Текст книги "Сиротский дом"

Затем он завел двигатель, вылез из машины и, держа в руках шляпу, просительно посмотрел на Клару.

– Видите ли, – сказал он с кривой усмешкой, – у нас действительно большие трудности с канцелярской работой. Я все хотел спросить: не согласитесь ли вы к нам вернуться? Если честно, вас вообще ни в коем случае не следовало отпускать. Зато теперь мы могли бы предложить вам новые, куда лучшие условия. И, разумеется, существенно повысить зарплату.

Лучше бы он этого не говорил! Клара даже пожалела, что он сейчас ей это предлагает. Новые условия – это, конечно, очень соблазнительно. Особенно обещание существенно повысить зарплату. Умения во всем себя ограничивать и на всем экономить хороши только в романах и в сказках, а в реальной жизни это выглядит весьма уныло, а порой и попросту неприглядно. И дело даже не в деньгах: ведь всего полгода назад она эту работу по-настоящему любила. Такие вещи просто так со счетов не сбросишь.

– Большое вам спасибо и за то, что навестили меня, и за ваше удивительное предложение, – сказала она.

– Надеюсь, вы вскоре дадите о себе знать?

– Безусловно. – Клара глубоко вздохнула – все-таки в эту минуту она предавала нечто очень ей дорогое. – Но не по поводу работы. Я надеюсь, вы понимаете, что я не могу просто взять и бросить этих детей?

Мистер Харрис кивнул и снова открыл дверцу автомобиля.

– Да, я вас понимаю.

– И вы на меня не сердитесь?

– Не сержусь? Что вы, ни в коем случае! Это определенно ваше место, Клара. Это же любой человек сразу поймет.

Сердце у Клары вдруг бешено забилось. Ее место? Иной раз она и сама чувствовала, что это именно так, но чтобы об этом ей сказал кто-то другой…

– Не знаю, действительно ли это так… На самом деле я совсем не уверена, что сумела чего-то здесь добиться.

И вдруг за ворота выбежала сияющая Терри.

– Вы не поверите, но у меня помидоры проросли! Самые настоящие! Которые едят!

– О, это же просто чудесно, Терри! Жду не дождусь, когда твой урожай поспеет.

И Терри помчалась в мастерскую к Айвору, чтобы и ему сообщить эту потрясающую новость.

А мистер Харрис, удивленно приподняв брови, с улыбкой заметил:

– И вы еще говорите, Клара, что ничего особенного здесь не добились!

Когда Клара вернулась на кухню, Рита, сгорбившись, сидела за столом, и глаза у нее были в пол-лица, а лицо белое как бумага.

– Ну? – обвиняющим тоном спросила она и скрестила руки на груди. – И когда же вы уезжаете?

– Все в порядке, моя хорошая, и я, честное слово, не собираюсь никуда уезжать.

И тут Рита, Алекс, Пег и – вот уж невозможно поверить! – Морин принялись ее обнимать.

Она здесь! Она остается!

Глава десятая

В ноябре Морин стала возвращаться домой все позже и позже. Она выскальзывала за дверь, когда Клара считала, что она уже спит, используя старый трюк с подушкой, засунутой под одеяло и изображающей тело спящего человека. Клару даже немного оскорбила уверенность Морин в том, что она на эту удочку попадется, но, подумав, поняла, что и впрямь уже несколько раз попадалась.

Когда Морин вовремя не являлась домой, Клару охватывало всепоглощающее чувство бессилия – почти такое же, как во время блица в ожидании яростных бомбежек, когда ты ровным счетом ничего сделать не можешь, разве что съежиться, максимально уменьшившись.

А Морин возвращалась за полночь с сияющими глазами, запыхавшаяся, а то и напевающая себе под нос «Шайн он Харвест Мун»[14]14
  Shine on Harvest Moon – популярная песня 1900-х гг.; авторство приписывается Норе Байес и Джеку Норворту.


[Закрыть]. Клара в итоге эту песню просто возненавидела. Держалась Морин просто на удивление нагло, и когда у Клары было особенно плохое настроение, она с тоской думала: Вот и с ней я тоже не справилась и в итоге сдалась! А ведь сейчас она запросто могла бы вернуться в «Харрис и сыновья», и там для нее самой большой проблемой была бы западающая клавиша пишущей машинки с литерой «Е» или минимальное, на несколько минут, опоздание в сроке сдачи материала.

Только ничего ей не говори, пока злишься, – убеждала она себя. – Иначе завтра же ты об этом пожалеешь. Да и главенство свое в этом доме утратишь.

