Текст книги "Запах скошенной травы"

Глава 10

 
Прошлого яд едкий,
Что вино.
Распылилась пыльца.
 

Вечером маленькая компания отправилась посетить фестиваль Акита Канто Мацури, когда в начале августа состязающиеся участники несут гроздья бумажных фонарей на длинных бамбуковых шестах-канто, показывая различные акробатические чудеса. Вся улица сияла тёплыми огоньками от бумажных фонарей, поднимающихся на пару метров к небу. В небольшой лавке Леон и Мизуки купили и съели по паре рисовых колбасок киритампо и ещё несколько штучек взяли для Мудзина. Когда кто-нибудь спрашивал их, почему у них ручной барсук, оба хозяина ссылались на Сальвадора Дали и его муравьеда, что был даже страннее, чем барсук.

– Henda na. Omae wa hando anaguma o motteru! Dō yatte teniireta, Leon-san? [Надо же, как странно! У вас ручной барсук! Откуда он у вас взялся, Леон-сан?] – спрашивал его прохожий, уточнивший его имя, не сумев справиться с любопытством.

– Ie de nai te iru koinu wo mitsuke ta koto ga aru to otta. Totemo chīsana dōbutsu de, chakushoku hon wa kimyō desu. Itsumo inu ga hoshikatta shi, watashi wa sō omou, sore ga okotta node. Ore no atama wo utta! Anaguma wo sodate ta! [Нашёл однажды у своего дома плачущего щенка, подумал я тогда. Совсем маленький – непонятно, что за зверь, а раскраска странная. Всегда хотел себе собаку и дай-ка, думаю, возьму, раз уж так вышло. Взял на свою голову! Вырос барсук!]

– Hahaha! Leon-san, anata wa ataeru no desu ka! kii teru no ka? [Ха-ха-ха! Ну вы даёте, Леон-сан! Слушается хоть?]

– Tashika ni. hora mi te Mūjin! watashi no tokoro ni ki te kudasai [Конечно. Вот, глядите. Мудзин! Будь добр, подойди ко мне], – обратился он к барсуку.

«Вот делать мне нехуй ходить тут всех развлекать?! Леон, ну чё ты в самом-то деле?!»

– Mūjin, anata ga ko nakere ba, watashi wa anata ni kiritanpo wo atae masen. [Мудзин, я не дам тебе киритампо, если не подойдёшь.]

«Грязный номер. Ладно! Вот ты скотина…»

И Мудзин смиренно подошёл к его ногам, прикрыв глаза, всем видом давая знать, что ему не очень-то и нравится всё происходящее.

– Uwa! Kii te kure banajā ga kunren dekiru to wa omoi mase n deshi ta. Arigatō gozai mashi ta, Leon san! konbanwa! [Ого! – удивился новый знакомый. – Слушается. Не думал, что барсука можно натренировать. Спасибо, что показали, Леон-сан! Желаю вам хорошего вечера!]

– Yoi ichi nichi wo. [И вам всего доброго, господин.]

– Кажется, ты его разозлил, – посмеялась Мизуки, указывая на озлобленного и недовольно фыркающего Мудзина, – А ты действительно хотел себе щенка?

– Нет. Никогда.

Четыре года минули в Мариябронне – уже крепкий и высокий юноша шествовал по каменным залам монастыря.

– Это твоё последнее испытание, Леон. Справишься с ним и вступишь в наши ряды. Провалишь – и тебя ждёт забвение, – монотонно и медленно, словно гул горы, твердил Мейстер в просторном каменном подвале, и голос его эхом отражался от холодных стен, освещённых редко расставленными факелами.

– Что мне нужно сделать, учитель?

– Какой облик имеет зло, Леон?

– У зла множество лиц.

– А какое лицо имеет добро?

– Многоликое.

– Так, значит, чтобы отличить добро ото зла, нужно иметь некий навык? Зрительный? Умственный? Какой, Леон?

– Проницательность, учитель.

– Занятно. А если остальные не обладают им и кличут добро злом, а зло добром?

– Слепой зрящему не проводник, учитель. Добро, зло – всё равно.

– И что же это значит?

– Есть только долг. Порой вместо того, чтобы поступить по-доброму, нужно поступить правильно. Порой, чтобы восторжествовала правда, нужно совершить зло.

– Сильные слова, но сильна ли твоя рука? Хорош же тот муж, чей клинок – язык без костей!

