Текст книги "Говори"

Театр за ужином

Предки издают какие-то грозные звуки, ужин превращается в спектакль, Папан изображает Арнольда Шварценеггера, а Маман – Глен Клоуз в одной из ее психопатических ролей. Я – Жертва.

Маман [кривая улыбочка]: Решила, с нами уже можно не считаться, да, Мелинда? Совсем взрослая, учишься в старшей школе – можно не показывать родителям домашнее задание, можно не рассказывать про плохие отметки?

Папан [бухает кулаком по столу, тарелки подскакивают]: Ладно, без соплей. Она сама все знает. Нам сегодня прислали твои оценки. Так вот, слушай внимательно. Повторять не буду. Либо берешься за ум, либо пеняй на себя. Ясно? Берешься за ум! [Набрасывается на печеную картофелину.]

Маман [расстроена – ее переиграли]: Я сама разберусь. Мелинда. [Улыбается. Зрителей пробирает дрожь.] Мы же многого не просим, доченька. Просто старайся как можешь. А мы знаем, что ты можешь гораздо больше. Ты так хорошо училась, доченька. Смотри на меня, когда я говорю.

[Жертва перемешивает творог с яблочным соусом. Папан фыркает, точно бык. Маман сжимает рукоятку ножа.]

Маман: Я сказала – смотри на меня.

[Жертва добавляет к творогу и яблочному соусу горох, смешивает дальше. Папан кладет вилку.]

Маман: Живо на меня посмотрела.

Это Глас Смерти, причем Смерти без дураков. Когда я была маленькой, могла от этого Гласа описаться. Теперь все не так просто. Я смотрю на Маман в упор, ополаскиваю тарелку и ухожу к себе. Лишившись Жертвы, Маман и Папан орут друг на друга. Я включаю музыку, чтобы не слышать.

Синие розы

После вчерашнего допроса пытаюсь позаниматься биологией. Мы проходим клетки, а в них там эти штучки, которые не разглядеть без микроскопа. Нам дали настоящие микроскопы, а не подделку из дешевого магазина. Нормально так.

Учительница у нас – мисс Кин. Мне ее немножко жалко. Могла бы стать знаменитым ученым, или врачом, или еще кем. Вместо этого попала к нам. У нее в классе у доски разложены деревянные ящики, она на них взбирается, когда с нами разговаривает. Если бы она не трескала столько мучного, была бы похожа на миниатюрную куколку-бабушку. Но фигура у нее как из желатина и обычно запихнута в оранжевый полиэстер. От баскетболистов она шарахается. С высоты их роста она, наверное, похожа на баскетбольный мяч.

Мой партнер по лабораторным – Дэвид Петракис. Из клана «Кибергении». Наверное, будет с виду очень ничего, когда ему снимут брекеты. Он такой умный, что даже учителя нервничают. Такого, по идее, должны лупить почем зря, но наши драчуны его не трогают. Нужно выведать его тайну. Дэвид по большей части меня в упор не видит, заметил только, когда я едва не сломала микроскоп за триста баксов, повернув ручку не в ту сторону. Это было в тот день, когда мисс Кин надела красное платье с ярко-синими розами. Охренеть. Нужно запретить учителям такое на себя напяливать, не предупредив заранее. Ученики могут окочуриться. Несколько дней только и разговоров было, что про это платье. Больше она в нем не появлялась.

Ученик в скобках смятения равняется алгебре

Я забираюсь за парту за десять минут до конца урока алгебры. Мистер Стетман долго пялится на мою справку об опоздании. Я вытаскиваю чистый лист бумаги, чтобы списать примеры с доски.

Сижу я на заднем ряду, откуда мне видно всех, а также что происходит на парковке. Себя я считаю Сигнальной Системой всего класса. Планирую учебные тревоги. Как будем выбираться после взрыва в химической лаборатории? Допустим, в центре Нью-Йорка случится землетрясение? Или торнадо?

