Текст книги "Ангелы на земле. Вдохновляющие истории о дружбе, предназначении и подарках судьбы"

11. Шесть чашек кофе

Диланд Хоук родился в Понема, маленьком городке на Ред Лейк Нейшн в штате Миннесота. По национальности он оджибве – это четвертая по численности группа коренных американцев после навахо, чероки и лакота. В восемнадцать лет Диланд поступил в Военно-морской флот и служил во Вьетнаме. Вернувшись домой, он завел семью – у него появилась жена Энжи и две дочери, Пэм и Шила.

Но в 1999 году, в возрасте сорока семи лет, Диланд умер от инфаркта.

Ведомство по делам ветеранов отклонило запрос Энжи на пенсию по вдовству.

После этого Энжи с дочками оказались на улице.

Я узнала об Энжи и Диланде от человека по имени Уэнделл Эффилд. Он написал мне после прочтения «Невидимой нити». У него была потрясающая история, но он не хотел ее рассказывать. Он не из тех, кто много говорит о себе, чтобы привлечь внимание к своим заслугам. Энжи Хоук буквально заставила его написать мне.

«Людям нужно это знать», – сказала она.

Уэнделл вырос на маленькой ферме в пятнадцати милях от Ред Лейк Нейшн, приписанной к городку Нэбиш. Он занимался фермерством и торговал мясом, там он и продолжает жить со своей женой Пэтти вот уже сорок лет.

Как и Диланд Хоук, Уэнделл служил в армии США и был во Вьетнаме. Как и Диланда, его дома преследовали призраки войны. Они познакомились в 1992 году на собрании ветеранов, страдающих от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). «Диланд был хорошим человеком, и семья у него была хорошая, – говорит Уэнделл. – Он придерживался строгих моральных ценностей, привитых традициями оджибве».

К моменту смерти Диланд получал от Ведомства по делам ветеранов пенсию из-за посттравматического стрессового расстройства, а также по причине ишемической болезни сердца. Эта болезнь появилась после контакта с реактивом «Эйджент Оранж», высокотоксичным гербицидом, который США использовали в качестве оружия во Вьетнаме. Вскрытие его тела показало бы, что ишемическая болезнь привела к инфаркту. Тогда его смерть была бы приравнена к военной потере, а его вдова смогла бы пользоваться льготами.

Но вскрытия не было.

Диланда похоронили по традициям оджибве, как он завещал. Эти традиции запрещают вскрытие, а без подтверждения заболевания сердца патологоанатом был вынужден написать, что смерть произошла «по естественным причинам».

Из-за этого Ведомство по делам ветеранов (ВВ) отклонило запрос Энжи.

«Меня это по-настоящему разозлило, – говорит Уэнделл. – Диланд был годен для службы во Вьетнаме, но недостаточно хорош для порядочного отношения со стороны правительства».

Уэнделл отмечает, что военные и Ведомство ветеранов с уважением относятся ко многим религиозным убеждениям – но только, как ему кажется, не к традициям коренных американцев. «Это выбивало их из колеи», – говорит он.

После того как запрос был отклонен, Уэнделл потерял из вида Энжи и ее дочерей. «Я полагал, что они как-то справляются. Но через полгода после смерти Диланда Энжи со своей семьей появилась на пороге моей фермы, бездомная и голодная».

Потеряв государственную поддержку, Энжи не смогла больше платить за аренду жилья. Уэнделл и Пэтти помогли ей найти крышу над головой, но все равно Энжи испытывала трудности. Она оставалась у друзей, пока лимит гостеприимства не был исчерпан. Она жила в приюте для бездомных, пока не превысила лимит пребывания. Она находила субсидируемое жилье, но счета за аренду и хозяйственные расходы продолжали расти, что приводило к выселению. «Мы видели, как она бродит с места на место, – говорит Уэнделл. – И по пути ее семья распадается».