– Мой клинок твёрже стали. Моя рука не дрогнет.

– Вера ничто в сравнении дисциплиной. Докажи, что готов.

Со словами Мейстера прислужники в рясах, чьи лица были укрыты капюшонами, прошли в соседнюю залу и вывели собаку породы евразиер, удерживаемую на поводке. Она загавкала, стоило ей только увидеть своего хозяина, и начала вырываться из крепко удерживаемых её рук послушников.

– Эйр! – вскрикнул Леон. – Что здесь делает моя собака, Мейстер?

– Что будешь делать ты, Леон, если зло поразит твоего близкого? Если долг обязует тебя взнести клинок над другом?

– Должен быть другой способ! Она ничего не делала! Она хорошая собака!

Леон хотел было подбежать к своей верной подруге с каштановой густой шёрсткой и добрым сердцем, но иные послушники, стоявшие в стороне, схватили его и повалили на колени.

– Леон! – вскрикнул Мейстер. – Ты сказал своё слово! Слово для мужчины значит всё! Либо ты, твой язык, твоя непрожитая жизнь, либо твоя собака!

Из рукава Мейстера выскочил длинный серебряный кинжал изящной древней работы и блеснул, словно отлив лунного света. Рассекая ветер, остриё упёрлось в горло сопротивляющегося юноши и вздёрнуло слой кожи, пустив из раны мелкий ручеёк крови. Затем лезвие подлетело в воздух, подкинутое рукой Мейстера и было схвачено им за кончик двумя пальцами, а рукоять зависла на уровне глаз Леона. Взглядом Мейстер задал вопрос Леону, и тот, пыхтя и едва ли не пускаясь в слёзы, ослаб и был отпущен теми, кто удерживал его.

– В твоей верной подруге притаилось зло, способное повергнуть десятки или сотни тысяч людей в пучину ужаса и бездну адских мучений! Что одна жизнь против тысяч иных? Справедливо ли это? Честно ли по отношению к невинным?

– Но она ведь тоже невинна!

– Да! Одна из множества, что погибнет, если её невинность перерастёт в вину. Всякую беду нужно вырывать с корнем, покуда это лишь зачаток, а не поле сорняков. Проницательность, Леон! Ты видишь зло, и твой клинок не знает препятствия ни в виде толстой шкуры, ни в виде морали, ни в виде любви! Бери клинок, если ты брат Мариябронна!

– Чёрт! Чёрт! Чтоб вас всех! Я убью вас!

Леон подскочил с места и растолкал в гневе послушников, что были рядом с ними, а того, кто бросился на него, Леон ловко схватил в захват и перебросил через бедро, впечатав в ледяной пол подземелья. Выхватив кинжал из рук Мейстера, он упёр его в горло своего учителя.

– Дайте мне хоть одну причину не предпочесть вашу смерть! Может, зло сидит в вас!

– Хм. Их нет, – совершенно не взволнованно выпалил мейстер. – Хочешь – убей – никто тебе не помешает, но всё это останется лишь на твоей совести.

– Что будет, если я откажусь?!

– Ты не узнаешь, как и в случае, если выполнишь испытание. Будущее наших поступков всегда покрыто туманом.

В нависшей тишине было слышно лишь как скребутся сжатые зубы Леона и как его крик молнией разбил покой мрачной немоты. Беззвучно лезвие распороло плоть, и побагровело серебро от бьющего потока крови из перерезанной артерии. Тихий скулёж постепенно смолк, и глаза верного зверя, ничего не понимающие, но всё ещё любящие, даже в смерти от рук хозяина, смотрели на единственное важное для них лицо с всепрощающим блеском, покуда тот не потух и светлая душа спутницы его не скрылась в безмолвном небытии. В склизкой и липкой свернувшей крови, растягивающейся густыми нитями между грязными пальцами, ладонь врывалась в густую тёплую шерсть. Врывалась и с горькой силой впилась в охладевающую шкуру. Солёные капли омывали его руки, и кисть Мейстера увесисто прижала ладонь Леона к Эйр.

– Молодец, мой мальчик. Молодец. Она могла бы гордиться тобой. Она сделала тебя сильным мужчиной. Эйр всё поняла, Леон и жертва её не будут забыты, – похлопывал по плечу его Мейстер.

– К чему мне гордость мёртвых? – голос его приобрёл холодную хрипотцу и спокойствие мертвеца. Глаза его, все красные, уставились на каменный лик его учителя.

