Электронная библиотека » Лорд Дансейни » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 8 августа 2022, 13:00


Автор книги: Лорд Дансейни


Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава IX. Лиразель унесена прочь

Дни шли за днями, над Эрлом прошло лето, солнце, что прежде держало путь в сторону севера, теперь снова клонилось к югу, приближалось время, когда ласточки покинут застрехи крыш, а Лиразель так ничему и не выучилась. Она более не молилась звездам и не заклинала их отражения, но и о людских обычаях пребывала в неведении и отказывалась понимать, почему не след ей выражать звездам свою признательность и любовь. И не догадывался Алверик, что наступит время, когда какой-нибудь пустяк разлучит их навсегда.

И в один прекрасный день, все еще исполнен надежды, он отвел принцессу в обитель фриара – поучить, как следует поклоняться его святыням. С радостью достойный сей человек принес колокол свой, и свечу свою, и медного орла, коего при чтении использовал как подставку для книги, и небольшую, покрытую символами чашу с ароматной водой, и серебряный гасильник для свечи. И разъяснил фриар принцессе просто и доходчиво, как уже не раз объяснял прежде, происхождение, значение и таинство всех этих святынь, и почему чаша сделана из меди, а гасильник – из серебра, и что за символы выгравированы на чаше. С подобающей учтивостью рассказывал ей обо всем этом фриар; пожалуй, даже по-доброму; однако было нечто в его голосе, что воздвигало преграду между ним и Лиразелью; и знала она, что фриар говорит так, как стоящий на безопасном берегу обращается издалека к русалке среди грозного бушующего моря.

Когда Алверик и Лиразель вернулись в замок, ласточки уже сбились в стаи, готовые к отлету, и теперь сидели рядком вдоль зубчатых стен. Лиразель уже пообещала, что станет поклоняться святыням фриара точно так, как делают это простые колоколобоязненные жители долины Эрл; и запоздалая надежда на то, что покамест все хорошо, еще теплилась в сердце Алверика. И на протяжении многих дней принцесса помнила все, что рассказал ей фриар.

Но однажды, поздно возвращаясь из детской в свою башню, она проходила мимо высоких окон и выглянула в сад: за окном царил вечер. Памятуя о том, что звездам поклоняться ей запрещено, Лиразель перебрала в памяти святыни фриара и попыталась воскресить в уме все, что ей о них рассказывали. Поклоняться святыням как должно казалось таким нелегким делом! Принцесса знала, что очень скоро ласточки все до одной улетят; а зачастую настроение ее менялось вместе с отлетом ласточек; и испугалась Лиразель, что, чего доброго, позабудет и более никогда не вспомнит, как следует поклоняться святыням фриара.

Потому она снова вышла в ночь и, ступая по траве, прошла туда, где бежал маленький ручеек, и, отвратив лицо свое от отражений звезд, достала из воды несколько больших плоских камней – она знала, где их искать. Днем камешки так красиво поблескивали в воде, красновато-коричневые и розовато-лиловые; теперь же все они казались темны. Принцесса достала их из воды и разложила на лугу: давно и всем сердцем полюбила она эти гладкие, плоские камни, ибо они чем-то напоминали ей скалы Эльфландии.

Лиразель разложила камни в ряд: один – вместо подсвечника, другой – вместо колокола, третий – вместо священной чаши.

– Если я смогу поклоняться этим чудесным камешкам так, как следует, – проговорила она, – тогда я смогу поклоняться и святыням фриара.

И вот Лиразель опустилась на колени перед большими плоскими камнями и принялась молиться им, словно то были христианские святыни.

И Алверик, что разыскивал принцессу в ночи, недоумевая, что за дикая фантазия увела ее и куда, услышал в полях ее голос, тихо и проникновенно произносящий молитвы, что принято обращать к священным предметам.

Когда же Алверик увидел четыре плоских камня, которым молилась принцесса, склонившись перед ними в траве, он заявил, что это – самые что ни на есть мерзкие языческие обряды. Она же молвила:

– Я учусь поклоняться святыням фриара.

– Обольщения язычества, – отрезал Алверик.

А надо сказать, что ничто не внушало такого ужаса жителям долины Эрл, как обольщения язычества, о которых люди ничего не знали, кроме того, что темна их суть. Алверик говорил гневно: так, как принято говорить в тамошних местах, ежели речь заходит о язычестве. Гнев его болью отозвался в сердце Лиразели, ибо принцесса всего лишь училась поклоняться его же святыням, чтобы угодить мужу; и однако он заговорил с нею так грубо.