Однажды, когда время уже близилось к полуночи, а Морин все еще не было, Клара нервно мерила шагами кухню и гостиную, мрачно размышляя о том, что никто не предупредил ее заранее, что, заботясь о подростках, можно почувствовать себя самым одиноким человеком на земле. Ну а потом, когда она уже места себе не находила от тревоги, наглая девчонка вернулась, вприпрыжку, как маленькая собачонка, и как всегда весело напевая себе под нос.

Этого Клара вынести не могла и вихрем вылетела на улицу, чтобы не выпалить Морин в лицо те слова, о которых потом стала бы жалеть. Но сдерживать себя в присутствии Морин у нее тоже не было сил.

На той стороне улицы Айвор выставлял на крыльцо молочные бутылки.

Не разговаривай с ним, не разговаривай! – велела она себе.

Айвор выпрямился и окликнул ее:

– Мисс Ньютон, что-то вы поздновато гулять собрались.

Да откуда он знает, что для нее поздно, а что рано!

Но ей вдруг страшно захотелось поговорить с ним, рассказать ему обо всех своих бедах и тревогах. И она, больше не сдерживая себя, сердито воскликнула:

– Да это все Морин! Удрала потихоньку и полночи гуляла. Она совершенно меня не слушается!

– Хотите, я пойду ее поищу?

– Нет, нет… спасибо. Она уже вернулась. На сегодня, видимо, уже нагулялась.

И Клара вдруг направилась через улицу прямо к Айвору, чувствуя, как ноги холодит ночной воздух, проникая под распахивающиеся полы домашнего халата, и понимая, что вовсе не с ним ей так хотелось поговорить – на самом деле его она для этой цели выбрала бы в последнюю очередь; тоже мне, герой войны, черт бы его побрал, а сам обивкой мебели занимается! Нет, ей необходимо было поговорить хоть с кем-нибудь, но звонить мисс Бриджес или даже Джуди было уже слишком поздно.

– Это ведь далеко не впервые, – горестно призналась она, – и у меня уже просто нет сил. Я уже не знаю, что ей и говорить. И понятия не имею, куда она ходит и где…

– Местные ребятишки часто кучкуются возле кладбища, – подсказал Айвор.

– Веселое местечко!

– Может, вы зайдете? – пригласил он. – А я вам чай приготовлю.

Его мастерская показалась ей похожей на тайное убежище какого-то султана или на пещеру Аладдина. Она в подобных местах никогда не бывала. Вдоль всех стен в несколько рядов выстроились прислоненные к ним длинные рулоны разноцветных тканей. А в центре стоял просторный стол и на нем три – целых три! – швейных машинки. Еще там имелся шкаф с множеством маленьких выдвижных ящичков с бронзовыми ручками. И повсюду коробки, из которых выглядывали ленты, кружева, связки пуговиц, куски бархата. На столе лежали толстенные альбомы с образцами. А на свободном месте громоздились диваны – Клара насчитала штуки четыре – одни были поставлены на дыбы, другие лежали на боку. Стопки готовых портьер. Груды набивки для диванных подушек. Несколько сантиметровых лент и линеек. Клара уже и вспомнить не могла, какой она себе представляла мастерскую Айвора, но точно не такой.

А он скользил в этих своих владениях – в своем собственном мире – с уверенной грацией, какой она в нем раньше не замечала.

– Это просто удивительно! – вырвалось у нее. – Я и понятия не имела…

Айвор озадаченно поскреб затылок.

– Не нахожу это таким уж удивительным, но мне нравится.

Наблюдая, как он кипятит воду на маленькой плитке у задней стены мастерской, Клара заметила, что одна щека у него покрыта страшными шрамами. Война. А разве у кого-то после нее никаких шрамов не осталось? Конечно, у него и у нее военный опыт настолько отличаются, насколько это вообще возможно – война отнюдь не служит великим уравнителем, как нравится думать некоторым, – да ей бы и в голову не пришло, что это может быть иначе.

– Мне нужно перед вами извиниться, – сказал вдруг Айвор. – Я не должен был тогда так грубо с вами разговаривать.

При этом он повернулся к ней лицом, и теперь клубы пара поднимались у него за спиной и вились вокруг головы. А ведь он, похоже, извиняется вполне искренне, подумала Клара, хотя никогда ведь не знаешь наверняка.

– Ну, эти походы туда и обратно с чемоданом выглядели и впрямь отвратительно, – нехотя буркнула она. – Прямо «хоки-коки»[15]15
  Hokey-cokey (англ.) – шутливая песенка и танец с повторяющимися движениями.


[Закрыть] какой-то!

– Да, действительно похоже.

– Я этот дурацкий танец всегда ненавидела.

– И все-таки, Клара, я не имел права так говорить. Это было глупо. И несправедливо. Простите меня, пожалуйста.

– Но вы ведь по-прежнему считаете, что мне следовало бы уехать, верно? Что мне в Грейндже делать нечего. Вы свою мысль высказали вполне ясно.

– Но я же не дал вам возможности доказать обратное, не так ли?

– Как вы меня тогда назвали? Шутом, у которого совершенно нет опыта, зато полным-полно всяких дурацких идей? А еще…

– Я слово «шут» вообще не произносил! Уж на шута-то вы как раз совсем не похожи.

– Тогда, значит, канцелярской крысой.

– Это я мог сказать, – честно признался он. Волосы свесились ему на лицо, скрывая от Клары его чудесные темные глаза. – Но в этом расхожем выражении нет ничего плохого.

Клара только фыркнула.

– И потом, – продолжал он, – монахини мне всегда нравились…

– Ну, сестра Юнис вряд ли могла вызвать у вас такую преданность!

– Я не о ней. Там были и другие. Меня ведь тоже монахини вырастили – здесь, в «Шиллинг Грейндж».

Этого Клара не знала. Тогда понятно, подумала она и, судорожно сглотнув, сказала:

– Бедняжка!

– Тогда здесь было совсем не так уж плохо, – возразил Айвор, словно она ему не поверила. – Я и жил в той же комнате, где теперь спальня мальчиков. Моя кровать у окна стояла.

Там теперь стоит кровать Питера, мелькнуло у нее в голове, а он все не умолкал:

– И монахини о нас хорошо заботились. Только тогда мы их воспитательницами не называли. Некоторые из них были к нам очень добры, а сестра Кейт, например, вообще была очень милая.

– И чем же она была так уж хороша?

Айвор помолчал, явно вспоминая и сравнивая.

– Ну, она умела слушать. И никогда не торопилась, старалась как можно лучше всех узнать. Нет, идеальной ее ни в коем случае назвать было нельзя, но мы всегда буквально спиной чувствовали ее поддержку, и на нее точно можно было положиться. Но сейчас… я просто не мог не заметить, что дети явно стали выглядеть более веселыми и счастливыми. – Айвор все-таки налил ей чаю и подал чашку. – А все благодаря вам. Так что насчет вас я ошибся, простите.

Клара предпочла промолчать. И вовсе не обязательно им быть врагами. Похоже, он и впрямь о ней мнение переменил. Так, может, и ей попытаться переменить свое мнение о нем?

Они еще немного поговорили – о Морин, о ее семье, о ее трагическом прошлом, – и снова Айвор поддержал Клару, сказав, что она совершенно правильно ведет себя с этой девочкой. Затем разговор зашел об Алексе и Питере. Питера Айвор особенно любил, и Клара с удовольствием рассказала ему о том, что объявился родной дядя Питера, а также о потенциальных приемных родителях для Пег; эти люди девочкой очень заинтересовались, однако им мешает немота Пег, ее неспособность сказать вслух хотя бы «спасибо» и «пожалуйста».

Чашка Клары давно опустела, и ей хотелось еще чаю, но Айвор явно забыл ей это предложить. И она принялась рассказывать ему, как холодно порой бывает в Грейндже, особенно в верхних комнатах. Он даже передернулся, словно его пробрала дрожь.

– М-м-м, да! Это я очень хорошо помню!

Кларе было на удивление уютно у него в мастерской. И потом, ее тронули искренность и честность Айвора, а также его неожиданная уязвимость. И она решила, что ей тоже следует говорить с ним откровенно.

– Дело в том, – призналась она, – что я так до конца и не поняла, стоит ли мне всем этим заниматься и правильно ли я поступила, оставшись здесь? И правильно ли я веду себя с детьми? У меня такое ощущение, словно я уже не раз успела каждого из них огорчить.

– Но наверняка не всех?

– По-моему, всех. Ну, может, кроме Алекса.

Айвор рассмеялся:

– Да уж, Алекс – человек в высшей степени спокойный!

– Мне бы, конечно, помощь не повредила, но члены Совета всегда так заняты и так ограничены в средствах…

Айвор с пониманием кивнул и заметил:

– Недаром говорят, что работать с детьми – значит, навсегда остаться подружкой невесты, а невестой так и не стать.

Клара грустно улыбнулась. Этот человек явно ее понимал; после разговора с ним у нее даже на душе стало немного легче.

– Скажите… а вы просили миссис Кардью вам помочь? – спросил вдруг Айвор.

– Жену доктора? Хм-м… Похоже, это еще один человек, которого я сумела огорчить, – печально промямлила Клара, вспоминая тот неудачный разговор с миссис Кардью, о котором ей очень хотелось бы позабыть.

– Ясно. – Айвор поскреб покрытую шрамами щеку и сказал: – Послушайте, Клара, вам нужно постараться судить себя не слишком строго. Ведь даже Морин в итоге домой вернулась. Она понимает, где ее настоящий дом.

И в душе Клары вспыхнула гордость, что с ней редко случалось. Да, это правда. Может, она и впрямь не полная неудачница? Она с такой легкостью считает собственные ошибки, так, может, стоит попытаться сосчитать и успехи? Вот и в фирме «Харрис и сыновья» вряд ли стали бы просить ее вернуться, если бы не были уверены, что некоторые вещи она действительно умеет делать очень хорошо.

– А знаете, я ведь уже начала понемногу разбираться в документах, все детские дела рассортировала и составила новые, более подробные отчеты о детях, – неожиданно похвасталась она.

– Это вы правильно сделали!

– И двоих записала на экзамен «11+», и все дети теперь ходят в библиотеку… и у нас собственное пианино появилось!

– Да уж, это ваше чертово пианино! – усмехнулся Айвор.

– И с Джулианом у меня тоже очень хорошие отношения. Ведь не каждый день удается с человеком хорошие отношения установить, правда? Джулиан – это тот солиситор. Ну, мистер Уайт. У него еще такая чудесная собака! Я этого пса просто обожаю.

Айвор встал и подошел к окну. Теперь в темноте она совсем не видела, какое у него выражение лица. Странно, до чего все-таки в сельской местности темные ночи, подумала она, гораздо темнее, чем в Лондоне. Темнота по-прежнему вызывала у Клары воспоминания о затемнениях, когда приходилось больше полагаться не на зрение, а на остальные чувства.

Какое-то время Айвор молчал. Потом сказал:

– В общем, я за вас рад. А теперь, если не возражаете, я хотел бы снова вернуться к работе.

Когда Клара добралась до дома и заглянула к девочкам, Морин уже невинно посапывала в своей постели рядом с пристроившейся к ней под бочок Пег.

* * *

Обычно в Грейндже дней рождения не праздновали. Их слишком много, объяснил Кларе Алекс. Слишком много, чтобы причинять себе лишние хлопоты, – подумала она, и ей стало грустно. И хотя ее собственные родители тоже ее дни рождения никогда не отмечали, но и в школе-интернате, и в фирме «Харрис и сыновья», и в семье Джуди это событие никогда не проходило незамеченным.

С Майклом ей довелось отпраздновать свой день рождения только один раз. Правда, в тот день он не смог получить увольнительную, но через неделю, в воскресенье явился: Сегодня мы идем танцевать! И они без конца целовались – и в клубе, и за его пределами, и держась за руки на крыше дабл-декера – и обещали друг другу в скором времени чудесный отпуск…

Сладкие воспоминания.

Однако придумать, как лучше отметить четырнадцатилетие Морин, Клара оказалась не в силах. А когда она сказала, что Морин могла бы пригласить кого-то из своих школьных друзей, девочка так и уставилась на нее.

– Да вы что? Смеетесь? Сюда же никто и прийти-то не захочет!

Только не теряй самообладания, ведь она именно этого добивается.

– Почему же не захочет?

– Потому что это не дом, а помойка, вот почему!

Удар был болезненный, на что, собственно, Морин и рассчитывала. Ведь Клара, решив остаться в Грейндже, постоянно все в доме начищала и намывала, полировала и переставляла мебель – в общем, наводила уют. А теперь, когда у нее установилось перемирие с ближайшим соседом, Айвор то и дело приносил в Грейндж то новые диванные подушки, то коврик, то новые занавески. «Это просто остатки и образцы», – говорил он. В итоге Клара, немного сэкономив, сумела даже вызвать трубочиста, и тот прочистил камин, так что теперь они могли его затопить, собираясь в гостиной. Живой огонь в камине согревал, казалось, весь дом, да и смотреть на него было очень приятно.

– Речь ведь не о том, где именно собраться, а о возможности приятно и всем вместе провести время.

– Вместе! – с усмешкой сказала Морин. – Да меня же там все ненавидят!

– Глупости какие! – засмеялась Клара, но Морин, похоже, говорила серьезно.

* * *

Клара предложила испечь именинный торт, но Морин только нос воротила. Презрение Морин к кулинарным талантам Клары было поистине убийственным, хотя, возможно, и справедливым. В Лондоне Клара вполне благополучно существовала, питаясь консервами, яйцами и тостами, а по пятницам баловала себя фиш-энд-чипс. Здесь же все приходилось делать самой и зачастую буквально из чего придется, и при этом кое-какие из оказавшихся в наличии овощей представлялись Кларе столь же загадочными, сколь и неаппетитными.

Но вскоре она все-таки сумела уговорить Морин вместе испечь на ее день рождения пирог, точнее хлебный пудинг из оставшихся сухих корок. Морин обладала удивительным, совершенно инстинктивным талантом к кулинарии, и как-то так получалось, что результаты ее усилий всегда пахли весьма аппетитно, да и выглядели не так уж плохо.

Когда после ланча внесли «именинный пирог», дети воткнули в него свечи и спели «С Днем рождения тебя», но Морин только покраснела и нахмурилась.

Пег подарила ей собственноручно нарисованную картину: все их домашнее хозяйство, а в центре Морин и Клара, держащиеся за руки. Впрочем, Морин тут же умерила всеобщие восторги: «Спасибо, Пег, но на нас это ни чуточки не похоже». Это было жестоко, потому что Пег старалась изо всех сил.

Зимнее пальто, которое купила ей Клара, было, конечно, не от Дороти Перкинс, о котором так мечтала Морин, но выглядело на самом деле почти таким же. Морин даже губу закусила, но все же сказала: «Вряд ли оно будет на мне нормально сидеть».

Господи, ну почему она не может быть просто благодарной? Клара чувствовала, что уже с трудом сдерживается, когда в дверях вдруг появилась миссис Кардью. В меховом палантине и на высоких каблуках она выглядела так великолепно, словно собралась на бал.

– По-моему, Морин, ты очень любишь засахаренный миндаль, – сказала она, – иначе во время последнего визита к нам в хирургию ты не набрала бы целую горсть этого лакомства, стоило доктору к тебе спиной повернуться.

На Морин было жалко смотреть; казалось, ей больше всего хочется, чтобы пол разверзся и поглотил ее.

– Так вот я специально для тебя приготовила целую коробку.

Морин дрожащими руками взяла подарок и смиренно поблагодарила.

– Не каждый день человеку четырнадцать лет исполняется, – сказала миссис Кардью и посоветовала: – Ты только непременно со всеми поделись.

Морин кивнула и тут же куда-то исчезла, а миссис Кардью с недовольным видом провела пальцем по кухонному столу и нахмурилась, изучая щербатые тарелки. Казалось, даже хлебный пудинг осел под ее неодобрительным взглядом.

– Ну ладно.

– Что – ладно? – не поняла Клара.

– Ладно, я помогу детям с музыкальными занятиями. А еще я слышала, что двое ваших будут сдавать экзамен «11+»?

– Да, мы в списке.

– Это хорошо. Тогда я могу помочь и с математикой, а не только с фортепиано. Когда вы хотите начать занятия?

– Но я не смогу вам платить, миссис Кардью, – заикаясь, пролепетала Клара.

– Зовите меня по имени: Анита. А насчет платы я знаю.

Вот это действительно неожиданность! Клара просто не знала, как реагировать, а потому осторожно спросила:

– Не хотите ли вы к нам присоединиться и съесть кусочек праздничного пирога?

Сперва Анита целую вечность расстегивала свое пальто. Затем подвинула к себе стул, положила на него свою большую сумку, села на нее и стала всех рассматривать, внимательно вглядываясь каждому в лицо.

Клара поставила перед ней тарелку с куском пирога, и Анита с подозрением на него уставилась.

– Это что, пирог?

– Ничего лучше мы сделать не сумели.

– Похоже, мне придется давать вам еще и уроки кулинарии.

Клара не выдержала и рассмеялась. Еще никогда в жизни она не встречала столь прямолинейного человека! Впрочем, и сама Анита слегка улыбнулась.

Клара почему-то решила, что ее прислал Айвор. Вот она и появилась у них на дне рождения, точно фея-крестная из сказки о Золушке.

Во всяком случае говорить Аните «нет» Клара точно не собиралась.