Текст книги "Самые темные дороги"

Глава 16

– Мы с Кибу охотились на рысь, когда наткнулись на след от снегохода, ведущий от задней стороны участка твоего отца, – сказал Эш.

Под порывами холодного ветра, в густых сумерках зимнего вечера Ребекка слушала объяснения Эша. Он убивал или отпугивал крупных хищников по контрактам с департаментом по охране окружающей среды или с частными лицами. По его словам, это называлось «контролем над популяцией хищных видов» – медведей, пум, волков и рысей. Иногда, если животное нападало на человека, правоохранители поручали ему найти и уничтожить опасного хищника. Для этой цели он использовал несколько карельских лаек, натасканных на медведей, или метисов бладхаунда.

– Судя по глубине и расположению санного следа, снегоход мог проехать там как раз во время пожара, – сказал Эш. – Это заинтересовало меня.

– Почему?

– Потому что я не думаю, будто твой отец в тот вечер вдруг решил застрелиться.

Ее сердце пропустило удар и забилось с новой силой.

– Продолжай, – прошептала она.

– Похоже, снегоход остановился за рощей, вон там. – Он указал на гребень холма за спиной. – Потом два человека спустились по склону от гребня. – Он указал на заснеженный склон над сараем. – Но когда они вышли из сарая, то направились к кухонной двери Ноя, на какое-то время задержались там, а потом побежали сюда. – Эш указал на глубокие следы, по которым шла Ребекка.

– На этом отрезке пути они начали падать и двигались беспорядочно. По меньшей мере один из них еще раз упал, когда они пробирались между деревьями. Когда они забрались на снегоход, то поспешно уехали на юго-запад. Поэтому я начал двигаться в обратную сторону, от санного следа к пешим следам, когда услышал звук старого дизельного мотора, приближавшийся к дому Ноя. С учетом времени суток и этих причудливых следов я держался очень настороженно. Я вернулся посмотреть, кто приехал, и увидел тебя: неопознанного вооруженного человека, который шарится в темноте там, где недавно побывали полицейские, – как ты и сказала.

– Куда ведет обратный санный след? – спросила Ребекка, стараясь не стучать зубами. Она обмоталась шарфом и надела охотничью ушанку, но холод проникал повсюду.

– Я добрался до пограничной линии ранчо Броукен-Бар. Собираюсь вернуться туда завтра на рассвете.

Ребекка задрожала, когда ветер еще усилился и завыл над замерзшим ландшафтом. На небе высыпали звезды.

– Послушай, – сказал Эш, заметив ее дрожь. – Погода будет только ухудшаться, причем быстро. У меня на ранчо Хогена есть комнаты для гостей. Давай вернемся в тепло и поговорим, а утром я покажу тебе следы.

Ребекке нужно было поговорить с ним.

У нее было много вопросов.

Она хотела своими глазами увидеть эти следы.

Но ей нужно сделать все это на своих условиях. Ребекка была совершенно выведена из равновесия такой внезапной встречей и его властным присутствием, как будто он по-прежнему мог управлять ее чувствами и ее разумом. Ей нужно было время, чтобы обдумать не только встречу с ним, но и зрелище сгоревшего отцовского дома, обгоревшего тела отца в морге. Сейчас Ребекка была слишком уязвима, чтобы провести ночь в доме Эша после стольких лет уклонения от него, ненависти к нему, любви к нему.

– Нет, – твердо ответила Ребекка. – Завтра на рассвете я буду у двери твоего дома. Тогда ты покажешь мне следы.

Он немного помолчал, взвешивая ее слова.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Отлично, – тихо сказал он. После некоторого колебания добавил: – Хочешь, я провожу тебя до автомобиля?

– Нет.

– Как угодно. – Он свистнул, подзывая собаку, направил свет фонарика на деревья и пошел вверх по склону. Луч света долго мотался из стороны в сторону, потом исчез за деревьями.

Вокруг Ребекки сомкнулась темнота. Она выругалась.

При свете звезд и восходившей луны, отражавшейся от снега, она побрела через снег и лед к старому «сильверадо», огибая место пожара, и несколько раз поскальзывалась и падала на жесткий наст.

К тому времени, когда Ребекка добралась до отцовского автомобиля, она так сильно стучала зубами, что боялась сломать их. Ворочая онемевшими пальцами, она сделала несколько попыток отпереть дверь со стороны водителя и испытала настоящее облегчение, когда добилась успеха.

Ребекка забралась внутрь, положила ружье на пассажирское место, проверив предохранитель, и наполовину повернула ключ в замке зажигания. Включился свет на приборной панели; тогда она повернула ключ до конца.

Двигатель кашлянул, провернулся и заглох. Она попробовала снова, сперва дождавшись впрыска, который должен был завести старый двигатель. Когда снова зажегся свет на приборной панели, она повернула ключ до упора. На этот раз послышались лишь слабый кашель, перестук и тишина.

Ребекку охватил первобытный страх. Она попробовала еще раз, с таким же результатом.

Стуча зубами и трясясь не только от холода, но и от нервного возбуждения, она пробовала снова и снова, хорошо понимая, что с каждым разом истощает аккумуляторную батарею, едва ли полностью заряженную с самого начала.

Двигатель не заводился.

Ребекка протянула вверх дрожащую руку и нащупала выключатель верхнего света. Когда она посмотрела на панель при лучшем освещении, то испытала приступ паники.

Указатель топлива находился на нуле.

На мгновение Ребекка ошеломленно замерла. Это невозможно. Она наполнила бак в Клинтоне. Может, в топливном баке «сильверадо» имелась протечка, и поэтому он был практически пустым, пока находился на полицейской стоянке. Ребекка пошарила в отделении для перчаток, надеясь найти фонарик. Пусто.

Она перебрала остатки вещей на заднем сиденье; там тоже не было фонарика. Свет постепенно тускнел, по мере уменьшения заряда батареи. Нет ни печенья, ни шоколадных батончиков, ни свечей, ни спасательного одеяла. Ничего. Только отцовская одежда, которая уже на ней.

На каком-то уровне Ребекка понимала, что у нее уже наступила гипотермия. Она довольно долго находилась на морозе, а потом вспотела под огнем Эша и при нападении собаки. Ее влажная кожа в сочетании с холодом еще больше понизила температуру тела. Тонкая двигательная координация уже не работала.

Вероятно, способность к рациональному мышлению тоже начала угасать, что больше всего пугало Ребекку.

Она еще несколько раз попробовала завести «сильверадо», несмотря на то что датчик топлива показывал пустой бак. Она пыталась внушить себе, что не проверила указатель после заправки; возможно, датчик был неисправен, и на самом деле в баке осталось топливо. У нее возникли проблемы с зажиганием на полицейской стоянке, так что, наверное, ситуация повторилась. Ребекка знала, что когда холодает не по сезону, некоторые дизельные двигатели испытывают трудности с запуском из-за формирования кристаллов парафина, забивающих топливные фильтры и топливопроводы.

Свет мигнул и погас. Аккумуляторная батарея разрядилась.

Вокруг «сильверадо» со свистом проносился ветер. Луна поднялась выше и озаряла пейзаж призрачным светом. Приступы дрожи у Ребекки стали неконтролируемыми. Ей показалось, что она видит темную тень, двигающуюся в снегу. Заяц? Лиса?

Ребекка проверила свой телефон. Тот уже отключился. Даже если бы она могла согреть его, чтобы включить систему, здесь все равно не было сети.

И слишком далеко идти пешком до ближайшего места, где ей могли бы помочь. Ночью на проселочной дороге обычно нет ни души.

Наверное, не стоило быть такой упрямой, надо было уехать вместе с Эшем.

Пожалуй, она все-таки кого-нибудь встретит, если просто пойдет по дороге.

Или это мозг нашептывает ей разные глупости?

К глазам подступили слезы. Ребекка откинулась на спинку и подголовник сиденья.

«Проклятая ирония судьбы.

Я вернулась домой и приехала в эту глушь вечером, во время рекордного мороза, чтобы умереть. Последовать в могилу за своим отцом. Эй, папа, эта шутка не в твоем духе? Это твой способ наконец заставить меня провести с тобой достаточно много времени? Например, целую вечность? Слушай, наверное, тогда мы повстречаемся с мамой…»

«Он солгал, Бекка. Вы оба лгали».

«Это был твой голос, папа?»

Перед ее мысленным взором предстала живая картина: Эш и Уитни выходят из амбара.

«Он изуродовал себе лицо не после падения с лошади, не так ли?»

Из-за оттока крови от мозга и конечностей для согрева и защиты жизненно важных органов разум начал выкидывать разные фокусы. Ребекка подумала о фарах автомобиля, который следовал за ней. Мог ли кто-то совершить диверсию в «сильверадо», пока она находилась в сарае, где ее отец готовил и хранил самогон?

Мог ли Эш сделать это, а потом вернуться кружным путем?

Или это был Бак на полицейской автостоянке, еще до ее отъезда?

«Его автомобиль оснащен хорошими зимними колесами с шипованными покрышками. Это тебе понадобится, если ты собираешься отправиться туда».

Или дело было в отце, не позаботившемся о починке проржавевшего топливного бака?

Но мысль о диверсии завладела вниманием. Она черной тенью поднялась на периферии сознания и начала разрастаться, со всех сторон вторгаясь в мысли и принося с собой еще более глубокую тьму, пока Ребекка не почувствовала, как соскальзывает в чернильную пустоту.

Глава 17

Бывают ночи, когда волки молчат и воет только луна… где Ребекка слышала эти слова? Она смотрела через заиндевевшие окна, как волки материализовались из лесной черноты. Их тени медленно подкрадывались к «сильверадо» по освещенному луной снегу. Или это были тени, созданные ветром? Ребекка изо всех сил старалась сохранять сознание. Ей жарко, слишком жарко. Может быть, нужно снять отцовскую куртку, вообще избавиться от одежды? Потом на фоне тьмы она увидела силуэт своего отца. Он приближался по снегу. Ее большой папочка, полицейский. Он держал в руке фонарик, и волки отступили в темный лес, испугавшись его.

«Папа?»

Ребекка услышала голос своего отца.

«Бекка, Бекка, очнись».

Она открыла глаза. Ее отец пропал. Она по-прежнему находилась в автомобиле. Одна. Она попыталась сосредоточиться.

На подъеме появился свет. Она заморгала. Свет был размытым из-за морозных узоров, наросших на ветровом стекле.

Свет мелькал между деревьями, становился ярче, потом свернул в сторону и направился прямо к ее автомобилю. Пока свет прыгал и дергался, он разделился и превратился в два близко посаженных глаза. Она услышала рокот двигателя и поняла, что глаза были фарами снегохода.

Страх вонзил когти в ее грудь. Диверсант вернулся? Он дожидался того момента, когда она останется одна и лишится сил?

Ребекка старалась прояснить голову. Она протянула руку в перчатке к заряженному ружью на пассажирском сиденье, но пальцы не слушались. Металл выскользнул из перчатки, и приклад стукнулся об пол. Если бы не предохранитель, оружие могло бы сработать, и Ребекка получила бы пулю в голову, как и ее отец.

Снегоход приближался, разбрасывая снег в стороны. Он затормозил напротив «сильверадо» и резко остановился. Яркие фары светили ей прямо в лицо через филигрань ледяных папоротников на стекле.

Ребекку охватила паника. Она старалась открыть примерзшую дверь. В просветах между морозными узорами она видела темную фигуру в шлеме, идущую к ней.

Ледяная корка треснула, и дверь наконец распахнулась. Ребекка оперлась на нее и вывалилась наружу, на промерзшую землю.

– Бекка! – Фигура подняла козырек шлема и склонилась над ней. – Это я, Эш.

Она ощутила, как его сильные руки помогли ей подняться на ноги. У нее подогнулись колени, но он подхватил ее.

– Авль… – выдавила она, с трудом ворочая языком. – Не з-звелся…

– Боже, у тебя переохлаждение. Ты можешь чуть-чуть пройти? Я доведу тебя до моего снегохода, хорошо? Попробуй, ладно?

Она кивнула. Ее ноги казались онемевшими обрубками. Но движение и чувство облегчения от того, что она все-таки получила помощь и что она не умрет, придали ей сил. Она опиралась на Эша, который поддерживал ее и помог доковылять до снегохода с работающим двигателем. Тогда она заметила, что его пес сидит сзади на салазках, и замерла.

– Кибу будет хорошо себя вести, – твердо сказал Эш. – Я обещаю. Он набросился на тебя только потому, что я выслеживал тебя так же, как крупных хищников, а он натаскан для такой работы. На снегоходе сиденья с подогревом. Кроме того, у меня есть спасательное одеяло и термические подкладки для твоих сапог и перчаток. Мы доберемся до моего дома, если ты сможешь держаться за меня. Ну как, нормально?

Она кивнула.

Боже, она скучала по этому голосу. Низкому, басовитому и уверенному. Он открыл набор первой помощи, активировал химические нагревательные подкладки и сунул их ей в перчатки и сапоги. Потом закутал ее в спасательное одеяло с аккумуляторным обогревом, снял с нее шапку и заменил ее на запасной шлем, – большой, плотный и защищающий от ветра. Когда он опустил козырек, сразу стало теплее.

Эш оседлал машину, взял руки Ребекки и обвил их вокруг своего пояса.

– Держись за меня, вот так. – Он продел свою правую руку над ее запястьем. – Сможешь удержаться?

Ребекка кивнула.

– Прижмись теснее, ладно?

Она кивнула.

– Хорошо?

Она снова кивнула.

Эш опустил козырек шлема и дал газ. Снегоход с рычанием рванулся с места, и они заскользили и завиляли по плотно слежавшемуся снегу обратно в лес, где она увидела свет фар и подумала, что это отец с фонариком спешит ей на помощь, отгоняя злых волков.

Глава 18

Ребекка ощущала тепло. Она была окутана теплом. Она слышала потрескивание сухих дров и отдаленный лай собак. Запах… запах пламени.

Ее глаза распахнулись, сердце учащенно забилось.

Эш сидел рядом с ней на стуле у очага и смотрел на нее своими льдисто-голубыми глазами. Она находилась в его гостиной; освещение было приглушенным. Мерцающий огонь пламени в камине резко подчеркивал суровые черты Эша. Шрам на его щеке выглядел как узловатый нарост. Старый темно-рыжий пес с поседевшей мордой дремал на коврике перед очагом. Он был похож на ретривера, которого когда-то держала ее мать. Кибу спал на стуле рядом с Эшем.

До Ребекки снова донеслись лай и поскуливание собак на улице.

Она расставляла по местам фрагменты головоломки, сражаясь с туманом в голове и пытаясь вспомнить, как попала сюда. Свет фар, преследовавший ее. Пепелище на месте отцовского дома и следы, оставленные в сарае возможными свидетелями пожара, которые потом бежали оттуда. Эш, выстреливший в нее. Ее автомобиль, оставшийся без топлива. Страх смерти. Возвращение на ранчо Хогена и неуклюжие попытки избавиться от отцовской верхней одежды в прихожей у Эша. Он помог ей дойти до гостиной в своем семейном гнезде – огромном бревенчатом доме, построенном его дедом. Устроил ее на диване в полулежачем положении.

Ребекка медленно выпрямилась и постаралась сосредоточиться. Ее закутали в одеяло с подогревом, поверх которого было наброшено пуховое одеяло. От пододеяльника пахло недавней стиркой. Да, вспомнила Ребекка: когда Эш привел ее сюда, огонь в очаге уже горел. Потом Эш напоил ее горячим чаем с медом и дал теплую шерстяную одежду, большую, не по размеру. Потом снова был чай.

Эш посоветовал пока ничего не говорить. Разговор может подождать.

Ребекка встретилась с его взглядом и ощутила первобытную связь между ними в этой сумрачной комнате. Она впервые по-настоящему увидела Эша за все эти годы.

Возлюбленный времен ее юности заметно постарел. Впрочем, как и она сама. Но его мужская зрелость выглядела привлекательно; он не был симпатичным красавцем, скорее суровым, обветренным, с бронзовым загаром и задумчивым взглядом. Ребекка снова посмотрела на шрам, пересекавший его левую скулу и щеку от глаза до челюсти. За прошедшие годы он мог сделать пластическую операцию, но явно не захотел. Ребекка мысленно вернулась в тот день, когда она попыталась зашить рану с помощью дорожной аптечки и скудных знаний, полученных во время работы ассистенткой ветеринара.

«Он лгал…»

Она посмотрела на его руки. На костяшках пальцев тоже остались мелкие шрамы.

«От чего ты защищала его в тот день?»

Она хорошо помнила кровь, запекшуюся на его разбитых костяшках. Почему Ребекка не сказала своему отцу, что не уверена в рассказе Эша о падении с лошади, протащившей его по гравию?

Почему тогда, в шестнадцать лет, она не смогла критически отнестись к его отказу обратиться к врачам из «Скорой помощи»? Какие глубинные побуждения заставили ее закрыть глаза на более мрачную правду?

Может быть, в тот бурный год, когда она начала встречаться и спать с Эшем, она сознательно предпочла не думать о фактах, вызывавших когнитивный диссонанс между реальностью и потребностью верить ему? Доверять, как прежде?

Возможно ли, что ее поступки в тот день сформировали нынешнюю реальность? Но тогда… могла ли она в какой-то мере быть причастной к смерти своего отца?

И почему, – о боже, почему Эш до сих пор вызывает у нее такие чувства? Он обладал некой животной притягательностью; именно поэтому она все эти годы избегала его общества. Сила влечения ослепила Ребекку и не дала понять, что этот мужчина ей совсем не подходит. Он был лжецом. Дважды лжецом, и более того.

Ребекка кашлянула, чтобы прочистить горло.

– Сколько времени? – спросила она.

– Почти полночь. Как ты себя чувствуешь? Мне нужно отвезти тебя в Клинтон?

Поездка от его ранчо займет почти час – в темноте, по плохой дороге. И пункт «Скорой помощи» будет закрыт. Им придется звонить в 911 и договариваться о вызове врача. Это напомнило Ребекке о том, что здесь каждый должен сам заботиться о себе.

– Я… должно быть, я вырубилась.

Кривая улыбка.

– Ты спала как младенец. Должно быть, сильно устала.

В Ребекке всколыхнулось желание все рассказать Эшу. О том, каким нелегким было ее возвращение домой через снежные бураны. О том, как она едва не утратила власть над собой при виде тела своего отца. О том, насколько измученной она была в эмоциональном отношении. Но она удержалась, когда вспомнила обстоятельства и причины своего появления здесь, в его доме.

– Эш, что заставило тебя вернуться на ранчо моего отца? Как получилось, что ты нашел меня?

– Я иногда поднимаюсь на холм-останец с плоской вершиной возле Броукен-Бар. В ясные холодные вечера там открывается потрясающий вид на долину. – Эш немного помолчал. – Мне нужно было подумать.

«После встречи с тобой». Невысказанные слова повисли в воздухе между ними.

– Я хотел подняться повыше. Потом, когда взошла луна, я увидел блеск металла рядом с бывшим домом твоего отца. Мне показалось, что это автомобиль, и я решил проверить до возвращения домой. – Он сделал короткую паузу. – Ты могла там умереть.

Ребекка тяжело сглотнула, когда этот факт камнем упал внутрь.

– Ты сидел там и наблюдал за мной в темноте?

– Я беспокоился, – сказал Эш и тихо добавил: – И я рад видеть тебя… после стольких лет.

Ребекка еще больше выпрямилась и плотнее запахнулась в одеяло, насторожившись, но испытывая противоречивые чувства. Собаки замолчали, и только ветер стонал в застрехах дома.

– Я слышала, что ты женился, – сказала Ребекка, гадая о том, кто развел огонь, горевший во время их приезда, и поставил цветы в вазе на столе.

Он кивнул, но промолчал. Сердце Ребекки странно заныло, и она одернула себя; возможно, его жена сейчас находилась в доме и недавно лежала на этой кровати.

– А я слышал, что у тебя есть партнер по имени Лэнс, – сказал Эш. – Юрист по страхованию от крупного ущерба.

При упоминании о Лэнсе ее пульс участился. Его имя в устах Эша, осведомленность в ее интимных делах, – это казалось посягательством на ее личную жизнь.

– Откуда ты знаешь о Лэнсе?

– Твой отец часто и очень подробно рассказывал о тебе, Бекка. Ной гордился тобой. – Эш сглотнул. – Мне будет его не хватать.

– Как ее зовут?

Он вопросительно изогнул бровь.

– Твою жену.

Эш тихо фыркнул, потом кивнул, словно что-то понял.

– Ясно… Полагаю, хотя Ной все мне рассказывал о тебе, он мало что рассказывал тебе обо мне, так?

– Я просила его этого не делать. Но не после того, как узнала о твоей женитьбе.

Ее слова повисли в воздухе. Эш внимательно смотрел на нее, и что-то неуловимо изменилось в его лице. Он облизнул губы, посмотрел на свои руки, потер ладони и вздохнул:

– Ее зовут Шона. Она художница. Мы познакомились, когда она приехала сюда с группой начинающих художников. Я был у них проводником во время короткой экспедиции на природу.

Он помедлил, как бы взвешивая, о чем еще можно рассказать. Треснувшее бревнышко упало на зольную решетку, и в камине полыхнул огонь.

– В итоге у нас ничего не вышло, – сказал Эш. – Мы развелись шесть лет назад. Наш брак продолжался семь лет.

У Ребекки зачастило сердце. Он посмотрел ей в глаза.

– Почему? – спросила она.

Он удержал ее взгляд во властной, почти обвиняющей манере. Как будто Ребекка была виновата в том, что его супружеские отношения сложились неудачно.

– Наверное, из-за меня. Я… просто я мало что мог ей дать. Меня часто не было дома, – в смысле, я часто уезжал в глушь и занимался своей работой. Знаю, иногда со мной бывает трудно поладить. А она… она нуждалась в большем. Потом она завела роман, хотя, полагаю, я напрашивался на это. На окончательный развод понадобилось почти столько же времени, сколько мы прожили вместе.

В его глазах мелькнуло страдальческое выражение. Ребекка знала, что это такое: боль измены. Когда-то Эш причинил ей такую же боль. Она посмотрела на цветы, стоявшие на столе. Эш как будто прочитал ее мысли; впрочем, он и раньше имел привычку угадывать, о чем она думает.

– Домохозяйка, – сказал он. – Она получает свежие цветы у торговца в Клинтоне и следит за домом. – Он улыбнулся, но одними губами. – А как у тебя с юристом по страхованию? Это серьезно?