И Алверик не пожелал произнести слов, которые следовало произнести, чтобы отвратить гнев и утешить принцессу; ибо неразумно полагал, что в делах, касающихся язычества, компромисс неуместен. Вот почему опечаленная Лиразель вернулась в башню одна. Алверик же задержался, чтобы разбросать по сторонам все четыре камня.

И вот улетели ласточки, и безотрадные дни потянулись один за другим. И однажды Алверик повелел жене поклониться святыням фриара, она же совсем позабыла, как это делается. И снова помянул Алверик обольщения язычества. День выдался ясный, тополя стояли в золоте, и осины пламенели алым.

Тогда Лиразель отправилась в свою башню, и открыла ларец, что сиял в утренних лучах прозрачным осенним светом, и взяла в руки свиток с руной короля Эльфландии, и прошла через высокий сводчатый зал, и вступила в другую башню, и поднялась по ступеням в детскую – и руна все время была при ней.

Принцесса провела в детской весь день: она играла с сыном, но ни на минуту не выпускала свитка из рук; и хотя порою веселилась она за игрой, однако во взгляде ее читалось странное спокойствие, не ускользнувшее от бдительных глаз изумленной Зирундерели. Когда же солнце опустилось совсем низко, Лиразель уложила дитя спать, и, посерьезнев, присела рядом с малышом на край кровати, и принялась рассказывать детские сказки. Мудрая ведьма Зирундерель наблюдала; и, несмотря на всю свою мудрость, могла только догадываться, что произойдет, и не знала, как предотвратить беду.

Перед закатом Лиразель поцеловала мальчика и развернула свиток эльфийского короля. Обида, а не что иное, заставила принцессу извлечь свиток из ларца, в котором хранился он; обида могла бы и позабыться и Лиразель не развернула бы пергамента, если бы не держала его уже в руке наготове. Отчасти досада, отчасти любопытство, отчасти прихоть слишком пустячная, чтобы дать ей определение, приковали взгляд Лиразели к словам эльфийского короля, к угольно-черным причудливым письменам.

И какая бы магия ни заключалась в руне, о которой я не умею поведать (ужасная магия, уж будьте уверены!), руну начертали с любовью, что сильнее магии; и загадочные эти буквы сияли пламенем любви, что питал эльфийский король к своей дочери; и слились в могучей руне две силы, магия и любовь: величайшая из сил, что только существует за пределами границы сумерек, и величайшая из сил, что правит в ведомых нам полях. Даже если любовь Алверика и смогла бы удержать принцессу, рассчитывать ему пришлось бы только на любовь, не более, ибо руна эльфийского короля была не в пример могущественнее святынь фриара.

Едва Лиразель прочитала руну на пергаменте, как грезы Эльфландии хлынули через сумеречный предел. Явились те, что даже сегодня заставили бы клерка из Сити немедленно покинуть конторку и отправиться танцевать на берег моря; и те, что вынудили бы всех до одного служащих банка оставить открытыми настежь двери и сейфы и поспешить прочь, в зеленые луга, к вересковым холмам; и те, что в один миг превратили бы в поэта делового человека, погруженного в свою коммерцию. То были могущественные грезы: эльфийский король призвал их силою своей волшебной руны. Лиразель сидела у окна с руною в руках, беспомощная среди буйного хоровода неуемных грез Эльфландии. А грезы бушевали и метались, пели и звали, все новые и новые являлись из-за сумеречных пределов, смыкаясь вокруг одного бедного рассудка; тело принцессы становилось все легче и легче. Ножки ее отчасти покоились на полу, отчасти парили над полом; Земля почти не удерживала Лиразель – так быстро становилась она созданием мечтаний и снов. Ни любовь принцессы к Земле, ни любовь детей Земли к ней более не имели власти удержать ее.

И вот нахлынули на нее воспоминания о неподвластном времени детстве подле озер Эльфландии, у границы густого леса, близ невероятных, словно бред, полян или во дворце, поведать о котором можно только в песне. Принцесса видела это все столь же ясно, как мы различаем в воде крохотные ракушки, когда сквозь прозрачный лед смотрим на дно сонного озера: чуть размытыми кажутся их очертания в ином мире, за ледяной преградой; вот так же и воспоминания Лиразели смутно поблескивали из-за сумеречного предела Эльфландии. Негромкие, странные клики эльфийских созданий коснулись ее слуха; ароматы заструились от тех чудесных цветов, что мерцали на знакомых ей полянах; еле слышные звуки колдовских песен донеслись через границу и настигли Лиразель тут, в башне; голоса, мелодии и воспоминания плыли сквозь сумрак; вся Эльфландия звала. И вот принцесса услышала размеренный и звучный голос отца – он раздавался на удивление близко.