– К тому, чтобы ты не терял веру в свою стойкость. К тому, чтобы не позорил их жертву. Легко держать долг, когда ничто к нему не обязует.

– Что бывает с теми, кто не справляется с испытанием?

– Разная судьба завещается им по мере их трусости. Кто-то становится послушником храма, кто-то попадает на службу в зелёные отряды, а чья-то жизнь преподносится в пользу тех, чьи сердца храбры, а разумы чисты.

– Что имеется в виду под «преподносится в пользу»?

– Пока не стоит тебе этого знать. Испытание ещё не закончилось, Леон.

– Что вы имеете в…

Тонкая игла незаметно проткнула шею Леона, и едва он успел сделать вздох, как темнота окунула его в свои глубины.

Люций настиг их на пятый день пребывания в Аките. Они поселились в Akita Castle Hotel в нескольких минутах ходьбы от центра, пронеся с собой Мудзина в чемодане, на что барсук, конечно, отреагировал не очень приятно, но был успокоен Мизуки, давшей ему целую порцию оякодона[15]15
  Японский омлет с курицей и луком.


[Закрыть] и погладившей его несколько раз по спине, назвав послушным мальчиком. Леон едва сдержался, чтобы не прыснуть, смотря на это, но всё же сдержал порыв смеха, хотя Мудзин всё же несколько секунд успел порычать в ответ на такое оскорбление. Люций заехал за ними вечером на своей Tesla Model S персикового цвета, выбив себе несколько недель отпуска, закончив работу раньше срока.

– Ну что, высокая кухня? – ожидая одобрения своей идеи, спросил их Люций.

– Упаси нас. Мы хотим есть, а не смотреть на произведения искусства.

– А вы не знали? Перед рестораном высокой кухни принято досыта есть дома, оставляя лишь одну десятую желудка пустой, потому что ровно на столько вам там и приготовят, – вечно бывший в хорошем настроении Люций шутил. – Ну да и ладно, поедем в «Гуюгэнтэй»: у них очень вкусное якинику. Думаю, рыбной японской кухни вы уже вкусили и так. Позвоню – забронирую столик. Пока автомобиль самостоятельно двигался по незаполненной магистрали города, ведомый автопилотом, Люций набрал номер ресторана и через пару мгновений беседовал с администратором:

– Good evening. Please tell me, can I make a reservation for… Four people? [Добрый вечер. Пожалуйста, скажите, могу я забронировать столик на… – быстро обернувшись, Люций мгновенно прокрутил в голове мысли, глядя на своих друзей. – Четыре персоны?] – сказал сначала он на английском.

– Хм, – задумался он, получив ответ, после чего ответил на безупречном японском. – Прошу прощения, а господин Томиичи сейчас в ресторане? Хорошо. Не сочтите за грубость, но могу ли я поговорить с ним?.. Да-да, благодарю вас.

Пришлось подождать пару минут, прежде чем слегка хрипловатый прокуренный голос мужчины средних лет прозвучал по ту сторону:

– Томиичи, здравствуй! Как поживаешь?.. Да, на пару дней. Слушай, действительно, возникла проблема: скоро уезжаю, так что заехать только сегодня могу со своими друзьями, а мест нет – беда… Да что ты? Прям уже освободилось? А говорят, что Томиичи не чудотворец! Я им всегда говорю: «А вы знали, что его ранее звали Хотэй[16]16
  В японской мифологии один из «семи богов счастья».


[Закрыть]?! – просмеялся в трубку Люций. – Спасибо тебе! Увидимся минут через двадцать».

– Твой друг – владелец заведения? – поинтересовался Леон. – Мы могли и в другом месте поужинать. Не стоило ради этого лишать кого-то досуга.

– Брось! Он был рад мне помочь. Тем более наша ласточка уже практически нас привезла на место назначения и будет просто нелепо, если в последний момент, да и после такой беседы, мы откажется от того, что нам преподносит судьба. А как известно: люди – хозяева своей судьбы.

– Быть может, судьба советовала нам есть в другом месте.

– Может быть и так, но настойчивость всё же её смягчает, – подмигнул ему Люций.

