Текст книги "Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником"

Глава 10

Одной из причин, по которым я работала в больнице для бедных, было стремление притупить свои чувства. По ночам я все еще вскрикивала и начинала ощупывать постель в поисках их тел. Поэтому теперь я наблюдала, как врачи отделения неотложной помощи небрежно разговаривали друг с другом, а руки их размахивали воображаемыми клюшками для гольфа, в то время как вокруг заканчивались длинные и короткие жизни. Я пошла работать в больницу, чтобы, если получится, «отработать упражнения». Чтобы смерть была явлением обыденным и не таким скверным.

Не сработало. Однажды сентябрьским днем приехала женщина и обнаружила свою дочку с косичками интубированной. Девочка погналась за бабочкой через улицу, сбежав от учителей на детской площадке. Ее сбил автобус. Мать никак не могла понять. Но ведь автобус такой большой, снова и снова повторяла она. Медсестры не могли взять в толк, о чем говорит эта женщина, а вот я – да. Она имела в виду: как мог автобус всего-навсего сбить тельце-прутик дочери? Всего лишь сбить. Я умоляла сестер расплести девочке волосы, а они рявкали на меня, словно я была идиоткой. Но я знала, что, стоит матери увидеть эти косички – и она уже не сможет принимать никакие разумные решения.

Для притупления чувств больше помогало пнуть Тима.

Тим работал в «Америкэн Интернэшнл Груп»[12]12
  «Америкэн Интернэшнл Груп» – международная страховая и финансовая корпорация.


[Закрыть], и это было во время коллапса Уолл-стрит. После того коллапса успело случиться столько всего более ужасного, что я даже не знаю, насколько большим событием он тебе покажется. Но тогда это было мрачное время для мрачных людей. Мужчины, которые зарабатывали ежегодно миллионы, вдруг оказались банкротами или перепугались до смерти. Я познакомилась с Тимом в ресторане. В те дни, до Вика, я всегда ходила в рестораны одна.

Тим пришел с таким же, как он, другом, и их усадили рядом со мной у той самой стойки, где спустя несколько месяцев мне было суждено познакомиться с Бескрайним Небом.

Я услышала, как мужчины заказали бутылку французского вина первого урожая 1966 года за 1400 долларов. У друга было семнадцать стентов в сердце. Он заказал себе стейк и таскал с тарелки Тима жареную картошку. В динамиках пел Элвис. Бартендер перелил вино в графин с узким горлом. Оно было чуть темнее запекшейся крови.

Мужчины предложили мне попробовать. Я отказывалась – нет, нет, а они настаивали. Бартендер поставил мне бокал и, наливая, смотрел на Тима, чтобы уловить момент, когда тот прикажет ему остановиться. Представь себе, какое это ужасное ощущение, когда ты даже не хочешь этого вина, а потом тебе отмеривают определенное количество! Когда меряют тебя. Сколько я стою: дегустации на 100 долларов или на 250?

– Ну и как вам? – спросил меня Тим.

Мужчина был с заметной лысиной, в рубашке с контрастным воротничком. У него были крупные зубы и такое выражение в глазах, будто их хозяин прямо сейчас пребывает в процессе полового акта, чем бы он в действительности ни занимался.

– Да уж, это не «желтый хвост»[13]13
  Yellow Tail (англ.) – австралийский бренд вина.


[Закрыть], – сказала я.

Мужчины не сразу поняли, что можно смеяться. В итоге засмеялся Тим, потому что я одарила его одним из своих фирменных взглядов.

Я осталась еще на бокал. Бартендер протер стойку, и запах рибая, слабея, выплыл за дверь.

В те времена когда «синие воротнички» – мужчины, которые работали в компании «Форд», – думали об Уолл-стрит, то от этих мыслей у них надувались вены. Они думали о таких барах, как этот, о марках вина, стоимость которых доходила до 350 баксов за бокал. Не то чтобы я сочувствовала мужчинам, подобным Тиму, – судьбу обитателя Уолл-стрит жалкой не назовешь, – но и другая сторона чрезмерно упрощала. Та ненависть была направлена не по адресу, и мужчины, подобные Тиму, если что, хотели, чтобы их ненавидели. Если бы ты сказала этим людям, что они – никакое не зло, то они стали бы возражать: что ты, что ты, зло, да еще какое! Мужчины необязательно хотят быть плохими парнями, но и обыкновенными тоже быть не желают.