Сосредоточиться на алгебре невозможно. У меня с математикой вообще-то не полная труба. В прошлом году я была лучшей в классе – за это Папан купил мне новый велосипед. Математика – штука простая, потому что там все однозначно. Есть правильный ответ, есть неправильный. Дай мне целую страницу примеров, я девяносто восемь процентов решу правильно.

Но алгебра какая-то непостижимая. Я знала, зачем учить таблицу умножения. Понимать простые и десятичные дроби, проценты и даже геометрию – все это очень полезно. Патом пригадицца. Все было так просто – я и не задумывалась. Просто решала. Получала «отлично».

Но алгебра? Дня не пройдет, чтобы мистера Стетмана не спросили, нафиг нам эта алгебра. Видно, что ему это как ножом по сердцу. Мистер Стетман алгебру любит. Он про нее прямо стихи слагает, разливается насчет всяких там интегралов. Как некоторые мужики рассуждают про машины, так он – про алгебру. Спроси у него, почему алгебра, – и слушай потом тыщу историй, почему алгебра. Одну другой бредовее.

Мистер Стетман спрашивает, может ли кто объяснить роль мать-его-члена в доказательстве от противного. Хезер поднимает руку. Отвечает неправильно. Стетман решает еще попробовать. Я? С грустной улыбкой мотаю головой. Не сейчас, лет этак через двадцать. Он вызывает меня к доске.

Мистер Стетман:

– Ну, кто поможет Мелинде понять, как решается эта задача? Рейчел? Отлично.

Голова у меня взрывается от воя пожарных машин, выезжающих по вызову. Короче, достукалась. Рейчел/Рашель шлепает к доске, вся в таком голландском/скандинавском прикиде. Пусечка, да еще и с претензией. Глаза – два красных лазера – прожигают мне лоб. На мне заношенные и занюханные шмотки: вонючая серая водолазка и джинсы. Я только сейчас вспомнила, что не помыла голову.

Губы у Рашель шевелятся, рука скользит по доске, выводит смешные числа и закорючки. Я втягиваю нижнюю губу подальше между зубами. Может, если постараться, получится проглотить себя полностью. Мистер Стетман что-то бубнит, Рашель хлопает глазами. Толкает меня в бок. Нам обеим нужно садиться. Идем по местам, все хихикают. Я, как могу, стараюсь себя не съесть.

Мозгам моим не просечь, зачем мы валандаемся на этой алгебре. Мало, что ли, вещей поважнее. А жалко. Мистер Стетман вообще-то мужик неплохой.

Хэллоуин

Родители выдали: ты уже большая, не пойдешь собирать конфеты. Вот счастье. Не придется им говорить, что никто меня и не приглашал. Но Папану с Маман это знать незачем. Чтобы не проколоться, с топотом ухожу к себе и хлопаю дверью.

Выглядываю в окно. По дорожке шагает компания малышни. Пират, динозавр, две феи и невеста. Почему на Хэллоуин никто не одевается женихом? Родители их болтают на тротуаре. Ночь опасная, без родаков никуда – долговязые призраки в хаки и пуховиках тащатся вслед за мелкими.

Звонок в дверь. Родители препираются, кто пойдет открывать. Потом Маман, чертыхнувшись, открывает с визгливым: «Ух ты, кто это к нам пришел?» Похоже, каждому мелкому она выдала всего лишь по крошечной шоколадке – благодарят они без всякого энтузиазма. Малышня через двор топает к следующему дому, родители следом, по улице.

В прошлом году весь наш клан оделся ведьмами. Собрались у Айви, потому что у нее и ее старшей сестры есть театральный грим. Менялись одеждой, натягивали дешевые черные парики. Лучше всех выглядели мы с Рейчел. На деньги, заработанные бебиситтингом, купили черные атласные плащи на красной подкладке. Обалденные. Вечер был необычно теплый и зловещий. Термобелье не понадобилось, в небе ни облачка. Поднялся ветер, под полной луной неслись облачка, а она там висела, чтобы мы ощутили свою мощь и силу. Мы мчались в ночи – клан неукротимых ведьм. На какой-то миг я даже подумала, что мы умеем накладывать чары, превращать людей в лягушек или кроликов, наказывать злых и награждать добрых. Конфет набрали пропасть. Когда родители Айви ушли спать, мы зажгли в совершенно темном доме свечу. Подходили с ней к старинному зеркалу, чтобы узнать свое будущее. Я ничего не разглядела.

