Текст книги "Замки на их костях"

Беатрис

Беатрис не понимает, что ее разбудило – грохот в голове или голоса, доносящиеся из-за двери ее спальни. Дверь их спальни, вспоминает она секунду спустя, открыв глаза и увидев моргающего принца Паскаля, просыпающегося на диване с натянутым до подбородка серым шелковым одеялом.

– Там люди, – говорит она хриплым и сонным голосом. – Чего они хотят?

Сказав это, она понимает, что они с ее новым мужем до сих пор сказали друг другу не больше дюжины слов. День накануне все еще кажется смутным сном, не до конца реальным, словно это была не ее жизнь. Часть ее ждала, что она проснется в своей детской постели в Бессемии под смех Софронии или фальшивое пение Дафны.

Но вот она, молодая невеста, в холодной постели с мужем, который, кажется, видит проблему в самом ее существовании.

Принц Паскаль теперь смотрит на нее так, будто она – какая-то загадка, которую он не в силах понять. Но когда он понимает, то садится прямо и выдыхает себе под нос целую цепочку селларианских слов. Она не совсем понимает, что они означают, но догадывается, что это проклятия, а не те слова, которым ее посчитал необходимым научить преподаватель.

Паскаль мгновенно вскакивает на ноги, начинает ходить по комнате и что-то искать.

– Ваше Высочество, вы еще не поднялись? – кричит снаружи мужской голос.

– Надеюсь, он сделал это несколько раз, – добавляет другой голос, за которым следует хихиканье.

– Чего они хотят? – снова спрашивает она его, сохраняя голос спокойным, даже когда в ее животе все скручивается узлом.

– Доказательство, – шепчет он в ответ, подходя к корзине с фруктами на столе у двери, берет гроздь красного винограда, грушу, банан и кладет их обратно.

– Доказательство? – выдавливает она.

Когда принц смотрит на нее вновь, его щеки краснеют.

– Доказательство того, что мы… – Он замолкает, глядя в сторону. – Доказательство того, что брак был скреплен.

Беатрис взволнованно на него смотрит.

– Я не думала, что кто-то все еще придерживается этой устаревшей традиции.

Паскаль гримасничает.

– Так и было, но несколько месяцев назад мой отец решил ее восстановить, – говорит он, беря клубнику. – Как ты думаешь, это подойдет?

Она качает головой.

– Слишком розовая, – она встает с кровати и стягивает одеяло. Простыни под ним – безупречно белые. Беатрис поворачивается к двери, где к грохоту голосов прибавились новые.

– Минуточку! – кричит она хриплым голосом. – Мы не совсем одеты.

– Уж надеюсь на это! – раздается в ответ мужской голос.

Беатрис смотрит на Паскаля и закатывает глаза, заставляя его на секунду улыбнуться, прежде чем он возвращается к вазе с фруктами.

– Ты уже такое видел? – спрашивает она его. – Как должны выглядеть эти простыни?

Он кивает.

– Пару раз. Беатрис… – Он делает паузу, словно понимая, что никогда раньше не произносил ее имени. В его устах оно звучит странно, неуверенно и немного испуганно. – Мой отец будет там. Если он поймет, что мы этого не сделали…

Он замолкает, но ему и не нужно заканчивать. В голове Беатрис уже возник водоворот возможностей. Все будут знать, что она потерпела неудачу, что ей не удалось привлечь мужа. Она уверена, что мать узнает, и Беатрис съеживается, представляя ее реакцию. Все эти тренировки прошли впустую, скажет она. Беатрис столько времени провела среди куртизанок, изучая искусство обольщения, и не смогла соблазнить неуклюжего мальчика-принца. Что еще хуже, если король узнает, что брак не состоялся, у него будут основания аннулировать его и отправить ее обратно в Бессемию. Это было бы нелогично, но король Чезаре редко поступает разумно. Тогда мать Беатрис никогда не позволит ей забыть о ее неудаче.

Она выбрасывает эту мысль из головы и идет к столу из красного дерева в углу, хватает украшенный драгоценностями нож для открывания писем и подносит его к ладони.