Она немедленно поднялась на ноги, и вот Земля, способная удерживать только материальные предметы, разомкнула свои объятия; Лиразель, создание снов и фантазий, иллюзий и легенд, заскользила из комнаты; и Зирундерель оказалась бессильна удержать ее заклинаниями; да и сама принцесса, уносясь прочь, бессильна была даже обернуться и поглядеть на сына.

В этот миг с северо-запада налетел ветер; он пронесся сквозь лес, обнажил золотые ветви, заплясал над холмами и увлек за собою хоровод алых и золотых листьев, что до сих пор страшились этого дня, но теперь, едва наконец наступил он, закружились в веселом танце. Прочь, в буйном мятежном вихре и великолепии красок, ввысь, к лучам солнца, что уже закатилось над ведомыми нам полями, устремились вместе листья и ветер. С ними исчезла и Лиразель.

Глава X. Эльфландия отхлынула

На следующее утро Алверик поднялся в башню к ведьме Зирундерели, измученный, исступленный: всю ночь разыскивал он Лиразель в самых невероятных местах. Всю ночь он пытался понять, что за причуда выманила принцессу из дома и куда могла увести ее; Алверик искал у ручья, близ которого Лиразель некогда поклонялась камням, и у заводи, где она однажды молилась звездам; Алверик выкликал ее имя у подножия каждой башни, Алверик выкликал ее имя наугад, в темноту, но отвечало ему только эхо; и вот наконец он пришел к ведьме Зирундерели.

– Куда? – спросил Алверик и более ничего не сказал, чтобы мальчику не передались его страхи.

Однако Орион уже знал. С бесконечно скорбным видом Зирундерель покачала головой.

– Путями листьев, – отозвалась она. – Путями всей красоты.

Но Алверик не дослушал ее до конца: после первых двух слов он вышел из комнаты столь же поспешно, как и вошел, торопливо спустился по лестнице и, не задержавшись ни на минуту, выбежал из башни прямо в ветреное утро – поглядеть, какими путями унеслись эти великолепные осенние листья.

Несколько листьев, что упорно цеплялись за холодные ветви, когда веселый хоровод их собратьев устремился в полет, теперь тоже парили в воздухе: последние, одинокие листья; и увидел Алверик, что летят они на юго-восток, в сторону Эльфландии.

Тогда Алверик торопливо вложил волшебный меч в широкие кожаные ножны и, взяв с собою скудный запас еды, поспешил через поля вслед за последними листьями; и вело Алверика осеннее их великолепие: часто случается так, что славное, обреченное на гибель дело в последние свои дни увлекает за собою самых разных людей.

И вот Алверик оказался в нагорьях, среди полей: роса посеребрила травы; воздух, расцвеченный ликующими красками последних листьев, искрился солнечным светом, однако в мычании коров словно бы слышались меланхолические ноты.

Стояло покойное ясное утро, пронизанное северо-западным ветром, но Алверику не суждено было обрести покой; ни на миг не помедлил он, охваченный исступлением: так ведет себя тот, кто внезапно утратил нечто бесконечно дорогое; вот столь же стремительно двигался юноша, и столь же одержимый был у него вид. Весь день Алверик не отрывал взгляда от бесконечной, ровной линии горизонта на юго-востоке, в той стороне, куда летели листья; вечером же он стал искать взором Эльфийские горы, грозные и неизменные: горы, которых не касались лучи ведомого нам света, горы оттенка бледных незабудок. Забыв об отдыхе, Алверик спешил вперед, чтобы поскорее увидеть заветные вершины, однако они так и не показались.

Но вот юноша завидел хижину старого кожевника, который некогда сработал ножны для волшебного меча. При этом зрелище в памяти Алверика воскресли все годы, минувшие с тех пор, как он увидел хижину в первый раз, хотя Алверик так и не узнал, сколько именно прошло лет, да и не мог узнать, ибо никому еще не удавалось изобрести точного способа подсчета, чтобы оценить действие времени в Эльфландии. Тогда Алверик снова поискал взглядом бледно-голубые Эльфийские горы, отлично помня, что протяженная величественная гряда вырисовывается на фоне неба в точности за одним из щипцов кожевниковой крыши; но не увидел даже расплывчатых очертаний. Тогда Алверик вошел в дом – и обнаружил внутри все того же старика.