В этом году Рашель идет на праздник в семью, где живет одна из девчонок, приехавших по обмену. Я слышала, как она говорила про это на алгебре. Знала, что меня не пригласят. С моей репутацией меня и на собственные похороны пригласят с пятого раза. Хезер пошла с малышней из своего района, чтобы их родителям не мотаться по улице.

Я подготовилась. Не намерена я всю ночь дуться у себя в комнате и слушать родительские скандалы. Взяла в библиотеке книгу «Дракула» Брэма Стокера. Классное название. Залезла к себе в гнездышко с мешочком попкорна и монстром-кровососом.

Имя имя имя

После Хэллоуина школьный совет возбухнул – чего это мы вдруг дьяволы. Мы теперь «Тигры Мерриуэзера». Вот счастье.

Кружок экологов собирается устроить протест против «невнимания к вымирающим видам». Все в школе только об этом и говорят. Особенно на уроках. Мистер Череп в стероидной ярости, верещит про Мотивацию, Идентичность и священный Дух Школы. Такими темпами мы и до промышленной революции не добе– ремся.

На испанском меня задразнили. Linda по-испански значит «красивая». Шуточка что надо. Училка-Испанка вызывает меня по имени. Очередной комик пищит:

– No, Melinda no es linda.[4]4
  Нет, Мелинда не красивая (исп.).


[Закрыть]

До конца урока я у них Ме-но-линда. Вот из такой невинной ерунды и рождаются террористы. Я думаю, не поздно ли перевестись на немецкий.

Только что придумала отличную теорию, которая все объясняет. На той вечеринке меня похитили инопланетяне. Создали ненастоящую Землю и ненастоящую школу, чтобы там изучать меня и мои реакции. Тогда понятно, почему в столовой так кормят. Остальное все равно непонятно. Юмор у инопланетян как в дурдоме.

Марты

Хезер нашла себе клан – «Марты». Теперь она там новенькая на испытательном сроке. Как ей это удалось, я без понятия. Похоже, не без подкупа. Это часть ее стратегии по отвоеванию себе места в школе. Мне полагалось бы тоже примазаться. Но не к «Мартам» же!

В клан этот без денег не сунешься: у всех одинаковые наряды, новенькие и по сезону. На осень – в клеточку, со свитерами в тон, и чтобы они были цветов, которые называются в честь фруктов, типа абрикосовый или гранатовый. На зиму – шотландские пуловеры, толстые шерстяные штаны и заколки в рождественском стиле. Что нужно купить к весне, Хезер пока не сказали. Предполагаю – юбку с гусями и белую блузку с утками, вышитыми на воротнике.

Говорю Хезер: еще немножко по дорожке такой моды – и станешь пародией на эти, пятидесятые, этакая невинность с яблочным пирогом. Она полагает, что Вожди Клана – Мег-Эмили-Шиван – не поймут про пародию. Очень уж они любят правила.

«Марты» всем помогают. У них и название в честь кого-то из Библии (первая Предводительница Клана стала миссионеркой в Лос-Анджелесе). Но теперь образец для них – Другая Марта, Святая Марта Клеевого Пистолета, дама, которая пишет книги про то, как украшения поднимают настроение. То, что надо богатеньким старшеклассницам. «Марты» организуют начинания и делают добрые дела. Для Хезер – то, что доктор прописал. По ее словам, они развозят консервы, делают уроки с младшеклассниками, проводят марафоны, танцафоны и качалкафоны – собирают деньги на всякую фигню. А еще Делают Приятное учителям. Фу.

Первое задание, которое дали Хезер, – украсить учительскую к празднованию Дня благодарения / педсовету. Она поймала меня после испанского и умолила ей помочь. Считает, что «Марты» дали ей заведомо невыполнимое задание, чтобы потом выгнать. Мне всегда было интересно, какая учительская изнутри. Слухи-то ходят всякие. Там правда кушетка для тех, кому нужно вздремнуть? Огромные коробки салфеток для тех, у кого истерики? Удобные кожаные кресла и личный дворецкий? А секретные досье на всех учеников?

На самом деле – занюханная комнатушка с грязными окнами и застоялым табачным духом, хотя курение в школе уже сто лет как запрещено. Вокруг покоцанного стола металлические складные стулья. На одной стене – доска для объявлений, некоторые висят там с тех пор, как американцы высадились на Луне. Гляжу вокруг – никаких секретных досье. Наверное, они в кабинете директора.

Мне поручено сделать украшение на стол из навощенных кленовых листьев, желудей, лент и километра тонкой проволоки. Хезер накроет на стол и повесит плакат. Она чего-то там талдычит про уроки, пока я один за другим порчу листья. Спрашиваю, не поменяться ли нам, пока я себя не покалечила насмерть. Хезер аккуратно выпутывает меня из проволоки. Держит пук листьев в одной руке, обматывает черенки проволокой – раз-два, – закрывает проволоку лентой и приклеивает на место желуди. Обалдеть. Я быстренько накрываю на стол.

Хезер:

– Ну, чего скажешь?

Я:

– Ну ты вообще.

Хезер [закатывая глаза]:

– Да нет, глупая! Ты про это что думаешь? Про меня! Думаешь, меня возьмут? Мег со мной очень мила, каждый вечер звонит, просто поговорить. – Обходит стол, поправляет вилки, которые я только что положила. – Ты смеяться будешь, но мне в прошлом месяце было так плохо, что я просила родителей отправить меня в пансион. А теперь появились друзья, я научилась открывать шкафчик [пауза, она морщит нос], и все наладилось!

Выдавливать ответ мне не приходится, потому что в учительскую вваливаются Мег-Эмили-Шиван с подносами мини-кексов и ломтиками яблок в шоколадной глазури. Увидев меня, Мег поднимает бровь.

Я:

– Спасибо, что помогла с домашкой, Хезер. Очень кстати.

Выскакиваю за дверь, оставляю ее приоткрытой, чтобы узнать, что будет дальше. Хезер стоит по стойке смирно, пока они инспектируют ее работу. Мег берет украшение и осматривает со всех сторон.

Мег:

– Неплохо.

Хезер заливается краской.

Эмили:

– А что это за девчонка?

Хезер:

– Так, подружка. Первая, кто тут со мной вообще начал общаться.

Шиван:

– Страхолюдина. Что у нее с губами? Как будто больная какая-то.

Эмили подносит к глазам часы (ремешок в тон бантику в волосах). Пять минут. Хезер должна свинтить до прихода учителей. Пока ты на испытательном сроке, все твои лавры принадлежат другим.

Я прячусь в туалете до ухода автобуса Хезер. Соленые слезы приятно покалывают губы. Отмываю в раковине лицо, и вот от него ничего не остается: ни глаз, ни носа, ни губ. Гладкая пустота.

Кошмар

В коридоре ОНО. ОНО тоже учится в Мерриуэзере. ОНО идет рядом с Эшли Чирлидершей. ОНО – мой кошмар, а мне не проснуться. ОНО меня видит. ОНО улыбается, подмигивает. Хорошо, что губы крепко сжаты, а то бы меня вырвало.

Мои отметки[5]5
  В американской системе вместо баллов используются буквы, от А до F, к ним прибавляют плюсы и минусы. «А» означает отлично, минимальный проходной балл, как правило, С или С—.


[Закрыть]

Вторая четверть

Вперед,____________(нужное вписать)!

Кружок экологов одержал победу. Мы больше не «Тигры», потому что это название – признак «постыдного неуважения» к вымирающему виду.

Лично я в шоке.