У одной из дочерей Энжи начались проблемы с законом, и ее лишили родительских прав. То же самое произошло с другой ее дочерью.

«Я наблюдал, как эта семья идет к краху, – рассказывает Уэнделл, – и не понимал, что я могу сделать. И еще я испытывал чудовищное чувство вины – вины от того, что я живу, а Диланд умер».

Уэнделл не терял связи с Энжи и часто приносил ей еду, где бы она ни находилась. Однажды зимой Энжи жила в полуразрушенном доме напротив приюта для бездомных. Уэнделл положил в коробку немного оленины, сел в свой грузовичок и поехал навестить ее.

Он постучал в парадную дверь, и Энжи открыла ему. Увиденное его шокировало.

«Это было ужасное, мрачное место. Утепления практически не было, на крыше таял снег, и вода просачивалась внутрь, срывая потолочную плитку».

Но удивило Уэнделла не только убожество.

За маленьким кухонным столом Энжи сидело шесть человек.

Уэнделл попытался понять, кто они и что здесь делают. Это были индейцы в зимних пальто. Он поставил ящик с олениной на стол и спросил у Энжи: «Кто эти ребята?»

«Они из приюта для бездомных, – сказала Энжи. – Днем там закрыто, и им некуда пойти».

Уэнделл снова посмотрел на этих шестерых. Они пили кофе мелкими глотками из дымящихся чашек; кофе им сделала Энжи. В нескольких дюймах от них поток воды лился с крыши в ведро, зимний холод пробирался сквозь парадный вход. Шестеро кивнули Уэнделлу и продолжили пить свой кофе.

В этот момент что-то изменилось в душе Уэнделла.

«Меня посетило вдохновенье, – говорит он. – Вот женщина, опустившаяся на самое дно жизни, но ей по-прежнему хватает сострадания на шестерых бездомных. У нее почти ничего не было – только одежда и немного еды. И тем не менее она делилась с теми, кто нуждался. Я был восхищен и поражен ее большим и щедрым сердцем».

Умение делиться с ближними – краеугольный камень принципов оджибве. «В нашей культуре принято считать: “Что мое, то мое”, – говорит Уэнделл. – Но только не для Энжи. Помощь ближнему для нее – все».

Эти шесть чашек кофе заставили Уэнделла действовать. В тот вечер он вернулся домой и перечитал обращение Энжи в ВВ.

По формальным признакам это было безнадежное дело. С помощью Уэнделла Энжи подала апелляцию в Апелляционный Совет Ветеранов, высший орган в этой иерархии. Но без новой информации дать обратный ход решению ВВ казалось невозможным. «Иск ничего бы нам не дал, – говорит Уэнделл. – Без вскрытия ВВ не поменяют своего решения. Но я все равно еще раз пролистал документы. Я думал: «Должно быть что-то, какая-то деталь, зацепка, которая поможет заново поднять это дело».

Уэнделл сосредоточился на свидетельстве о смерти Диланда, где говорилось о «естественных причинах». Он изучал это свидетельство десятки раз, но теперь посмотрел свежим взглядом и увидел нечто, чего раньше не замечал.

«Я увидел имя патологоанатома и внезапно вспомнил: “Я его знаю!” Наши жены вместе посещали группу по изучению Библии».

Уэнделл позвонил патологоанатому Марку и изложил ситуацию Энжи.

«Есть ли какой-то способ рассмотреть ее дело снова?» – спросил он.

Марк сказал, что есть и он это сделает.

Всего через несколько дней Марк отправил Уэнделлу электронное письмо с новым заключением о смерти Диланда.

«Хочу подчеркнуть, что во всех случаях, когда вскрытие не проводится, я пишу в заключении «Смерть по естественным причинам», если нет признаков, указывающих на то, что смерть произошла вследствие несчастного случая, убийства или самоубийства, – писал Марк. – Следовательно, утверждение в свидетельстве о смерти о том, что смерть произошла по естественным причинам, не означает, что пациент не страдал кардиологическим заболеванием.