Судя по тону, он с таким же успехом мог бы сказать: «А как у тебя с профессиональным кляузником?»

Ребекка пристально смотрела на Эша, ощущая подступающий гнев. Она приветствовала это чувство. Гнев очистил разум, вернул ее к поставленной цели и причине для разговора с Эшем. Оставив его вопрос без внимания, она сказала:

– По словам Бака, ты был последним человеком, видевшим моего отца в живых до его предположительного самоубийства.

«Или убийства».

– Расскажи мне, что произошло в эти последние часы, Эш. Почему ты сказал, что не думаешь, будто мой отец мог застрелиться?

Эш снова облизнул губы.

– В тот день я обнаружил его в магазине на автозаправке «Петрогаз». Он был изрядно пьян и, надо думать, сделал большой крюк пешком от «Лося и Рога» под предлогом визита к своему старому приятелю Клайву Додду. Потом он собирался тем же путем вернуться к своему автомобилю, стоявшему возле «Карибу-Лодж», – это был фокус, рассчитанный на возможность ускользнуть от бдительного ока Солли, – но в таком состоянии Ной просто не мог управлять машиной. Я предложил отвезти его домой.

Ребекка слышала нотки искреннего участия в его голосе. Это выводило ее из равновесия.

– В какое время это произошло?

– В полдень. Мы приехали к нему около четырех часов дня.

– Поездка занимает сорок пять минут, максимум час. Что произошло в промежутке?

– Значит, ты изображаешь копа и устраиваешь допрос?

– Я и есть коп. А он – мой отец. Я хочу знать, что случилось.

Эш покосился на нее:

– Ты расследуешь махинации в высоких сферах. – Он выразительно помолчал. – Это совсем другое, по сравнению с убийством, Бекка.

– Значит, это убийство?

Слово повисло в воздухе между ними. Мерно потрескивал огонь в очаге.

Эш отвернулся, выругался вполголоса и провел пальцами по волосам – таким же густым и темным, как во время их последней встречи, но пронизанным серебряными нитями у висков. Впрочем, это его красило.

– Не знаю, как еще это можно назвать, Бекка. Правда не знаю. Но, на мой взгляд, это точно не было самоубийством.

У нее что-то сжалось в груди.

– Тогда расскажи мне, Эш. Проведи меня по этому дню, шаг за шагом. Пожалуйста.

– По пути из Клинтона мы остановились на ранчо Оупен-Серкл, чтобы выгрузить припасы. Мэгги недавно овдовела, и я помогаю ей как могу. – Он пожал плечами. – Мне нетрудно выгрузить припасы или доставить ей нужные вещи по пути в город или обратно. Ной заснул на подъезде. Он спал почти всю дорогу после того, как мы выехали из города. Проснулся, когда мы прибыли к его избушке.

Ребекка взглянула на него:

– А потом?

– Я помог ему занести дрова. Развел огонь в очаге. Немного выпил с ним, как у нас принято… было принято время от времени. А потом я уехал. Приближался холодный фронт, и мне нужно было проверить собак и заплатить за разные вещи. – Он подался вперед, положив локти на бедра и сцепив руки. – Но вот что странно. Ной включил духовку. Он поставил две тарелки на кухонный стол и положил рядом пачку сигарет. Он не курил. Значит, он ждал кого-то к ужину, Бекка. Все это ничуть не похоже на поведение человека, который собирается покончить с собой.

Ее сердце забилось быстрее.

– Сигареты марки «Денали плэйн»?

Он слегка отпрянул.

– Откуда ты знаешь?

– Я поговорила с Маликами на автозаправке. Они сказали, что он купил пачку «Денали плэйн».

Его лицо на мгновение омрачилось, когда он понял, что подвергается перекрестному допросу.

– Клайв Додд курит? – поинтересовалась Ребекка. – Бак сказал мне, что отец собирался заглянуть к Додду. Он мог купить сигареты для Додда?

