Текст книги "Таинственный незнакомец"

Закрыв дверь, он остановился в коридоре и зачарованно стал наблюдать, как она снимает перчатки, с небольшим усилием стягивая с длинных пальцев, аккуратных и точных, как инструменты часовщика.

Раздались звуки шагов: кто-то поднимался по лестнице с цокольного этажа, – и через мгновение на ступеньках показалась женщина в чепце и белом фартуке, плотная и полногрудая, с розовыми щеками и живыми карими глазами.

– Добрый вечер, доктор Гибсон, – поздоровалась она и забрала у Гаррет перчатки и шляпку. – Что-то вы поздно сегодня. – Тут она бросила взгляд в сторону Этана и, сильно удивившись, тут же сделала короткий реверанс. – Сэр! Позвольте вашу кепку.

Этан покачал головой.

– Я ненадолго.

– Этот мужчина – пациент, – сообщила Гаррет и передала служанке жакет, предварительно вынув из петлицы фиалки. – Я привела его для консультации. Проследи, чтобы нам никто не мешал.

– Консультации на какой предмет? – лукаво поинтересовалась служанка, окинув Этана взглядом с головы до ног. – На вид вполне здоровый.

Гаррет нахмурилась.

– Потрудись не высказывать подобных замечаний.

Наклонившись к ней, служанка проговорила театральным шепотом:

– Я имела в виду, что вы способны помочь любому, даже самой больной развалине.

– Ну, хватит, Элиза! – решительно остановила ее Гаррет. – Можешь идти.

Рэнсом все это время смотрел в пол и пытался сдержать смех.

– Элиза не всегда такая бестактная. Не обращай внимания, – с досадой заметила Гаррет, после того как служанка ушла, и проводила гостя в приемную, расположенную справа по коридору. – Здесь у меня комната ожидания для пациентов и их родственников.

Этан прошелся по просторному помещению, в котором стояли длинный низкий диван, пара глубоких мягких кресел и два маленьких столика. Также здесь имелся камин с белой крашеной полкой и секретер, а на стене висела очаровательная картина со сценкой из сельской жизни. Везде царила чистота, дерево было начищено и блестело, стекла в окнах сияли. В представлении Рэнсома большинство домов, до потолка забитых мебелью, и оклеенными аляповатыми бумажными обоями стенами, казались душными и некомфортными, но здесь обстановка была безмятежной и полной спокойствия. Он подошел к картине, чтобы получше рассмотреть изображенных на ней упитанных белых гусей, строем шагавших мимо деревенского коттеджа.

– Когда-нибудь я смогу позволить себе заниматься настоящим искусством, – пояснила Гаррет. – А пока приходится довольствоваться этим.

Внимание Этана привлекли крошечные инициалы в углу картины: Г.Г., – и он мягко улыбнулся.

– Это ты нарисовала?

– Класс по живописи в пансионе, – призналась она. – У меня неплохо получался рисунок, но единственным объектом, который мне удавалось передать достоверно, были гуси. Как-то я попыталась расширить свой репертуар за счет уток, но получила за них низкие отметки и вернулась к гусям.

Рассмеявшись, Этан представил Гаррет прилежной школьницей с косичками. Свет от большой лампы в виде шара падал на ее аккуратно заколотые на затылке волосы, которые отливали красным золотом. Он никогда не видел такой кожи, как у нее, – гладкой, без единой зияющей поры, с легким румянцем, как у садовой розы.

– Почему ты решила нарисовать гусей в самый первый раз?

– Напротив школы был пруд с загоном для гусей. – Гаррет смотрела на картину отсутствующим взглядом. – Однажды я увидела, как мисс Примроуз стоит у окна и разглядывает их в бинокль, и, набравшись храбрости, спросила у нее, что в них такого интересного. А она рассказала, что гуси испытывают привязанность, образуют пары на всю жизнь и переживают горе сильнее, чем люди. Если гусыню ранят, самец остается возле нее, даже если вся стая улетает на юг. Если кто-то один из пары гибнет, оставшийся в живых теряет аппетит и очень быстро умирает от одиночества. С тех пор мне нравятся гуси. – Гаррет пожала стройными плечами.

– Мне тоже, – подхватил Этан. – В особенности жареные и фаршированные каштанами.

Гаррет засмеялась и предостерегла его:

– В этом доме к домашней птице не относятся так легкомысленно. А теперь я покажу тебе операционную.

Они перешли в другую комнату, расположенную в задней части дома. Здесь в воздухе висел терпкий запах – карболки, спирта, бензина и еще каких-то химикатов, которые Этан не смог определить. Гаррет зажгла установку с гидрогенными лампами, и комнату залил яркий свет, начиная с плиточного пола и заканчивая стенами, покрытыми стеклянными панелями. Операционный стол, установленный на тяжелой тумбе, занимал центр помещения. В углу возвышалась металлическая стойка, к которой были прикреплены штативы с отражательными зеркалами, способными менять положение, и навешано еще какое-то оборудование. Все вместе это напоминало механического спрута.

– Я пользуюсь методиками, разработанными сэром Джозефом Листером, – заявила Гаррет, с гордостью оглядев комнату. – В Сорбонне я посещала его занятия и как ассистент участвовала в нескольких операциях. Его подход базируется на теории Пастера. Тот считал, что раны начинают гноиться из-за проникающих в них бактерий, которые потом там усиленно размножаются. Оборудование и инструменты у меня постоянно стерилизуются, я обрабатываю раны антисептическими жидкостями и накладываю повязки из стерильной марли. Все это дает моим пациентам дополнительный шанс выжить.

Этана удивляла ее готовность брать на себя ответственность за жизнь и смерть, при полном понимании, что исход может быть и трагическим.

– На тебя ведь давят. Как ты справляешься? – тихо спросил он.

– К этому привыкаешь. Бывают случаи, когда ощущение риска и кураж помогают делать все на таком уровне, которого, мне казалось, я не смогу достичь.

– Понимаю, – пробормотал Рэнсом.

– Да… Уверена, что понимаешь.

Их взгляды встретились, и волна тепла нахлынула на него. Она была так хороша! С высокими скулами, волевым подбородком… А эти нежные соблазнительные губы!

– Доктор, – выговорил он через силу, – мне, наверное…

– А лаборатория вот здесь, – прервала его Гаррет, отодвинув складную перегородку в другом конце комнаты.

Здесь в первую очередь бросалась в глаза керамическая раковина с подведенной к ней горячей и холодной водой. Затем Рэнсом оглядел тяжелый медный сушильный шкаф с температурной шкалой, стальные столы и, наконец, удобно расположенные стеллажи с медицинской посудой, пузырьками, фляжками и какими-то другими принадлежностями.

Гаррет набрала в пробирку воды, поставила в нее подаренный им букетик фиалок и воткнула пробирку в одно из отверстий в деревянной подставке. Затем вынула из ящика розового дерева микроскоп и поставила его рядом с лампой.

– Ты когда-нибудь смотрел в микроскоп?

– Один раз, в аптеке на Флит-стрит.

– И зачем?

– Мне потребовалась помощь, чтобы исследовать улики. – Этан наблюдал, как она регулирует зеркала и линзы. – Это было, когда я еще служил в дивизионе К. В тот момент я занимался нераскрытым убийством. Считалось, что мужчина покончил с собой, воспользовавшись складной бритвой, которая лежала на полу рядом с его телом. Но лезвие было практически целиком сложено. Какой смысл в том, чтобы перерезать себе горло, а потом пытаться закрыть бритву?

Рэнсом тут же пожалел о сказанном. Разговор был явно не к месту, учитывая обстоятельства и то, с кем он беседовал. Однако Гаррет удивила его своим вопросом:

– Насколько глубокой была рана?

– Были перерезаны обе сонные артерии и яремные вены.

– Это моментальная смерть, – заметила она. – Если бы это было самоубийство, жертва не смогла бы прожить так долго, чтобы успеть сложить бритву.

Этану начала нравиться такая новизна в их разговоре.

– Главным подозреваемым был шурин, – продолжил он, – у него имелся и мотив, и возможность. Через несколько часов после совершения преступления его отыскали, причем рукав его пиджака был вымазан в крови. Подозреваемый заявил, что под вечер заходил в лавку мясника и испачкался, облокотившись о прилавок. Способа определить, чья это кровь – животного или человека, не существовало, и расследование приостановили. После знакомства с делом я отвез бритву и кусок окровавленной материи аптекарю, который рассмотрел их под микроскопом и обнаружил два типа волокон, зацепившихся за зубчатый край с обратной стороны бритвы. Одно из волокон соответствовало синему сукну, из которого был сшит пиджак подозреваемого.

– А другое?

– Шерсть белого пуделя. Оказалось, что у шурина была собака такой породы, и шерсть попала на орудие убийства с его пиджака. В конце концов он не выдержал и признался.

– С твоей стороны это было умно – использовать в расследовании научный подход.

Этан пожал плечами, пытаясь не выдать удовольствия, полученного от ее слов и восхищенного взгляда.

– Может, тебе будет интересно узнать, что сейчас уже существует способ отличить кровь животного от крови человека, – заявила Гаррет. – У птиц, рыб и рептилий кровяные тельца имеют овальную форму, а у млекопитающих, включая человека, округлые. Более того, у человека они в диаметре больше, чем у других представителей животного мира.

– Откуда тебе так много известно о кровяных клетках?

– Я стараюсь узнавать все, что могу. – Тень набежала на ее лицо. – У моего отца болезнь крови.

– Что-то серьезное? – мягко спросил Этан.

Она коротко кивнула.

Понимая, какое горе ее ожидает, и, возможно, уже очень скоро, Этану захотелось заключить ее в объятия и пообещать, что он будет рядом и поможет пройти через все трудности. Но он не мог так поступить, и это вызвало в нем внутренний гнев – самая доступная из его эмоций.

Со стороны лестницы донеслись тяжелые шаги и скрип ступенек и послышались голоса нескольких человек. Стало понятно, что это расходятся компаньоны отца Гаррет по игре в карты.

– Элиза, – позвал один из них, – почему доктор Гибсон не поднялась к нам, как обычно?

– Доктор поздно вернулась, сэр, – ответила служанка.

– А где она? Я хочу по крайней мере пожелать ей доброго вечера.

Служанка затрещала с удвоенной силой:

– О, это невозможно, мистер Глейг! У нее пациент.

– Так поздно? – раздался другой голос, в котором послышалась досада.

– Вот именно, мистер Оксли. – И под влиянием вдохновения Элиза добавила: – Бедняга сломал большую бедровую кость.

Услышав незнакомое слово, Этан вопросительно посмотрел на Гаррет.

– Наверное, она хотела сказать «большую берцовую кость», – предположила Гаррет и уронила голову ему на плечо, словно признавая свое поражение.

Рэнсом улыбнулся и обнял ее. Гаррет пахла чем-то свежим и чистым, и ему захотелось проследить этот аромат губами – сначала вдоль шеи, а потом спуститься ниже, к груди.

А в это время за дверью Элиза продолжала нагнетать страхи, объясняя, насколько опасен бывает перелом «большой бедровой кости», и что, если не оказать своевременную помощь, человек может «охрометь», а иногда дело заканчивается даже «лимпутацией».

Слушая авторитетную лекцию служанки, Гаррет не скрывала раздражения.

– Она нас прикрывает, – тихо засмеялся Этан.

– Но они выйдут отсюда и станут повторять эту тарабарщину, – шепотом возразила Гаррет. – Пройдет еще немного времени, и у меня приемная будет забита пациентами с жалобами на «большую бедровую кость».

– Это будет новая область медицины. Ты станешь в ней первопроходцем.

Гаррет приглушенно засмеялась, все так же прижимаясь к нему.

Наконец мужчины ушли, сопровождаемые громкими пожеланиями счастливого пути.

– Хорошо бы тебе подняться к отцу, – нехотя предложил Рэнсом.

– Им займется Элиза, пока я задержусь здесь на несколько минут, чтобы показать тебе кое-какие образцы. У меня есть крылышки насекомых, пыльца злаков, лепестки цветов… Что ты хочешь увидеть?

– Наемный экипаж, – тихо сказал он. – Счастье мое, я не могу остаться с тобой наедине.

Гаррет схватила его за отвороты жилета.

– Этан… Я не хочу, чтобы все кончилось. Мы… мы можем встречаться тайно. Никто ничего не узнает. У нас не будет никаких обязательств друг перед другом. Мы просто… будем делать то, что нам нравится.

То, как она подбирала слова, было совершенно непохоже на ее обычную манеру изъясняться, – и это опустошило его. Рэнсом мог только представить, чего ей это стоило, – переступить через свою гордость. Он не был уверен в том, что Гаррет понимает, что на самом деле предлагает, но это было неважно. Он хотел ее, ему было нужно все, что она могла предложить. Однако Гаррет нужно было убедить в том, что это невозможно. А даже если и возможно, сама идея была ее недостойна.

– У тебя раньше уже были такие уговоры с мужчинами? – заставил он себя задать вопрос.

Ее зеленые глаза потемнели и сразу напомнили о середине лета и сочной растительности.

– Я женщина, которая сама принимает решения и отвечает за последствия.

– Значит, нет, – тихо сказал он и, пока она молчала, продолжил: – Ты рискуешь своей репутацией. Своей карьерой.

– Поверь, я понимаю это лучше тебя.

– Ты когда-нибудь ложилась в постель с мужчиной? Хоть раз?

– Почему это важно?

Ее уклончивый ответ отозвался острым ощущением удовольствия и боли где-то внизу живота.

– Это означает «нет», – еще тише произнес Этан и сделал медленный вздох, чтобы успокоиться, хотя кровь пела о том, что эта женщина ждет его. Она хотела принадлежать ему. Господи, а как он-то ее хотел – больше всего на свете! Но благополучие этой женщины было в тысячу раз важнее, чем его желание.

– Гаррет… у меня куча проблем. Когда я поклялся, что никому не позволю причинить тебе вред, то в этот список включил и себя.

Гаррет нахмурилась и еще сильнее вцепилась в его жилетку.

– Я не боюсь тебя. Я не боюсь твоих проблем. – Она притянула его к себе и настойчиво попросила: – Поцелуй меня.

– Мне нужно идти, – коротко отозвался Этан и отстранился от нее, пока еще были силы.

Однако Гаррет не отступила и обхватила его лицо руками. От этого прикосновения Этан словно получил удар током.

– Поцелуй меня, – приказала она. – Или я сломаю тебе нос.

Рэнсом расхохотался, глядя на эту грозную незаурядную женщину, которая любила гусей, пугалась спагетти и могла запросто пустить в ход скальпель, как какая-нибудь метательница ножей.

В нем всегда присутствовала холодная ясность ума. Но куда это качество делось сейчас, когда он нуждался в нем больше всего?

– Гаррет, ты губишь меня, – прошептал Этан, понимая, что проиграл битву.

А когда он начал ее целовать, его железная воля рухнула окончательно, и ему казалось, что наступил конец света.

Впрочем, для него так и было.

Глава 8

По правде говоря, первый поцелуй получился неуклюжим. Гаррет невинно сложила губы бантиком, словно решила приложиться к чьей-то щеке, и если бы Этан не был так возбужден, то расхохотался бы. Завладев ее губами, он стал нежно поигрывать с ними, словно подбадривая без слов – вот так! – а затем заставил приоткрыть рот. Немного помедлив, она подчинилась.

Пытки голодом в течение всей жизни, годы суровой борьбы вели его к этой минуте. Шрамы, которые покрывали его душу, как латы, исчезли от ее прикосновения. Когда его язык осторожно проник внутрь, Гаррет не стала сопротивляться и только тихо застонала от удовольствия, к его бесконечной радости. Изящные руки, которые он обожал, потянулись к его голове, тонкие пальцы погрузились в волосы.

А потом их поцелуй превратился во что-то порочное, как из сновидений, в бессловесную дуэль жара и мягкости, нежности и жадности. Рэнсом долгое время страдал по Гаррет, боготворил и желал ее, но никогда не думал, что сможет держать ее в объятиях и что она уступит ему, откликаясь на его ласки так естественно и в то же время обжигающе. Он притянул ее к себе, словно хотел прикрыть своим телом, и Гаррет, тихо застонав, начала оседать на пол.

Этан легко подхватил ее и, посадив на край металлического стола, крепко обнял. Она безропотно прильнула к нему и раздвинула ноги под юбками. Дыхание ее было неровным, словно трепет крыльев бьющегося о стекло воробья.

Внезапно возникла похотливая мысль: «Возьми ее прямо сейчас!» Он мог бы заставить Гаррет желать близости, мог бы заставить ее умолять сделать это прямо тут, на столе, что было бы чертовски здорово. За это он готов был отдать что угодно, но вместо этого через силу произнес:

– Не доверяй мне.

Гаррет удивилась и шепотом спросила:

– Почему? Ты хочешь соблазнить меня в моей же лаборатории?

Если бы она знала, насколько он был к этому близок.

Этан дотронулся губами до завитков волос у нее на затылке, обежал взглядом шкафы с опасными на вид инструментами и пузырьками, наполненными таинственными субстанциями, и сухо заметил:

– Разве может не увлечь такая обстановка?

И в самом деле, в этом было что-то провокационное – помещение для научных работ с холодными твердыми поверхностями и очаровательное зеленоглазое создание в его объятиях. Она единственная олицетворяла собой мягкость и теплоту.

– Наука – это сплошная романтика, – мечтательно согласилась с ним Гаррет, не заметив сарказма. – Существует множество секретов и чудес, которые только и ждут, чтобы их открыли.

Губы Этана дрогнули в усмешке.

– Единственное чудо, которое я вижу, – это ты, acushla.

Гаррет слегка откинула голову, чтобы взглянуть на него.

– Что означает это слово?

– Acushla? Этим словом называют… женщину-друга.

После секундного размышления, она недоверчиво усмехнулась:

– Нет, не верю.

Этан поцеловал ее еще раз – это была ответная реакция на импульс, который еще даже не дошел до мозга. Гаррет охотно подставила ему губы и невинно обхватила его бедра своими. Из горла Этана вырвалось примитивное удовлетворенное рычание, а между ног занялось пламя.

Когда его пальцы добрались до пуговиц лифа, он проклял себя. Еще пара минут, и ему придет конец. Под лифом оказалась рубашка, стянутая по вороту шелковой лентой с бантиком, и простой белый корсет с гибкими косточками, который носят женщины во время верховой езды или физических упражнений. С большой осторожностью Рэнсом развязал бантик и потянул вниз край рубашки. Когда над жесткой кромкой корсета показался нежно-розовый сосок, на него накатило такое волнение, что он чуть не задохнулся.

Заставив Гаррет откинуться ему на плечо, Этан запустил пальцы под ткань корсета и обнажил тугую шелковистую грудь. Прильнув губами к розовому соску, он принялся ласкать его, пока тот не превратился в твердую горошину. Гаррет тихо ахнула и задрожала, сжимая и разжимая руку на его плече, – так кошки разминают лапы.

Для Этана акт близости всегда был сделкой либо оружием. Его обучили искусству соблазнения – не важно, мужчин или женщин, – чтобы получить доступ к их самым сокровенным секретам. Он знал бесконечное множество способов возбуждать, мучить и доставлять такое наслаждение, от которого можно было потерять голову. Он делал порой такое – и с ним тоже делали! – что большинству нормальных людей показалось бы как минимум неприличным, но ничего похожего на то, что происходило в данный момент, у него никогда не было.

Не торопясь, наслаждаясь невероятно нежной кожей, он проложил дорожку из поцелуев ко второй груди. Когда его губы остановились у кромки выреза, Гаррет сама спустила рубашку вниз. Даже несмотря на возбуждение, Этан не удержался от улыбки в ответ на такое нетерпение. Придерживая грудь рукой, он стал покрывать ее поцелуями, старательно обходя розовый бутон. Гаррет запустила пальцы ему в волосы, пытаясь направить его губы туда, куда ей хотелось. Но он, не поддавшись, лишь ласково подул на тугую горошину, и Гаррет задрожала от разочарования. Мучительно долгие секунды Этан заставлял ждать и ее, и себя, пока наконец не сдался.

Обхватив сосок губами, он принялся дразнить его языком, но это было последнее, что он мог вынести, поэтому Рэнсом прекратил ласку и отстранился. Гаррет потянулась к нему, чтобы поцеловать, но он покачал головой и выпустил ее из объятий. Еще никогда Этан не был так возбужден – каждый удар пульса в его напряженном естестве отзывался болью.

– Мы должны остановиться, – хрипло проговорил он. – Сейчас, пока еще в состоянии.

Гаррет обвила его шею руками.

– Останься со мной на ночь.

Обуреваемый похотью и страстным желанием, Этан прижался губами к ее порозовевшей щеке и прошептал:

– Ах, милая, ты этого не хочешь. В этом нет ничего хорошего. Я подведу тебя к краю желания, а когда ты там окажешься, то начнешь браниться, кричать и визжать от удовольствия. Все соседи услышат. А после того как доставлю тебе долгое, мощное наслаждение, я отшлепаю тебя за то, что так шумела. Ты этого хочешь? Провести ночь в постели с большим отвратительным мерзавцем?

– Да, – просто ответила она приглушенным голосом.

Смех застрял у него в горле.

То, как она сидела на столе, раздвинув ноги, могло бы навести на мысль о ее распущенности, о том, что она развратна, но именно сейчас Гаррет напомнила ему девчонку-сорванца. Этан не мог поверить, что она может быть с ним настолько беззащитной.

Он наклонился вперед и завладел ее губами, а рука его скользнула ей под юбки. Затрепетав, Гаррет открылась ему навстречу.

У женских панталон даже самого скромного фасона всегда имелся разрез между ног. Все было исключительно благопристойно, пока женщина стояла, но стоило ей сесть, как разрез раскрывался полностью. Добравшись до края разреза, Этан погладил большим пальцем нежную кожу внутренней поверхности бедра. Гаррет прервала поцелуй и уткнулась ему в грудь. Этан еще крепче обнял ее, а его большой палец тем временем скользнул выше, добравшись до шелковистых завитков.

Гадая, что могло бы возбудить Гаррет или заинтриговать, он тихо заговорил во впадинку за ее ухом:

– В Индии перед женитьбой мужчину учат доставлять удовольствие своей жене. Все в соответствии с древними трактатами об искусстве любви. Он учится обнимать, целовать, ласкать и кусать, чтобы доставить полное удовлетворение.

– Кусать? – переспросила Гаррет изумленно.

– Это любовные покусывания, дорогая моя. Они безболезненны. – И чтобы показать, как это бывает на деле, Этан склонился к ее шее и слегка прикусил. Она возбужденно ахнула и выгнулась ему навстречу. – Говорят, что соединение двух подходящих друг другу людей является союзом высшего порядка, – продолжал Этан шепотом. – И если они одурманены любовью настолько, что оставляют следы на коже, их страсть друг к другу не умрет и через сотню лет.

Голос Гаррет задрожал:

– Ты освоил что-нибудь из индийского искусства любви?

Рэнсом улыбнулся:

– Да, но все еще остаюсь новичком. Я знаю всего лишь сто двадцать любовных позиций.

– Сто двадцать… – повторила Гаррет и вдруг умолкла, потому что Этан осторожно проник двумя пальцами к нежным складкам ее лона и сделал несколько движений взад-вперед. Судорожно сглотнув, она с трудом проговорила: – Сомневаюсь, что это возможно с анатомической точки зрения.

Он прошелся губами вдоль линии ее подбородка и мягко пошутил:

– Ну, ты же медицинский эксперт. Кто я такой, чтобы спорить?

Кончик его пальца, пробравшись сквозь завитки волос, коснулся самой чувствительной точки. Гаррет изогнулась всем телом и выдохнула:

– Кто тебя научил этому?

– Одна женщина в Калькутте. Я никогда не встречал ее раньше. В первые две ночи между нами не было никакого физического контакта. Мы сидели на бамбуковых ковриках, разложенных на полу, и разговаривали.

– О чем? – Она смотрела на него широко открытыми глазами, раскрасневшись еще больше, пока он продолжал ласкать ее.

– В первую ночь она рассказала о «Каме». Это слово обозначает желание и страсть, но также имеет отношение к душевному здоровью и чувствам… к восприятию красоты, искусства, природы. Во вторую ночь мы говорили о телесном наслаждении. Та женщина сказала, что если мужчина по-настоящему мужествен, то использует всю свою силу, чтобы доставить удовольствие женщине и полностью ее удовлетворить. Тогда у нее не возникнет желания уйти к другому.

На третью ночь она раздела Этана и, положив его руку себе на грудь, шепнула: «Женщины – нежные создания, поэтому им хочется, чтобы все начиналось с нежности».

Для Рэнсома это оказалось самым трудным – продемонстрировать ей свою нежность. Да кому угодно. Он всегда боялся любых проявлений слабости, но выбора не оставалось – он должен был выполнять все, чтобы стать таким, каким его хотел видеть Дженкин.

Сейчас все было по-другому. Эта женщина завладела им полностью, со всем хорошим и всем плохим, что в нем было.

В течение нескольких потрясающих минут Этан целовал Гаррет, узнавая, что именно заставляет ее трепетать, а дыхание учащаться. Большим и указательным пальцами он нежно мял ее шелковистую плоть, словно старался добыть ароматный нектар из цветочных лепестков. Гаррет тихо хныкала и поводила бедрами, прижимаясь к его ладони, а он, поглаживая и массируя, старательно обходил напряженный бугорок.

– О, пожалуйста! – задохнулась Гаррет.

Круги, которые Этан описывал пальцем, стали сужаться, и наконец он дотронулся до самого чувствительного места несколькими легкими прикосновениями. Гаррет застонала и обхватила его ногами, но когда замерла в ожидании освобождения, он убрал руку. Почти в гневе она обхватила его за шею, пытаясь притянуть к себе как можно ближе.

– Спокойно, спокойно, счастье мое, – сказал Этан с нервным смешком, хотя сам мучился от владевшего им желания. – Делу не поможешь, если задушишь меня.

Нахмурившись, Гаррет вцепилась в его жилет.

– Почему ты остановился?

Этан прижался к ее лбу своим.

– Меня учили так: чтобы удовлетворить женщину по-настоящему, потребуется примерно столько же времени, сколько уходит на то, чтобы приготовить тесто для хлеба.

Гаррет беспомощно взглянула на него.

– Это сколько?

– А ты не знаешь? – удивился он.

– Нет. Я не умею стряпать. Сколько это занимает времени?

Улыбаясь, Этан поцеловал ее в щеку.

– Если я скажу, ты будешь засекать время.

И вновь принялся ласкать ее между бедер, пока она не стала влажной. Ощущение шелковистого женского эликсира вызвало в нем волну вожделения, и тогда он, не торопясь, ввел в нее палец. Почувствовав, как сжимаются мелкие мускулы, не пуская его, Этан тихо забормотал нежные, успокаивающие слова, и продвинул палец глубже. Гаррет замерла от нового ощущения.

– Расслабься, – прошептал он, – и тогда я смогу добраться до тех мест, которые подарят тебе наслаждение.

В замешательстве Гаррет подняла глаза и неуверенно посмотрела на него.

– Какие места? Я изучала репродуктивную физиологию, нет никаких…

Она резко замолчала и всхлипнула, потому что Рэнсом два раза ущипнул ее за сосок. Мускулы вокруг его пальца напряглись от неожиданности, но как только вновь расслабились, он проник в нее еще глубже, накрыв ее губы поцелуем. Гаррет раздвинула ноги еще шире и замерла в напряженном ожидании.

Внутри она была влажной и даже какой-то уютной, при этом неистово старалась втянуть его палец еще глубже. Этан ласкал ее, дразнил и обещал, имитируя то, как он войдет в нее сам.

Его естество, налитое до боли и стоявшее, как каменный утес, упиралось в край стола. Запустив вторую руку под юбки, он принялся играть с ней, то поглаживая кончиками пальцев, то легонько похлопывая. Потом спустился ниже, к слегка припухшим складкам, нашел возбужденный центр и начал медленно ласкать его. Не обращая внимания на то, что Гаррет пыталась поторопить его, Этан оставался непреклонным, мучая и ее, и себя заодно. Гаррет была готова разрыдаться. Он прильнул к ее губам, наслаждаясь тем, как дрожит и танцует ее тело от его прикосновений.