– Если они хотят крови, мы дадим им кровь, – говорит она принцу Паскалю. – Сколько ее обычно?

Он берет у нее нож прежде, чем она успевает сделать надрез.

– Не слишком много. Это хорошая идея, но если у тебя будет порез, они заметят.

Она кивает.

– И что ты предлагаешь?

Принц упирается левой ногой в кровать, а правой рукой прижимает нож к задней части своей голени.

– Можешь оторвать кусочек от моей туники? И найти пару брюк?

Беатрис кивает и спешит к шкафу. В глубине она находит простую черную тунику и отрывает от подола полоску ткани. Поразмыслив, отрывает еще одну и хватает первую попавшуюся пару брюк.

Когда Паскаль делает небольшой порез на своей икре около дюйма длиной, Беатрис смотрит на него со смесью ужаса и восторга. От боли принц издает тихое шипение, затем протягивает ей окровавленный нож для писем чистой рукояткой вперед и собирает пальцами цветущие капельки крови. Он размазывает кровь по середине кровати, окрашивая белые простыни в малиновый цвет.

Принц проделывает это еще два раза, пока не становится доволен размером пятна, затем берет кусок ткани, который протягивает Беатрис, и завязывает его на порезе, а затем, чтобы скрыть повязку, натягивает брюки, которые она ему передает. Она оборачивает нож для писем во вторую полоску ткани и прячет его в ящик стола.

Готовый впустить толпу, Паскаль направляется к двери. Но чего-то не хватает. Беатрис вспоминает свои визиты в бордели, то, какими чистыми и аккуратными были их постели сначала, и как они выглядели, когда уходили.

– Подожди, – шипит она.

Он делает паузу и смотрит на нее, нахмурив брови. Она подходит к нему, поспешно расстегивая его тунику и снова застегивая так, чтобы пуговицы не совпадали с петлицами. Протянув руку, проводит руками по его черным волосам, взъерошивая их.

– Если мы собираемся это сделать, – говорит она ему, расплетая свою косу и приводя волосы в беспорядок, – то должны быть убедительными.

Паскаль кивает, мгновение рассматривает ее, а затем опускает рукав ее ночной рубашки так, чтобы правое плечо было обнажено.

– Хорошо, – говорит она, щипая щеки, чтобы они покраснели, после чего забирается обратно в кровать, стараясь не касаться кровавого пятна, и кивает Паскалю, чтобы тот открыл дверь.

Вваливаются гости – Беатрис кажется, что не меньше двадцати человек, – во главе с самим королем. Король Чезаре одет в красный шелковый камзол, его темно-каштановые волосы прилизаны и зачесаны назад, глаза сияют и становятся еще ярче, когда он переводит взгляд на Беатрис, которая снова натянула одеяло, прикрыв свои голые ноги и пятно крови, хотя, она уверена, и то, и другое через мгновение будут раскрыты. Она не стесняется своего тела, но чувствует, что ей положено вести себя именно так, поэтому играет свою роль.

– Надеюсь, вы двое хорошо провели первую брачную ночь, – произносит король, переводя взгляд с нее на сына.

Принц Паскаль под взглядом отца немного поникает, но ему удается кивнуть.

– Да, отец. Спасибо.

Король осматривает его: взъерошенные волосы, неправильно застегнутую рубашку. Он поджимает губы.

– Ну что ж, давайте посмотрим.

Паскаль кивает и спешит к Беатрис, чтобы помочь ей встать. Когда она берет его за руку, то чувствует, как он дрожит от ее прикосновения, поэтому сжимает ладонь, надеясь, что это его приободрит. Как только она поднимается и встает перед толпой мужчин в одной ночной рубашке, раздаются аплодисменты и свистки.

Беатрис никогда не была скромной – Дафна даже много раз называла ее бесстыжей, – но это другое. Теперь она выставлена напоказ, словно блюдо на съедение, и вдруг совсем не чувствует себя бесстыжей. Ее охватывает стыд, горячий и болезненный, и ей приходится бороться с желанием прикрыться.

Должно быть, принц Паскаль это замечает, потому что встает перед ней, стараясь как можно больше скрыть ее от взглядов. Он отодвигает одеяло, обнажая перед всеми пятно крови. Мгновение никто не говорит, и Беатрис затаивает дыхание, ожидая, что кто-то назовет это фальшивкой, поймет, что их брак не скреплен, что он недействителен.

Кажется, проходит целая вечность, но король хлопает сына по плечу и расцветает:

– Молодец, мой мальчик. Я не думал, что в тебе это есть. Конечно, с такой прекрасной невестой, как ты мог устоять?

Принцу Паскалю удается улыбнуться.

– Спасибо, отец.

– Тогда оставим вас наедине, – говорит король, снова глядя на Беатрис. От его взгляда у нее по коже бегут мурашки. – Я помню, каково это – быть молодым и влюбленным.

Когда король со свитой уходят и в комнате снова остаются только Беатрис и Паскаль, она со вздохом облегчения садится на край кровати.

– Это сработало, – говорит принц Паскаль словно самому себе и как будто не до конца в это верит.

– Это сработало, – повторяет она, глядя на своего нового мужа. – Но я не понимаю, зачем тебе это нужно. Ты явно не хотел жениться на мне, а теперь ты застрял, – добавляет она.

Он смотрит в пол, не в силах встретиться с ней взглядом.

– Это не так, – медленно говорит он. – Просто мы… мы же совсем друг друга не знаем?

– Не знаем, – соглашается она. – Но я и не ожидала, что будет такая возможность. Могу я звать тебя Паскаль?

– Ты можешь называть меня Пас, если хочешь. Большинство так и делает.

– Что ж, Пас. Сегодня мы смогли обмануть твоего отца, и, может, теперь еще несколько месяцев получится избегать сплетен при дворе. Но мы молоды и здоровы, и они ждут, что скоро появятся дети, – медленно говорит она.

Это блеф, потому что Селлария падет, и она вернется в Бессемию задолго до того, как ребенок пустит корни в ее утробе: в ее шкатулке для драгоценностей спрятаны пузырьки с травами. Но ей нужно, чтобы брак был скреплен. Ее мать ясно дала это понять. Никто не должен сомневаться в его законности.

Паскаль какое-то время молчит, но его кожа становится бледнее.

– Пас, – снова говорит она, заставляя его взглянуть на нее. Как и учили ее куртизанки, она делает свой взгляд смелым и заговорщическим, как будто они делятся секретом. Принц почти сразу отворачивается. – Ты ведь не хочешь ложиться со мной в постель, так? – спрашивает она его.

– Мы почти не знаем друг друга, – снова говорит он, и его щеки становятся красными.

– Это не имеет значения. Ты либо хочешь кого-то, либо нет. И ты не хочешь меня, – утверждает она.

Мгновение он не отвечает, глядя куда угодно, только не на нее.

– Ты очень медленно соображаешь, – наконец говорит он. – Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что это немного отталкивает?

– Постоянно, – отвечает она, пожимая плечами.

Мгновение он ничего не говорит, но, наконец, садится на диван, опустив локти на колени и подперев голову руками.

– Дело не в тебе. Поверь, ты, наверное, самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, и все – абсолютно все – говорят, как мне повезло.

– Тогда в чем дело? – спрашивает она его. – Ты предпочитаешь блондинок? Я слышала, что девушки используют лимонный сок для осветления волос…

– Нет, дело не в этом, – обрывает он.

Секунду Паскаль выглядит так, будто хочет что-то сказать, но быстро меняет решение и закрывает рот, прикусывая нижнюю губу чуть ли не до крови. Он снова выпрямляется и поднимается на ноги.

– Ты права, – говорит он ей. – Мы не можем продолжать эти прятки вечно. Скоро мы попробуем. Мне просто нужно время.

Беатрис кивает.

– Было бы здорово, если бы ты не говорил об этом, как о битве, к которой надо подготовиться, – говорит она ему с, как она надеется, ободряющей улыбкой. – Судя по тому, что я слышала, большинство людей находят это довольно приятным.