– Додд сидит на кислородной подушке и умирает от эмфиземы. Эти сигареты предназначались для кого-то еще.

– Ты сообщил Баку и коронеру Дикси о сигаретах и о том, что мой отец ожидал к ужину гостя?

– Я сказал Баку.

– Он расследовал это обстоятельство? Определил и допросил человека, который должен был приехать к ужину?

– У меня нет ответа на этот вопрос. Я знаю лишь, что дело было передано в офис коронера, поскольку Бак не обнаружил свидетельств преступления.

– При мне Бак не упоминал о том, что мой отец ждал гостя. По его словам, все указывало на депрессию и суицидальные настроения.

Эш молча изучал ее лицо, словно прикидывая, чем он может поделиться. Стоны ветра снаружи усилились до зловещего воя над замерзшим пейзажем.

– Бекка, я не уверен, что Бак – подходящий коп для расследования этого дела, – тихо сказал Эш.

– Почему? – удивленно спросила она.

Эш потянулся и почесал брюхо Кибу, слегка отвернувшись от нее. Ребекка поднаторела в методике допроса, и для нее это был явный признак. Эш собирался солгать.

– Я не доверяю ему, – тихо произнес он.

Ребекка подумала о том, как Бак смотрел на флаг, хлопавший на холодном ветру, и о его словах:

«Его автомобиль оснащен хорошими зимними колесами с шипованными покрышками. Это тебе понадобится, если ты собираешься отправиться туда».

Она снова подумала о вероятности того, что автомобиль был испорчен умышленно.

– Почему? – вслух спросила она.

Эш покачал головой:

– Просто… я ему не доверяю.

Она ждала дальнейших объяснений, но их не последовало. Поэтому она отложила вопрос в сторону, собираясь разобраться попозже.

– Если вернуться к выпивке с моим отцом, в каком настроении он находился? О чем он говорил?

– Он был… энергичным, почти воодушевленным. Увлеченным одним из своих новых расследований – тех дел, которые давно были закрыты.

– Что за дело? – с внезапной тревогой спросила Ребекка.

Эш колебался; пожалуй, слишком долго.

– Дело об исчезновении Уитни Ганьон и Тревора Бьючемпа.

Ее сердце дало сбой. Она догадывалась об этом, но слышать эти старые, давно забытые имена из уст Эша… это было больно. Воспоминания взорвались, как мина замедленного действия.

Она почти ощущала запах попкорна, висевший в жарком воздухе тем поздним вечером на фестивале родео. Она снова видела выражение глаз Эша, когда застала его выходившим из амбара вместе с Уитни. Сглотнув, Ребекка плотнее запахнулась в одеяло.

– Почему именно это дело? – очень тихо спросила она. – Почему теперь?

Эш провел языком по зубам.

– Ной нашел человека, который видел, что Уитни в тот день высаживалась на автобусной остановке.

Ребекка нахмурилась:

– Ну, и в чем дело? Мы знаем, что в тот день Уитни и Тревор были на остановке автобусной линии Renegade Buses. Что в декабре того года нашлась свидетельница, утверждавшая, что она видела, как на той остановке, еще до прибытия автобуса, Уитни и Тревор садились в белый фургон с орегонскими номерами.

Взгляд Эша потемнел, его губы сжались в прямую линию. Он рассеянно почесал живот Кибу. Судя по всему, Эш переоценивал свои действия и принимал какое-то важное решение. У Ребекки зародилось недоброе предчувствие.

Он сделал глубокий вдох и встретился с ней взглядом.

– Ной считал это большой проблемой, поскольку человек, высадивший Уитни, ввязался в драку с Тревором, который достал нож.

Очередная пауза, усугубленная гнетущим предчувствием. Хлопнула ставня, и что-то задребезжало на крыльце.

– А еще потому, что этим человеком был я, Бекка.