Не прошло и получаса, как маленькая компания заняла уютное место в ресторанчике, от которого за милю аппетитно пахло мясными закусками, а ветер доносил ноты пикантных специй ещё дальше. На иссиня-чёрном керамическом подносе внушительного размера были расставлены блюда, преподнесённые на тёмно-зелёных бамбуковых листах или на плетёных дощечках и в маленьких керамических мисках с соусами. В столик, за которым они сидели, как то часто бывает, был интегрирован мини-гриль, на котором можно было пожарить мясо, исходя из своих предпочтений. Мудзин сразу принюхался к застолью, увидев несколько различных мясных нарезок – все из «сырого» мяса: какое-то было засолено или поджарено, какое-то не проходило термическую обработку, как, например, строганина из говядины и карпаччо. Барсук поднял столь невыносимый скулёж, что со стола постепенно начали исчезать слайсы мяса, пропадая в бездонном желудке маленького зверька.

– Значит, Токио вы не станете посещать? – спросил Люций, разжёвывая жилистый жирок, попавший ему в кусочке мяса.

– Нет. Мы хотели по сельской местности держать путь. Городов хватает везде, – уверенно ответил Леон.

– Леон не любит большие города. Я не против его решения, – объяснила Мизуки.

– А затем в Сиракаву-го и на Сикоку, верно? – уточнил Люций.

– Да.

– Долгий путь. Ты каждый раз посещаешь Сиракаву-го, когда оказываешься в Японии. Даже я не знаю, что тебя так манит.

– Место красивое. Умиротворяющее.

– Вся Япония умиротворяющая, друг мой.

– Каждому своё.

– Согласен. О вкусах не спорят: из-за вкусов бранятся, скандалят и ругаются, верно?

– А что заставило тебя так быстро уехать в прошлый раз? – решила сменить тему Мизуки.

– Работа – всё просто. Нужно было закончить работу над вакциной. Дедлайн сместился, и пришлось ехать.

Вгрызаясь в мясо зубами, Леон как-то дико бросил взгляд на Люция, но никто, к счастью, этого не заметил. Никто, кроме Мудзина, который очень искусно продолжал выпрашивать еду со стола, мельтеша вокруг Мизуки, позволявшей ему из большой любви слишком много.

– А что за вакцина? – спросила Мизуки.

– Для профилактики лечения хронической цереброваскулярной недостаточности, ишемического инсульта и его последствий, черепно-мозговых травм, задержек умственного развития, деменции и всего того подобного. В основном это пептиды, полученные из головного мозга свиньи, ингибитор ацетилхолинэстеразы, антагонисты NMDA-глутаматных рецепторов, Функциональная копия гена SMN, вводимая с помощью аденоассоциированного вируса девятого серотипа, трометаним и кортикостероиды. Возникали некоторые сложности с реализацией вакцины, так как она, как бы так сказать, грубо говоря, слишком «мощная». Кто-то утверждал, что вакцина будет иметь нервно-паралитический отравляющий эффект на организм, будет способствовать разрушению печени и гормонального фона, но клинические испытания эти гипотезы не подтверждают.

– Пациенты сильные, – с ноткой раздражения нашёл объяснение Леон.

– Да, это тоже правда. Но мы и не делаем вакцины для общественного использования. Это не прививка от гриппа, а сильнодействующий препарат для особого назначения.

– А для кого вы их тогда используете? – поинтересовалась Мизуки, наблюдая за тем, чтобы кусочки мяса не подгорели на мини-гриле.

– Для коммерции в основном. Вакцина дорогая, поэтому её невозможно поставить на поток и продавать задёшево. Часто для частных военных компаний предоставляем, заботящихся о самочувствии своих подчинённых, и порой для государственных спецподразделений, когда это удобно, но я об этом говорить не должен, в общем-то.

– Почему? Как, кстати, называется компания, в которой ты работаешь?