Кожевник на удивление одряхлел; заметно постарел даже его рабочий стол. Хозяин приветствовал Алверика: этого гостя он не позабыл; и Алверик спросил о жене старика. «Давным-давно умерла», – отвечал тот. И вновь ощутил Алверик обескураживающе-стремительный бег промелькнувших лет, и вновь охватил Алверика страх перед Эльфландией, куда лежал его путь, однако он и не подумал повернуть назад и ни на мгновение не обуздал своей нетерпеливой поспешности. В подобающих случаю тривиальных фразах Алверик посочувствовал давней утрате старика. А потом спросил:

– Где Эльфийские горы, где бледно-голубые вершины?

На лице старика медленно появилось такое выражение, словно он отродясь не видывал этих гор, словно Алверик, как человек ученый, рассуждает о вещах, кожевнику вовсе неведомых. Нет, он не знает, ответствовал хозяин хижины. И понял Алверик, что и сегодня, точно так же как много лет назад, старик упорно отказывается говорить об Эльфландии. Ну что же, граница пролегла всего лишь в нескольких ярдах отсюда; Алверик пересечет ее и спросит дорогу у эльфийских созданий, раз уж горы не указывают ему пути. Старик предложил гостю поесть, у молодого человека крошки во рту не было целый день; но он только нетерпеливо спросил кожевника еще раз об Эльфландии, и старик смиренно ответил, что о подобных вещах ничегошеньки-то не знает. Тогда Алверик поспешил прочь и добрался до знакомого ему поля, что, как он помнил, разделено было туманной чертою сумерек. И действительно, едва вышел Алверик в поле, он увидел, что все грибы-поганки повернули шляпки в одну сторону: в ту сторону, куда он держал путь; ибо как терновник всегда поникает в сторону, противоположную морю, так грибы-поганки и всякое растение, отмеченное тайной, как, скажем, наперстянки, норичник и некоторые виды ятрышника, ежели растут близ Эльфландии, все как один клонятся к волшебной стране. По этому признаку нетрудно определить, еще не заслышав шума волн, еще не ощутив влияния магии, что приближаетесь вы либо к морю, либо к границе Эльфландии. А высоко в небе Алверик заметил золотых птиц и понял, что в Эльфландии разыгралась буря, забросившая их за сумеречный предел с юго-востока, хотя над ведомыми нам полями дул северо-западный ветер. Алверик двинулся дальше, но границы не обнаружил; он пересек это поле, как любое из ведомых нам полей, но к Эльфландии так и не приблизился.

Тогда, снова охваченный нетерпением, Алверик торопливо зашагал вперед; северо-западный ветер дул ему в спину. Земля становилась все более голой, каменистой и унылой; ни цветов, ни тени, ни красок – ничего из того, что отмечает края, хранимые в памяти: по подобным штрихам мы восстанавливаем картины этих краев, оказавшись вдали от них. Все вокруг потускнело: чары были сняты. Алверик увидел, как высоко над головою золотая птица ринулась на юго-восток; он поспешил за нею, надеясь вскоре различить вдалеке горы Эльфландии: юноша полагал, что они просто укрыты от взгляда неким волшебным туманом.

Но осеннее небо по-прежнему оставалось прозрачным и ярким; горизонт расстилался перед странником ровной линией, и все-таки ни отблеска Эльфийских гор не различал его взгляд. Но и это не навело Алверика на мысль, что Эльфландия отхлынула. Однако, когда увидел он на этой пустынной каменистой равнине куст боярышника, нетронутый северо-западным ветром, но цветущий пышным цветом, хотя на дворе стояла осень, – тот самый куст боярышника, что Алверик хранил в памяти с давних времен, куст, усыпанный белыми гроздьями, что некогда радовал весенний день его давно ушедшего детства, – тогда юноша наконец понял, что Эльфландия находилась именно здесь, а теперь, должно быть, отступила, хотя не догадывался он, как далеко. Ибо это правда (и Алверик знал об этом), что, точно так же как волшебные чары, озаряющие порою нашу жизнь, особенно в первые годы, рождаются от неясных слухов, доставляемых к нам из Эльфландии разнообразными посланцами (да пребудут с ними мир и благословение), так и отблески утраченных воспоминаний и милые сердцу игрушки, которыми мы когда-то так дорожили, возвращаются из наших полей назад в Эльфландию, чтобы слиться с ее вековечной тайной. В том – закон прилива и отлива, наука прослеживает его во всех явлениях; так свет вырастил леса угля, уголь же возвращает свет; так реки питают море, а море отсылает воды рекам; все, что получает, ровно так же и отдает; даже Смерть.

