Текст книги "Метроном. История Франции, рассказанная под стук колес парижского метро"

VII век. Сен-Жерменде-Пре
От аббатства к аббатству…

Остановившись на станции «Сен-Жермен-де-Пре» («Saint-Germain-des-Prés»), любитель прогулок сразу же подумает об экзистенциализме, о погребах, где играют джаз, писателях, которые устроились у печки кафе «Дё Маго» («Deux-Magots»), или любителях кафе «Де Флор» («Café de Flore»), чьи тени никогда не покидают эти места… Все это иллюзии, так как уже давно нет ни Жан-Поля Сартра, ни Симоны де Бовуар, равно как и Бориса Виана, Жака Превера и многих других… Случайный прохожий обнаружит лишь смехотворную табличку на краю тротуара «Площадь Сартр-Бовуар» («Place Sartre-Beauvoir»)… Трогательное внимание парижского муниципалитета. Наши советники сделали жест по отношению к ностальгирующему туристу, назвав таким двойным именем оживленный перекресток, где улица Рен (rue de Rennes) вливается в бульвар Сен-Жермен (boulevard Saint-Germain).

Каменным стенам колокольни римской церкви более тысячи лет. Ее фундамент, видимый в часовне Святого Синфорьена (chapelle Saint-Symphorien), датируется эпохой Меровингов, значит, ему почти тысяча пятьсот лет! Вне всякого сомнения, это самая старая церковь Парижа. Она возвышается в центре квартала и с досадой наблюдает за тем, как бывшие библиотеки, куда приходили студенты в поисках интеллектуальной пищи, заменяются дорогими магазинами одежды от кутюр.

Обойдем церковь справа, следуйте за мной по бульвару… Как не заметить на углу строго вертикальную стену здания? Кажется, что чья-то кощунственная рука аккуратно отрезала другие здания архитектурного ансамбля монастыря. Действительно, во время Второй империи здесь потрудился топор барона Османа (да, да, он, всегда только он!) – великий муж прорубил бульвар Сен-Жермен.

Работы позволили археологу Теодору Вакеру провести раскопки на территории новой стройки. На этом месте он обнаружил самую важную и самую многочисленную коллекцию предметов эпохи Меровингов. Все находки в настоящее время представлены в музее Карнавале.

Если пройти еще немного вперед, то перед вами окажется красивый реликт эпохи Возрождения: южная дверь конца XVI века. Есть предположение, что изначально от нее открывался вид на три колокольни, но только одна выжила во время революционных бесчинств. Две другие пришлось снести, так как они сильно разрушились. На самом деле в эпоху революционных преобразований в церкви находился склад селитры; однако это вещество, предназначенное для изготовления пороха для пушек, повлияло на влажные старые стены зданий – они вздулись… Санкюлоты намеренно портили интерьеры религиозных сооружений, размещая в культовых местах то, что разъедало старые камни. Чудо, что церковь Сен-Жермен-де-Пре (l’église Saint-Germain-des-Prés) все еще стоит на своем месте.

Все, что расположено вокруг аббатства Сен-Жермен-де-Пре (l’abbaye Saint-Germain-des-Prés) и на прилегающих к нему улицах, так или иначе связано с его историей. Такое название выбрали, во-первых, чтобы отличить его от другого – Сен-Жермен-л’Осеруа (Saint-Germain-l’Auxerrois). А во-вторых, в собственности аббатства находились все близлежащие поля[5]5
  Фр. pré – «лужайка, луг».


[Закрыть]. Они занимали территорию современных VI и VII городских округов!

Орден бенедиктинцев владел благоденствующими территориями: монахи выращивали различные культуры, но в основном виноград, который приносил им стабильный доход; несмотря на это, они не платили за право рыбной ловли в рукаве Сены, прилегающем к их территориям. Эту часть реки они также использовали для своей пользы – воды у них всегда имелось в избытке. Современные улицы Гозлен (rue Gozlin) и Бонапарт (rue Bonaparte) до XVII века находились под водой.

Постепенно вокруг аббатства рос город. В какой-то момент он стал таким большим, что жители затребовали свой собственный приход: таким образом появилась церковь Сен-Пьер (l’église Saint-Pierre, церковь Святого Петра), она располагалась на современной улице Сен-Пер (rue des Saints-Pères – улица святых отцов, получила свое название от деформированного названия «Saint-Pierre» – святого Петра). Сейчас границы бывшей деревеньки обозначаются очень хорошо – они шли по бульвару Сен-Мишель до улицы Сен-Пер и от улицы Сен-Сюльпис (rue Saint-Sulpice) до Сены (Seine).

Мешали ли почтенным монахам Сен-Жермен-де-Пре в их медитативном времяпрепровождении толпы студентов, постоянно прогуливающихся по их территории от Латинского квартала? Их было очень много, особенно в дни пасхальной ярмарки Сен-Жермен, которая раскидывала свои прилавки вокруг аббатства. На самом деле бенедиктинцы только радовались этим «неприятностям». Они получали прибыль от налога, им облагали всех торговцев и их клиентов. Место торговли и прогулок, ярмарка привлекала богатых и бедных, взрослых и детей. Здесь смеялись над комедиями бродячих артистов, гадали на картах, смотрели на фокусы и различных животных… или играли в азартные игры: Генрих IV как-то раз на прогулке по рядам продул три тысячи экю!

Драки, стычки и воровство случались ежедневно, пока в один прекрасный день, в конце XIII века, студенты не спровоцировали такие крупные беспорядки, что ради сохранения общественного спокойствия Филипп Красивый прибрал ярмарку к рукам. Мало того, что земля принадлежала монахам, так последних еще и лишили дохода! Ярмарка и все сопутствующие ей прелести вернутся на круги своя только спустя два столетия и просуществуют вплоть до 1762 года… В тот год пожар, разбушевавшийся в одну из мартовских ночей, уничтожил все ларьки с товарами. Все через какое-то время восстановили, но новая ярмарка стала какой-то совсем другой. Она никогда уже на являлась такой значимой, а революция ее и вовсе уничтожила.

Мэрия Парижа выкупила это место, и вскоре там обустроили рынок Сен-Жермен (Marché Saint-Germain). На первый взгляд здесь остались только довольно заурядные здания XIX века, но если хорошо поискать, то найдутся и следы прошлых лет. В небольших переулках заметны внутренние дворики домов по улице Мабийон (rue Mabillon), а внизу – плиты старинной ярмарки. Если спуститься по каменной лестнице, то вы окажетесь на бывшем уровне улицы и ступите на выпуклые древние булыжники, они хорошо помнят крики ярмарочных зазывал и драчунов-студентов…

Можно также обойти аббатство Сен-Жермен кругом. Оно занимало территорию между четырьмя улицами, до сих пор они сохраняют его контур: улица Эшоде (rue de l’Échaudé) на востоке, улица Гозлен (rue Gozlin) на юге, улица Сен-Бенуа (rue Saint-Benoоt) на западе и улица Жакоб (rue Jacob) на севере.

Первая из этих маленьких дорожных артерий весьма любопытна. Средневековая улица Эшоде посередине как бы прогибается. Это искривление – остаток центральной сточной канавы, по которой текли нечистоты во времена, когда люди выливали все отходы из окон на улицы. Свалки мусора на этой улочке больше нет, но форма ее тем не менее восхитительна! А самое удивительное заключается в постоянном ощущении того, что каждый новый кусок здания не принадлежит одной и той же улице. Кажется, что между тротуарами стоит невидимая стена, разделяющая стили и эпохи… Так ведь на этом самом месте действительно когда-то находилась стена аббатства!