– BlackRock, Inc. Не должен, потому что это крупная инвестиционная компания, занимающаяся практически всей крупной деятельностью, имеющей большое значение в нашем мире, так что порой даже не знаешь, что считается корпоративной тайной, а что нет. Говорю лишь потому, что Леон тоже был её частью. Они определяют, что сегодня из высших благ будет доступно людям, а что нужно забрать во избежание дальнейших проблем. Определяют стоимость всех вещей, мыслей, идей, важность событий и, в сущности, эти же события и генерируют. Компания владеет вычислительной машиной «Кассандра», способной на основе имеющейся информации предсказывать дальнейшие развития событий с точностью до 99,9999 %. Официально она используется ими для определения выгодности рыночных сделок на долгой перспективе, что, в принципе, они и делают, но очевидно, что масштаб эксплуатации данной системы куда более крупный. Таким образом, например, BlackRock знает, следует ли им выпускать продукцию в свободный доступ или же, наоборот, придержать какие-либо изменения в мире; знает, нужно ли им делать президентом того или иного человека или, например, стоит ли развязать вооружённый конфликт; стоит ли допускать открытые обществу научные исследования или разрешать космическому шаттлу лететь на Марс. Она не предсказывает будущее в масштабе жизни одного человека, конечно же, типа: «Что будет, если сегодня я выпью чашечку чая вместо кофе?» или «А что, если я сегодня резко захочу устроить теракт?». Но «Кассандра» способна элементарно объяснить, что произойдёт, если самая «волшебная» вакцина в мире попадёт в свободный доступ или если миром начнёт править всеобщий коммунизм. В общем, любой, даже самый безумный сюжет она может просчитать, не учитывая уникальное, не предугадываемое влияние индивидов: то есть она не может рассматривать появление фигуры по значимости сравнимой с самим Христом, потому что подобные явления крайне несистемны и являются в теории вероятности исключениями, базирующимися на человеческом факторе.

Сама логика компании, на мой взгляд, прекрасная: топ-персоны мира, которые являются реально топ-персонами, а не показательными элементами, собираются в одну компанию и совместно руководят миром. Они умны, прекрасно образованны, хитры и разумны, о них нет никакой информации в интернете, нет их фотографий, нет ничего; они не живут в общих «Долинах» – даже этот уровень для них считается низким и уничижительным. Между ними нет никакой конфронтации, нет зависти или чего-либо схожего, нет нужды быть «выдающимся самородком», ведь они создают таких уникумов и спонсируют их, дабы те привлекали к себе как можно больше внимания. Они прекрасно владеют навыком «Римского цирка»: когда люди начинают задавать вопросы, что следует делать цезарю? Конечно же, создавать цирк, и чем сильнее недовольство, тем грандиознее должен быть цирк. Казалось бы, зачем платить миллионы долларов нескольким взрослым мужчинам, выходящим на огромное поле попинать мячик, разделившись на две команды? Зачем платить огромные суммы двум мужчинам, вышедшим на ринг, чтобы сделать друг из друга отбивную? Да потому, что эти люди являются частью политического механизма мирового уровня и даже чуточку выше – они политики, не числящиеся официально в этих рядах. Цирки предотвратили множество войн, когда те не нужны были, и скрыли от посторонних глаз страшнейшие преступления, какие только знал мир. Для людей, управляющих этой системой, планета Земля представляется шахматной доской, на которой, например, я даже не пешка, а просто пыль, которую забыли сдуть. Простой пример: например, в мире война – из одного государства в другое враждующее нельзя отправить ни один самолёт, но, если вдруг что-то пойдёт не по плану – например пешка сломается во время игры, – ничто не помешает медицинскому приватному самолёту пролететь из одного государства в другое, да так, что никто даже вякнуть не посмеет. Вот в чём заключается настоящая сила – делать всё, что захочешь, и иметь право не обращать ни на кого внимания без каких-либо последствий. Люди ничего не могут, кроме как возмущаться. Всё, что можно остановить, – изначально было таким задумано.

– То есть они делают прям всё-всё? – удивилась Мизуки. – Вот эти всякие жу-у-у-ткие секретные зоны и прочие городские легенды? Как в фильмах про Бонда?

– Э-э-э, да, какие-то из них определённо точно. Не могу сказать, какие именно, так как не обладаю информацией.

– Интересно, а нет ли у них секретной базы на Сахалине? – шутя спросила Мизуки.

– Почему именно на Сахалине?

– Ну а где ещё? Туристов мало, населения тоже мало, а вокруг лишь горы и ледяная вода, бр-р-р. Кто туда полезет глазеть?

– Хм. Ну-у, звучит логично в целом. Был бы я Доктором Зло из серии фильмов «Остин Пауэрс», обязательно бы поставил там свою секретную базу. Хотя, может, для чего-то и есть смысл там расположиться. Знаешь, BlackRock много чем занимается – может, изучает там что-нибудь, к чему мир ещё не готов.

– М-м-м, – многозначительно ответила на это Мизуки. – А ты, милый, знал всё это?

– Я?.. – задумался Леон. – Нет, я же всего лишь тестировщик, который чуть не умер во время инцидента с разработкой системы автопилота для автомобилей, – произнёс Леон и повернулся в сторону Люция. – Ты так воодушевлённо говоришь о работе. Я даже не знал, что там такие «прекрасные» люди работают… Может вы и на людях эксперименты делаете? Я после прививки, помню, себя дурно чувствовал.

– Только во имя науки и с согласия.

– Говоришь, как последователь Эйхмана[17]17
  О́тто Адо́льф Э́йхман – немецкий оберштурмбаннфюрер СС. Известен как «архитектор Холокоста».


[Закрыть]. Тот тоже безнравственно подошёл к своей согласованной «работе». Этих япошек поехавших тоже вы спонсировали небось? Что ещё делали эти «самые умные на Земле»?

– Ну, Эйхман был ответственным человеком – если уж обвинять его за что, то только не за подход к работе. На таких «психах» держится вся человеческая цивилизация, медицина и наука. Вопрос, конечно, в том, куда направили его таланты. Безусловно, в компании, поди, найдётся несколько человек с тёмным прошлым, но их выручает аполитичность и агностицизм: они работают на идею, а не на определённого человека, поэтому и добиваются бо́льших успехов. Ну а за их лучшие успехи и обеспечивают лучшими благами. Они не фашисты, а… Ну, учёные. Смотрят туда, куда остальные боятся, чтобы затем остальным не было страшно, к примеру, посещать зубного. Они веруют в одну единую нацию человечества и в одну религию – науку. Ну, может, две – вторая деньги. Религии и нации ведь тоже фикции, как и патриотизм – «Римский цирк» – удобные инструменты.

Конечно-конечно, сейчас ты скажешь про маньчжурские «брёвна» и тривиальную нацистскую Германию и так далее. Медицина последних дней держится на этих «брёвнах», и твоя жизнь в том числе. Про Gott mit uns даже говорить не буду. Тут всё понятно. Человеку тяжело приходится: мир – страшное место для жизни. В страшном месте часто страшные вещи делают во благо. Тебе вот пожизненное медицинское обеспечение положено, разве ты не знал?

– Мне всё равно. Можете его «брёвнам» отдать. Я не знал, что у вас такие твари работают. Догадывался, конечно, но сегодня ты мне окончательно вопрос прояснил.

– Да ладно? Может, не хотел замечать?

– Люций, я тебя лишь по старой дружбе предупреждаю – закрой свой рот. Ты сам ни хрена не знаешь, что они там делают, но с такой влюблённостью рассказываешь о своём BlackRock. Тебе сорок пять, как и мне, – повзрослей уже, идиот безмозглый.

Мизуки аккуратно положила руку Леону на плечо и погладила, стараясь потушить вспыхнувший огонь.

– Смените лучше тему, мальчики, пока не подрались. Леон, милый, перестань быть такой тучкой, хорошо? Люций, не подливай масла – разве не видишь, что его это раздражает?

– М-да, – отреагировал Люций. – Камю во многом был прав насчёт абсурдизма и того, как красной нитью он прошил историю человечества. Поэтому, на мой взгляд, столь «серьёзная серьёзность», которую олицетворяет Леон, просто неуместна в этом мире.

– Кто-то же должен быть неудобным этому миру, – спокойно прохрипел Леон.

– Те, кто что-то кому-то должны, заканчивают не самым счастливым образом. Да и зачем это может быть нужно?

– Твоя независимость – свобода, моя же – самоограничение.

– Самобичевание может впечатлить кого угодно, кроме твоих друзей. У меня лично оно вызывает лишь страх за твоё счастье. Раньше ты был веселее.

– Лет двадцать семь назад.

– Мне кажется, что позднее тоже были весёлые деньки. Да даже если и двадцать семь, ты всё же был иным.

– Времена меняются. Представь себе: иногда нужно взрослеть. А счастье, о котором ты говоришь, в общем-то, вещь совсем эфемерная. Твои любимые учёные, думаю, скажут тебе то же самое.

– Простите, что отвлекаю вас от беседы, но не будете вы против, если я навещу свою подругу? – встряла Мизуки. – Она здесь недалеко – написала мне, что как-то ей показалась знакома моя фигура во время прогулки, и не ошиблась. Вам, кажется, есть что обсудить.

– Возможно, – ответил Леон.

– Отвези её, а то я выпил уже. Ты помнишь, как пользоваться машиной, а я пока посижу с тануки.

Попрощавшись с Люцием, Мизуки последовала за уже вышедшим на улицу Леоном.

– Ну, чё ты вылупился, пучеглазый хер?! – выпалил Мудзин.

– У нас есть незаконченное дело.

– Я готовился к этой встрече. Тащи пойло!

Люций повернулся к официанту и крикнул: «Несите Токо Дзюнмай!» Через минуту на столе уже стояла бутылка комнатной температуры с большими иероглифами, а также графин-токкури и пара керамических чашечек-отёко. Перелив сначала в графин, а затем из графина в чашечки до краёв, Люций поднял чашу, как и Мудзин. От чаши поднимался лёгкий аромат спелых яблок, японской груши, тропических фруктов и патоки. С удовольствием оба испили до дна, закусив кусочками сырого мяса.

– Ва-а-а-х! Как я задолбался молчать! Живой?! Водка, водка! Тьфу! Вот с сакэ ты меня не сможешь победить, членомордый!

– Что ты растявкался, шерстяной паразит?! Твоей шкурой можно унитазы отдирать!

– Неплохо-неплохо… Давай сыграем!

– Во что?

– В поэтическую игру! Только честно играть, а не то я тебе вырву кадык! Читаешь хокку или танка по памяти или сочиняешь – мне всё равно. Если красиво, то пью я, а если хрень, то ты. И наоборот.

– Ладно, давай. Я первый?

– Дерзай.

– Хм.

 
Лунная ночь.
Нагишом воздушные ванны
принимают улитки.
 

– Исса… Неплохо. Пью!

Мудзин схватился за чашу, куда Люций подлил заранее сакэ, и отпил.

– Тогда моя очередь. Исса, говоришь?

– Ага, – улыбнулся ему Люций. – Не знаешь ни хрена?

– Я просто выбирал лучшее!

 
Громко пукнув,
Лошадь подбросила кверху
Светлячка.
 

– Я обязан выпить, даже если это невыносимая тупость.

– Невыносимая тупость изрыгается из твоего рта! Это жемчужина поэзии, дегенерат.

– Ладно-ладно. Ух, хорошо пошла. Тогда…

 
Умным притворяется
Барсук в хламину пьяный.
Идиот.
 

– Ха-ха-ха-ха! Хорошо-о-о-о! Пью!

– Ты в любом случае будешь пить.

– Да, потому что под сакэ плохой поэзии не бывает!

 
Нектар пьёт,
А сам хмелеет словом одним,
Гайдзин.
 

– Хах! Допустим! Пью!

 
В полоску
Бело-чёрную болван,
Мудзин.
 

– Пью! А ты за словом в карман не полезешь…

 
Чахлик сидит,
Дохлая лошадь и того
Живее.
 

– Чахлик, значит? Ну, готовься!..

Дуэль их длилась с полчаса и за полчаса они выпили ещё целую и половину новёхонькой бутылки. Щёки Луция порозовели, а Мудзин едва связывал слова в единое предложение, но, собравшись с силами, выдавил из себя:

 
Йа ж-ж-жалею дру-у-ких…
Я пр-р-рез-з-з-ираю сибя-я.
Йа! Отчаался тумать!
О-о-о печал-л-лях этава мир-р-ра!
И… И… ф сваю печаль погр-р-р-рузился.
 

С чувством спев, Мудзин осушил свою чашу и опять закусил мясом, глядя на Люция помутневшим взглядом.

– Воопще-та я должен был пить, Мудзин!

– Так пей, тваю мать!

– Вот и пью!

 
Как ветер жесток,
Бьются волны в не… недвижные скалы!
Будта эта я сам:
Ва мне фсё р-р-р-вётся на части
Пеперь, в ненастливый час.
 

И выпили они оба, погрузившись в думы.

– Приу-у-уныл ты чёта, Мудзин. Что случилось? Из тех, кто по пьяни в тоске пребывает?

– Я ис тех, кто в сертце всегда носит печаль. На публике клоун, а дом… Тоска!!!

