Текст книги "Операция «Ы» и другие приключения Вицина, Никулина и Моргунова"

Шли съемки фильма «Афоня» на селе. Артисты питались в колхозной столовой. В зал вошли несколько артистов, и вдруг Крамаров в неповторимом полуобороте с задранным носом, кося глазом и с небрежной интонацией царствующей особы, громко обратился к сосредоточенно жующим сельским жителям:

– Вставать не надо. Всем сидеть! – и великодушный жест рукой завершил короткое обращение кумира к своему народу.

Первые секунды головы простодушных деревенских жителей недоуменно переглянулись, перестав жевать, а потом всем стало весело и очень смешно, потому что никто и не собирался вставать. Мимоходом, мимолетом, одним жестом, позой, фразой Савелий дарил атмосферу праздника шутки и улыбок.

«На банкет по поводу окончания съемок «Афони» Савелий пришел с какой-то прехорошенькой девушкой. Она была немножко простенькая, как официанточка, но очень миленькая. В радостном возбуждении избранница артиста часто вертела маленькой головкой и гордо поглядывала на присутствующих, вся ее фигура от кончиков волос до кончиков пальцев выражала неподдельный восторг: знаменитые люди вокруг, она с известным артистом, а он холостой. И у них все-все будет завтра или уже даже сегодня.

Крамаров же сидел спокойный, задумчивый и вдруг мне сказал:

– Вы знаете, мне уже 37 лет, а у меня нет детей. Я стесняюсь…» – вспоминала Виктория Токарева эту сокровенную, вдруг прозвучавшую фразу.

Одна известная советская киноактриса, выступая на Совещании Комитета по кинематографии с красноречивой речью, возмущенно заявила, что кино дает широкую дорогу артистам, имеющим природные увечья, и оглупляет образ советского человека, имея в виду нашего героя. Савелия вскоре перестали выпускать за границу. В кулуарах говорили: «Как такой урод может представлять страну?!».

Актер, оставаясь на родине, фактически был выкинут из жизни: за три года, предшествующих эмиграции, у Савелия было всего 12 съемочных дней, многие друзья перестали поддерживать с ним отношения, режиссеры перестали приглашать его на новые роли. Неоднократные официальные обращения на выезд из страны не получали положительного ответа. Терпению пришел конец, и на прямой вопрос в КГБ: «Почему мне не разрешают уехать? Ведь в Израиле у меня живет единственный родной для меня человек – мой дядя» – ему ответили: «Это не мы вас не выпускаем, а ваше непосредственное начальство – Госкино». Крамаров наконец догадался, что побуждало Госкино не выпускать его из страны. Ведь он снялся более чем в сорока фильмах, составляющих золотой фонд советского кино, и в случае его эмиграции все эти картины должны были положить на полку. Абсурд, печальный абсурд воцарился в жизни короля смеха: он как бы есть, но его вроде нет.

Группа актеров и художников, которым было отказано в праве выезда из СССР в период позднего расцвета брежневского застоя, бросают дерзкий вызов власти – создают подпольный Новый московский литературно-эстрадный театр с символическим названием: «Под вопросом». Спектакль «Кто последний? Я за вами!» с элементами сатиры на государственный строй играется в обыкновенной московской квартире. В тесном помещении присутствуют обыкновенные зрители и иностранные корреспонденты. Среди талантливых и смелых «отказников» самая заметная фигура – Савва Крамаров. Звезда гротеска не решается выйти на сцену, волнуется, колеблется, он просто боится. Память прошлого неискоренима. Страх сына репрессированного живет в его душе. Коллега по театру, подруга Соня Мельникова убеждает:

– Савва, чего ты боишься?! Ты сидишь в московской хоральной синагоге на обозрении всего КГБ, Тебя все уже видели. Много раз! Никто из них не верит, что ты там читаешь тору!

– Мы будем выступать, а стены прослушиваются., – приводит слабые аргументы Крамаров.

– Савва! Стены прослушиваются, но ты же участвуешь в пантомиме! Нас всех запишут, всех, а тебя нет!

– И правда! – облегченно и обрадовано выдыхает Савелий. – Я же пантомиму играю, я буду только пантомиму, я делаю пантомиму, только пантомиму, – как заклинание повторял спасительные слова Савик.

Он вышел на сцену не раз и был великолепен. Спектакли сопровождали аншлаги, люди стояли даже на лестничных пролетах. А на подступах к дому люди в штатском проверяли паспорта у зрителей, идущих на спектакль.

Актеров «квартирного» театра одного за другим выпускали за рубеж. Савелий же по-прежнему оставался на неласковой для него Родине. На экранах шли незабываемые фильмы, зрители смеялись, любуясь искрометной игрой, но фамилии Крамаров в титрах уже не было…

Георгий Данелия позже написал в своей книге «Тостуемый пьет до дна»: «Из всех картин, где снимался Крамаров, его вырезали. Хотели вырезать и из «Мимино», из «Джентльменов удачи». Но я им написал, что они совершают идеологическую ошибку! «Посмотрите фильм внимательно! Крамарова там не пирожными кормят, а в «воронке» в исправительную колонию увозят, на пять лет». И еще напомнил, что и в «Джентльменах удачи» актер Крамаров играет бандита и отщепенца. Подействовало! Оставили все как было».

Окончательному отъезду из страны предшествовал случай в Саратове. Савелия Крамарова пригласили с гастролями в Саратовскую область. У местной филармонии «горел» план, и они очень надеялись с помощью известного комика как-то исправить положение. И они его исправили. В сборной программе, которую составил режиссер Вишневецкий, Крамарову было отведено всего лишь 20 минут, но именно они и привлекли в залы толпы людей. Зрители, что называется, «висели на люстрах» и «сидели на подоконниках». Савелий был безусловным фаворитом тех концертов, и, когда он выходил на улицы города, к нему навстречу сбегались толпы восторженных людей. Как вспоминал позднее Вишневецкий: «Первый концерт был в городе Марксе, не закрытом, а просто наглухо перекрытом. После концерта в кабинете худрука меня ждал «искусствовед в штатском». Начались расспросы о Крамарове, а я и сам толком не знал о его планах. Хотя и догадывался».

Александр Левенбук – постоянный автор программы «Радионяня», режиссер, один из близких друзей Крамарова, вспоминал: «В моей квартире в Марьиной роще, на маленькой кухне, мы с Савелием сочиняли письмо Рейгану. Идея написать принадлежала Крамарову. Текст был с грустной иронией по поводу власти, и Савелий часто повторял, взявшись за голову: «Это – Сибирь! Вот это точно Сибирь…». Письмо было озаглавлено: «Как артист артисту».

«Уважаемый господин президент Рональд Рейган! Обращается к Вам популярный в Советском Союзе киноартист Савелий Крамаров. Я не умираю с голоду, но не хлебом одним жив человек, хотя хлеб у нас с вами разный и питаемся мы с вами по-разному, но мы оба любим творчество и не можем без него жить. Помогите мне обрести в вашей великой стране возможность работать по специальности. Моя нынешняя великая страна, видимо, помочь мне в этом вопросе не может. Что же касается моего так называемого воровского прошлого, то это относится к героям, которых я играл в советских фильмах. А в действительности я верующий в Бога и вполне законопослушный гражданин. У Вас масса разных важных государственных задач, но я не сомневаюсь, что в вашей груди по-прежнему бьется сердце актера, всегда готового помочь другому актеру, оказавшемуся в беде».

Письмо передали несколько раз по «Голосу Америки», и выезд разрешили без промежуточной посадки в Сибирь.

Слава комика Крамарова была особенной: люди видели в нем простого, равного себе человека, без всяких претензий на какую-либо высоколобость, интеллектуальность, рафинированность. Даже то, что он играл откровенных балбесов, недоумков и плебеев зрителем ставилось ему в добродетель. Кстати, именно этот нюанс больше всего и злил серьезных кинокритиков, которые удивленно вскидывали бровь: «Ну что в этом Крамарове особенного? Ведь дурак дураком!». Но зрители дарили своему кумиру подлинно неистощимую любовь. А трагикомедия ситуации заключалась как раз в том, что настоящий реальный Савелий был глубоким интеллектуалом, высокоорганизованным человеком с богатой духовной жизнью. Даже увлечение антиквариатом выдавало в нем ценителя прекрасного весьма непростого происхождения. Большинство же друзей и поклонников были потрясены решением артиста уехать из страны, они недоумевали по поводу причин, толкнувших любимца зрителей пойти на этот шаг. Отъезд Крамарова из СССР произошел 31 октября 1981 года. Провожать его хотели прийти друзья и знакомые, однако он попросил их не делать этого. «Вас обязательно всех возьмут на заметку», – предупредил он. В аэропорт он приехал практически один. В руках у него были два небольших чемоданчика с вещами, на голове кепка, в которой он снимался в самой любимой своей картине – «Друг мой, Колька» (она была его талисманом). Весь свой антиквариат и другие вещи, которые ему не позволили вывезти из страны, он оставил своей бывшей жене Маше. В самолете пассажиры, с которыми он летел в Вену, встретили его появление в салоне аплодисментами.

В Вене известный импресарио Виктор Шульман встретил артиста. Как и было обговорено заранее, он организовал гастроли Крамарова в Европе, которые прошли довольно успешно. Каждое свое выступление Крамаров сопровождал словами: «В России я снялся в сорока двух фильмах и всегда играл пьяниц, хулиганов и дураков. Поэтому мне очень приятно, что вы меня встретили как родного».

«Он очень смешно говорил на английском, – вспоминает певица Алла Иошпе, – очень специфически. Так мог говорить только Савелий Крамаров. Он говорил:

– Фы тэбл, фы хауз, фы стрит…

Его поправляли: «street, table, house», а он повторял:

– Фы стрит, фы тэбл, фы хауз.

И тогда я ему сказала:

– Савка, сейчас я тебе дам совет на миллион долларов. Запомни и не забудь – не переучивайся! Так говоришь только ты, никто не сможет так говорить! На этом незабываемом произношении ты станешь великим актером Америки!».

В 1982 году Крамаров с заработанными во время гастролей деньгами приехал в Лос-Анджелес, поближе к Голливуду, нашел агента и показал ему ролик со своими ролями. В то время режиссер Пол Мазурски приступал к съемкам антисоветской комедии «Москва на Гудзоне», и именно ему агент посоветовал взять к себе в фильм Крамарова. После проб актера Мазурски доверил комику роль продавца сосисок. «Картина стоила 14 миллионов долларов. Я еще плохо говорил по-английски, не все понимал, жутко волновался, и в этом мне помогал Илья Баскин, который играл клоуна, В конце каждой съемочной недели устраивались приемы в шикарных ресторанах. Сцены в России мы снимали в Мюнхене, который в некоторых местах похож на Москву…» – вспоминал впоследствии Савелий. Фильм «Москва на Гудзоне» вышел на экраны США в 1983 году и имел большой успех у зрителей. Его вынуждены были заметить даже в СССР. Поэтому не случайно, что сразу после выхода картины на экран в «Литературной газете» журналист Владимир Симонов написал фельетон о нем под названием «Савелий в джинсах». Автор так оценивал личность актера: «В фильме мелькает, например, бывший советский комик. На родине его звали Савелием. С безумным видом он мечется по экрану, отпуская трехэтажные непечатности. Они грохочут в квадрофонических динамиках. Ничего другого по части творческой свободы Савелий не получил. К главной роли его не подпустили. Иваноффа играет американец Робин Вильямс, а Савелий довольствуется воссозданием отнюдь не гамлетовского образа – уличного продавца сосисок.

Не удивлюсь, если завтра действительно встречу Савелия на улице с тележкой. Это еще будет для него большой удачей…»

Печально знаменитый номер «Литературной газеты» с фельетоном на себя Крамарову удалось раздобыть. Реакция его была неожиданная: «У меня этот номер до сих пор хранится! Тогда для меня это большим сюрпризом стало. Я уж думал: про меня никогда писать не будут».

В Америке Савва Крамаров встретил старых друзей, ранее оказавшихся в эмиграции – Олега Видова и Илью Баскова. Постепенно появлялись новые знакомые и друзья. Он по-прежнему углубленно занимался йогой, увлекался голоданием, очищением организма и даже в условиях жесткой конкуренции Голливуда не снимался по субботам. Однажды они с Ильей Басковым приехали в гости к общему другу, который добился прочного финансового успеха в Америке и в довершение к прекрасному дому приобрел новую, сияющую великолепием красную «Феррари». Савелий, давний ценитель дорогих авто, в возбуждении любителя скорости предложил хозяину «погонять». Машина быстро скрылась из глаз гостей, что называется, «с низкого старта». Минут через пятнадцать по телефону официальный голос из полиции сообщил, что пассажир и водитель «Феррари» разбились в аварии, и пригласил опознать пострадавших. Обеспокоенные друзья прибыли на место аварии незамедлительно, благо горе гонщики не успели далеко уехать. Их взорам предстала живописная картина: перевернутая, искореженная «Феррари», суетящиеся полицейские, карета скорой помощи, случайные прохожие. А на обочине дороги носилки, на которых рядышком лежали два пострадавших. Один – без сознания, благополучный, финансово состоявшийся владелец престижной машины. Второй – живой, насмерть перепуганный, вымазанный в крови Крамаров, с оторванным ухом, аккуратно лежащим у него на груди. Ухо пришили кудесники от медицины так виртуозно, что на развитие дальнейшей карьеры в Голливуде досадное увечье не повлияло.

После нескольких лет пребывания в США Крамаров наконец женился. Когда он уезжал из СССР, он признался своему приятелю В. Стронгину: «Здесь многие невесты олицетворяли меня с героями, которых я играл, и выйти замуж за меня просто боялись. Надеюсь, в Америке меня никто не знает и найти жену действительно будет легче». Так оно и оказалось, хотя по-настоящему счастливым в семейной жизни Савелий так и не стал. С первой американской женой Мариной они прожили недолго и вскоре развелись (в этом браке в 1987 году на свет появилась дочка Бася, названная в честь матери Савелия). Свою третью жену – Наташу – Крамаров встретил незадолго до своей кончины.

Друзья утверждали, что он мог познакомиться без всяких комплексов с любой девушкой. Однако его выбор, как правило, падал на очень красивых или эффектных женщин. Он без комплексов подходил к предмету своей симпатии и на ломанном английском языке уверенно произносил приблизительно следующий монолог: «Я – звезда. Я очень большая звезда. Меня знает более двухсот миллионов человек. Я бы хотел пригласить вас в кафе, чтобы более подробно объяснить те досадные причины, почему вы меня не знаете».

В 1982 году актер удачно снялся в фильме «Космическая Одиссея 2010», где сыграл русского космонавта, в 1986 году последовали «Вооружен и опасен», а позже и «Возвращение домой». А. Левенбук приводит случай, который произошел с Крамаровым в 1988 году, во время съемок его третьей картины – «Красная жара» с А. Шварценеггером в главной роли. Случай, возможно, ущемил права Савелия как актера, но упрочил его финансовое положение. До этого Крамарову несколько раз предлагали вступить в актерский профсоюз, но он отказывался. Ему казалось, что в Америке профсоюзы играют такую же малозначительную роль в судьбе людей, как и в СССР. Однако, вступив в него, он понял, что ошибался. В «Красной жаре» у него была большая роль, и по контракту его фамилия должна была стоять отдельно. Но роль была сильно урезана, и в результате фамилия попала в эпизоды. Продюсер и режиссер прислали ему письмо с извинениями и сообщили, что на видеокассетах имя актера будет стоять в титрах. Но профсоюз добился выплаты солидного штрафа за «ущемление прав актера». Гонорары у Крамарова были по американским понятиям маленькими: за съемки в шоу-передачах он получал 5 тысяч долларов в неделю, за съемки в кино – 5 тысяч в день. Он считал уместным давать уроки практичности и рациональности в условиях эмиграции своему другу Олегу Видову:

– Лучше сняться в маленькой роли в большом фильме, чем в большой роли, но в маленьком фильме.

– Почему? – искренне удивился непрактичный Олег.

– Потому что большой фильм будет идти долго, и от каждого показа тебе будут идти чеки. А маленький фильм покажут один-два раза и все. Какая тебе от этого польза?! – резонно задавал риторический вопрос Савелий.

Перестройка сделала приезд многих бывших друзей Крамарова в Америку частым и беспрепятственным. Вот что вспоминает об этом Александр Левенбук: «Когда мы первый раз встретились, он целый день ходил с нами и повторял: «Не может быть!» Это было начало перестройки – 86-й год! Савелий в это время играл в фильмах чаще всего русских кагэбэшников. Тогда с нами, с Камерным еврейским театром, был сопровождающий. Но это был очаровательный интеллигент (мы знаем, что и в этом ведомстве были замечательные люди). Савелий ходил с ним в обнимку, а тот оборачивался, подмигивал в сторону своего спутника и говорил: «Потом меня играть будет».

У нас были крохотные суточные, а хотелось всем привезти подарки. Савелий спросил: «Ребята, что я могу для вас сделать?» – «Дай нам по сто долларов», – ответили мы честно. Он сказал: «Хорошо». И принес завтра нам не двести, а пятьсот. Мы с Хайтом сказали, что много, но, конечно, взяли. А когда приехали второй раз и уже появились приличные гонорары, то хотели ему отдать. Он замахал руками… А ведь по американским понятиям он жил очень скромно (хотя и угощал гостей лососиной). Как члену актерской гильдии ему всегда хватало на жизнь, на скромные вещи, на дочку, которая после развода жила с бывшей женой и о которой он постоянно заботился. Снимался он немного, но гильдия помогала. И вновь – слова А. Левенбука: «Мы с Хайтом, гостя у Крамарова, позволяли себе шутки с подковырками. В азарте веселья иногда переходили границы приличий, теряли чувство меры. Извинялись – а он и не думал обижаться. У него совершенно не было никаких амбиций…».

Среди актеров, побывавших в Америке, ходил такой анекдот о Крамарове, достоверность которого не подтверждена, быть может, его просто придумали. Савелий как-то пригласил двух приехавших из СССР артистов в гости: «Вечером обязательно приезжайте ко мне». После концерта друзья звонят ему – телефон молчит. А где живет, не знают. Внезапно один из них вспоминает: пятница, вечер – шабат! Ничего нельзя делать, даже говорить по телефону. Через каких-то десятых знакомых они находят адрес Крамарова, ловят такси, поздно ночью приезжают к нему домой. Дверь приоткрыта. Заходят: в темном коридоре Крамаров, молится. Для них же постелено в соседней комнате. Утром происходит бурная встреча, и друзья-юмористы спрашивают:

– Савва, ты ночью в туалет вставал?

– Да.

– А трубку не брал, когда мы тебе звонили?

– Нет, я не мог.

– Объясни, пожалуйста, почему одну трубку в руки можно брать, а другую нельзя?

– Это интересно, надо спросить у раввина, – ответил находчивый и необидчивый Крамаров.

Георгий Данелия тоже встречался с Крамаровым в это время: «Встретился я с Савелием в конце восьмидесятых в Голливуде, куда приехал с продюсером Константином Александровым выбирать актера на роль Мераба в фильме «Паспорт». Савелий, пока я был там, не отходил от меня. Все время старался сделать что-нибудь приятное. Я его пригласил сняться в фильме «Паспорт». Он отказался. Сказал, что ехать в Советский Союз боится. В фильме «На Гудзоне» он сыграл роль кагэбэшника и опасался, что КГБ ему за это отомстит. Я его успокаивал, говорил, что, если бы они хотели это сделать, давно сделали бы, что Лос-Анджелес для них не так далеко. Это его не очень успокоило».

В 1991 году Савелий все-таки отважился приехать в Советский Союз в гости, а накануне состоялся его разговор с Александром Левенбуком:

– Саша, я очень хочу приехать, но боюсь КГБ. Они сведут со мной счеты.

– Бог мой, Савва, да кому ты тут нужен?! – почти возмутился Александр.

Мир изменился, страна изменилась, Савелий Крамаров победил свой страх, но не свою память – привез с собой целый чемодан продуктов: яблоки, орехи, мед, изюм. Везде носил свою воду и пил только ее.

«В 1991 году, когда я снимал фильм «Настя», Савелий мне позвонил и сказал, что он в Москве.

– Вот и хорошо, приезжай, пообедаем.

Он сказал, что живет далеко и боится выходить на улицу: там всех грабят и убивают. (Что в какой-то степени соответствовало действительности.)

– Ладно. Завтра я тебя сниму.

– А кого я буду играть?

– Пока не знаю.

И мы с Сашей Адабашьяном в тот же день придумали ему роль бандита, который грабит квартиру, а потом как меценат появляется на презентации, на станции метро.

Станцию метро снимали ночью. За Савелием послали машину и привезли прямо на съемочную площадку. В этом эпизоде у нас снималась большая массовка, человек триста. Появление Крамарова вызвало бурю аплодисментов. Люди кинулись к нему, стали обнимать, благодарить за радость, которую он доставил им! У Савелия навернулись слезы, и он сказал:

– Я думал, меня давно забыли.

А потом, когда нас гримировали в комнате дежурной (в этом эпизоде я тоже играл пьяного интеллигента), он сказал мне:

– Георгий Николаевич, наверное, это и есть счастье…» – вспоминал Георгий Данелия.

Ольга Маликова, жена его друга Ахмата, рассказала, что во время пребывания в Москве Савелий приболел, и, когда она ставила ему горчичники. Савик (так его называли самые близкие) с детским бахвальством обратился к ней:

– Ольга, ну-ка потрогай, какие у меня мышцы! – и гордо согнул в локте руку.

Ольга, пощупав мышцы, с восторгом, подыгрывая:

– Савик, какие у тебя мышцы!

– Ольга, и так везде! – лукаво завершил свою провокацию простуженный Савик.

Савелий, как ребенок, очень любил сладкое. В гостях у близких друзей он садился поближе к конфетнице или коробке конфет и, пока гости были заняты разговором, дегустировал весь ассортимент сладостей: откусывал кусочек, а оставшуюся часть незаметно укладывал аккуратненько на прежнее место. После ухода гостей хозяева обнаруживали горку надкусанных кондитерских изделий, но никто из близких друзей и не думал обижаться на милые странности Крамарова, а напротив, старались купить конфеты с еще большим разнообразием начинок к его следующему приходу.

В Америке прославленный комик, говоривший, что его глаз – это его хлеб, в возрасте 57 лет сделал операцию по устранению косоглазия. Но мало кто знал, что во время одного из своих приездов Крамаров сделал в Москве пластическую операцию. Савелий был артист, а артист всегда должен выглядеть хорошо!

– А вдруг я не проснусь? – испугался он общего наркоза. И операцию провели под местным наркозом ничуть не хуже: все что нужно подтянули и подрезали.

Александр Половец, один из его близких друзей, вспоминает, что артист приехал из Москвы какой-то необычный. Они с друзьями пошли в ресторан. Александр сидел напротив Саввы и внимательно разглядывал его новый облик. Казалось, что шея стала тоньше и длиннее, а голова с гладким лицом без морщин почему-то выглядела крупнее. Крамаров вопросительно смотрел на друга, ожидая вердикта, тот выдержал томительную паузу и наконец интригующе спросил:

– Знаешь, на кого ты стал похож?

– На кого? – с тревогой в голосе спросил Савелий.

– На сперматозоид! – торжественно объявил Половец.

Савелий нисколько не обиделся и расхохотался вместе с друзьями.

Будучи человеком глубоко духовным, Савелий Крамаров не находил покоя вдали от места упокоения своей матери, воспитавшей его фактически в одиночестве и так рано его покинувшей. Прах Бенедикты Соломоновны хранился в колумбарии Донского кладбища. В один из своих приездов он отважился на поступок, о котором не расскажет никогда ни своей первой американской жене, ни второй, ни самым близким друзьям. Знали об этой тайне только участники дерзкого плана: московский друг Ахмат Маликов и двоюродный брат Крамарова Виктор. Троица прибыла на кладбище, попросила у смотрителя лестницу, якобы для ухода за высоко расположенной нишей, в которой покоился прах. Озираясь по сторонам, друзья достали урну и, бросив лестницу, спешно покинули территорию кладбища, В машине за забором их ожидала жена Маликова – Ольга. Операция была проведена успешно. Никто не обнаружил пропажи. Все время пребывания Савелия в Москве урна, ожидая отъезда в Америку, стояла в его комнате. Трудно представить проблемы, с которыми столкнулся бы Крамаров на таможне, объясняя содержимое загадочного сосуда, но, наверное, сам Господь Бог и природная находчивость помогли не вызвать никаких подозрений: для отвода глаз Савва поместил урну с прахом в обыкновенную затертую хозяйственную авоську. На прощанье уже в аэропорту по дороге на посадку он обернулся и помахал своим «соучастникам» с тревогой смотревшим ему вслед, одной рукой, в другой руке он крепко сжимал ручки неброской кошелки с заветным грузом. Впереди их ждала еще одна таможня.

К 1995 году Савелий Крамаров добился и достиг очень многого: с женой Наташей он жил в собственном доме в Сан-Франциско, состоял в Гильдии американских актеров, его достаток был стабилен, он мог посещать время от времени Родину, его окружали преданные друзья. Получил (наконец-то!) главную роль в новом американском фильме, причем утвердили его по одному рабочему ролику, что бывает лишь с очень известными и популярными актерами Америки. Будущее казалось безоблачным, и вдруг…

– Ребе, что такое жизнь?

– Зачем ты хочешь испортить ответом такой прекрасный вопрос?!

После операции по поводу злокачественной опухоли кишечника у Савелия развились многочисленные осложнения, врачи давали пять дней жизни – он прожил сорок. Последние дни рядом с ним находился лучший друг – Олег Видов, казалось, он вообще не уходил из палаты тяжелобольного. Через ИТАР ТАСС Олег дал сообщение в российские газеты о скорой смерти актера. Хлынул поток писем, телеграмм и подарков от поклонников из России и стран бывшего СССР Видов все зачитывал вслух уже ничего не видящему Савелию. Он слабо улыбался и поднимал правую руку, выражая радость, говорить он тоже не мог. Так с улыбкой на лице в потоке нескончаемой любви друзей и поклонников 6 июня 1995 года он ушел из жизни.

Александр Левенбук сказал: «Если бы не болезнь, он бы вернулся: не было причин находиться в Америке». Быть может, он бы вернулся. Теперь никто не может этого знать, но прах Бенедикты Соломоновны и ее сына Савелия Викторовича Крамаровых покоится в американской земле.

12 октября 1997 года на могиле С. Крамарова был открыт памятник, созданный скульпторами Михаилом Шемякиным и Вячеславом Бухаевым. Памятник представляет собой следующую композицию: актерский гримировочный столик – на нем разбросаны несколько масок, которые олицетворяют роли в кино и на сцене, зеркало в раме отражает Савелия, на нас смотрит на редкость доброе, обаятельное и улыбчивое лицо актера. И еще на столике лежит раскрытая книга, куда занесены названия любимых актером фильмов: «Друг мой, Колька!», «Неуловимые мстители», «Джентльмены удачи», «Двенадцать стульев», «Большая перемена»…

– Сонька, ты представляешь, надо мной все издевались, что я веду здоровый образ жизни, что я вегетарианец, что я голодаю, что пью очищенную воду, а у меня рак кишечника! Все умрут со смеха…

– Никто не умрет со смеха, Савва, никто и никогда, – ответила очень серьезно и очень твердо подруга его молодости Соня Мельникова.

В ШУТКУ И ВСЕРЬЕЗ О СЕБЕ И НЕ ТОЛЬКО

Ничего мне это не дало, потому что, как я считаю, эту профессию получают от Господа Бога. Если ты одарен, если ты рожден актером, этому нельзя научить. Можно научить культуре, искусству, литературе. Профессии научить невозможно. Я учился так: ходил в кино, смотрел своих любимых актеров. Любимые актеры у меня Луи де Фюнес и Фернандель. Они для меня были учителя.

(Реплика по поводу учебы в ГИТИСе)

Я – советский Луи де Фюнес!

Смешное зрелище многого стоит. У меня была маска бесшабашного, веселого, правда, туповатого, но хорошего, своего парня. Зритель покупался именно на эту «хорошесть». Кстати, я и сам хороший. Сердцевина у этого героя моя.

Я совсем другой теперь. «Советским» быть перестал. В первую очередь исчезло чувство страха. Я свободен. Я очень раскрепостился – и внешне, и внутренне. Этого мне всегда не хватало. Но я потрясен тем, насколько вы здесь переменились! Смелые, открытые, свободные люди. Горбачев провернул великое дело – раскачал систему. Разве мало?! Все придет постепенно, все у вас получится.

Я не скрываю, что потерял славу, всенародную любовь. Я принес их в жертву другим сторонам жизни. За все приходится платить. Мой выбор сделан. В жизни выиграл, в славе проиграл.

Я люблю жизнь. Помните, как обозначена цель человеческого существования в Екклесиасте? «Веселиться и делать доброе в жизни своей».

Если бы я сейчас начинал жизнь сначала, у меня была бы одна жена и много детей.

В ближайшее время я собираюсь жить и наслаждаться жизнью.

(Из последней беседы с друзьями)