Он пытается улыбнуться ей в ответ, но улыбка не доходит до глаз. Она понимает, что все его улыбки такие мимолетные и так быстро исчезают, что их невозможно увидеть по-настоящему.

– Тогда увидимся за завтраком, Беатрис.

– Трис, – говорит она ему, заставляя его остановиться.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на нее, нахмурив брови.

– Прошу прощения?

– Если я буду называть тебя Пас, ты можешь называть меня Трис. Так делают только мои сестры, но, видимо, теперь мы с тобой семья.

Мгновение он это обдумывает, а затем кивает.

– Увидимся за завтраком, Трис.

Одевшись в новое платье из сапфировой и золотой парчи, Беатрис в сопровождении прислуги направляется в банкетный зал на завтрак. Ее мысли – это путаница слов Паскаля и разрушенных ожиданий матери. Если сплетни о ее холодном брачном ложе доберутся до Бессемии, то ее мать будет разгневана. А она знает, что, если об этом не позаботиться, такое рано или поздно случится.

Соблазнение – это то, в чем Беатрис должна была преуспеть больше, чем любая из ее сестер. Как она может провалиться?

Паскаль сказал, что попробует, напоминает она себе, но, судя по тому, чему ее учили, человек не должен заставлять себя это делать. И то, как он смотрел на нее… Как будто она ужасное существо или чаша с отравленным вином. Может, пару раз – как на друга. Но ни разу – как на любовницу.

Она задается вопросом, замечают ли слуги, что ее охватила неуверенность. Есть ли в ее глазах что-то, говорящее, что ее девственность еще при ней – ценный атрибут для невесты, но недостаток для жены.

Сразу при входе в банкетный зал Беатрис замечает Паскаля, стоящего с молодым дворянином, которого она смутно узнает. У юноши светло-каштановые волосы и быстрые голубые глаза, которые сияют, когда он смеется над чем-то, что говорит Паскаль. Но ее взгляд задерживается на мальчике лишь на мгновение.

Однако Паскаль не может отвести глаз. Он улыбается – искренне улыбается, – и это совсем не тот мимолетный призрак улыбки, который она видела до этого.

И то, как он смотрит на юношу… она знает этот взгляд. Беатрис надеялась, что так он будет смотреть на нее, когда они впервые встретятся на ступенях дворца или во время свадебной церемонии, или даже сегодня утром, когда она прямо спросила его, хочет ли он ее.

Кусочки головоломки встают на свои места, и она понимает.

Софрония

Первые несколько дней Софронии в качестве королевы Темарина проходят как в тумане. Так много знати, с которой нужно встретиться, так много мероприятий, которые нужно посетить, так много задач, которые нужно контролировать. Она настаивает на том, чтобы самой опросить свою прислугу: она не настолько глупа, чтобы полагать, что сможет не пропустить ни одного шпиона, но, по крайней мере, очень постарается выяснить, на кого они работают. Следом идет примерка платья, где ее протыкают иглами и измеряют каждый дюйм тела.

Софрония всегда ненавидела примерку платьев – это вынуждает ее критично относиться к своей фигуре, думать о том, насколько она полнее, чем ее сестры. Теперь, в Темарине, она чувствует взгляд швеи и ее помощников. Они оценивают и измеряют ее, пока она стоит на пьедестале в нижнем белье. Швея выкрикивает числа, которые нужно записать, и Софрония ощущает, как каждое из них режет ее, словно кинжал. Она ждет приговора, ехидных взглядов и шепота, но вместо этого, после того, как проходит, кажется, целая вечность, швея устремляет на нее откровенный взгляд.

– Вам очень повезло, – говорит она ей. – Немногие девушки могут справиться с темаринским желтым, но вам он подойдет.

Софрония моргает.

– Вы уверены? – спрашивает она. Темаринский желтый – яркий оттенок, цвет крыла канарейки. – Может быть, что-то более темное, что будет стройнить?

Швея усмехается.