Напротив, – говорилось далее в заключении Марка, – судя по истории болезни, самой вероятной причиной смерти этого мужчины является сердечная недостаточность, а именно ишемическая болезнь сердца».

Уэнделл лично отнес заключение в офис Ведомства по делам ветеранов. Офисный сотрудник направил его факсом в региональный офис ВВ в Фарго, штат Северная Дакота, и запросил срочное рассмотрение апелляции в связи с бедственным положением Энжи.

Спустя три недели Уэнделлу позвонил сотрудник из Ведомства и сказал: «Иск одобрен». У Уэнделла комок подкатил к горлу. «Я знал, что это облегчит положение Энжи. Она начнет получать деньги, сможет снимать жилье и соберет всю семью под свое крыло».

Но Уэнделл не ожидал услышать кое-что еще.

Администрация ВВ не просто одобрила выдачу пенсии Энжи. Было принято решение о компенсации за предыдущие годы. Это означало, что Энжи не просто начнет получать деньги – ей выплатят кругленькую сумму за то время, когда она была лишена пособия.

«Я был в шоке и в восторге, – говорит Уэнделл. – Я знал, как это важно для Энжи. Теперь она была в безопасности».

Сотрудник ВВ спросил, может ли Уэнделл связаться с Энжи и передать ей новости. В этом была проблема.

Он не знал, как с ней связаться.

Она больше не жила в субсидированной квартире. Ее не было ни в одном приюте. У нее не было телефона, и никто не знал, где ее искать.

Энжи Хоук пропала.

Уэнделл надеялся, что Энжи сама как-нибудь объявится. «Так случалось раньше. Когда она начинала бомжевать, то связывалась со мной. Но иногда могло пройти много недель без единого слова. Я не знал, что делать».

Волею судьбы контакт произошел в тот же день, Уэнделлу позвонила дочь Энжи Пэм.

«Моя мать сидит на обочине, она слишком устала, чтобы идти дальше, – сказала Пэм Уэнделлу. – Можете помочь?»

Энжи снова выселили, и они с дочерью ловили машину, чтобы доехать до очередного приюта для бездомных. Но никто их не подобрал, и через несколько часов ходьбы Энжи чувствовала себя слишком уставшей, чтобы идти дальше. Поэтому она села на обочине на выезде из города и пыталась прикрыться голыми руками от палящего солнца.

Это был последний день, когда Энжи было некуда пойти.

Когда Уэнделл рассказал Энжи и ее дочери новость об их запросе, «они впали в восторженное состояние. Мы все были в экстазе. Энжи понимала, что ее жизнь только что кардинально поменялась к лучшему».

«Я до сих пор размышляю над значимостью этого момента, – говорит Уэнделл. – На одной чаше весов – внушительная сумма денег, а на другой – эта женщина, которая в буквальном смысле была на грани».

Сегодня, пять лет спустя, у Энжи есть скромный, но комфортабельный домик в Миннесоте. Выплаченная ретроактивно пенсия позволила ей купить дом сразу, без ипотеки, и вместе с ней туда въехали обе ее дочери. Некоторых внуков Энжи смогла забрать из приюта и продолжает работать над тем, чтобы забрать остальных. У Энжи всегда есть место для друзей, бездомных или находящихся в бедственном положении. Но сейчас она может предложить им гораздо больше, чем чашку кофе.

«Она живет в городе, поэтому я часто вижусь с ней, – говорит Уэнделл, который помог Энжи выбрать подходящий дом и заключить выгодную сделку. – Вокруг нее всегда собираются люди, бегают дети. Это дом – полная чаша, в нем бурлит жизнь».

И центр этого водоворота – Энжи.

«Она очень любит свой дом. Иногда ее приглашают куда-нибудь пойти, а она говорит: “Нет, я хочу остаться. Мне хочется побыть дома”».

Уэнделл продолжает привозить Энжи коробки с мясом; это стало их традицией. Недавно Уэнделл приехал вместе с Энжи в офис местного адвоката и помог ей составить соглашение о доверительной собственности на внуков. Когда Энжи подписала последний документ, она посмотрела на Уэнделла с широкой улыбкой.

«Никогда мои внучата не будут бездомными», – сказала она с гордостью.

Уэнделл никому не собирался рассказывать, как он помог Энжи, и точно не стал бы этого делать, если бы Энжи не попросила его об этом.

«Ты должен рассказать людям, что ты сделал, – умоляла она. – Может быть, эта история спасет другую вдову от того, через что мне пришлось пройти».

Поэтому Уэнделл написал мне.

«Помогая другим, вы налаживаете с ними связь, которую некоторым людям сложно понять, – начал свое письмо Уэнделл. – Пятнадцать лет назад ко мне за помощью обратилась семья…»

ДЕЛАЙТЕ ПОМЕНЬШЕ СЕЛФИ

За последние пять лет я стала лучше понимать, в чем сила людей, которые отдают себя без остатка, и это изменило мою жизнь.

Наверное, я всегда была мыслящим и серьезным человеком, но после того, как я стала общаться с земными ангелами, я стараюсь принимать каждое решение исходя из связей с другими людьми.

Я задаю вопрос: «Что я могу сделать, чтобы было хорошо не только мне, но и им? Как мне улучшить ситуацию не только для себя, но и для них? Есть ли способ, который поможет обоим прийти к положительным изменениям?»

Опять же, я не говорю о серьезных жертвах или игнорировании собственных потребностей, а всего лишь о небольшой подстройке. Например, когда бы меня ни просили выступить с речью, мне требуется много времени на то, чтобы определить, как лучше всего донести свой опыт. Что я могу сделать, чтобы облегчить людям организацию этой встречи? Могу ли я приехать раньше? Задержаться? Приспособить свою речь под их специфические требования?

Эти вещи мало что меняют. Но разговаривая с людьми, я поняла, что для них эти небольшие изменения очень важны.

Все, что нужно сделать, – перевести фокус с себя на мир вокруг.

Это как разница между селфи и обычным фото.

Селфи сильно сужает наше видение.

Но когда поворачиваешь камеру от себя, тебе открывается весь мир.

12. Свитер

Эйлин Пачеко Шварц было семнадцать лет, и она хотела купить новый свитер.

Она была одной из шести сестер, ей приходилось донашивать одежду за старшими, и она мечтала о чем-нибудь новом. Кто-то оставил журнал «Woman’s Day» на столе в пиццерии Портленда, штат Орегон, где Эйлин работала официанткой. Она присела на минутку, чтобы посмотреть модели свитеров.

Эйлин не могла позволить себе ничего слишком дорогого – она работала неполный день, получала всего 4,20 доллара в час, и львиная доля ее заработка уходила на учебу. «Такое у отца было правило, – рассказывает она. – Я любила музыку, и родители отправили меня в частную католическую школу с очень хорошей программой по музыке. Но отец сказал, что я должна учиться на одни пятерки и устроиться на работу, чтобы вносить вклад в свое образование».

Из-за этого у Эйлин почти не оставалось лишних денег, но она смогла сэкономить так, чтобы хватило на новый свитер. И теперь она листала журнал в надежде найти то, что ей понравится.

Вместо этого она наткнулась на фотографию мальчика.

«Это была реклама Христианского благотворительного фонда для детей. Там говорилось, что родители мальчика – фермеры и нуждаются в помощи». Реклама была оформлена в виде подарочной карты; читателей просили отправить эту карту и подписаться на пожертвование – пятнадцать долларов в месяц в пользу детей, живущих на другом краю Земли».

Когда Эйлин прочитала объявление и посмотрела на милое лицо мальчика, она сразу же подумала: «Да не нужен мне никакой свитер».

Ее так воспитали: всегда искать возможность помочь другим. «Оба мои родителя, а особенно отец, верили, что мы приходим на Землю во имя служения. Он хотел, чтобы, просыпаясь каждое утро, мы спрашивали: “Господь, как я могу послужить тебе сегодня?”».

Эйлин написала на карте свой адрес и получила письмо о мальчике из Гватемалы. Его звали Иполито. «Ему было всего девять лет, и он был маленьким пухлячком. На фотографии он стоит на фоне кукурузного поля и смотрит так, будто не хочет, чтобы его фотографировали».

Эйлин отправила первый чек на пятнадцать долларов и согласно требованиям вложила свое письмо, которое детский фонд направил Иполито. Правила были строгие: никаких контактных данных. Эйлин рассказала мальчику, как она живет, в какой школе учится, о том, что у нее пять сестер. «Я сказала, что хочу принимать участие в его жизни».

Она понятия не имела, получил ли Иполито письмо – до Гватемалы тысячи километров – и напишет ли он когда-нибудь ответ. Она прикрепила фото мальчика магнитом к холодильнику, чтобы видеть его каждый день, и продолжила жить своей жизнью подростка, беспокойной и насыщенной.

Через месяц Эйлин получила красно-бело-синий конверт и с волнением села читать письмо.

Первые слова были «Ми мадрина». Эйлин спросила у матери, что это значит.

«Он называет тебя своей крестной», – ответила мать.

«Я до сих пор не могу точно вспомнить, как себя чувствовала в тот момент, – говорит Эйлин. – Но это было одно из приятнейших ощущений в моей жизни».

В письме Иполито рассказал Эйлин о себе. Его родители были фермерами. В его деревне не было почты. Он любил играть в футбол. «Такой чудесный ребеночек, – говорит Эйлин. – И он все время меня благодарил».

Каждый месяц Эйлин отправляла пятнадцать долларов и письмо для Иполито. И каждый раз ей приходил ответ от «крестника» из Гватемалы. «Он рассказывал мне о своей учебе, о том, чем занимался. Он показывал свои оценки – очень хорошие. Он был умницей. Позже я узнала, что отец не хотел отдавать его в школу. Он хотел, чтобы сын работал с ним в поле. Но мать настояла, что ребенок должен получить образование, и нашла деньги на школу».

Эйлин не знала, какую часть от стоимости учебы Иполито покрывают ее пятнадцать долларов. Она представляла себе, что ее вклад невелик. И все же он ходил в школу, хорошо учился, и она была счастлива. «Время от времени на его день рождения и каникулы я добавляла еще пять долларов. В ответном письме Иполито рассказывал, что он купил на эти деньги – футбольный мячик, или ручку, или еще что-то в этом роде. Его покупки всегда были связаны со школой или спортом».

Каждый год Эйлин получала новые фотографии Иполито и могла наблюдать, как он растет. Вскоре он стал старшеклассником – такого же возраста, как Эйлин, когда они познакомились. Потом ему исполнилось восемнадцать лет, и он уже не мог участвовать в программе Христианского фонда для детей. Спонсорство закончилось.

Эйлин и Иполито потеряли возможность переписываться.

«Мы не знали адресов друг друга, – говорит Эйлин. – Это было грустно, но правила есть правила».

Но Эйлин не знала, что Иполито принял решение отблагодарить ее лично.

Сначала он написал администраторам программы, спрашивая адрес Эйлин. Ему отказали. Тогда Иполито просмотрел все фотографии, которые отправляла ему Эйлин, в поисках подсказки. Одно из последних фото было сделано на ее свадьбе. Иполито перечитал письмо и отметил, что Эйлин упомянула там имя мужа: Дэвид Шварц. Она не должна была этого делать, но как-то само получилось. Теперь у Иполито была зацепка.