– Здесь, – сказал мне Тим, широкими жестами обводя стойку, бутылки мужчин и бокалы женщин, – под вечер становится ясно, какой у нас выдался день: хороший или плохой. Рынок можно определять по настроению этого бара. Мы вкалываем, мы играем жестко, а по вечерам либо празднуем, либо топим в бокале свои печали. Это нездорóво. Как у боксера после раунда: хорошо он прошел или плохо, ты все равно дисфункционален.

Наверное, мне понравилась честность Тима. Он был отчасти простаком, отчасти джентльменом. Вик со временем стал бы похож на него. Все эти жалкие замены моего отца.

В тот вечер, когда я пошла расплачиваться, моя карта была отклонена. Такого со мной никогда не случалось – или, следует сказать, это было только начало подобных случаев.

– Я за нее, – сказал Тим бартендеру. Платиновая карта была зажата между его пальцами, как бритва.

Он был немаленьким, мой счет. Я заказала фуа-гра и стейк тартар, плюс пару бокалов вина. Такая еда была единственным известным мне способом утешиться.

Мы с Тимом обменялись номерами телефонов, и на следующий день я уже собиралась написать ему, что вышлю денежный чек на рабочий адрес. Но Тим написал мне первым. Спросил, знаю ли я какую-нибудь женщину или девушку, чтобы познакомить ее с его другом, которому нравится, когда его пинают.

Следующее сообщение пришло незамедлительно.

Этот друг – я, было написано в нем, и следом маленький подмигивающий смайлик.

Я обвела взглядом свою комнату. Это была привлекательная и чистенькая квартирка, в которую я недавно переехала и которую боялась потерять. Она была скудно обставлена, потому что я потеряла работу в больнице. Я ее не потеряла. Закончился контракт. На предыдущей неделе я отказалась от кабельного телевидения и вернула в «Бергдорф» два платья, которые уже надевала. В те времена принимали все, без этикеток, с запахом сигаретного дыма. Разумеется, за это приходилось платить. Продавщицы брали одежду в руки, нюхали ее и смотрели на тебя, как на мусор.

Кажется, у меня есть подруга, которая может заинтересоваться, ответила я.

Минуту спустя написала: Эта подруга – я.

Пинать Тима было стократ здоровее, чем ужинать стейками с Виком.

– Типа прямо вот так, носком туфли?

Я стояла в гостиничном номере в «Сохо Гранд». Номер был очень маленький, зато оформленный со вкусом и темный. Тим стоял у стены в своей красивой рабочей рубашке и шикарных боксерах. Черные тонкие носки обтягивали икры его бледных ног. На мне была юбка в тонкую полоску с высоким разрезом и туфли на каблуке, которые Тим только что купил мне в Митпэкинге[14]14
  Митпэкинг – исторический район Манхэттена.


[Закрыть]. Я была расстроена, потому что позволила ему их выбрать. Черные слингбэки из лакированной кожи с открытым мыском. Дурость.

Тим торопливо кивнул, потому что подробные инструкции противоречили бы духу происходящего.

Я чопорно отвела ногу назад, потом впечатала яйца этого мужчины в мини-бар у него за спиной, в котором стоял графин со скотчем и бокалы для виски. Все зазвенело. Тим застонал, но не попытался закрыться. Но и не улыбнулся, и непохоже было, что достиг сексуального соития со своей болью.

В тот первый вечер, под музыкальное сопровождение Talking Heads, я пинала Тима шесть раз. После этого мы лежали в постели в позе ложек. Я чувствовала его, маленького и твердого, сквозь юбку. Тим двигался с небольшой амплитудой, вверх-вниз, а не вперед-назад. Его ладонь плоско лежала сбоку на моей талии, парализованная, как у жертвы инсульта. На ранний ужин мы спустились в ресторан в здании отеля. Я ела закуску из осьминога, а Тим – салат эндивий. Листья сдержанно лоснились от масла и лимона. Мы оба пили воду, потом Тим вернулся в Коннектикут, а я – к себе домой, в квартирку-студию, с тысячей долларов в кармане.

