Текст книги "Последнее, что он сказал мне"

Не задавай вопрос, на который не хочешь знать ответа

Восемь вечера, а Оуэн так и не позвонил.

На парковке у школы Бейли я сворачиваю влево и останавливаюсь рядом с главным входом. Убавляю громкость радио, набираю номер мужа и сразу попадаю на голосовую почту. Сердце замирает. Он уехал на работу двенадцать часов назад, юная звезда футбола побывала в нашем доме два часа назад, восемнадцать моих сообщений остались без ответа.

– Привет, – говорю я после гудка. – Не знаю, что там у тебя происходит, но ты должен срочно мне перезвонить! Я тебя люблю, конечно, но если не объявишься, тебе конец!

Нажимаю отбой и смотрю на телефон, надеясь на ответный звонок. Оуэн все объяснит. У него всегда находится достойное объяснение, за то и люблю. Он неизменно привносит во все происходящее спокойствие и здравый смысл. Мне хочется верить, что так произойдет и сейчас. Понятия не имею, как ему это удастся…

Пересаживаюсь на пассажирское сиденье, освобождая место для Бейли. Закрываю глаза и перебираю разные варианты развития событий, стараясь придумать разумное объяснение. Что могло пойти не так? Застрял на важном совещании. Потерял телефон. Решил сделать Бейли грандиозный сюрприз. Решил удивить меня неожиданным путешествием. Думает, что это смешно. Вообще не думает…

И вдруг по радио звучит название технологической компании Оуэна – «Технолавка». Показалось? Я прибавляю громкость. Может, я упомянула ее, записывая голосовое сообщение? «Ты застрял в своей «Технолавке»?» Возможно.

И тут ведущий новостей Национального общественного радио уверенно переходит к основной части репортажа.

– Сегодняшний рейд стал кульминацией четырнадцати месяцев расследования, проведенного Комиссией по ценным бумагам и ФБР в отношении методов работы компании по разработке программного обеспечения. Мы можем подтвердить, что гендиректор «Технолавки», Эйвитт Томпсон, арестован. Ему инкриминируют растрату и мошенничество. Близкие к следствию источники сообщили Национальному радио следующее: «Есть доказательства, что Томпсон планировал покинуть страну и подготовил себе резиденцию в Дубае». Остальным членам руководства компании также предъявят обвинения в ближайшее время.

«Технолавка»! Он действительно говорит про «Технолавку»…

Как такое возможно? Оуэн считает за честь работать в этой компании. Он так и выразился. Даже согласился на понижение зарплаты, когда решил туда устроиться. Почти все сотрудники, покинув более крупные компании вроде «Гугла» и «Твиттера», отказались от больших денег и получили опционы на акции вместо традиционной компенсации.

Оуэн рассказывал, что они поступили так потому, что верили в технологию, разрабатываемую «Технолавкой». Это же не энергетическая корпорация «Энрон», не стартап-афера в области здравоохранения «Теранос». Они разрабатывают программное обеспечение, которое поможет сделать более приватной интернет-жизнь – люди получат возможность контролировать доступную о них информацию, с легкостью удалять из открытого доступа непристойные изображения и веб-сайты. Компания намеревалась произвести революцию в области защиты личной информации в интернете. При чем тут мошенничество?!

Ведущий переходит к рекламному блоку, а я хватаю айфон и открываю приложение «Новости». Едва я выхожу на сайт Си-эн-эн, как на пороге школы появляется Бейли – на лице странное, не свойственное ей выражение. Она смотрит на меня с отчаянием и надеждой.

Я выключаю радио и убираю телефон. «Защити ее!»

Бейли быстро садится в машину и пристегивается. Ни привета, ни взгляда в мою сторону.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Она качает головой, лиловые волосы падают на лицо. Так и жду, что она язвительно спросит: «А по мне не видно?» Однако девочка продолжает молчать.

– Бейли?