Иполито прошел путь от своего кукурузного поля до Вашингтона. Он получил стипендию Джорджтаунского университета и, попав в здание Конгресса, направился прямиком в библиотеку. Там он взял телефонный справочник Портленда и нашел имя Эйлин Шварц и ее номер.

В семь часов утра у Эйлин зазвонил телефон.

«Это Иполито, – услышала она. – Ваш крестник из Гватемалы».

Эйлин почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. «Я не могла поверить, что это он. Я помню, как подумала: «Это же не голос девятилетнего мальчика». Естественно, ведь он больше не был мальчиком. Ему был двадцать один год».

Эйлин пригласила Иполито в Портленд, чтобы они наконец встретились. В аэропорту она вдруг заволновалась, что может не узнать его – но всего на минуту. «Когда он вышел, и я увидела его широкую сияющую улыбку, мы побежали навстречу друг другу и обнялись. Это был такой эмоциональный момент!»

Семья Эйлин приехала с ней в аэропорт, и одна из ее сестер вручила Иполито футболку с надписью «Кое-кто из Орегона меня любит». «Он сразу снял свою футболку и надел нашу, с надписью, – говорит Эйлин. – Это было так мило».

Иполито пробыл в семье Эйлин две недели. Ему отпраздновали день рождения – первый раз в его жизни. «Он получил подарки: теннисные туфли, часы, новый чемодан, одежду – но больше всего его порадовали открытки, – говорит Эйлин. – Каждый раз, когда я вечером звала его на ужин, я заставала его с разложенными вокруг открытками. Ему нравилось читать пожелания».

Больше всего Эйлин поразила в Иполито его открытость и способность быть счастливым. «У него практически ничего не было, но он всегда улыбался. Ему было наплевать, что он беден».

В конце своего пребывания у Эйлин Иполито сидел на кухне с ней и ее маленьким трехлетним сыном Тейлором. Внезапно он показал на малыша.

«Когда он закончит вуз, – заявил он, – я буду доктором Иполито».

В этот момент Эйлин чувствовала большую гордость за него. Но она не знала, насколько это реально. У молодого человека по-прежнему не было денег. Как он собирался пройти весь путь к диссертации?

Иполито вернулся в Гватемалу и два года работал, обслуживая аппарат для МРТ в медицинской клинике. Потом он получил стипендию на обучение в университете в городе Хайдельберг в Германии. Он поддерживал связь с Эйлин, и она всегда знала, что с ним происходит. «Он все время шел вперед и вверх. Но путь был долгим».

4 июля 2011 года – через год после того, как Тейлор закончил университет, – она получила короткое электронное письмо от Иполито.

«Крестная, – говорилось в письме, – сообщаю тебе, что сегодня я защитил диссертацию по информатике в Университете Хайдельберга».

Он все-таки стал доктором Иполито.

В письме была еще одна простая строчка: «Крестная, я посвящаю мою диссертацию тебе».

На защиту у Иполито ушел двадцать один год, но он не сдался и теперь собирается стать преподавателем в своей родной Гватемале. «Я многому у него научилась, – говорит Эйлин. – Он научил меня, что не важно, сколько времени уйдет у тебя на воплощение мечты. Я так им горжусь! Он дал мне гораздо больше, чем я ему».

Эйлин узнала, как много сделали ее пятнадцать долларов в месяц для того, чтобы Иполито получил образование.

Это была не мелочь.

Они составляли семьдесят пять процентов стоимости обучения Иполито.

Три четверти платы за учебу.

«Его мать работала портнихой, чтобы оплатить еще двадцать пять процентов, – говорит Эйлин. – Мы с ней вместе это сделали».

За пятнадцать долларов в месяц и минус один свитер Эйлин получила вечную ценность – нерушимую связь. «Появление Иполито – один из ценных даров Бога в моей жизни. Его дружба для меня очень значима.

Он продолжает называть меня крестной. А он остается моим крестным сыном».