Никогда не знаешь, насколько все может стать плохо. Это величайший дар, какой есть у нас в жизни. В детстве, бывает, оцарапаешь колено, и в первый раз оно ужасно саднит. Начав заживать, ссадина будет блестеть, как слюда. Примерно с неделю будешь смотреть на коленку и думать: «Боже мой, как это больно». Но потом потеряешь ребенка. Может быть, тебе следовало бы перестать меня слушать. Иногда я думаю, что ты не справишься с жизнью без того, чему научилась я, а иногда верю в прямо противоположное. Но по большей части мне кажется, что ты не пожелаешь меня любить.

Глава 11

В свой третий день в кафе здорового питания я работала одна. Наталия уехала. Она вместе со своими косами и ковбойской шляпой вернулась на лето домой, в Салинас.

Тот помятый фолк-певец явился в полдень. Заказал зеленый суп и стал дожидаться его внутри кафе вместе со мной. Я ничем не выдала, что знаю, кто Дин такой. Была уверена, что теперь, когда Наталия уехала, он со временем сам об этом заговорит.

– Когда «Доктор Джонсон» был на волне… вы знаете какие-нибудь наши песни, например, «Отец Джессики»…

– Знаю. Я ваша поклонница.

– Правда?

– Нет.

Дин стоял, облокотившись на стойку и глядя в потолок между нами. На мужчине были дорогие повседневные брюки и кожаные сандалии, и мои слова его не оскорбили.

– Когда мы были на волне, мы делали шоу в «Театрикум Ботаникум», недалеко отсюда. Остановились у друзей в Туна-Каньон, и они привезли нас обедать в это кафе. Красивая молодая женщина подавала фасоль с рисом. В ящике со льдом были молоко и пепси-кола. И все. А теперь посмотрите только…

Мой телефон завибрировал на стойке. Жена Вика, значилось на экране. Таймер разогрева звякнул, оповещая о готовности супа для Дина. Одни суповые тарелки были толстыми и коричневыми. Другие – почти плоскими, светло-розовыми и очень тонкими. Мы не должны были позволять посетителям выносить вторые на веранду самостоятельно.

– Садитесь за столик, я принесу, – сказала я. У меня в руках была плошка с горячим супом, а телефон завибрировал снова.

– Не хотите взять трубку?

– Нет, спасибо.

– Это жена Вика, – проговорил Дин, улыбаясь. – Похоже, ей очень надо с вами связаться.

– Достойное продолжение для «Отца Джессики», – ответила я, и он рассмеялся, но вполсилы.

За столиком в тени сидела пожилая женщина. Она была в очках, с пушистыми локонами волос клубничного цвета. Пару часов назад я продала этой даме ройбуш, а она едва выпила половину. Женщина не потела. Рассказала мне, что держит фламинго в саду для фламинго, и, если я захочу ее проведать, звонить заранее необязательно.

Дин Джонсон уселся и дернул большим пальцем в сторону дамы.

– Если заблудился, именно по пожилым леди можно определить, где ты оказался. В Беверли-Хиллз старые склочницы похожи на гончих. Здесь, в Каньоне, они – увядшие хиппи с ярко-красными волосами.

Я поставила перед Дином тарелку с супом. В это время он смотрел на мою шею. Мне нравилось, когда красивые мужчины заглядывались на не самые очевидные части моего тела.

Когда я вернулась за стойку, там было сообщение от жены Вика.

ПОЗВОНИ МНЕ ПИЗДА.

Элис вошла, когда я изучала телефонное приложение, которое делает фото предмета и автоматически прикрепляет к нему описание и название, а потом ты назначаешь цену. В пределах 15 миль от тебя кто-то, кому нужен твой «Суперклей 2 шт.», присылает сообщение, что приедет и заберет его.

Я бродила по кафе, фотографируя букеты и корзинки из рафии. Назначала цену на 10 долларов выше, чем на ценнике. План был таков: встречаться с заинтересованными сторонами после работы и прикарманивать прибыль. Я обозначила свое местонахождение как Беверли-Хиллз и использовала в качестве аватарки свое фото из Саюлиты. Волосы в косичках, белое бикини, сижу на песке в позе лотоса.

Когда Элис вошла, я споткнулась о корзинку и едва не упала. Я была не готова к тому, что эта женщина придет ко мне первая. Я все время говорю о ее красоте и не хочу, чтобы ты думала, что Элис действительно значит столько, сколько значит. Просто для меня она была слишком важна.