А потом Алверик увидел, что на ровной, выжженной земле лежит игрушка; юноша помнил ее до сих пор. Много-много лет назад (но как узнать, сколько в точности?) игрушка эта, грубо вырезанная из дерева, доставляла ему столько детской радости; одним несчастливым днем она сломалась, и в другой, горький для мальчика день была выброшена. Теперь же Алверик увидел игрушку снова: она лежала на равнине, не только новехонькая и ничуть не поврежденная, но заключающая в себе нечто дивное, великолепное и волшебное: та самая сверкающая преображенная вещь, какую знавало юное воображение Алверика. Там осталась лежать она, брошенная, покинутая Эльфландией, – так чудесные дары моря одиноко лежат иногда на песчаных дюнах, когда синяя морская гладь с каймою из пены недвижно застынет вдалеке.

Безотрадной казалась равнина, утратившая волшебную красоту, – теперь, когда Эльфландия отхлынула, хотя тут и там Алверик снова и снова находил среди камней потерянные в детстве пустячки – вещи, канувшие сквозь время в вечные и неизменные пределы Эльфландии, чтобы слиться с ее славой, теперь же забытые при грандиозном отступлении. Песни прошлого, мелодии прошлого, голоса прошлого негромко звучали в воздухе, постепенно стихая, словно не могли жить долго в ведомых нам полях.

И вот солнце село, но розово-лиловое зарево на востоке, что показалось Алверику чересчур роскошным для Земли, манило юношу вперед и вперед: ибо думалось ему, что это отражается в небе зарево великолепия Эльфландии. И побрел Алверик дальше, надеясь отыскать волшебную страну; все новые горизонты вставали перед ним; и вот настала ночь, а с нею явились собратья Земли, звезды. Только тогда Алверик смирил наконец то исступленное нетерпение, что гнало его вперед с самого утра; завернувшись в широкий плащ, он подкрепился припасами из сумки и уснул беспокойным сном, один среди прочих покинутых предметов.

Одержимый тревогой странник проснулся с первым лучом зари, хотя октябрьский туман укрыл все отблески света. Алверик доел остатки пищи, а затем двинулся вперед сквозь серый сумрак.

Теперь ни звука не доносилось до него от ведомых нам полей; ибо люди никогда не ходили в ту сторону, пока Эльфландия была там; и теперь Алверик брел по пустынной равнине в полном одиночестве. Он зашел так далеко, что уже не слышал криков петуха, оглашавших уютные людские жилища, и шагал теперь в странном безмолвии, что нарушали то и дело одни только тихие, смутные отзвуки утраченных песен, оставленные отхлынувшей Эльфландией; они стали тише, чем вчера. Когда же засиял рассвет, Алверик снова различил в небе великолепные краски, что переливались смарагдовой зеленью у юго-восточного горизонта, и снова подумал, что видит отражение Эльфландии, и поспешил вперед, надеясь, что за следующим горизонтом отыщет волшебную страну. Новый горизонт открылся его глазам; но по-прежнему простиралась перед странником та же самая каменистая равнина, а бледно-голубые вершины Эльфийских гор так и не показались.

Либо Эльфландия находилась каждый раз за следующим горизонтом, озаряя облака своим лучистым светом, и отступала при приближении чужака, либо она канула в прошлое, за грани дней и лет, – Алверик не ведал, но упрямо продолжал идти вперед. И наконец вышел он к выжженной, безжизненной гряде, к которой так долго стремились взгляд его и сердце, и оттуда оглядел пустынную равнину, что протянулась до самой кромки неба, но не увидел и следа Эльфландии, не увидел и склонов гор: даже те маленькие сокровища воспоминаний, что оставил позади себя отлив, угасали, превращались в привычные, заурядные вещи. Тогда Алверик извлек из ножен волшебный меч. Но хотя меч и обладал силой противостоять чарам, силы вернуть утраченные чары у него не было; сколько бы ни размахивал Алверик мечом, пустынная равнина оставалась неизменной: каменистая, покинутая, однообразная и бескрайняя.

Алверик прошел еще немного вперед; но на этой ровной пустоши горизонт незаметно двигался вместе с ним, и вершины Эльфийских гор так и не показались; и на унылой этой равнине Алверик вскоре понял, как многим рано или поздно приходится понять, что Эльфландию он утратил.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации