Текст книги "Запах скошенной травы"

Глава 7

 
Бушует тёмное море,
Вздымается серая пена.
Не гаснет маяк.
 

МВД РОССИИ

ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

УГОЛОВНОЕ ДЕЛО № XXXXХ. (АРХИВ)

СТР. 36. Отчёт оперуполномоченного сотрудника прокуратуры Российской Федерации старшего лейтенанта А. С. Шмидта от 10.05.2003 г.

Протокол осмотра места происшествия:

«Осмотр начат в 13 час. 00 мин.

Осмотр окончен в 14 час. 50 мин.

Следователь прокуратуры Российской Федерации старший лейтенант Шмидт А. С. в окрестностях села Молебки, Пермский край, территория Молёбской аномальной зоны.

Местом осмотра является территория, именуемая как Центральная поляна, расположенная в пяти с половиной километрах от села Молёбки. Просторная поляна, заросшая травой и кустарниками. К югу от центра поляны в овраге находится небольшой колодец с питьевой водой. На опушке восточной части поляны – так называемые „тёплые берёзки“. Примерно в ста метрах в овраге находится родник. В двухстах метрах от центра поляны обнаружена туристическая палатка зелёного цвета размером 2 × 2 метра. Палатка повреждена: с боковой стороны обнаружены отверстия, вызванные, предположительно, пулями калибра 7,62, 11,43 × 23 и 50. Часть из них сквозные – часть попали в объекты, находящиеся внутри. Внутри палатки обнаружены два спальных мешка жёлтого цвета, два походных рюкзака зелёно-коричневой камуфляжной расцветки. Среди личных вещей были обнаружены деревянные статуэтки неопознанных идолов (передано в исторический отдел для идентификации) [ПРИМЕЧАНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ОТДЕЛА: статуэтки посвящены восточнославянскому божеству Лихо], книги в кожаных обложках без названия, написанные преимущество на латыни и древнеславянском наречии, имеющие рукописные изображения эзотерических обрядов. Несколько восковых свечей, драгоценные камни, украшения. Трава у палатки местами придавленная. Видны следы борьбы и подпалин на кустарниках и примятой траве. Местами обнаружена кровь. Некоторые следы крови не принадлежат убитым.

В пятидесяти метрах от палатки обнаружены тела двух убитых женщин».

Протокол осмотра трупа:

«Осмотр начат в 13 час. 45 мин.

Осмотр окончен в 14 час. 30 мин.

Следователь прокуратуры Российской Федерации старший лейтенант Шмидт А. С. в окрестностях села Молебки, Пермский край, территория Молёбской аномальной зоны.

Осмотром установлено. На расстоянии 50 метров от палатки в кустах обнаружено тело женщины (далее тело 1). Труп лежит на спине. Руки откинуты за голову. Конечности целые. Труп одет в чёрное платье до голеней, затянутое кожаным корсетом. На ногах чёрные сетчатые чулки и чёрные ботинки. В области груди четыре сквозных отверстия от пули калибра 7,62. В области печени касательное ранение холодным оружием длинной в 17 сантиметров и глубиной в 0,5 сантиметра. На лбу крестообразный (крест латинский) ожог. Лицо жертвы застыло в агонии: рот открыт, глазницы широко раскрыты, глаза отсутствуют. Опознанию мешают первичные признаки разложения. Замечено странное различие кожного покрова, не позволяющего оценить точно возраст погибшей. Кожа лица, шеи и плеч выглядит значительно более старой, нежели вся остальная кожа, покрывающая тело. Для сравнения: кожа тела подобна состоянию двадцатилетнего возраста, а кожа лица, шеи и плеч сравнима с диапазоном от семидесяти до девяноста лет.

В пяти метрах от тела 1 было обнаружено второе женское тело (далее тело 2). Труп лежит на боку. Руки сложены воедино так, словно были связаны. Присутствуют следы ожогов на запястьях, предположительно, вызванные веревкой. Голова отсутствует. Труп одет идентично телу 1. Грудная клетка вскрыта, сердце изъято. Труп усеян ожогами по всей площади тела и абсолютно дегидрирован: до 2 % процентов жидкости. Опознать жертву в данных условиях невозможно.

Следы нескольких пар ботинок размером от 42 до 46 следуют вдоль места происшествия и уходят к реке Сылва, где полностью теряются».

Комментарий следователя прокуратуры Российской Федерации старшего лейтенанта Шмидта А. С. (1):

«Кроме потерпевших, в этот день никого из туристов или местных жителей замечено не было. Местные жители после опроса утверждали, что слышали вдалеке грохот, но не придали ему особого значения, так как звук был едва уловим, а они, как сказал один из жителей, „ко всякому здесь привыкли“.

На следующий день после осмотра места происшествие один из местных жителей предоставил информацию, что его односельчане, ходившие в лес, как им показалось, видели довольно крупное животное, похожее на волка с девятью хвостами (?), ранее ими не встречаемое в этой области. Прошу соотнести предоставленное ими описание с частью протокола на странице 27, датируемой 2001 годом:

Х.Х.XXXXXXХ 55 лет, лесничий, охотник, видевший описанное в промежуток с 7:11 до 7:15.

„Какой? Ну как какой? Страшный – вот какой! Загривок у него с проседью был, а сама шкура чернее ночи. Странный такой зверь! Вроде на лапах ходит, но как-то странно изгибался так. Не знаю, как и сказать… По-людски, что ли? Да это мне, видать, почудилось. Тогда ещё темно было хоть глаз выколи! Мы тут, конечно, ко всякому привыкли, но в этот раз я даже испугался. А ежели бросится на меня? Что делать? Тварь здоро-о-о-вая – аршина четыре. Девять хвостов за спиной! Он на меня взгляд свой бросил, а глаза у него, Бог ты мой, краснючие! Прям светятся в темноте. Бес или волколак, не знаю. Может, вовсе волчара бешеный? Кто его разберёт? Я в науках не силён, знать не знаю, что там сейчас творится. Ну, в общем, на меня он глянул и дал дёру туда, где девчушек этих несчастных, ну, того. Я за ним не пошёл, да и вовсе в лес идти расхотел. Подумал, что пускай лучше зверюга свои дела делает, а я потом с мужиками вместе схожу посмотреть, чего он учудил“.

По возвращении на место происшествия после наблюдений местных жителей было обнаружено: множество крупных следов животного, напоминающих, действительно, следы псовых, а именно волков, но не имеет схожего по размерам представителя вида. Предварительно оценён как реликтовое животное. В месте, где ранее находилось тело 2, обнаружена небольшая вырытая лунка. Определить, было ли что-то изъято из земли или нет, – невозможно».

Отужинав и ещё раз поблагодарив Мизуки, Люций вызвал себе такси и отправился обратно в отель «Жемжучина».

– Точно не переночуешь у нас? Место для тебя всегда есть, – спрашивал его Леон.

– А, не! Я совместную жизнь уважаю, да и мне там веселее будет, если ты понимаешь, о чём я, – уже хорошенький Люций подмигнул своему другу.

– Тогда, может, Мудзина с собой прихватишь? – попытался в шутку напугать барсука Леон, что в принципе у него неплохо вышло.

– Я не настолько пьян, друг мой, хотя я намерен выстроить долгосрочные отношения с нашим маленьким пушистым другом. Бывай, Мудзин! – дружелюбно попрощался Люций с Мудзином, протянув тому ладонь, в которую умастилась маленькая лапка удивлённого барсука.

Мудзин, зачарованный своими мыслями, выбрался на свежий воздух сада, принюхавшись к ароматам цветов и найдя в них свой уединённый покой, оставил Мизуки и Леона наедине.

– М-да, всего-то две персоны, а столько шума, что я успел забыть, каково мне жилось пару дней назад, – облегчённо выдохнул Леон, прижимаясь ласково к Мизуки. Она рассмеялась в ответ мягким смехом, как бы полностью соглашаясь с ним.

– Ну, теперь на одного меньше, а оставшийся гость нам особо и помешает… – медленно протянула она волшебным голосом, проходя пальцем по шее Леона. – Если ты понимаешь, о чём я…

Ничего не отвечая, Леон поцеловал её и подхватил на руки. Он любил её. Любил больше всего на свете – она была всем миром, его фундаментом и небом, солнцем и луной. Не было такой вещи, ради которой он отказался бы от Мизуки, – он не мог себе это представить. Она была совершенством во всех возможных вопросах, словно бы её окутывали некие чудесные чары. В радости и в горе, лишь смерть разлучит нас – слова с их тихой церемонии, где не было ни друзей, ни семьи, ни даже знакомых – лишь они. Их любовь была маленьким тихим островком спокойствия, гармонии и тишины, в котором они вечно дрейфовали по тёплым водам мирового океана. Леон знал, что она любила его столь же сильно, и ради этой любви он прошёл бы через ад и обратно. Двадцать три года смертельного бесчувствия, и лишь она оборвала этот серый цикл. Он целовал её пылко, вливая все чувства в этот процесс, отправившись вместе с ней в их общую спальню на втором этаже. Поцелуи говорят так много: иногда больше взгляда, иногда больше слов.

Они рухнули вместе на кровать, засмеявшись, но смех быстро перетёк в тихое прерывистое дыхание, обжигающее взмокшую кожу. Пальцы скользили по изгибам фигуры и контурам мышц, они сжимали и входили, впивались в спину и ягодицы, оставляя ногтями тонкие полосы. Вверх и вниз вздымались их груди, полные горячего воздуха, рывками ласкающего уши.

– Тебе хочется большего, – говорит голос кого-то промявшего рядом с Леоном кровать.

«Твои зрачки расширяются, долбанное ты животное! Тебе хочется большего, Леон! Ты пытаешься быть хорошим парнем, молодец! Но мы оба знаем, кто ты такой! Чудовище, зверь! Разве так трахается животное?! Как смазливая девка, вертишься туда-сюда, словно это твой первый раз! Давай, переверни её! Встань сзади, возьми волосы и сделай то, что должен! Делай это жестоко! Делай это быстро, или ты так слишком быстро кончаешь, ничтожество? Другой разговор! Ты сжимаешь её волосы крепко – она не привыкла к этому от тебя, но ты чувствуешь, что ей нравится. Всем нравится жесткость, Леон! Все мы звери, все мы хотим делать больно и хотим, чтобы больно делали нам. Кого мы запомним сильнее: того, кто сделал приятно, или того, кто нанёс нам глубокую рану? Любой уважающий себя человек любит боль, ха-ха-ха! Она стонет то ли от удовольствия, то ли от агонии, но разве тебя это волнует? В коленях её ноги подкашиваются, а изгиб её спины, округляющий ягодицы, взывает к самому скользкому и тёплому, как внутренности, утробному чувству ненасытности. Ты видишь, что зубами она впилась в одеяло, закрыв глаза, но она не просит тебя остановиться. Не-е-е-т! Не просит! Твой пресс разрывается на части, горит кислотным огнём так, что ты и сам начинаешь стонать, но тебе ещё далеко. Ты переворачиваешь её, закидывая на себя. Спиной опираешься на спинку кровати и подхватываешь девчонку так, что её груди упираются тебе в лицо. Ты жадно хватаешь райские плоды своим ртом, впиваешься в них зубами, проходишься по соскам языком, но не перестаёшь делать то, что должен.

Если барсук поинтересуется, что вы тут делаете, ты свернёшь ему шею, раскроешь его брюхо, достанешь маленькое бьющееся сердце и вопьёшься в него клыками, вгрызаясь в сырую плоть и высасывая из него всю кровь. Ты убьёшь его! О, да! Ты разорвёшь его на куски! Она зашипела – ты слишком сладко замечтался и укусил её за грудь, но ничего – все мы любим боль. Ты слышишь её нарастающий стон, чувствуешь, как её пальцы впиваются в твою шею и плечи до крови, а ноги начинают подрагивать. Она уже кричит, да и сам ты на подходе. Ты чувствуешь, как по её ляжкам после сильной дрожи прошла волна влаги, но ты не останавливаешься. Она в исступлении вся твоя, но что ты будешь теперь делать, Леон, вор, убийца, чудовище?! Тебя это не волнует! Твои ноги горят, пресс готов отвалиться, как надрезанный панцирь варёной черепахи, но ты продолжаешь, продолжаешь, продолжаешь! Пот заливает тебе глаза, ты дышишь чаще и чаще, и вот силы почти на исходе! Настоящая симфония эйфории! Тебя трясёт, и ты исходишь в неё мощным потоком! Настолько сильным, что нет сомнений в том, что всё получилось. Отдыхай, животное. Отдыхай…»

У Леона тут же закружилась голова, и он завалился на вымокшую от пота кровать рядом с неподвижной Мизуки. Она лежала на животе и тихонько подрагивала, не открывая глаза. Уставившись в потолок, Леон открыл чёрный ящик разума, стараясь исчезнуть в нём: «Я открываю чёрную коробку. В ней чёрное ничто, не имеющее конца, – бесконечный туннель в никуда. Я не думаю ни о чём, я просто падаю в эту коробу без дна. Время здесь не идёт, а пространство застыло в неизменной форме. Я падаю в неё и надеюсь, что никогда не придётся вылезти из неё. Кем ты стал, Леон? Нет. Чем ты стал?»

Ладонь Мизуки ласково погладила его по щеке.

– Всё в порядке? – шёпотом спросила она его.

– Да, любовь моя, – неуверенно, чувствуя угрызения совести, вымолвил он. – Прости, если…

– Всё хорошо… Мне понравилось.

Все любят боль – гвоздём по мозгам вбивается истина.

Ничего не понимая, Леон прижался к своей возлюбленной, накрыл их нагие тела одеялом и уснул крепким сном мгновением позднее, готовясь к худшему, но к худшему он всё же оказался не готов.

«Ты ждёшь свой кошмар, и твои ожидания оправдываются. Тёмные воды Фобетора выносят тебя на берег твоего жидкого, изменяющего форму ужаса. Ты ждал улицу, но вместо этого ты оказался в заснеженном лесу у горы где-то в Японии. Ты узнал это место, и дрожь пробежала по твоему телу. Нет! – кричишь ты, но никто не слышит тебя. Никто, кроме него. Ты бежишь из всех сил, пробираясь под призрачным светом полной луны сквозь лесную чащу. Твои ноги падают глубоко в снег, и бежать тебе становится всё тяжелее и тяжелее – липкий вонючий пот пропитывает кожу – от него пахнет страхом. Где-то рядом должен быть городок людей, но его всё не видать. Ты чувствуешь, что оно где-то близко. Ты знаешь, что оно слышит тебя. Ты знаешь, что оно чувствует твой кисло-сладкий страх. Оно бежит где-то недалеко, а может, и в нескольких километрах, но ты точно знаешь, что оно несётся за тобой, и оно не отступит. Хрустят ветки где-то вдали, и ужас обуревает тебя. Ты ждёшь нечто из каждого куста, из-за каждого дерева. Ждёшь и никак не можешь дождаться. Страх медленно выворачивает тебя наизнанку. По чуть-чуть вытаскивают твои кишки из маленькой дырки в боку, словно бы вермишель. Он ковыряется крошечкой иголкой в мозгу – свербящая, острая боль пробивает тебя ослепляющими вспышками.

Вдруг ты отчётливо ощущаешь, что происходит в твоём кошмаре что-то странное, словно бы ему не принадлежащее. Ты поднимаешь голову и видишь, что на лес опускается огромная волна тёплой воды – от неё приятно пахнет лемонграссом, бергамотом, лицеей и чёрным чаем. Но в последнюю минуту, перед тем как окунуться в волну, ты замечаешь это нечто, несущееся к тебе, и вмиг оледеневшая вода, запахнувшая кровью, сбивает вас с ног и уносит в багрово-снежный водоворот.

Ты открываешь глаза, надеясь, что страшный сон угас. В постели никого нет, а за окном стоит темнота: ни звёзд, ни луны, ничего – абсолютный непроглядный мрак. Ты хочешь встать с постели, но почему-то вместо этого вглядываешься в коридор, ведущий из спальни в зал. Ты чувствуешь, что там в этом коридоре что-то есть. Ты видишь, что нечто медленно идёт к тебе через дверной проход, за которым нет ничего, кроме темноты: ни лестницы, ни окон и света, ни даже крыши. Все углы комнаты стали темнее в десятки и раз, и тебе кажется, что все цвета покинул этот мир, оставив лишь множество чёрных оттенков, разбавленных белыми пятнами, да и то лишь для того, чтобы подчеркнуть на контрасте бездну.

Твои глаза привыкают к темноте, и ты видишь это нечто: метра три высотой, оно упирается в потолок головой; худощавый силуэт проглядывает через белую тунику. Руки, словно лапы паука, медленно передвигаются по стенам. Они худые настолько, что проглядываются все кости под сине-серой кожей, а пальцы с длинными выбеленными ногтями длиной сантиметров в двадцать. Длинные сальные чёрные волосы свисают с наклонённой головы, повёрнутой на сто восемьдесят градусов, и ты понимаешь, что это нечто смотрит на тебя. Оно лишь стоит в проёме, не шевелясь, и пялится поблескивающими из-под волос чёрными с белыми потусторонними радужками глазами.

Оно делает шаг к тебе, и волосы в движении открывают лицо. Её лицо. Лицо Мизуки: бледное, исхудавшее, похожее на лик мертвеца, а глаза её чёрные, но с бельмом, не моргают и уставлены на тебя. Она хочет что-то сказать, но рот её от усилия открывается слишком широко. Челюсть свисает до груди, раскрыв окровавленную чёрной кровью пучину, из которой доносится тихий хрипящий шёпот, сокрытый под зубами цвета обсидиана.

Твои волосы встают дыбом, и ты хочешь бежать, но понимаешь, что выхода нет. Ты решаешь прыгнуть в окно, ожидая, что ты на втором этаже, но, резким нырком выпрыгнув из него, ты понимаешь, что оказался на пятом. С криком ты летишь пару секунд и приземляешься в твёрдый сугроб. Что-то хрустнуло, но ты жив. Ты быстро встаёшь и ковыляешь подальше от этого жуткого серого дома. Оглядываешься глазами и видишь самый обыкновенный двор, коих не счесть: узкая дорога, старая детская площадка, газгольдеры, огороженные помятым забором, и серые панельные здания. Ты смотришь на свой дом и видишь вместо него пятиэтажное здание, наполненное пустыми окнами и открытыми балконами – за каждым из них лишь темнота. За каждым из них ты чувствуешь что-то. Страх подгоняет тебя шипастой плетью. Ты бежишь от этого дома по солнечной улице, и тебе кажется, что ты сможешь убежать. Солнце светит резиновым светом: неестественно ярким, неестественно мёртвым – ты чувствуешь полуденный ужас – мир застыл в зловещем молчании. Шаг за шагом ты всё дальше от этого дома. Ты бежишь, но всё время смотришь назад, вглядываясь в своё окно, из которого нечто смотрит на тебя – ты этого не видишь, но ты это знаешь. Ты уже далеко и позволяешь себе выдохнуть. Ты делаешь шаг и оборачиваешься к своей спасительной новой дороге, но перед тобой исчезла улица. Ты стоишь посреди коридора, а входная дверь со скрипучем грохотом закрывается за тобой. Ты вглядываешься во мрак и понимаешь, что ты вернулся в свою спальню. Две тонкие руки протягиваются к тебе в объятиях, и лицо Мизуки, всё столь же кошмарное, выглядывает из мглы и стремительно приближается к тебе».

Глава 8

 
Темнее тучи!
Омут миражей неясных,
Смутно мерцал.
 

Леон очнулся в пять часов утра, просто открыв глаза, словно сна и не было. С несколько минут он лишь смотрел в проём, где видел изуродованную Мизуки. Мизуки! Он обернулся, ощутив, что простыня под ним вымокла в холодном поту, и посмотрел на спокойно спящую рядом с ним Мизуки. Её глаза шевелились под веками – она видела сны. Дыхание спокойное, размеренное, руки и ноги не трясутся – нормальные сны – не как у него.

Его взгляд скользнул на окна, за пластиковыми гранями которых вдалеке выглядывали первые лучи солнца. Глубокий сон кончился, и Леон, тяжело выдохнув, понимая это, поднялся с кровати и прошёл в ванную комнату. Принял контрастный душ, выровнял щетину, приобрётшую форму небольшой неухоженной бороды, побрил подмышки и небольшую волосяную дорожку от паха до пупка, закручивающуюся нелепыми кудрями, если отрастала. Выйдя в сад, Леон сделал несколько растяжек дельт, спины и ног, постоял в горизонтальной планке две минуты, после чего, отдохнув, простоял минуту в позе чатуранга дандасана и завершил разминку позой лотоса в лежачем положении – разминка отвлекала его от мыслей.

– Доброе утро, мазохист, – протянул сонно Мудзин.

– Ты определённо сделал его добрее – так же протянул Леон, лёжа на спине и наблюдая за движением восходящего солнца. – Не хочешь присоединиться?

– Я ещё не потерял рассудок. Спорт вообще нас убивает, знаешь, Леон? Как и кислород. Как и сон. В общем, всё нас медленно убивает, если подумать. Как, думаешь, я прожил столько лет?

– Насчёт сна не могу не согласиться, – прокряхтел Леон, поднимаясь на ноги. – А прожил ты так долго, потому что проспиртовался настолько, что твой организм законсервировался. Я на пробежку.

Леон переоделся в беговые шорты с футболкой, натянул носки и надел на ноги беговые кроссовки Nike, завершив образ белой кепкой без верха – только козырёк на плотной резинке.

– Я с тобой, – выпалил ожидающий его у дверей из дома Мудзин.

– Нельзя было сразу так?

– Но ведь так неинтересно.

– Хм! Пошли.

На пробежке Леон старался сохранять неспешный темп, чтобы Мудзин успевал за ним. Леон планировал пробежать километров пять в затяжной круг, чтобы вернуться к концу пробежки домой. Выбежав с территории коттеджного городка, они свернули на лесополосу и углубились дальше в лес, где была вытоптана мягкая беговая дорожка, при использовании которой не болели колени, как обычно бывает от бега в городе: земля здесь была мягкая, грунт обеспечивал хорошую амортизацию, так что за колени можно было не переживать.

– А чё ты так медленно бегаешь? – пыхтел Мудзин. – Я думал, ты на пенсии не потому, что разваливаешься!

– Вот ты какого, значит, мнения обо мне?

– Барсуки бегают со скоростью тридцать километров в час! Причём это лишь тогда, когда они не чувствуют спирт. Если меня подзадорить, то ты и глазом моргнуть не успеешь, как будешь пыль глотать. Так что если ты меня жалеешь, то давай завязывай. Занимайся как тебе надо, а я подстроюсь!

Ничего не ответив, Леон постепенно ускорился и перешёл с бега трусцой на кросс, так что Мудзину пришлось в забавной форме ускориться. Бросая взгляд на своего полосатого друга, Леон невольно улыбался – больно потешно нёсся Мудзин. Через два километра скорость снизилась, и бегуны перешли в естественный спокойный бег, пока, выравнивая дыхания, не спустились до трусцы. Мудзин тяжело дышал, но виду не показывал, чем хотел, наверное, впечатлить Леона.

– А ты это… фух… – начал барсук, тяжело дыша. – Нормально… Сегодня спал?

– Может быть. Почему спрашиваешь?

– Да я… Почувствовал странное что-то… Ну… Энергию мрачную… Я не подглядывал и не подслушивал!.. Но ты, конечно… Фух… Тот ещё конь!

– Дурной сон. Ты это почувствовал?

– Кошмар? Не-е-е. Я могу лишь ауры, присутствия, влияние всякое, понимаешь?

– И что же тогда ты почувствовал?

– Сильную иллюзию. Такие накладывают на своих врагов всякие разъярённые онрё или малефиты, чтобы помучить жертв. У тебя, наверное, по заслугам лет нормально так врагов осталось! Вот и обратились, поди, к какому-нибудь злобному засранцу или засранке, чтобы они тебя покошмарили на старость лет. А может, потихоньку тебя находят юреи… Я только на территории Нипонна знаю, как это работает, но, думаю, везде, даже в какой-нибудь сраной Антигуа и Барбуде, подохшие, не сильно хотевшие подыхать, рады будут позлодействовать после упаковки в гроб.

– Это маловероятно.

– Ты же не можешь быть таким самоуверенным невеждой!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты должен знать, что духи умерших могут преследовать своего врага, даже если их изгнали из мира или уничтожили их оболочку. Они всё равно возвращаются со временем. Без души им даже больше по кайфу живодёрничать!

– Я знаю, о чём ты говоришь, но это нечто иное, Мудзин. И всё же спасибо за наблюдения.

– Ну, как знаешь! Держи ухо востро. О, припёрлись уже… Жр-а-а-ать охота!

Вспотевший Леон прошёл на кухню и достал из холодильника арахисовую пасту, баночку гречишного мёда, пакет молока. Со стола взял два спелых банана, украшенных пёстрым узором коричневых точечек по всему жёлтому полотну. С верхней полки над столешницей взял небольшую чёрную баночку с надписью «BCAA 4:1:1». Кинув в блендер все ингредиенты, кроме BCAA, Леон запустил цикл смешивания коктейля, а сам в это время разбавил в воде две ложки белого порошка из чёрной баночки «4:1:1» и хорошенько взболтал, после чего разлил жидкость с розоватым оттенком по двум стаканам, один из которых дал Мудзину.

– Это что такое? – принюхался Мудзин. – Избавиться от меня решил?

– Это витамины. После тренировки помогают чувствовать себя лучше, – не поворачиваясь к барсуку, говорил Леон, разливая коктейль из блендера по двум чашкам и попивая свою порцию BCAA.

– А… – очень многозначительно сделал вывод Мудзин, получая свою порцию содержимого блендера. – А это что такое? Здесь понятней, конечно.

– Что тогда спрашиваешь? Спортивный коктейль. Кто-то его протеиновым называет. Кому как удобно. Поможет восстановить силы, а поедим плотнее мы минут через сорок.

– Хорошо с тобой живётся! Был бы у меня такой друг, я бы, может, и не женился никогда… – мечтательно протянул Мудзин. – Вкусная штучка!

– Я рад, что тебе понравилось.

Леон поджёг стоящие на небольшой деревянной подставке для опавшего пепла благовония с гокхру и аккуратно установил композицию на маленькой чёрной чайной дощечке чабане, вынесенной на улицу под тень цветущих деревьев вишни. На чабане стоял небольшой термос с горячей водой и гайвань из толстостенной керамики тёмно-коричневого цвета, в которую заранее положил горсть габа улуна Хун Юй сильного огня. Заварил первый пролив, настояв его несколько секунд, а затем пролил настой в чахай и закрыл глаза; Леон прислушался к аромату чая и услышал нежные, тонкие ноты листа ассамики, изюма и немного пчелиной перги. Чуть остыв, чистый настой красно-коричневого оттенка раскрыл из своей палитры немного ментоловых и ванильных нюансов, украшенных ассамской терпкостью. Всё так же не открывая глаза, отпил скромный глоток и окунулся в волну красок: привычная кислинка сменялась узнаваемой ассамской терпкостью. Проходит несколько мгновений, и фрукты восходят солнцем из вкусового пейзажа, раскрываясь немного суховатым послевкусием. Уходит солнце, и луна занимает место на тёмном самоцветном море, пройдясь волной ментоловой свежести по величественному храму тела, тень которого покрывает мили.

Раскрыв глаза, Леон ощутил, как его разум очистился от мрачных дум и дурное послевкусие ночи рассасывается в воздухе, овевающем его влажное лицо, вспотевшее под прямыми лучами полуденного солнца. Вдыхая аромат гармонии сада, Леон учуял неприятный оттенок хрена с нотами сельдерея. Принюхавшись, понял, что аромат исходит не из кухни, где проснувшаяся Мизуки собиралась приготовить себе завтрак, пока под ногами носился Мудзин, но из глубин сада – откуда-то из зарослей разноцветных цветов. Встав из-за чайного столика, напрягая своё обоняние, Леон двигался в сторону источника неприятного, в контексте гармоничной композиции ароматов, запаха и через пару минут обнаружил в тени грушевого дерева бледно-фиолетовые цветы аконита, напоминающие маленький шлем с опущенным забралом. Леон сразу распознал цветок, заглянув в своё прошлое, где один из мейстеров монастыря Мариябронн проводил лекцию ботаники, посвящённую ядовитым цветам. Не понимая, как цветок пророс в его саду, Леон сходил в подвал, взял небольшую садовую лопатку и прорезиненные плотные перчатки, после чего осторожно выкопал цветок и обошёл сад в поисках его возможных собратьев, которых, к счастью, больше не нашлось. Держа в руках ядовитого диверсанта, Леон задумчиво рассматривал небольшой цветок, способный легко убить человека, и не только человека. В тонкой плёночке слизистой, обтянувшей глаза Леона, можно было заметить вспышки мгновений давно минувших дней. «Что было, то прошло». – Не позволяя себе нырять в бездонный омут, Леон отнёс цветок в подвал, упаковал в зип-пакет и закинул в оружейный ящик, подумав: «Вдруг пригодится?»

Наверху Мизуки приготовила сырники и пыталась натренировать Мудзина выполнять команды за еду. Он, конечно же, слушался.

– Ц-р-р-р, Мудзин! Молоде-е-е-ц! Как ты быстро учишься. Такой умный барсук! Кто самый умный? Кто у нас такой умный? – тискала она барсука за жирные бока, пока тот ехидно улыбался, уплетая ещё горячий сырник в сметане.

– Доброе утро, – отвлёк их Леон.

– Привет, милый. Как утро? – приблизившись к Леону, Мизуки погладила его ласково по щеке.

– Всё в порядке, – суховато дал свой ответ Леон.

– Выглядишь как тучка.

– Как и всегда.

– А вот и неправда.

– Ладно, сдаюсь, – выдохнув, хрипловато и выдержанно протянул Леон, – Ты делаешь меня счастливым. Довольна? – он туго натянул улыбку.

Мизуки аккуратно схватила его за щёки и потянула их кверху, отчего искусственная его улыбка стала пошире, но от того не более выразительной. Наклонив голову набок, Мизуки оценивающе посмотрела на его физиономию, прищурив глазки и надув губы, а затем вынесла вердикт:

– Годится. Но ради профилактики вам прописана пара сотен поцелуев, мистер «Я всегда в плохом настроении».

– Я не в плохом. Просто спокойный. Что, мне на руках ходить теперь от радости?

– Достаточно просто улыбаться почаще. Не усложняй простые вещи, глупенький.

Мизуки ткнула его тонким пальчиком в нос и удалилась в сторону кухни, где стояли незаконченные порции её завтрака, который перерос в полдник Леона. Добавив красное яблоко и греческий йогурт, он дополнил себе предобеденный приём пищи. Во время трапезы телефон Леона зазвенел и, не дожевав, он вынужден был ответить. Звонил Люций. Взяв трубку и отойдя в сторону, Леон побеседовал несколько минут по телефону со своим другом, после чего вернулся за стол.

– Кто звонил? – поинтересовалась Мизуки больше из привычки, привыкнув, что Леон обычно отвечал: «Да так» или «Неважно».

– Люций. Он позвонил, чтобы сказать: его вызвали по работе в Токио, поэтому он не сможет увидеться с нами здесь ещё разок, но ждёт нас в гости, как только мы решим навестить Японию.

– Жалко. Но мы ведь всё равно собирались слетать в конце месяца.

– Да, только вот мы хотели в А́киту и по побережью проехаться, а не тащиться в столицу. Впрочем, Люций сказал, что, если у него будет возможность, он навестит нас там, где нам угодно.

– Вот и славно. Не переживай, я не буду выдирать тебя в столицу. Знаю, что ты не любишь. Ты уже купил билеты?

– Да. Через восемь дней вылетаем. Начнём с Акиты, потом в Нагано, а оттуда в префектуру Гуфу.

– Гуфу? Что ты хочешь посмотреть в Гуфу? Вроде мы это не обсуждали.

– Сиракава-го. Я хочу вновь навестить её. И гору Нингё.

– Хорошо. Я не против посмотреть на Сикараву-го. А потом куда?

– На Сикоку. Нам нужно нашего дружка довести до дома.

– Это он тебе сам сказал? – посмеялась Мизуки.

– Хах… Можно и так сказать. А потом не знаю. Выберем что-нибудь. У нас всё время мира.

– Да. Всё время мира.