– Вы хотите казаться меньше? – спрашивает она, качая головой. – Вы королева. Почему бы вам не занять каждый дюйм, который только можете? Нет, я думаю, вам пойдут эти цвета: темаринский желтый, варилский синий… Я только что получила просто божественный шелк из Селларии цвета настоящего граната, он будет эффектно на вас смотреться. Что думаете?

Софрония прикусывает губу и отводит взгляд от швеи, чтобы женщина не увидела, насколько она тронута всего несколькими словами. «Почему бы вам не занять каждый дюйм, который только можете?» Слова отзываются эхом в ее голове, словно память пытается высечь их на камне.

– Делайте как посчитаете нужным, – говорит она.

Примерка занимает большую часть дня, и когда Софрония возвращается в свою комнату, она уже устала смотреть на ткани и примерять бесчисленные муслиновые макеты платьев. Но при виде конверта на кровати ее настроение поднимается. Она сразу хватает его, и сургучная печать говорит о том, что это от Беатрис. Софрония ломает печать и читает:

Дорогая Софрония,

Я пишу это тебе как замужняя женщина и надеюсь, что ты также замужем. Селлария прекрасна. Хотела бы я прислать тебе несколько удивительных пирожных, но боюсь, они не переживут путешествия на север. Напиши мне в ближайшее время.

Твоя сестра, Беатрис

Софрония сразу понимает, что сообщение Беатрис зашифровано, хотя бы потому, что оно написано совсем не в ее духе. Однако, прежде чем она успевает его расшифровать, вбегает горничная, чтобы напомнить, что ей пора на чаепитие с вдовствующей королевой и герцогиней Бруной, которая сопровождала Софронию в ее путешествии. С легким раздражением она кладет письмо в ящик стола, чтобы вернуться к нему позже, и следует за горничной к двери.

За три дня, что прошли со свадьбы, она почти не видела Леопольда. За несколько недель до похолодания он, его братья и несколько их друзей отправились в новый королевский охотничий домик в Амивельском лесу, который, как сообщили шпионы ее матери, Леопольд построил после разорения деревни, когда-то стоявшей на том месте. Они до сих пор не скрепили брак, и Софрония обнаруживает, что ее это одновременно и беспокоит, и радует.

В отсутствие Леопольда королева Евгения взяла Софронию под свое крыло, водила ее по обедам, по музыкальным вечерам и на ежедневные прогулки по саду для того, что вдовствующая королева любит называть часом сплетен.

Софрония считает, что ее первое впечатление о королеве Евгении как о блеклой женщине не совсем верно. Евгения использует свою силу иначе, чем мать Софронии, более тихо. Она никогда не повышает голос и не теряет улыбки, и большинство ее сражений вежливо ведутся за чаем, но в этих битвах она всегда побеждает. Это правда, что большинству при дворе она не нравится – Софрония видела взгляды и слышала несколько перешептываний даже за последние несколько дней, – но все эти люди зависят от ее доброй воли, и они, кажется, это понимают.

Королева Евгения без труда ведет дела даже без Леопольда. Многие из обедов и чаепитий, которые они посещают, – это лишь предлоги для дам и господ, принимающих их, чтобы просить об одолжении, которое, по всей видимости, должно быть выполнено королем. Граф и графиня Кампари просят у короны ссуду для восстановления летнего дома графа после того, как его подожгли вандалы из соседней деревни. Лорду Ньевесу и лорду Тревалю нужно решение о том, где проходит граница между их землями. Леди Уиттем хотела бы, чтобы любовницу ее мужа выгнали из двора.

Независимо от того, насколько велика или мала жалоба, королева Евгения решает этот вопрос, и обычно с помощью денег.

Софронии любопытно узнать, что герцогиня Бруна попросит сегодня у вдовствующей королевы, и еще более ей интересно, как королева Евгения справится с этим.

– Скажите, Ваше Величество, вы уже привыкли к жизни здесь, в Темарине? – спрашивает герцогиня Бруна у Софронии, откинувшись на спинку кресла, пока ее горничная – Виоли, девушка из Бессемии – наливает чай в три изящные фарфоровые чашки, расписанные золотыми солнцами, символом королевской семьи Темарина. Герцогиня Бруна – сестра покойного короля, о чем она любит напоминать людям при любой возможности.

– О, думаю, вполне, – отвечает ей Софрония, поднимая чашку, чтобы сделать глоток чая. – Поскольку мы с Леопольдом были обручены с младенчества, моя мать позаботилась о том, чтобы я выросла как в бессемийских, так и в темаринских традициях. Как ни странно, когда приехала сюда, мне показалось, словно я вернулась домой. И, пожалуйста, зовите меня Софи. Теперь мы семья, не так ли? – спрашивает она, предлагая герцогине Бруне улыбку, которую можно было бы назвать бесхитростной, если бы она не потратила бесчисленные часы перед зеркалом, репетируя ее.

Герцогиня Бруна наклоняется через стол, чтобы погладить Софронию по руке:

– Какая ты милая девушка, Софи. И ты должна называть меня тетя Бруна, как и Леопольд. У тебя в Бессемии нет тетушек или дядюшек?

– Боюсь, что нет. Оба моих родителя были единственными детьми.

– Понятно, – с ухмылкой произносит герцогиня Бруна, откидываясь назад и глядя на королеву Евгению. – Так говорит твоя мать, хотя из того, что я слышала, никто даже не знает, кем были ее родители. У нее могли быть братья и сестры по всему континенту, и никто не узнал бы.

– Не будь такой гадкой, Бруна, – говорит королева Евгения. – Императрица Маргаро – мать Софронии и бабушка моих будущих внуков. Я не потерплю грубых замечаний.

Герцогиня Бруна закатывает глаза, а королева Евгения делает вид, что не замечает этого, и успокаивающе улыбается Софронии. На протяжении многих лет Софрония слышала о своей матери гораздо худшие вещи, но она тронута попытками вдовствующей королевы защитить ее от них. Она помнит слова королевы Евгении на свадьбе: когда она стала молодой королевой при чужом дворе, люди относились к ней жестоко. Теперь она заботится о том, чтобы Софронии было легче.

«Начни сеять напряжение с нее». Слова императрицы возвращаются к Софронии вместе с уколом вины, который она быстро отталкивает. Да, королева Евгения была к ней добра, но Софрония верна только Бессемии.

– Эти пирожные выглядят чудесно, тетя Бруна, – говорит Софрония.

Она берет с расписной фарфоровой тарелки одно из них, размером с наперсток, и поднимает его, чтобы рассмотреть. Оно нежно-матовое, напоминает розовую розу в самом ее цвету. Когда Софрония откусывает кусочек, то чувствует вкус розы с намеком на что-то еще. Может, фисташки? Она останавливает ход этих мыслей. Когда мать обнаруживала Софронию прячущейся на кухне с кондитером, то всегда говорила, что выпечка – неподходящее времяпрепровождение для принцессы. И, по всей видимости, королеве это занятие подходит еще в меньшей степени.

– Я получила письмо от моей сестры Беатрис, – продолжает Софрония, глядя на королеву Евгению и вспоминая письмо, которое она еще не расшифровала. – Она говорит, что пирожные в Селларии просто удивительны. Это так?

– Вовсе нет, – без промедления отвечает королева Евгения. – Все в Темарине намного превосходит то, что можно найти в Селларии.

Герцогиня Бруна смеется.

– Кроме того, селларианцы считают использование звездной пыли самым тяжким грехом, поэтому я не склонна доверять их опыту в области удивительного.

Королева Евгения тоже смеется, но Софрония замечает напряженную дрожь в ее губах.

– У нас с тетей Бруной было настоящее приключение по пути в город, – говорит Софрония, меняя тему. – На нас напала банда грабителей.

– Да, я слышала, – тяжело вздыхает королева Евгения. – К сожалению, в наши дни это не редкость.

– Головорезы, – усмехается герцогиня Бруна. – К счастью, мы были близко к месту встречи, Леопольд услышал шум и сразу же приехал, чтобы увезти этих ужасных существ в тюрьму.

– Так и было, – говорит Софрония, и ее взгляд невольно устремляется в ту часть комнаты, где стоят слуги, находя Виоли лишь для того, чтобы увидеть в ее глазах свое собственное лицемерие. Она заставляет себя вновь обратить взгляд на вдовствующую королеву.

– Я призывала Леопольда проявить к ним милосердие, – осторожно произносит она. – Когда с них сняли маски, стало ясно, что они просто мальчишки, примерно того же возраста, что и Гидеон с Ридом.

– Ты очень добра, но они были ворами, Софи, – говорит королева Евгения.

Софрония мягко улыбается.

– Да, это именно то, что сказал Леопольд. Я уверена, вы правы. Я новичок в этих вещах, – отвечает она, закусывая губу, прежде чем нанести удар. – Кажется, это слегка… по-селлариански, не так ли? Сажать детей в тюрьму из-за чего-то столь банального? В конце концов, никто не пострадал. При желании вы могли бы рассматривать это как плохо продуманную шутку.

Она говорит это легко, кладя в рот еще одно крошечное пирожное и делая вид, что не замечает, как краснеет шея королевы Евгении или как глаза герцогини Бруны блестят радостной злобой. Софрония готова поспорить, что к обеду весь дворец будет шептать, что политика королевы Евгении немного селларианская?

– Я уверена, у тебя в Бессемии тоже есть воры, Софи, – говорит королева Евгения, напряженно улыбаясь. – Как с ними поступают там?

Софронии приходится прикусить язык, чтобы не сказать, что в Бессемии налоги достаточно низки и воры не становятся настолько отчаянными, что нападают на королевскую карету. Вместо этого она пожимает плечами.

– Это полностью зависит от обстоятельств, – это не совсем правда, но она сомневается, что другие женщины знают об этом. – И, если жертва преступления не желает выдвигать обвинения, дело закрывается.

Она встречает взгляд королевы Евгении и мгновение выдерживает его, не позволяя глупой яркой улыбке сойти с лица. С тем же успехом они могли бы обсуждать погоду, а не преступление и наказание.

– Что ж, мы не в Бессемии, – говорит королева Евгения, и ее голос становится резче, так что Софрония снова чувствует себя маленькой девочкой, столкнувшейся с руганью матери. – И мы не в Селларии, если уж на то пошло. Мы в Темарине, где преступники получают по заслугам.

– Конечно, – легко отвечает Софрония. – Как я уже сказала, я новичок во всем этом. Надеюсь, вы не возражаете, если иногда я буду задавать вопросы.

– Вовсе нет, – отвечает королева Евгения, хотя ее тон ясно дает понять, что она весьма неравнодушна к вопросам Софронии, и даже герцогиня Бруна с неловкостью переводит взгляд с одной на другую.

– Еще чая? – спрашивает она, показывая на Виоли, которая бросается наполнять их чашки. Она делает это в спешке, и горячий чай из чайника капает на колени герцогине Бруне.

– Дура! – визжит герцогиня, вскакивает на ноги и так сильно бьет Виоли по лицу, что звук эхом разносится в тихой комнате. Виоли откидывается назад, ее рука взлетает к ее красной щеке, но в целом она не выглядит удивленной.

– Мне очень жаль, ваша светлость, – бормочет она.

– Это платье из шелка, привезенного из ольховых гор. Ты хоть представляешь, сколько оно стоит?

– Нет, ваша светлость, – тихо отвечает Виоли. – Но я уверена, что смогу вывести пятно.

– Тебе лучше на это надеяться – в противном случае стоимость будет покрываться за счет твоей зарплаты! – кричит женщина.

Софрония не знает, сколько платят Виоли, но она думает, что ей потребуются годы, чтобы оплатить стоимость платья. Когда она снова ловит взгляд Виоли, глаза девушки широко раскрыты от страха и наполнены непролитыми слезами. Держа чайник трясущимися руками, она спешит обратно в свой угол.

Софрония знает этот взгляд, она сама довольно часто была его обладательницей в Бессемии, когда становилась мишенью вспыльчивости матери, хотя мать никогда и не била дочерей. Софрония заставляет себя вернуться к разговору с герцогиней Бруной и королевой Евгенией, тема которого сменилась на сплетни о том, муж какой-то дворянки оказался в компрометирующем положении со своим камердинером, но ее мысли находятся в другом месте.

Когда Софрония и королева Евгения после чая возвращаются в королевское крыло, Евгения берет Софронию за руку и притягивает к себе.

– Я была бы признательна, если бы ты говорила более осторожно, – говорит она более мягким тоном, чем ожидала Софрония. Она боялась долгих разборок, которые, несомненно, устроила бы ее мать. Однако голос королевы Евгении звучит несколько озабоченно, но не сердито.

– Герцогиня Бруна всегда ненавидела меня. Сейчас она меня терпит, потому что живет за счет близости к короне на те деньги, что ей выделяют. Но она всегда ищет оружие, чтобы использовать против меня.

Софрония хмурится, как будто ей не приходило это в голову, как будто она не изучала герцогиню Бруну уже много лет.

– О, я не знала. Какое оружие у нее может быть против вас?

Королева Евгения улыбается и гладит Софронию по руке.

– Против нас, – поправляется она. – Темарин не любит посторонних. О, ты им нравишься больше, потому что они не воевали с Бессемией с тех пор, как получили независимость от Бессемийской империи, но не заблуждайся – они всегда будут видеть в тебе постороннюю.

В ее словах есть смысл. Настолько, что Софронии внезапно становится стыдно за попытку ее подставить. «Бессемия превыше всего», – напоминает она себе и меняет тактику.

– Мне очень жаль. Я просто продолжаю думать об этих мальчиках…

– Об этих ворах, – поправляет королева Евгения.

Софрония делает вид, что колеблется, прежде чем кивнуть.

– Ты слишком добрая, – снова говорит королева Евгения. – Но тебе не о чем беспокоиться. Я уверена, что эти мальчики уже на свободе и вернулись к своим семьям. – Она смеется над удивленным выражением лица Софронии. – Чего ты ожидала, моя дорогая? Что мы их казним? Как ты и сказала, они просто дети, хоть и преступники.

Именно этого Софрония и ожидала, и ей удается облегченно улыбнуться. Но не все ее переживания утихли. Она не может забыть звук прикосновения руки герцогини Бруны к щеке Виоли, красный след, оставшийся после этого, слезы на глазах у девушки.

– Я начинаю понимать, что вы имели в виду, когда говорили о вашей тоске по дому, – говорит Софрония, тщательно подбирая слова. – Не то чтобы мне не нравился Темарин, я здесь действительно очень счастлива, но есть вещи, которых мне не хватает вдали от Бессемии. Думаю, я не осознавала этого, пока не заговорила с горничной герцогини Бруны. Вы же знали, что она из Бессемии?

– Мне показалось, я уловила акцент, – королева Евгения искоса поглядывает на нее.

Софрония качает головой.

– Я знаю, что мне повезло больше, чем вам, и слышала, что вы даже не говорили на этом языке, когда приехали сюда. Я изучала темаринский язык одновременно с бессемианским, когда росла, так что это моя вторая натура. Но все же было приятно несколько минут поговорить с Виоли на моем родном языке. Тем более, как вы и сказали, я должна публично отдалиться от родины. Вы думаете… О нет, я не могу спросить.

Она делает смущенный вид и отворачивается.

– Спроси, Софи, – говорит королева Евгения.

– Как вы думаете, насколько сильно разозлится Бруна, если я найму себе ее горничной? – спрашивает она. – Просто… было бы неплохо окружить себя чем-то знакомым.

Королева Евгения пристально смотрит на нее.

– Невозможно спасти каждую горничную с жестокой госпожой.

– Я знаю, – быстро отвечает она.

Королева Евгения глубоко вздыхает.

– Думаю, она будет немного обижена, хотя держу пари, что наняла бессемианскую горничную только для того, чтобы тебе понравиться, так что ей некого винить, кроме себя. И, честно говоря, я достаточно мелочна, чтобы немного порадоваться ее раздражению. Сделай ей подарок – я знаю, что моя невестка особенно любит рубины, – и уверена, что она тебя быстро простит.