Я учуяла запах ее пота. Он напомнил мне запах моего отца. Я поздоровалась, и Элис поздоровалась в ответ.

У нее были густые брови. Волосы – песочные и потные. Я была не из тех гетеросексуалок, которые говорят, что их влечет к другим женщинам. Кто вообще эти женщины? Я видела по их лицам: представительницы моего пола пытались произвести впечатление на тех, кто их слушал – мужчин – своей гибкостью. Разумеется, такие намерения я понимала. Но то, что я чувствовала к Элис, было очень чистым и потрясало меня. Глядя на эту женщину, я ее не хотела. Чего я хотела – так это съесть ее, поглотить ее и стать ею. Я хотела сунуть руку между своих ног и нащупать там ее пизду.

Я нервно спросила Элис, что та желала бы поесть, и она весело ответила: «Зеленый суп, пожалуйста!» Манеры неторопливой и уверенной в себе женщины. Я никогда не жила на одном месте достаточно долго, чтобы заводить осмысленные разговоры с продавщицами продуктовых магазинов.

Я стеснялась так, словно Элис могла заглянуть внутрь меня: в мои бурлящие мысли, мое одиночество, мое страдание и, что самое унизительное, мою мелкую зависть.

Она подошла к холодильнику, выбрала пиво «Текате» и принесла его к стойке. Потом сунула бутылку под голую руку и полезла в задний карман легинсов. Протянула мне мятую бумажку в десять долларов и многозначительно посмотрела в лицо. Элис придвинулась так близко, что я ощутила запах ее яблочного шампуня. Мне инстинктивно захотелось отодвинуться, но я подавила это желание. Или она подавила его вместо меня. Не знаю, как это случилось, но наши головы зависли над стойкой, точно магниты.

– Можно задать тебе вопрос? – наконец спросила Элис. Я почувствовала туман от ее дыхания на своих губах. Кивнула. Элис глубоко вздохнула и улыбнулась так, словно выиграла первый раунд. На самом деле, так оно и было.

– Ты лицо бреешь? – поинтересовалась она.

Я послушно изумилась, и меня тут же окатило презрение к себе. Я сказала, что нет, и Элис улыбнулась:

– Я спрашиваю, потому что у тебя невероятно гладкие щеки и подбородок. Наверняка женщины повсюду бреют лица. Говорят, что мужчины выглядят моложе женщин, потому что каждый день бреются. Они снимают верхний слой эпидермиса, так что кожа постоянно регенерирует.

Элис коснулась своего лица.

– В этом году я отрастила мех, – сказала она.

– Ну, – промямлила я, – мы ведь животные.

Я старалась говорить бесстрастным тоном, но внутри меня все взорвалось. Мне хотелось пулей метнуться прочь. Я всю жизнь плевала на то, что думали обо мне женщины. Но это было просто ложью, которую я рассказывала себе, чтобы рассказывать другим. В действительности я боялась женщин.

Элис не отстала и после того, как я принесла суп. Кивнула на стул напротив себя и сказала: «Не хочешь ли присесть», – словно это я к ней липла, а не наоборот. У нее были маленькие сережки, розовые розочки, которые я точно где-то видела.

Патио примыкало к склону невысокой горки. Скалы рядом с нашими щеками дарили ощущение замкнутости, уединенности и клаустрофобии. Настало время моего обеденного перерыва, и не было ничего предосудительного в том, чтобы вывесить на дверь табличку с надписью «Скоро вернусь», выполненную шрифтом в стиле семидесятых. Персоналу это было разрешено, но я сделала так в первый раз с тех пор, как начала работать. Я тоже взяла себе «Текате». Никогда еще не получала такого удовольствия от пива.

Я сказала Элис, что недавно переехала в Каньон, и она поняла, что существовала какая-то причина, по которой я уехала из Нью-Йорка, но, как и все самоуверенные люди, не стала расспрашивать. Эта женщина с самого начала была поразительно откровенной, что делало ее манящей и душевной собеседницей. В то же время казалось, что Элис трудно угодить и что она слишком молода, чтобы быть такой умной.

Ладно скроенный мужчина со светлыми волосами прошел мимо кафе.

– Твердая восьмерка, – проговорила Элис.

– Что?

– Здесь так мало привлекательных мужчин. Может, штуки две.

Тот мужчина повернулся и посмотрел на нас. Элис уставилась на него в ответ. Думаю, она могла бы разбить любой брак.

– Да, я заметила, а ведь живу здесь всего пару дней.

– В наше время мы не обязаны симпатизировать мужчинам, – сказала Элис, продолжая глядеть на того незнакомца.

– Во всяком случае, неподходящим.

Она кивнула, снова поворачиваясь ко мне лицом, оставив мужчину так и стоять там, словно с самого начала его даже и не видела. Но, сообщила Элис, подходящие – скучные.

– Подходящие никогда не лгут. Они не забывают звонить.

– Кому нужен мужчина, которому можно доверять?

Возникла пауза. Потом мы обе заулыбались и рассмеялись. Нет ничего более чувственного, чем женщина, которая заставляет тебя потрудиться, чтобы она улыбнулась.

– Разве здесь не лучше? – спросила я.

– Ты имеешь в виду мужчин? Лучше, чем в Нью-Йорке? Зависит от того, что тебе нужно.

– Вообще не уверена, что мне еще что-то нужно. Я просто любопытная.

В эти первые пару минут я ощущала вулканическую связь с Элис, не похожую ни на что из моего прошлого. Такая связь была сильнее любых отношений с любовниками, с родителями, даже с Госей.

– Какие типы мужчин тебе нравятся? – задала вопрос Элис.

– Слишком многие.

– Нам не следовало бы говорить о мужчинах. Что, если они на нас смотрят? Нам следовало бы разговаривать о профессиях и эмоциональном удовлетворении.

– Ну, давай поговорим о профессиях, – согласилась я, обводя рукой дурацкое кафе. Сияющие кристаллы. Элис вновь рассмеялась, но ощущение было такое, словно это чистая удача, словно я играю в пинбол со сломанным флиппером, и его изъян вдруг сработал в мою пользу.

– Последний мужик, с которым я встречалась, был моряк.

– Моряк…

– Нет, я имею в виду, из тех парней, чьи отцы владеют яхтами. У него была постоянная работа, что бы это ни значило в Лос-Анджелесе. А по выходным он ходил на яхте.

– А! Морячок.

– Именно. Этот парень говорил, что бóльшую часть времени представляет себе, как меня трахает кто-то другой. А он смотрит.

– Пожалуй, мне это тоже нравится, – кивнула я, вспоминая, как едва не кончила от мысли о том, что Ривер и молодая девчонка занимаются сексом в машине.

– Это большинству женщин нравится, – отмахнулась Элис. – Думаю, даже больше, чем мужчинам. Женщины просто не хотят искать доступ к этой части своего мозга.

Она вышла на парковку и вернулась с пачкой сигарет American Spirit и книжечкой спичек из какой-то остерии в Риме. Пустила пачку по столу ко мне, и я покачала головой. Я не могла поверить, что Элис курит. Даже заподозрила, что она сделала это напоказ, чтобы похвастать спичками. Маленький мультяшный мальчик в комбинезоне, со щеками-яблочками, поедающий виноград на капоте пудрово-голубого «Фиата». Потом до меня дошло, что так могла бы поступить только я сама, и следующие пару секунд были посвящены такой ненависти к себе, что Элис решила, будто мне скучно. Мы назвали друг другу свои имена, и никакого проблеска. Мое имя, произнесенное вслух, ничего ей не сказало.

– Ты интересуешься знакомствами? – спросила Элис. – Потому что если да, то здесь ничего не получится. Придется ехать в Санта-Монику. Или в Голливуд, если ты не против вшей.

Я заверила, что никого себе не ищу, а Элис возразила, что мы всегда кого-то да ищем, и я возненавидела ее и спросила, каков ее тип.

– Не знаю я, какие типы мне нравятся. Придется перебрать всех, чтобы успокоиться на том одном, с которым мне нужно быть. С американской «белой костью» я уже почти покончила.

– Ты покончила с морячками.

– Да. С морячками. Вычеркиваем.

– Я хочу ковбоя, – поделилась я.