Во времена Столетней войны между крепостной стеной Филиппа Августа и стенами аббатства, в нескольких метрах от улиц Одеон (rue de l’Odéon) и Дофине (rue Dauphine), находилось ничем не занятое треугольное пространство. Там ничего не строили, так как любое здание в этом месте потенциально могло помочь злоумышленникам проникнуть через стены аббатства… Когда опасность отступила, такая защита стен утратила свою актуальность и здания робко начали высовываться вперед, подстраиваясь под форму свободного угла. Теперь вы знаете, почему улица Эшоде имеет такую заостренную мордочку!

Но что такое «эшоде»?

Слово «эшоде» в названии улицы Эшоде не имеет ничего общего с кошкой, «которая боится горячей воды» (можно было бы предположить, что слово échaudé – это прилагательное от слов chat – «кошка» и chaud – «горячий»). Эшоде – особый вид выпечки, ее умеют делать только в Авероне. Эта булочка имеет треугольную форму, а тесто при приготовлении обдают кипятком. Именно потому, что улица, название которой звучало как «путь, ведущий ко рвам аббатства», имела такую же странную треугольную форму, ее так и назвали. Рецепт этой булочки пришел к современным пекарям из Средневековья.

В конце улицы Эшоде, там, где она углом встречается с улицей Аббей (rue del’Abbaye), вас больше шестисот лет ждет очень старое здание. Это типичное строение XV века, основание которого, то есть его первый этаж, у́же, чем все остальные. Делалось это для того, чтобы по улицам могли проехать упряжки лошадей. Здание принадлежало судебному приставу, он решал судьбу заключенных, содержавшихся в тюрьме аббатства. Этот человек не отчитывается ни перед королем, ни перед городом. Вплоть до правления Людовика XIV Сен-Жермен-де-Пре – настоящее государство внутри города – имело своего судебного исполнителя для вершения правосудия, свой суд и свою тюрьму. В наши дни справа от церкви на бульваре Сен-Жермен статуя Дени Дидро, когда-то побывавшего в Венсенском замке, наблюдает за расположением бывших казематов.

Главным в аббатстве являлся настоятель, кардинал, чей дворец находился на улице Аббей, дома № 3 и 5. Долгое время эта резиденция считалась одной из красивейших в Париже. Она остается образцом архитектуры Ренессанса и памятью об особой религиозной роскоши.

Другие оставшиеся здания также расположились на улице Аббей. Это дома № 6, 8 и 10 – как и всегда, даже теперь, они находятся в сердце старинной ограды Сен-Жермен-де-Пре: это все, что осталось от часовни Вьерж (chapelle de la Vierge) – Святой Девы и общих зданий, где монахи проводили свою повседневную жизнь. Даже фрагменты зданий, разрушенные и облупленные, говорят о величии той эпохи – XIII веке. Тогда рвение воодушевляло мужчин, они съезжались в Париж из всех отдаленных регионов, чтобы найти в столице интеллектуальное соперничество, развить в себе вкус к образованию и преодолеть самого себя. Все эти качества составляли непременный истинный характер бенедиктинцев. Пьер де Монтрей, архитектор часовни короля Людовика IX Сен-Шапель, сам «рисовал» каменное кружево церкви Вьерж. Некоторые фрагменты выставлены в небольшом сквере к северу от церкви – проемы стрельчатых окон с розетками тонкой работы, похожие на подобные части собора Нотр-Дам, надгробия, части колодца… Великий архитектор своего времени умер в 1264 году и похоронен здесь, сейчас уже под обломками своего же произведения. Камни фундамента церкви кое-где вписаны в интерьеры стен магазинов по улице Аббей. Перемешиваясь с современной жизнью, эти пережитки прошлого наблюдают за нами из глубины веков. Камни не умеют говорить словами, но они могут многое сказать переливом цветов, яркостью и насыщенностью красок, шершавостью поверхности, атмосферой… тем, кто умеет слушать и слышать…

Не хотите ли настроить свой слух, открыть глаза и дать сердцу биться от предвкушения чего-то необыкновенного? Если вы зайдете в дом № 14–16 по улице Аббей, вы никогда об этом не пожалеете… Этот жилой дом кажется скорее современным, но он позволит вам увидеть все стороны жизни аббатства. Когда вам удастся победить двойную дверь и она за вами закроется, в тишине и благоговении, которые и должны быть в этом месте, вы обнаружите справа то, что осталось от монастырского дортуара. На общей стене, отделяющей трапезную от гостевого дома аббатства, видно каменное литье, напоминающее витражи. Если вы поднимите голову вверх, чтобы им полюбоваться, то ваш взгляд оживит остатки здания, наполовину замурованного в стены. Представьте себе, монахи ходили под полукруглыми сводами такой величественной красоты, что даже революционная страсть к разрушению не посмела их уничтожить! Перед нами превосходный пример сочетания современной и средневековой архитектуры. Гармония беленых каменных стен дополняется игрой света, проникающего сюда из естественных отверстий, и белых пятен, а все вместе это производит впечатление какого-то фантастического переплетения эпох и стилей.

От дома № 16 по улице Аббей посмотрите направо. Видите ангела на здании напротив церкви? А за ним – круглая башня, к ней можно пройти через дом № 15 по улице Сен-Бенуа (rue Saint-Benoоt). Эта башня – единственное, что осталось от монастырской стены, построенной в XIV веке, до Столетней войны.

Но в VII веке этот район еще только зарождается…

* * *

Для Парижа централизованная власть, предложенная Хлотарем II, выражается в бесконечном перемещении важных государственных персонажей. Они внезапно появляются то в одном регионе, то в другом. С этого времени король лично совершает визиты не так часто, как раньше, а иногда посылает в регионы эмиссаров. Однако он постоянно принимает во дворце острова Сите сыновей знатных вельмож и членов духовенства. Все они либо обращаются к королю с какими-то просьбами, либо просто рассказывают, что происходит в отдаленных провинциях. Постепенно король все больше времени проводит в Париже, а не в своей резиденции в Клиши. Париж становится местом принятия важных решений.

В эту эпоху люди «восходят» в Париж, как в Библии написано о народе, который «восходит в Иерусалим». Кстати, парижане считают себя намного лучше жителей других городов королевства: разве они не привыкли видеть, как по грязным улицам города ездит король Хлотарь со своей супругой Бертетрудой и сыном Дагобертом? Такая близость с великими мира сего возвышает немного и жителей города, ну, или они так думают и хотят в это верить!

Впрочем, в других регионах появляются завистники, они тоже хотят иметь у себя дома короля. В качестве уступки Хлотарь посылает в Австразию своего сына Дагоберта. Молодой человек двадцати трех лет от роду знает, как управлять делами государства, так как на протяжении последних нескольких лет он играет роль эффективного советника при своем отце. Но неожиданно для него все меняется: он должен покинуть Париж и поехать в Метц (Metz), свою маленькую столицу, для руководства делами восточных территорий. В течение семи лет, вплоть до смерти своего отца, скончавшегося в октябре 629 года в возрасте сорока пяти лет, Дагоберт выполняет роль второго короля. Получив новость о кончине отца, он покидает Метц, чтобы принять участие в церемонии похорон. Последним пристанищем короля становится базилика Сен-Венсен-Сент-Круа, где покоятся король Хильдеберт, прапрадядя умершего, и его отец король Хильперик.

Под хорами церкви найдены многочисленные надгробные лежащие статуи королей XII века. Готическая статуя Хильдеберта, самая старая в своем роде во Франции, прекрасно сохранилась и сейчас находится в церкви Сен-Дени (Saint-Denis).

Дагоберт не возвращается в Австразию, а устраивается во дворце на острове Сите. Естественно, он готовится надеть на себя корону франкского королевства. Однако корону немного подрезанную… так как у Дагоберта есть сводный брат Хариберт. Он, как говорили тогда, «немного прост умом», но такой недостаток отнюдь не мешает династии Меровингов еще раз разделить королевское наследство. Бродульф, дядя Хариберта по материнской линии, персонаж хитрый и амбициозный, требует для своего племянника половину. Более того, утверждает он, это именно то, что хотел покойный Хлотарь! Все очень сомневаются в том, что ушедший король имел хоть какое-то желание оставить часть королевства недалекому родственнику, но Бродульф предъявляет доказательства. Старые советники будто бы слышали, что король в свое время высказывал такие намерения. Когда их спрашивают более конкретно, они заикаются и все отвергают. По сути, они ничего не помнят о тайных признаниях и не ведают о действительных замыслах покойного короля.

Когда гнусность его разоблачается, Бродульф бежит в Бургундию, на берега реки Соны (Saône), где его жена мобилизует некоторых союзников. Неужели дискуссии о наследстве Хлотаря никогда не закончатся? Конечно нет! Добрый король Дагоберт убивает хитрого и злого Бродульфа, что сразу же останавливает все дерзкие правовые притязания.

Но с другой стороны, Хариберт – королевской крови, надо бы дать ему какое-то утешение. Дагоберт уступает ему Аквитанию со столицей в Тулузе. Титул короля Аквитании фиктивный, так как жалкий Хариберт полностью подчиняется власти своего брата. Тем более что через три года он благоразумно умирает. Он исчезает с красивых страниц истории, но оставляет после себя сына, а следовательно, исчезновение его не полное. Этот ребенок однажды смог бы претендовать на свою долю королевства… «Управлять – значит предвидеть» – так гласит одна мудрость. Во имя единства франкского государства младенец задыхается в своей колыбели. Вот и решен вопрос. Дагоберт не из тех, кто оставит малыша себе докучать!

Таким образом, Дагоберт – полновластный правитель. Дворец Сите становится еще более могущественным центром власти. Знатные семьи из Метца, Лиможа, Руана, Лиона и Бордо присылают в Париж своих отпрысков, сыновей и дочерей, чтобы они побывали в атмосфере парижского двора. Молодые люди едут в Париж за тем же, за чем мы сейчас ездим в Нью-Йорк или Лондон: учиться и налаживать необходимые связи. Где еще можно объединить молодежь, приехавшую из Нейстрии, Австразии и Бургундии? Где в другом месте можно встретить юных иностранцев, прибывших в столицу франков напитаться хорошими манерами? Так, король Эдвин Святой, правивший в Нортумбрии (это северо-восточная область Англии), присылает ко двору двух сыновей. Он уверен, что наследники найдут в короле Дагоберте пример, каким должен быть властный и уважаемый монарх.

В Париже дворянских детей из провинциальных городов обучают всем необходимым дисциплинам. Мальчик обязан хорошо обращаться с оружием, знать риторику и право. Из молодых дворян готовят одновременно и хороших солдат, и превосходных государственных деятелей.

Здесь приключаются также и сентиментальные истории. Интриги без последствий и обещаний на всю оставшуюся жизнь – это лишь беспечный шаг навстречу приятной ночи, полной удовольствий. Молодые юноши и девушки открывают для себя любовь на острове Сите. Зачастую там образуются такие пары, связь которых при других обстоятельствах маловероятна: союзы фамилий из разных регионов, иногда конфликтующих между собой, создают для них неожиданные преимущества при объединении – это возможность поднять свой престиж при дворе и перед королем. Молодые люди хотят хорошо учиться, отлично владеть мечом и так же выгодно жениться, если это необходимо, но только на фоне интриг и материальной пользы. На самом деле родители пристально следят за своими отпрысками и рассчитывают, как бы получше нацелиться на ощутимые выгоды от их близости ко двору. Ожидаемые преимущества могут включать в себя влияние, земли, титулы, золото… Так, некий Сиагриус покидает Париж с титулом графа, какой-то Радульф становится герцогом и собственником земель у северных границ, а человек по имени Дезидерий плетет сложные интриги с целью заполучить место епископа в Каоре…

Чувствительный к символам Дагоберт устанавливает трон в большом зале дворца. Он представляет собой кресло, выкованное Элигием, личным ювелиром и конфидентом короля. Король ему настолько доверяет, что вскоре Элигий становится казначеем королевства, а затем и епископом. Он будет канонизирован и войдет в историю под именем святого Элуа.

Почему, Дагоберт, ты надел штаны наизнанку?

В старой французской песне поется, как однажды добрый святой Элуа поинтересовался у короля, почему тот надел штаны наизнанку… Анахронизм, так как штаны, что-то вроде мешковатых шорт, которые заканчивались на коленях, будут изобретены модниками почти тысячу лет спустя. Революция, мало интересовавшаяся исторической правдой, создала эту коронную фразу, чтобы поиздеваться над всеми королями и всеми святыми. Бунтари просто высмеяли присущую королю рассеянность либо, в более непристойной интерпретации, намекали на любовную связь между королем и святым Элуа. Любовь наоборот, как и штаны… Поскольку его величество поспешил надеть штаны на лицевую сторону, мораль была спасена!

Пока же будущий святой – не кто иной, как ремесленник-чеканщик, он стремится побыстрее сделать трон для нового короля. Кресло получилось, может, и не очень удобным, так как сидеть приходилось на примитивных кожаных ремнях, но сама конструкция впечатляет: позолоченная сверкающая бронза, ножки постепенно утолщаются, превращаясь в подлокотники в виде головы льва с разинутой пастью. Этот трон Дагоберта в настоящее время находится в Национальной библиотеке, в Кабинете медалей.

Эти знаки нужны Дагоберту как свидетельство его абсолютной власти. Но этого недостаточно: необходимо вписать свою щедрость в камень. В Париже уже есть аббатство, поэтому король обращает свой взор на Сен-Дени. Вот что будет главным делом его жизни!

Будучи глубоко верующим и чрезвычайно суеверным монархом, Дагоберт уверен, что святой Дионисий пристально следит за ним с небес. Он это чувствует, он это знает, так как однажды на могиле обезглавленного святого Дионисий явился ему во сне… В этом видении он пообещал ему свою защиту и покровительство, но при условии, что когда Дагоберт станет королем, то подарит ему самую роскошную гробницу из всех.

Мы помним, что базилику Сен-Дени когда-то построили по инициативе святой Женевьевы, но за полтора столетия здание порядком разрушилось. Сейчас это просто ветхое святилище на севере Парижа, оно вряд ли привлекает много паломников. Десять лет назад к этому культовому месту подошли стены бенедиктинского монастыря, и вокруг начала формироваться небольшая деревушка. Там живут какие-то ремесленники и крестьяне, они кормятся тем, что обслуживают запросы монахов. Но в итоге все здесь в запустении и бедности. Дагоберт решает удовлетворить просьбу святого и достойно украсить его могилу.

Для святого Дионисия необходимо построить мавзолей, такой же красивый и великий, как и легенда о его деянии: вскоре полуразвалившуюся базилику заменяет церковь. Элигий, министр-казначей, получает приказ создать раку для мощей святого, чтобы выразить ему то почитание, которого он заслуживает. Элигий выполняет просьбу короля: он делает ковчег изумительной красоты, украшенный золотом и драгоценными камнями, с балюстрадами, покрытыми позолотой, с серебряными дверями и мраморным сводом. Душа умершего может быть удовлетворена: наконец-то останки лежат в усыпальнице, достойной святого чудотворца! Но министр идет еще дальше этой просьбы короля: для сбора пожертвований он выковывает сундук из серебра; дабы еще больше воодушевить верующих, он дополняет его огромным золотым крестом с вкраплениями граната и полудрагоценных камней.

Дагоберт также заботится о духовном спасении дам. На острове Сите он основывает женский монастырь, который находится вне юрисдикции епископа Парижа. Ор, первая аббатиса монастыря, получает устав из рук Элуа… в таком случае и монастырь станет называться его именем – монастырь Святого Элуа (monastère Saint-Éloi)! Очень скоро триста монахинь порхают в его стенах. Для монастыря построили две церкви: одну в честь святого Марциала, где проводятся богослужения, а вторую в честь святого Павла – как усыпальницу для тех, кому пришло время покинуть мир. Для тех, кто любит подсматривать в замочную скважину, заметим, что рядом с монастырем стоит гарнизон солдат, призванных охранять королевский дворец, находившийся неподалеку. Монахинь привлекают бравые военные, и они дают им себя соблазнять. Такое милое содружество в итоге прекратилось указом папы… но только пять веков спустя! Это позволит не одному поколению сестер установить весьма пикантное дружественное общение меча и кропила.

Затем Дагоберт берет под свою опеку аббатство Сен-Венсан-Сент-Круа. Конечно, такая благочестивая щедрость доброго короля по отношению к аббатствам и монастырям не лишена скрытых политических мотивов. Монарх прекрасно понимает, какую выгоду можно извлечь, используя авторитет мучеников и святых. Религия не является гарантией единства королевства? Ни язык, ни национальные амбиции, ни сплоченность народов недостаточны для объединения разрозненных частей государства Дагоберта. Только католицизм со своей вереницей святых, своим накоплением святынь и реликвий, своими роскошными церквами и влиятельными монастырями способен в едином духовном порыве объединить различные куски королевства франков.

Тем не менее иногда королю нужно задействовать свой авторитет, чтобы собрать необходимые средства. В этом случае он не стесняется пощипать немного некоторые религиозные ордена. Высокомерное богатство этих учреждений раздражает власть. Дворцу постоянно приходится изыскивать средства на пополнение казны для поддержания и благоустройства Парижа, так как население города неуклонно растет; еще нужны деньги на войны с гасконцами и бретонцами – эти народы постоянно требуют независимости, а также на усмирение западных славян, которые угрожают границам. Итак, с целью заполучить значительные пригоршни золотых монет Дагоберт конфискует в пользу государства присвоенные церковью земли. А что же монахи, пойдут ли они на раскол? А вот и нет, потому что король играет с мастерством: он принимает у себя прелатов и просит содействия своего верного Дизедерия, епископа в Каоре.

– Когда я имел честь работать в непосредственном подчинении вашего величества, – произносит последний, – все знали, что никому не позволено глумиться над церковью и что только пристрастие к справедливости его величества и его оценка необходимости проведения тех или иных действий могла привести к принятию таких решений.

После такого заявления епископа король особо отмечает, что делает это не в угоду личного обогащения, но во имя поддержания политики безопасного и унифицированного государства. Что ответить на такое несгибаемое волеизъявление? Епископы соглашаются без особого сопротивления.

В конце 638 года Дагоберту исполнилось всего тридцать пять лет, а выглядит он как старик. Штаны висят на нем мешком, и даже тога, в которую он постоянно заворачивается, уже не скрывает правды: король страшно похудел. Его каштановая борода поседела, а когда-то роскошная шевелюра превратилась в жалкий комок волос. Приступы воспаления кишечника становятся все более частыми, король страдает от геморроя и кровотечений в связи с этим. Врачи пускают ему кровь, но это ни к чему не приводит и болезнь не отступает.

В октябре Дагоберт просит перевезти его в Сен-Дени. Выдержит ли он это путешествие? Следует избегать тряски, поэтому повозку, запряженную двумя волами, ведут очень-очень медленно, и вскоре король въезжает в свое дорогое аббатство. После нескольких молитв монарх просит перевезти его на виллу д’Эпине (villa d’Épinay), где он родился. Это место находится не очень далеко от Сен-Дени, он хочет, чтобы его там похоронили. Но он колеблется: три года назад, в своем первом завещании, он указал похоронить себя в Париже, рядом с отцом, в церкви Сен-Венсан-Сент-Круа. В итоге он изменяет свое последнее желание и хочет остаться лежать рядом с гробом святого мученика.

В Эпине Дагоберт еще занимается делами государства. Но когда к нему хотят привести его сына Хлодвига (будущего Хлодвига II), на тот момент малышу всего четыре года, король-отец восклицает:

– Вид умирающего – это не зрелище для ребенка. Я предпочту, чтобы он сохранил у себя в памяти мой достойный прекрасный образ.

Утром 19 января короля нашли мертвым в его постели. Аббатство Сен-Дени организует роскошные похороны. Но с их стороны заметен упрек королю за его развратную личную жизнь: у короля три жены – Гоматруда, Нантильда и Вульфегунда, две официальные любовницы, Берхильда и Рагнетруда, не считая бесконечных связей со служанками, рабынями и куртизанками дворца… Аббатство предпочитает не вникать в детали интимной жизни, а похоронить с помпой и великолепием человека, которому оно обязано своим существованием и богатством.

В Эпине солевары бальзамируют почившего монарха по древнему методу – они кипятят тело и обильно покрывают его солью. Затем, согласно закону своего цеха, они поднимают и перевозят его от смертного одра до могилы в Сен-Дени. В церкви аббатства собрались все знатные вельможи, приехавшие из разных уголков королевства… На носилках прибывает тело короля. Оно лежит плашмя, одетое в красную королевскую мантию, с руками, сложенными на груди в благочестивом смирении.

Что написано на могиле Дагоберта?

В XIII веке монахи Сен-Дени хотели отдать дань уважения королю Дагоберту, сделав для него выдающуюся гробницу. Но они испугались скандальной репутации доброго короля. В результате придумали сделать весьма неоднозначную каменную композицию, ее можно читать как комикс… Душу короля, изображенную в виде нагого ребенка с короной на голове, своими острыми когтями демоны тащат в ад. К счастью, святой Дионисий, святой Мартин и святой Мауриций спасают эту душу и приводят ее в рай. Послание очень ясное: Дагоберту уготовано место в аду, но вмешательство святых чудесным образом открывает двери в блаженную вечность. Это надгробие расположено в церкви Сен-Дени, недалеко от главного алтаря.

После смерти Дагоберта франкское королевство делится вновь между двумя королевскими сыновьями: Сигебертом II десяти лет – он получает Австразию на востоке – и Хлодвигом II четырех лет – он наследует Нейстрию на севере и Бургундию. С этого момента и в течение довольно длительного времени реальная власть находится в руках майордомов (старших сановников дворца), подобно суперпремьер-министрам они решают все.

Хлодвиг II собирается покинуть Париж и обосноваться на вилле в Клиши. Дворец Сите превращается будто в пустую раковину, жизнь там оживает по случаю больших ассамблей или приема посла. По таким особым случаям несчастного Хлодвига сажают на трон и надевают на его голову корону. У мальчика длинные волосы, как и положено настоящему Меровингу, и немного припухшее лицо. Он носит имя, слишком тяжелое для его плеч. Своим туповатым, наивным, ничего не выражающим взглядом он следит за происходящими во дворце событиями молча, не говоря ни слова.

Когда он въезжает в свою столицу, жители поражены: он едет через весь город не на лошади, как делали все правители до сих пор. Нет, его везут в карете, которую тащат четыре вола. На самом деле молодой король постоянно болеет и не способен управлять лошадью, поэтому он решил проблему кардинальным образом. Народ зубоскалит, а парижские остроумцы тотчас же дают новому монарху прозвище, подходящее его характеру, – король-лодырь! Это клеймо намертво прилипает к нему и ко всем его потомкам.