Гаррет больше не сопротивлялась тем ощущениям, которые он ей дарил, и, наоборот, пыталась подстегнуть его, желая, чтобы все происходило быстрее и жестче. Однако Этан не торопился и даже стал действовать еще медленнее, нагнетая напряжение. Наконец момент настал, ее тело забилось в конвульсиях, а бедра еще сильнее стиснули его. Заглушив громкий крик поцелуем, Этан продолжал ласкать Гаррет, пока она не уронила голову ему на плечо, словно у нее уже не было сил держать ее прямо. Ее дыхание сопровождалось тихими звуками, похожими на воркование от удовольствия и облегчения. И эти звуки были самыми восхитительными из всех, которые он слышал.

– Я любил бы тебя ночь и день, если бы мог. Без каких-либо ограничений. Без всякого стыда. Ты и я в темноте… Это все, чего я могу желать, – прошептал он и начал не спеша застегивать лиф.

Гаррет сидела перед ним не двигаясь. Когда Этан покончил с последней пуговицей, она положила ладонь ему на грудь и так же шепотом сказала:

– Возвращайся. Найди возможность увидеться со мной.

Этан приложился щекой к ее волосам.

– Я не могу.

– Сможешь, если захочешь.

– Нет.

Пусть она думает о нем плохо. Чем хуже – тем лучше, особенно после безрассудств сегодняшней ночи. Но ему претила сама мысль, чтобы обмануть ее. Гаррет была единственной, кому Этан отказывался врать.

– Гаррет… я вот-вот стану мишенью. Я предал того, кто долгое время был моим наставником. Как только он обнаружит это, моя жизнь не будет стоить и фартинга.

Какое-то время она молчала, поигрывая пуговицей на его рубашке.

– Ты имеешь в виду сэра Джаспера?

– Да.

– Это имеет какое-то отношение к той ночи, когда устроили прием в ратуше? К человеку, который умер тогда? Мистеру Прескотту?

Догадка попала точно в цель, и Рэнсом мрачно усмехнулся. При удобном случае, подумал он, Гаррет вскроет все его секреты с такой же легкостью, как банку со сладостями.

Приняв его молчание за утвердительный ответ, она спросила нейтральным тоном:

– Это ты убил его?

– Если я отвечу, то отдам свою жизнь в твои руки.

– Для меня это не новость.

«А ведь и правда», – сообразил Этан, немного удивившись. По всей вероятности, Гаррет имеет дело с жизнью и смертью намного чаще, чем он. Глядя в ее выжидательный взгляд, Рэнсом медленно проговорил:

– Я помог инсценировать его смерть, а потом тайно вывез из страны в обмен на информацию.

– О чем?

Этан замялся.

– О заговоре, в котором участвуют правительственные чиновники. Если мне удастся разоблачить их, игра будет стоить свеч.

– Нет, если ценой станет твоя жизнь.

– Жизнь одного человека не так ценна, как жизнь многих.

– Нет! – решительно заявила Гаррет. – Каждая жизнь стоит того, чтобы за нее побороться.

– Твоя работа заставляет тебя верить в это. А моя свидетельствует об обратном. Поверь мне, я – расходный материал.

– Не говори так. Расскажи лучше, что ты планируешь…

– Гаррет, – ласково прервал он и обхватил ее лицо ладонями, – не в моих правилах говорить «прощай». Вместо этого я тебя поцелую.

– Но…

Этан жадно прильнул к ней губами. Ему казалось, что он тысячи ночей мчался сквозь насилие и мрак, но вдруг споткнулся и оказался в каком-то безмятежном, спокойном месте прохладным весенним утром. Гаррет подарила ему ощущение счастья, которого у него никогда не было. Но, как и всегда, минуты счастья были омрачены осознанием, что они быстротечны.

– Забудь меня, – тихо проговорил Этан и тут же ушел не оглянувшись.