– Ковбоев не существует. Может, лесоруба возьмешь? Совершенно хладнокровного лесоруба-трезвенника. У Чарли – того морячка – очень хорошее описание профиля. Вот что меня зацепило. Когда мы были в постели и парень просил меня рассказать ему, как я обожаю его член, мне пришлось задуматься. Впоследствии я узнала, что профиль морячку заполнял один друг из Нью-Йорка. Я сказала Чарли, что в статусе на его странице должно быть написано: Нептун, бог морей и океанов, ищет йога-Барби для совместного секса с разговорами.

– Считай, ты освоила новое искусство.

– Мне следовало бы включить его в описание своего профиля. Как навык. – Элис выставила вперед руку, как на плакате, и провозгласила: – А еще я вот это умею!

Мы болтали об определенных барах, чтобы показать друг другу, что говорим на одном языке. Мы болтали о бананах, и о выборах, и о книгах, и о мелатонине, и о бритье физиономий, но в итоге вернулись к теме мужчин. Парней. Мы были юными свистушками, болтавшими о парнях. Я всегда опасалась, что мои размышления о мужчинах означают, что я не сильная женщина. Но Элис была сильной, а ей нравилось обсуждать пустячные стратегии, применяемые для составления ответа на сообщение. Она, к примеру, старалась всегда использовать как минимум на одно слово меньше, чем написал в своем сообщении другой человек. Элис считала, что женщины в наши дни считаются сильными только в тех случаях, если не говорят о вещах, которые любят и которые не любят их, и если не приносят боли и унижений самим себе; хотя в действительности сила заключается в том, чтобы не стыдиться хотеть того, чего хочешь.

– Твоя очередь, – наконец сказала моя собеседница. – С кем у тебя были последние отношения?

– Не знаю, о котором тебе рассказать.

– Что, двое сразу?

Я кивнула.

– Расскажи об обоих, но начни с того, с которым тебе действительно хотелось трахаться.

Я горела желанием спросить: «Как ты узнала?» Но нельзя излишне захваливать новых знакомых в самом начале отношений. Это повлияет на баланс сил.

Элис улыбнулась и соблазнительно вкусно затянулась сигаретой. Я рассказала о Бескрайнем Небе. О нашем первом знакомстве. Рассказала о том, как Биг-Скай завершил вечер, спросив, можно ли ему поцеловать меня в рот. Это эротично, заметила Элис. Какой эротичный способ об этом сказать! Я поведала ей, как в тот уик-энд умирала смертью одинокой женщины, одержимой женатым мужчиной. Как представляла себе, что они с женой на фермерском рынке, выбирают баклажаны неправильной формы и травы для соуса к пасте. Как бродила, и бродила, и снова бродила по городу. Пыталась «найти» того мужчину. В пятницу отправила ему электронное письмо. Бескрайнее Небо ответил вяло, кратко. Мне показалось, что я не просто преувеличила эмоции нашего совместного вечера, но выдумала их от начала до конца. Я не ела ничего, кроме соцветий брокколи и побегов брокколи в завертках из льняного семени. Мой живот стал упругим, и я думала: а теперь-то ради чего? Тот уик-энд оказался красивым. Куда бы я ни пошла, матери покупали сочные апельсины и гигантские стебли порея, а отцы подталкивали маленькие попки на качелях под ярким солнцем. Никто не курил. Весь тот уик-энд каждые десять минут я набирала код на телефоне, открывала почту и не находила ничего. Сама не знаю, чего я ждала.

– Наверное, – вставила Элис, – ты рассчитывала увидеть: «Извини, что был так краток в пятницу, жена тыкала мне в лицо нашим младенцем, и я не мог написать тебе длинное письмо. Очень по тебе скучал».

– Да, – согласилась я, – должно быть, именно на это я и рассчитывала.

Но ничего подобного. Я начала выжидать по полчаса между проверками почты, чтобы увеличить вероятность ответа. Наверное, даже мой телефон был сыт мною по горло. Мечтал о более уверенной в себе владелице. Наступил понедельник. На улице похолодало, а я чуть успокоилась.

– Дай я угадаю, – предложила Элис.

Я кивнула.

– Это поддается научным измерениям, – заявила она. – Мужчина точно знает тот момент, когда ты перестаешь сходить с ума. Тот самый миг.

– Пришло сообщение, – продолжила я.

Его имя. Зайдешь попозже к «Гарри» выпить? У меня поплыло перед глазами, и поначалу я даже не ощутила благодарности. В горле пересохло. Как я могла так быстро проникнуться такими сильными чувствами? Одна моя подруга превращала каждый одноразовый секс в любовь всей своей жизни. Но не я. Я никогда не встречала мужчин, подобных этому. Я люблю тебя, сказала я своему телефону. Срань господня, я тебя люблю.

Элис подалась вперед на стуле. Приятно было, что другой человек понимает эту страсть, понимает, что можно испытывать сильные чувства к мужчине после всего-то полутора встреч.

– Я не отвечала ему три часа. Приняла душ, высушила волосы феном, нанесла маску для лица. Наконец, в пять часов написала: Конечно. Загляну. – Отлично, ответил Биг-Скай сразу. Прямо сейчас туда иду.

– Молодец, что ждала так долго. Но разве это не ужасно? Вот так мы рукоплещем самим себе. Готова спорить, тебе одновременно хотелось и прибить его, и трахнуть. Что ты надела?

– Платье в цветочек с длинным рукавом, которое доходило до середины икры, и ковбойские сапоги. Была похожа на блудливую крестьяночку.

Элис улыбнулась и покачала головой.

– Не надо, – попросила я. – Я знаю.

– Извини. Продолжай.

– Бескрайнее Небо уже сидел за столом, осушив два мартини, все с тем же блондинистым приятелем. Мартини-понедельник, сказал кто-то, и звякнули бокалы. Биг-Скай посмотрел на меня.

– Кажется, ты сейчас разревешься.

– Бартендер сказал: «О, привет, мисси», – а Бескрайнее Небо улыбнулся. Его приятель ушел, едва поздоровавшись со мной и допив свой бокал. Меня всегда впечатляло то, насколько мужчины хорошо понимают, когда надо уйти.

– Думаешь, они предварительно это обсудили?

– Нет, я так не думаю.

– Бог ты мой, как сексуально!

– Потом мы были одни. Несколько секунд смотрели друг на друга. Я видела, как Бескрайнее Небо поглядывает на мои ноги, и упивалась ощущением власти. А потом он сказал: «Я думал о тебе все выходные».

– Благослови его, боже.

– Биг-Скай был дома у своих родителей в Катскилле. На первом этаже включил фильм, тот, который советовал мне посмотреть, смотрел и думал обо мне. Разводил в камине огонь и думал обо мне. Рубил дрова и думал обо мне. «А ты, – сказал Биг-Скай, – ты такая СУЧКА». И легонько ткнул меня пальцем в грудину, прямо между грудями, но деликатно. Потому что я не сразу ответила ему на письмо.

– Вот ведь членосос!

– И я такая, – говорила я, – сижу и вспоминаю тот долгий уик-энд, который провела, бесконечно хватаясь за телефон. Как тридцать раз расхаживала туда-сюда по своей квартире, думая, что на тридцать первый Бескрайнее Небо мне ответит. Он потянулся за захватанной банкой коктейльных вишенок и сказал: «Мне следовало бы давать тебе по одной. А я вот такой, отдаю тебе всю эту проклятую банку целиком».

– Биг-Скай был пьян?

– Да, но не как сволочь.

Элис сказала, что в точности понимает, что я имела в виду и какого типа мужчиной он был. Я зашла в магазин и вынесла нам еще по пиву. Потом надо будет доложить денег в кассу. Это обошлось бы в часовую оплату, но мне было плевать. Когда я вернулась, Элис сидела, откинувшись на спинку стула. Ее поза – зажмуренные, но подставленные солнцу глаза, длинная золотистая шея – была бы как нельзя более уместна на какой-нибудь яхте.

– Спасибо, – поблагодарила Элис, принимая пиво. – Пожалуйста, продолжи историю. Прервалась на самом интересном месте.

– Мы целовались, – сказала я, – прямо там, в баре, в который Биг-Скай постоянно ходил. Бартендер ушел в другой конец стойки. Я прильнула к Бескрайнему Небу, легко положила руки ему на бедра. Он оставил сотку чаевых на сорокадолларовый счет. Я ненавидела себя за то, что это произвело на меня впечатление. Мы вышли на улицу, и Бескрайнее Небо впечатал меня в кирпичную стену, а я обхватила ногами его талию, и мы снова целовались. По дороге к моему дому какая-то машина сигналила, когда мы переходили Бродвей. Мы рассмеялись в ответ, когда она пронеслась мимо, зная, что, кем бы ни был ее водитель, он рад быть живым меньше, чем мы. Мы держались за руки, и я кайфовала. Думала: я всегда буду помнить, какой это прекрасный момент. Всегда буду за него благодарна.

– И что, благодарна?

Я улыбнулась и помотала головой. От воспоминаний подкатывали слезы.

– Похоже, твой Биг-Скай был тот еще прохвост. Я тоже люблю прохвостов. Расскажи мне остальное. Мне надо еще сигарету.

– У меня дома мы занялись оральными ласками. Облизали друг друга с ног до головы. Целовались, как животные. Врéзались в мою дурацкую полку со спиртным, она зашаталась, и я заметила на ней «Реми Мартен». Эта бутылка принадлежала моим родителям, и я никогда не прикасалась к ней и не позволяла никому другому ее касаться. Но в ближайшем будущем я позволила бы Бескрайнему Небу ее выпить. Мы не трахались, он только целовал меня внизу, и я симулировала оргазм, потому что была влюблена. Потом мы вместе попрактиковали несколько поз из йоги, собаку мордой вниз, которая перешла сначала в позу ворона, потом в чатурангу, и тут у Биг-Ская зазвонил сотовый. Он тяжело дышал, но как-то сумел выровнять дыхание: «Привет, золотко. Ага, нет, не заморачивайся. Я принесу домой пиццу. Ага, уже еду. Хорошо, люблю тебя». Бескрайнее Небо улыбался, словно ничего не случилось. Он был не то чтобы жесток, но под хмельком, и этот момент не требовал от нас ни отчуждения, ни признания. Я последовала его примеру. Мы еще кое над чем посмеялись, и Бескрайнее Небо сказал: «Ну…» А я сказала: «Пока». И он сказал: «Не напрягайся, девочка. Я поехал».

– Жена, значит, – проговорила Элис, словно это был важнейший персонаж, которого мы забыли включить в свою игру по завоеванию банкира.

– А что такое? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально, гадая, на чьей Элис стороне: жен или противоположной.

– Она дома, выбрасывает отработанные кофейные фильтры, оставшиеся с утра. Она слишком устала, чтобы вставать к плите, и ни на секунду не задумывается о том, что ее муж сейчас зависает в позе ворона в квартире какой-то потаскухи.

– Ты меня осуждаешь, – сказала я.

– Нет, конечно. Мораль никому не интересна. Я только дивлюсь идиотизму доверия. Я никогда не верю мужику, которого люблю. Более того, если я все-таки верю, это значит, что я недостаточно его люблю. И мужчине не следует мне доверять. Пожалуйста, продолжай. Я увлечена. Я все время перебиваю, потому что я чертовски увлечена.

– Десять минут спустя мое сердце все еще колотилось, а мой коврик был все еще на четверть задран на стену, когда от Биг-Ская пришел имейл. Сладких снов.

– Ублюдок! Чтоб они все сдохли!

– Я была так счастлива! Потому что он оставил на моем диване свою кепку «Метс» и наушники. Я легла спать без снотворного, с незадернутыми шторами и смотрела на луну. Я была так счастлива.

– Странно думать о том, что где-то есть на свете славный парень, который готов читать нам Пушкина, ставить музыку и даже целый месяц не трахаться.

Элис допила свое пиво и выбросила окурок в банку. Встала, и я прикинула ее рост. Должно быть, 176–177 сантиметров. Мать Элис была высокой. Моя – нет.

– Я прихожу сюда обедать после занятий пару раз в неделю, – сказала Элис. – Ты будешь здесь завтра? Я бы с удовольствием послушала остальное.

Я старалась, чтобы мой голос звучал небрежно, говоря, что я работаю каждый день. Потом смотрела, как она садилась в машину. Это был светло-зеленый «Приус». Было так приятно поговорить с ней! Я видела руку Элис с сигаретой, выставленную в окно, пока она выезжала на бульвар. Пурпурная бугенвиллея вдоль изгородей выцвела под солнцем до белизны. Счастье этой женщины не было трудным. Она была человеком, которому никогда не приходилось принимать давно назревших решений. Элис все подавали на блюдечке. Она трахала только мужчин с чистыми даже на ощупь членами.