– Хошь анекдот? Пошёл дед к семидесяти годам на медосмотр в клинику – ну, слух проверять. Заходит такой в кабинет, встаёт в угол и, как кошка, смотрит в стену внимательно. Шепчет ему на ухо медсестра: «Сорок… Пять». А он весь так смутился и молчит! Спрашивает его сестра, мол, чё молчишь, дед? Говори давай! А он ещё более смутился, да тихо так говорит: «Слушай, сестра, неудобно как-то. Прям так и говорить?» «Конечно!» – отвечает ему эта сестра. Ну, он и отвечает ей громко так, с чувством: «Сука… Блять!» Ка-а-а-к погнала, ха-ха-ха, его взашей из кабинета сестра, а в бумагах указала, что слух прекрасный!

Мудзин громко и гнусаво рассмеялся, хлопая себя по животу, заваливаясь на бок, да так, что перевернул чашку с сакэ на себя и рассмеялся ещё больше, заразив хохотом Люция.

– Mishiranu otoko kono gaikoku jin, hai, shinai naru? Shi no anaguma wo yomi, warai, kare no tame ni mizu wo yari masu! M ō yoppatteru! [Странный человек этот иностранец, да, дорогой? Читает стихи барсуку и смеётся, напоив его сакэ! Сам уже напился!] – говорила женщина средних лет, ужинавшая со своим мужем.

– Soshite watashi ni iwa nai de kudasai. Burei na gaikoku jin! Anata wa kare kara nani wo ubau no desu ka. Baka da [И не говори. Бескультурный иностранец! Что с него взять? Глупец], – вторил ей муж.

Отпив из своей чаши, мужчина скорчил такую гримасу отвращения, что без слёз не посмотреть, и тут же содержимое его рта со всей силы разбрызгалось на стол, на соседних гостей и на лицо его жены: в чашке оказалась самая что ни на есть жёлтая пахучая моча. Поднявшись с места, муж взревел от недовольства и направился к администратору, а следом за ним пошли другие гости, которым совсем не понравилось быть оплёванными уриной, из-за чего они готовы были устроить потасовку. Поднялся такой шум, что в ушах звенело, а Мудзин, чей слух был очень чуток, смеялся столь истошно, что едва не помер.

– Милый, что это было? Что ты так взвёлся? – встревоженно обращалась Мизуки к Леону, пока автомобиль медленно вёз их к небольшому заведению в трёх километрах от Гуюгэнтэя, где остались двое пьяниц.

– Не люблю эти разговоры.

– Мне кажется, он не хотел тебя обидеть. Просто язык без костей.

– Он меня не обидел.

– И всё же ты помрачнел, как самые чёрные тучи. Мне казалось, что твоя работа тебе нравилась.

– Всё человеку нравится до поры до времени.

– И когда настала эта пора у тебя?

– Когда я захотел на покой. Не хочу это обсуждать.

– Но почему же такая злая реакция?

– Вы надо мной издеваетесь? Я пытаюсь жить настоящим, а вы тащите меня в прошлое! Что вам нужно? Давай не будем тревожить тёмную воду, ладно?

– Как пожелаешь. Не обязательно быть со мной грубым.

– Я не…

Они как раз подъехали к небольшому ресторану традиционной японской кухни, и Мизуки тут же вышла, не дав ему договорить. В последнюю очередь в своей жизни он хотел бы обидеть Мизуки. Ударив со злости по рулю, Леон уселся поглубже в кресло, сжав голову руками. В сознании лишь кружились мысли, не принадлежащие ему. Кто-то говорил:

«Твоё прошлое – вещь, безусловно, гадкая и ядовитая, как ароматный волшебно красивый цветок, к которому тянутся дети, не зная, что через пару мгновений их лица распухнут, а в горле вздуются налитые кислым раствором волдыри. Как пёстрая бабочка, чья пыльца оставляет глубокий химический ожог, после которого на коже красуется уродливый рубец. Твоё прошлое подобно огню, на который летят мотыльки: „Что это за огонёк?“ Огонёк, опаляющий их маленькие крылья, превращающий их крошечные тушки в пепел. Человек без веры, защищающий веру других. Отщепенец без нации, славящий народы. С деньгами кличущий монету символом зла, вечно уставший, вечно мрачный, вечно что-то скрывающий бродяга Агасфер. Да, раньше ты был другим. Совсем другим. Что же делать с тобой, Дунканштайн? Как бы ты мог забыть свою историю? Глупец. Ты можешь попытаться забыть своё прошлое, но прошлое тебя никогда не забудет. В ночи оно всегда протягивает к тебе лапы, и чем дальше ты от него, тем сильнее оно тянет тебя в бездну».