громкая трель – судя по всему, звонок на занятия. Пак чертыхнулся:

– Сейчас же физика! Я побежал, всем пока! Очень приятно познакомиться, еще встретимся! – и, пожав мне руку на прощание, сорвался с места.

Арлекин, чуть ли не прыгнув на меня, сказала:

– Перестань корчить из себя смотрителя кладбища. Ты в десятый класс, да? Я тоже в десятом! Ты определилась, к кому пойдешь? Ну, к нам или к серым?

Я стушевалась. Она несколько секунд смотрела на меня, а потом разочарованно вздохнула:

– А, так ты еще не знакома с нашими порядками… – однако жизнерадостность тут же к ней вернулась. – Пойдем со мной на физкультуру, буду тебя просвещать. Форму у учительницы возьмешь, у нас там целый шкаф запасной одежды, так что можешь умыкнуть что-нибудь на день. Шумахер какой-нибудь окатил?

Ага, местного розлива.

* * *

Гимназию я представляла как тюрьму: снаружи чистая, в лучшем свете, а внутри – выкрашенные в отвратительный болотно-зеленый цвет стены, вызывающие ассоциации с психиатрической лечебницей, узкие коридоры и облупившаяся штукатурка. Пространство у входа должно было бы переубедить, но оно не показатель. Однако пока Арлекин вела меня к спортзалу, школа приятно поразила крупными окнами, белыми жалюзи, пропускающими солнечный свет, приглушенный серыми зимними тучами, ровным слоем краски на перилах. Образцово-показательно.

Пока я восхищалась ремонтом, Арлекин поясняла местные правила. При этом она одной рукой держала меня за запястье, что несколько раздражало, а другой бурно жестикулировала:

– В общем, у нас тут такая ситуация – все ученики разбиты на два… эм… ну, назовем это лагерями. На два лагеря – «лисы» и «волки». Учимся мы раздельно, но пересекаемся на переменах и спортивных мероприятиях. Изредка – на физкультуре, когда занятия совмещенные, но параллели не тренируются вместе: допустима только пара старший-младший. Если выбираешь лисов, становишься заклятым врагом волков, и наоборот. Лично я надеюсь, что ты пойдешь к нам, потому что волки – те еще скотины. Помнишь Гери? Вот они все такие – качки без чувства такта, и девушки у них им под стать. Так как ты у нас не с пятого класса, когда распределяет специальная комиссия, а с десятого, тебе предоставляется выбор. По этой схеме ты сразу должна погрузиться в школьную среду и решить, к кому пойдешь. Так как я первая твоя знакомая, будешь пока у нас, лисов, но ты имеешь право посещать и занятия волков. Лишь до того момента, как определишься! Кроме того, у нас нет имен – в стенах школы мы зовем друг друга по прозвищам. Так, что еще… ах да, сегодня у нас только физкультура и классный час.

Тараторила она с такой скоростью, что информация воспринималась с трудом, но основное я уловила и в очередной раз поразилась тому, как необычно тут все устроено. Хотя, может, это и к лучшему – кое-какое разнообразие. Миниатюрное приключение.

Мы поднялись на второй этаж, и на меня тут же уставилось не меньше десятка глаз. Стало неуютно, и я опустила голову. Арлекин не обращала внимания на сгустившуюся толпу и упрямо шла вперед, не отпуская мое запястье. Тут и там тихо перешептывались. К моему удивлению, она минула большую дверь и подошла к маленькой, находящейся рядом. Постучала несколько раз и просунула голову внутрь:

– Здравствуйте, можно?

– Конечно, – раздался в ответ молодой голос.

Арлекин поманила меня, и я покорно шагнула следом в небольшую, но уютную приемную. За длинным столом, заваленным бумагами и канцелярскими принадлежностями, женщина лет тридцати пяти в спортивной форме заполняла бланки.

– Извините за беспокойство, Марина. У нас новая ученица, – бойко отрапортовала Арлекин.

Учительница одарила меня теплой улыбкой:

– Поздравляю! Такая редкость, чтобы кто-то приходил в старшие классы. Тебе уже выбрали прозвище?

Я замялась, но быстро сориентировалась:

– Да. Хель.

– Красиво. Я Марина. У тебя есть форма, Хель?

Говорить с ней было легче, чем с учителями, с которыми я пересекалась прежде. Марина производила впечатление доброго человека, которому можно доверять. Про себя я тут же занесла ее в список тех, с кем можно поладить, сразу после Арлекин.

– Не знала, что сегодня тренировка. Прошу прощения.

В два шага преодолев разделяющее нас расстояние, она похлопала меня по плечу, отчего стало немного тошно:

– Не извиняйся, в первый день в этом нет ничего страшного, но в будущем постарайся не забывать. Пока я дам тебе комплект, позанимаешься в нем.