– Не знаю, – отвечает она. – Я не понимаю, что происходит…

И тут я замечаю сумку – совсем не ту, с которой она пошла на тренировку. Это большая черная спортивная сумка, и Бейли держит ее на коленях бережно, словно ребенка.

– Что там? – спрашиваю я.

– Посмотри.

Она говорит это таким тоном, что смотреть не хочется. Впрочем, выбора у меня нет. Бейли швыряет сумку мне на колени.

– Ну же, Ханна, открой!

Я расстегиваю молнию, и из сумки сыпятся деньги – сотни стодолларовых купюр, свернутых рулетиком и перевязанных бечевкой. Сколько же их тут?

– Бейли, – шепчу я, – где ты их взяла?

– Папа оставил в моем шкафчике, – отвечает она.

Я смотрю на нее в недоумении, и сердце пускается в галоп.

– С чего ты решила, что это он?

Бейли достает из кармана записку и бросает мне.

– Догадайся с трех раз!

Я беру записку – желтый лист бумаги в линеечку, как и моя. Вторая записка от Оуэна за день. Крупными буквами написано «Бейли» и дважды подчеркнуто.

Бейли!

Я ничего не могу тебе объяснить, прости. Ты знаешь самое главное и обо мне, и о себе. Прошу, помни об этом!

Помоги Ханне. Делай, как она говорит. Она тебя любит. Мы оба тебя любим.

Ты – моя жизнь!

Папа

Я смотрю на записку, и буквы расплываются. Могу представить, что произошло перед встречей Оуэна с двенадцатилетней футболисткой в щитках. Оуэн мчится по школьным коридорам, подбегает к шкафчикам… Он хотел передать сумку дочери, пока есть такая возможность.

В груди печет, становится нечем дышать.

В критических ситуациях я обычно не теряю присутствия духа. Можно сказать, к этому меня подготовило мое детство. Всего два раза в жизни я чувствовала себя как сейчас: в тот день, когда поняла, что мама не вернется, и в тот день, когда умер дедушка. Словно внутренности рвутся наружу. И я понимаю, что сейчас заблюю всю машину…

Так и происходит.

Мы подъезжаем к нашему парковочному месту на пристани. Всю дорогу окна в машине были открыты, и на всякий случай я держу у губ салфетку.

– Тебя еще тошнит? – спрашивает Бейли.

Я качаю головой, пытаясь убедить и себя, и Бейли.

– Я в норме.

– У меня есть то, что тебе поможет. – Девочка вынимает из кармана косяк и протягивает мне.

– Где взяла?!

– В Калифорнии травка легальна, – заявляет Бейли.

По-вашему, это ответ на мой вопрос? Разве в шестнадцать лет можно курить травку?

Наверное, просто не хочет отвечать. И тут мне приходит в голову, что косяк ей дал Бобби.

Если не вдаваться в детали, Бобби – бойфренд Бейли. Он учится в выпускном классе и вроде бы хороший парень, даже отличник: собирается поступать в Чикагский университет, возглавляет Совет учеников школы, не красит волосы в лиловый цвет. Но Оуэн относится к нему с недоверием. Я бы списала это на гиперопеку, однако Бобби настраивает Бейли против меня. Иногда, проведя с ним какое-то время, она возвращается домой и с порога говорит мне какую-нибудь гадость. Хотя я пытаюсь не принимать это близко к сердцу, Оуэну не всегда удается сдержаться. Пару недель назад они с Бейли крупно поспорили из-за Бобби, и он заявил, что им следует пореже встречаться. Это был единственный раз, когда Бейли одарила отца презрительным взглядом, который обычно достается мне.

– Не хочешь – не бери, – говорит Бейли. – Я просто хочу помочь.

– Я в порядке, но все равно спасибо.

Она прячет косяк в карман. В общении с Бейли я стараюсь воздерживаться от широких родительских жестов, и она это явно ценит.

Наверное, лучше обсудить проблему с Оуэном – пусть сам решает, отобрать у дочери косяк или оставить… И вдруг я понимаю, что не имею ни малейшего представления, когда он вернется и вернется ли вообще.

– Знаешь что? – говорю я. – Пожалуй, я все-таки возьму.

Бейли закатывает глаза, но косяк отдает. Я сую его в бардачок и беру у нее с колен спортивную сумку.

– Я пыталась их посчитать… – говорит она и смотрит на меня. – В каждом рулетике – по десять тысяч долларов. Добралась до шестидесяти и бросила…

Я поднимаю рассыпавшиеся деньги и застегиваю молнию, чтобы ни Бейли, ни я не заглядывались на баснословную сумму внутри. Шестьсот тысяч долларов по меньшей мере!

– Линн Уильямс перепостила все твиты из «Дейли-Бист» про «Технолавку» и Эйвитта Томпсона. Говорят, что он такой же аферист, как и Мейдофф.

Я быстро пробегаюсь по тому, что знаю: записка Оуэна для меня, спортивная сумка для Бейли. В новостях по радио сообщили о мошенничестве и хищении в особо крупных размерах. Эйвитт Томпсон – преступный гений, создатель аферы, которую я все еще пытаюсь осмыслить.

Чувствую себя так, словно очнулась после кошмара, приснившегося в неурочное время – то ли на закате, то ли в полночь. Поворачиваешься к любимому, и он говорит: это всего лишь сон, никакого тигра под кроватью нет, ты не удирала от погони по улицам Парижа, ты не прыгала с небоскреба Уиллис-тауэр в Чикаго. Твой муж не исчез без всяких объяснений, оставив тебе свою дочь и шестьсот тысяч долларов наличными…

– Пока у нас нет необходимой информации, – говорю я. – Даже если «Технолавка» в чем-то замешана или Эйвитт нарушил закон, это вовсе не значит, что твой отец причастен.

– Тогда где же он? И откуда взялись эти деньги?!

Бейли кричит на меня, потому что не может накричать на него. И я ее прекрасно понимаю. Мне хочется сказать, что я тоже очень зла, только говорить это нужно не ей, а Оуэну.

Я смотрю на девочку, потом отворачиваюсь. Оглядываю пристань, залив, соседние плавучие дома в этом странном, маленьком районе. Рядом – освещенная гостиная, мистер и миссис Ханн сидят на диване бок о бок, смотрят телевизор и едят мороженое.

Бейли заправляет волосы за уши, и я вижу, что у нее дрожит губа. Она никогда не плакала в моем присутствии, и мне хочется прижать ее к себе. «Защити ее!»

Я отстегиваю свой ремень безопасности, потом тянусь к ее ремню. Простые движения.

– Пойдем-ка в дом, и я сделаю пару звонков. Наверняка кто-нибудь знает, где твой отец. Найдем его, и он нам все объяснит.

– Ладно.

Бейли открывает дверь и выходит из машины. Внезапно она оборачивается, смотрит на меня в упор.

– Сейчас придет Бобби. Про папину экспресс-доставку я ему не скажу, но он побудет у нас.

Девочка не спрашивает разрешения – просто ставит меня перед фактом. В любом случае что я могу с ней поделать?

– Конечно, только посидите внизу, хорошо?

Бейли пожимает плечами, и я понимаю, что большего мне не добиться. Не успеваю я встревожиться еще и из-за этого, как на пристань выезжает машина, ослепляя нас фарами.

Первая мысль: Оуэн! Только бы это был Оуэн! Вторая мысль ближе к реальности, и я замираю. Полиция, наверняка это полиция. Они ищут Оуэна, собирают доказательства его причастности к преступной деятельности компании, хотят выяснить, что мне известно о его работе в «Технолавке»…

Снова не угадала.

Фары гаснут, и я узнаю ярко-синий «Мини Купер» Джул. Моя старинная подруга выскакивает из автомобиля и несется ко мне на полной скорости, широко раскинув руки. Она обнимает нас с Бейли крепко-крепко.

– Привет, мои дорогие!

Бейли тоже ее обнимает. Даже Бейли любит Джул, несмотря на то что это моя подруга. Джул любят все, кому повезло ее узнать. Она умеет и утешить, и поддержать.

И тут моя подруга говорит такое, что я ожидала услышать от нее в самую последнюю очередь:

– Во всем виновата я!

Думайте что хотите

– До сих пор поверить не могу, – твердит Джул.

Мы сидим на кухне за маленьким столиком и пьем кофе, щедро сдобренный бурбоном. Хрупкая Джул в толстовке оверсайз смахивает на четырнадцатилетнюю девчонку, тайком от родителей налившую себе выпить. Примерно так она выглядела и в старших классах, когда мы с ней познакомились.

Мы с дедушкой только-только переехали из Теннесси в Пикскилл, штат Нью-Йорк, – маленький городок на реке Хадсон. Семья Джул перебралась туда из Нью-Йорка. Хотя ее отец был репортером в «Нью-Йорк таймс», к тому же лауреатом Пулитцеровской премии, Джул нос не задирала. Мы обе пришли устраиваться на подработку в местную службу выгула собак «Счастливчик», и нас обеих взяли. Каждый день мы выводили своих подопечных. Забавное, должно быть, зрелище: две тоненькие девочки в компании полутора десятков шумных собак.

Я пошла в девятый класс государственной школы, Джул устроили в престижную частную школу в нескольких милях от моей. Тем не менее время после занятий мы проводили вместе. Наши жизни были настолько разные, что мы делились абсолютно всем. Джул однажды сравнила нас со случайными попутчиками в самолете. С тех пор как мы выросли, мало что изменилось. Джул пошла по стопам отца и работает в газете. Она фоторедактор в «Сан-Франциско кроникл», в основном занимается спортивными мероприятиями.

Джул смотрит на меня с тревогой, а я приглядываю за Бейли, прижавшейся к Бобби. Устроились на диване и разговаривают. Вроде бы ничего страшного, однако я и понятия не имею, чего от него ждать! Раньше Бобби приходил к нам лишь в присутствии Оуэна. Под моим присмотром они остались впервые. Хотя я стараюсь делать вид, что не обращаю на них внимания, Бейли чувствует мой взгляд и корчит гримасу. Она встает и демонстративно, со стуком закрывает стеклянную дверь. Мне все равно их видно, но она ясно дала понять, что недовольна.

– Вспомни свои шестнадцать лет, – замечает Джул.

– Мы такими не были!

– Не завидуй, – говорит подруга. – Лиловые волосы – это классно!

Джул собирается плеснуть мне еще виски, я прикрываю чашку рукой.

– Уверена?

Качаю головой.

– Не стоит. Я в порядке.

– Ну, как хочешь. Лично мне помогает.

Джул наливает себе еще и все-таки добавляет мне. Я улыбаюсь, хотя едва прикоснулась к своему напитку. Я слишком напряжена и готова вскочить, ворваться в гостиную, схватить Бейли за руку и притащить на кухню – просто чтобы почувствовать, что на что-то способна.

– Полиция с тобой не связывалась? – спрашивает Джул.

– Пока нет. Интересно, почему никто из «Технолавки» не ломится в дверь и не говорит мне, что делать, когда нагрянет полиция?

– У них есть дела поважнее, – замечает Джул. – Главной целью был Эйвитт, и полиция только что заключила его под стражу.

Подруга водит пальцем по краю кружки. Я смотрю на ее длинные ресницы, высокие скулы и залегшую между бровями складку и вижу, что она здорово нервничает. Так бывает, когда собираешься сказать близкому человеку нечто неприятное. Помню, однажды Джул увидела моего несостоявшегося бойфренда Нэша Ричардса в гриль-баре «Рай-Гриль» целующимся с другой девушкой и плеснула ему лимонадом в лицо. Насчет Нэша я расстроилась куда меньше, чем она думала, потому что мне он не особо нравился, а вот лишиться навсегда любимых бургеров и картошечки фри было очень обидно.

– Рассказывай давай!

Джул поднимает взгляд.

– Что именно?

– Почему ты во всем винишь себя?

Она кивает, собираясь с духом.

– Придя сегодня утром в «Кроникл», я поняла: что-то затевается. Макс летал как на крыльях. Значит, новости плохие. Убийство, импичмент, очередная финансовая пирамида.

– Ваш Макс еще тот проныра.

– Да уж…

Макс – один из немногих журналистов, проводящих расследования, который еще остался в «Кроникл». Хорош собой, умеет втереться в доверие, блестяще владеет словом. И еще он без ума от Джул. Несмотря на горячие заверения в обратном, я подозреваю, что Джул тоже к нему неровно дышит.

– Сегодня Макс так и вился вокруг моего стола, и я поняла: он что-то знает и хочет позлорадствовать. Есть у него приятель по студенческому братству, который работает в Комиссии по ценным бумагам и биржам. Так вот, он сообщил ему про расследование махинаций «Технолавки» и про сегодняшнюю облаву.

Джул умолкает и смотрит на меня.

– ФБР разрабатывала компанию больше года. Вскоре после того, как она вышла на рынок, поступил сигнал, что номинальная стоимость акций завышена обманным путем.

– Джул, я понятия не имею, о чем ты говоришь!

– Это значит, что «Технолавка» поспешила с выходом на рынок. Компания надеялась выпустить новое программное обеспечение в срок, но что-то пошло не так. Они делали вид, что ПО уже есть, в то время как продавать продукт еще не могли. Чтобы удержать высокую стоимость акций, они начали фальсифицировать свои финансовые отчеты.

– Каким образом?

– Компания выпускала и другое ПО – их, так сказать, хлебный бизнес, однако программное средство для обеспечения безопасности и приватности в интернете, революционный продукт, которым так хвастался Эйвитт, еще не был готов. Начать продажи они не могли, но демоверсия для крупных потенциальных покупателей уже вышла. Технологические фирмы, адвокатские бюро и прочие проявили интерес, и тогда «Технолавка» оформила эти сделки как долгосрочные фиксированные обязательства. Макс говорит, что примерно тем же занималась корпорация «Энрон». Они заявляли, что используют доход от будущих продаж, чтобы поддерживать рост цен на свои акции.

Я начинаю понимать, к чему она ведет.

– Чтобы выиграть время для устранения неполадок ПО? – спрашиваю я.

– Именно. Эйвитт сделал ставку на то, что будущие продажи превратятся в фактические, как только ПО станет функциональным. Фальсификация финансовых показателей – временная мера, чтобы цены на акции могли продержаться до тех пор, когда они доведут продукт до ума. Вот только их поймали до того, как они успели все исправить.

– В этом и заключалось мошенничество? – спрашиваю я.

– Да. Макс говорит, что держатели акций потерпели огромные убытки – полмиллиарда долларов.

Полмиллиарда долларов… В голове не укладывается! Денежная сторона – это меньшая из моих забот, но мы с мужем – крупные акционеры «Технолавки». Оуэн доверял компании, на которую работал, поэтому сохранил все свои опционы на акции и даже купил еще акций. Сколько же мы потеряем? Почему он поставил нас в такое положение, если знал, что дело нечисто? Разве стал бы Оуэн рисковать нашим будущим? Похоже, он и сам был не в курсе.

– Значит, если Оуэн вложил наши деньги в «Технолавку», то он сам ни при чем?

– Возможно, – уклончиво отвечает Джул.

– Ты считаешь иначе?

– Велика вероятность, что он следовал указаниям Эйвитта. Или купил акции, чтобы помочь завысить их стоимость, а сам надеялся продать до того, как все откроется.

– Разве это похоже на Оуэна? – спрашиваю я.

– Ничуть.

Джул пожимает плечами, и я понимаю, о чем она умолчала: Оуэн – главный программист компании. Разве он мог не знать, что Эйвитт завышает ценность продукта, над которым работает и который еще не функционален?

– Макс говорит, что ФБР считает виновными почти всех руководителей компании. Либо же они смотрели на эти махинации сквозь пальцы и надеялись, что недостатки ПО удастся устранить до того, как их поймают. Похоже, они были близки к успеху. Если бы не донос в Комиссию по ценным бумагам, то все сошло бы им с рук.

– Кто же их сдал?

– Понятия не имею. Эйвитт собирался бежать: он несколько месяцев потихоньку распродавал свои акции. Еще немного, и он исчез бы, прихватив двести шестьдесят миллионов долларов…

– Твою мать!..

– Да уж. В любом случае Макс узнал об облаве заранее, поэтому ФБР пришлось заключить с ним сделку. Если он согласится не публиковать материал, до того как всех накроют, ему дадут два часа форы. В результате «Кроникл» опередил всех – и «Таймс», и Си-эн-эн, и Эн-би-си, и «Фокс». Он был так горд собой, что не мог не поделиться со мной. Не знаю, Ханна… Первым делом мне захотелось позвонить Оуэну. Точнее, сначала я набрала твой номер, но не дозвонилась. И тогда я связалась с Оуэном.

– Чтобы предупредить?

– Ну да, конечно.

– Так почему ты чувствуешь себя виноватой? Из-за его бегства?

Я впервые произношу это вслух. Вот она, очевидная истина. И все же мне становится легче. По крайней мере я больше не лгу себе. Оуэн сбежал, а не просто ушел.

Джул кивает, и я с трудом глотаю ком в горле, стараясь не расплакаться.

– Ты не виновата, – говорю я. – Ты ведь могла потерять работу! Ты пыталась помочь. Зачем мне на тебя сердиться? Я злюсь на Оуэна. – Умолкаю и задумываюсь. – Нет, не совсем так. Я просто в шоке. Пытаюсь понять, что он думает, почему не понимает, как вредит ему этот побег.

– И что надумала?

– Не знаю. Может, сейчас он пытается доказать свою невиновность? Почему бы не остаться и не нанять адвоката? Система сама разберется, кто прав, а кто виноват… Понимаешь, Джул, у меня такое чувство, будто я что-то упускаю!

Подруга крепко сжимает мою руку и улыбается, но я вдруг осознаю: мы смотрим на проблему с разных углов. Джул явно недоговаривает! Самое худшее еще впереди.

– Я знаю этот взгляд…

Она качает головой.

– Тебе показалось.

– Говори, Джул.

– Дело в том, что он ничуть не удивился. Понимаешь, когда я рассказала ему об облаве, он знал!

– Что-то я не догоняю.

– Я научилась этому у папы. Осведомители не могут скрыть, если им что-то известно. Они забывают задавать очевидные вопросы, как ты, к примеру. Помнишь, ты спросила у меня, что именно случилось?..

Я жду продолжения и смотрю сквозь стеклянную дверь на Бейли. Она положила голову Бобби на грудь, руку – на живот, глаза закрыла.

«Защити ее!»

– Если бы Оуэн не знал про махинации, то потребовал бы у меня больше информации. Ему захотелось бы понять, что творится в «Технолавке». Он сказал бы что-нибудь вроде: постой, Джул, кого они считают виновным? Эйвитт занимался этим в одиночку или привлек еще кого-нибудь? Что именно случилось, сколько денег украдено? Но он ничего такого не спросил. Его интересовало другое.

– Так что же он хотел знать?

– Сколько у него осталось времени.