Я бы предпочла, чтобы Марина отпустила меня, а не стискивала словно в попытке не позволить мне сбежать. Я украдкой обернулась к Арлекин. Та подбодрила меня кивком.

Марина открыла дверь в углу кабинета, подтолкнув меня вперед. Внутри оказалось темно, пахло пылью и старыми вещами. Щелкнул выключатель, и в помещение выплеснулся искусственный свет одной-единственной лампочки. Пространства здесь было мало, едва поместятся двое, вдоль стен стояли стеллажи со всякой всячиной – мячами, скакалками, шашками, шахматами, воланчиками, ракетками для бадминтона и настольного тенниса, лентами для художественной гимнастики и прочими спортивными принадлежностями. Отдельную полку занимали аккуратные стопочки одежды.

– Какой у тебя размер? – деловито осведомилась учительница.

Я ответила. Она подцепила одну из стопок и вручила мне. От нее резко отдавало спортивной магнезией.

– Арлекин проводит тебя до раздевалки. Как прозвенит второй звонок, спускайтесь вниз.

Я уже практически кивнула, как услышала Арлекин:

– Совсем забыла. Хель на улице грязью окатили, не могли бы вы одолжить ей что-нибудь на день?

– Оставь себе спортивные штаны, – разрешила учительница. – Когда будешь на классном часе, поясни ситуацию руководителю, но не думаю, что возникнут проблемы. В крайнем случае, – она задорно подмигнула, – соврешь, что вообще не знала про форму.

– Да, конечно. Спасибо огромное, – чуть ли не поклонилась я.

– Спасибо, – и Арлекин снова беспардонно потащила меня куда-то. Возмущаться, судя по всему, не имело смысла.

Раздевалка находилась этажом выше. Пришлось подниматься по крутым ступенькам. Не будь перил – ходила бы с разбитым подбородком, так легко на них было споткнуться. Оранжевые стены исписали и изрисовали всем, чем можно – от простой ручки до масляных красок, на приземистых лавочках лежали разбросанные вещи, пол чуть вздымался, а законопаченные окна выглядывали на восток.

В нос ударил запах концентрированного пота с примесью дезодорантов, духов и блесков для губ. Арлекин скривилась, поспешно выудила из бокового кармана сумки какую-то колбочку, и по помещению развеялся приятный клубничный вкус.

– Вонь – единственная причина, по которой не люблю здесь зависать, – поведала девушка, без всякого стеснения скидывая футболку. – А так тут прикольно.

Я промычала нечто утвердительное.

В прошлой школе в женской раздевалке я переодевалась в туалете, запираясь на щеколду. Одноклассницы не оставляли попыток довести меня до белого каления. Позже, когда они поняли, что выуживать меня из уборной без грубой силы бесполезно, начали биться в двери. Выходила я только после того, как они отправлялись на занятия, поэтому частенько опаздывала.

Здесь вместо туалета была закрытая дверь, поэтому спрятаться оказалось негде. К счастью, Арлекин болтала о чем-то, отвернувшись к окну, и явно не нуждалась в слушателе, поэтому у меня появилась возможность забиться в угол и там переодеться. К счастью, форма пришлась впору.

– Тебе нужны кроссовки. Какой размер? – спросила вдруг Арлекин, на цыпочках подтягиваясь к прибитой почти под потолком полке, на которой в ряд стояла обувь.

Я автоматически сказала.

– О, вижу, тут как раз есть! Лови!

Она подцепила за шнурки пару серых кроссовок, и те дугой прилетели аккурат мне под ноги.

Каким-то невообразимым образом мы успели зайти в спортзал еще до звонка.

В нашем старом зале совмещалось несколько классов – узкое пространство, в котором опасно даже выполнять норматив с «козлом», мало ли, подпрыгнешь слишком высоко и ударишься головой о потолок. В зале гимназии же поместилось бы три таких помещения из прежней школы. Пол расчерчен для спортивных игр, с определенным интервалом по периметру расставлены баскетбольные корзины. По правой стороне – скамейки, где ученики громко разговаривают друг с другом, пока не начался урок.

Как только мы с Арлекин приблизились к ним, они все как один посмотрели на меня. Заметив мою заминку, Арлекин дернула меня к себе, так что я приземлилась на скамейку рядом, и прикрикнула:

– Чего уставились?

Все тут же смущенно отвернулись и принялись переговариваться, но уже ощутимо тише и, очевидно, на тему незнамо откуда объявившейся новенькой.

– Не волнуйся. Они быстро привыкнут, если дашь им шанс и не уйдешь к волкам.