Кружок экологов изготовил классные плакаты. Налепили на них заголовков из спортивного раздела газеты: «ТИГРОВ ПОРВАЛИ В КУСКИ! ТИГРОВ ЗАМОЧИЛИ! ТИГРЫ МЕРТВЫ!» – а рядом – цветные фотографии освежеванных бенгальских тигров. Эффектно. Пиарщики в кружке экологов что надо. (Футболисты стали было что-то вякать, но грустную правду не отменишь: они пока в этом сезоне просрали все матчи. И не нравится им, что они «Тигры». Другие команды обзывают их «Кисками». Как девчонок.) Петицию подписали больше половины учеников, а еще наши зелененькие заручились письмами поддержки от других организаций и от трех настоящих Голливудских Актеров.

Нас согнали в актовый зал – будет якобы «демократический форум» на предмет выбора нового символа школы. И кто мы теперь? «Флибустьеры» не подходит, потому что пираты были за насилие и дискриминацию женщин. Какой-то бедолага предложил «Сапожников» в честь старой фабрики по производству мокасин – ржали так, что он сбежал. «Воины» – оскорбление для индейцев. На мой взгляд, идеально подходит «Патриархальные евроцентрические задаваки», но я решила промолчать.

Перед зимними каникулами Совет Учащихся проведет голосование. Варианты такие:

а) «Пчелы» – полезны для сельского хозяйства, могут за себя постоять;

б) «Айсберги» – в честь нашей живописной зимы;

в) «Покорители гор» – напугает любого соперника;

г) «Вомбаты» – никто не вспомнил, вымирают они или нет.

В кладовке

Родители велели оставаться в школе после уроков и просить помощи у учителей. Оставаться я согласилась. Сижу в кладовке – я ее довела до ума. Там уже вовсе даже неплохо.

Первым делом я разобралась с зеркалом. Оно привинчено к стене, поэтому я его заклеила портретом Майи Анджелу, который выпросила у библиотекарши. Та сказала, что мисс Анджелу – одна из величайших писательниц Америки. А портрет пришлось снять, потому что школьный совет запретил одну ее книгу. Наверное, и правда великая писательница, раз ее даже школьный совет боится. Майя Анджелу смотрит с портрета, как я подметаю и мою пол, драю полки, выгоняю пауков из углов. Я каждый день работаю понемножку. Похоже на строительство крепости. Майе, наверное, понравится, если я буду здесь читать, поэтому я приношу из дома несколько книг. Но в основном смотрю фильмы-ужастики, которые показывают на задней поверхности моих век.

Говорить все труднее. Горло постоянно дерет, губы ободраны. Просыпаюсь утром – челюсти сжаты так, что болит голова. Иногда делается чуть легче рядом с Хезер, но только если мы одни. Пытаюсь заговорить с родителями или учителями – заикаюсь или застываю. Что со мной такое? Наверное, спастический ларингит.

Я знаю, что голова у меня привинчена криво. Хочется сбежать, перенестись, свалить в другую галактику. Признаться во всем, передать вину, ошибку и злость кому-то другому. В кишках завелась зверюга, я слышу, как она царапает мне ребра изнутри. Даже если обнулить память, она останется со мною, грязным пятном. Кладовка – дело хорошее, тихое местечко, где мысли эти можно держать в голове, а там их никто не слышит.

А теперь все вместе

Училка-Испанка нарушает правило «ни слова по-английски», чтобы сказать нам: кончайте уже прикидываться, что не понимаете, что вам задано на дом, – или будете сидеть после уроков. Потом повторяет то же самое по-испански и, похоже, добавляет еще несколько фраз. Непонятно, чего она сразу-то не сообразила. Нужно было в первый же день научить нас парочке ругательств – тогда бы мы весь год делали то, что она хочет.

Оставаться после уроков совсем не хочется. Я решаю сделать домашку – выбрать пять глаголов и проспрягать.

Перевести: traducir. Я традуцирую.

Провалить: fracasar. Я почти все фракасарнула.

Прятаться: esconder.

Убегать: escapar.

Забывать: olvidar.

Найди работу

На случай, если мы вдруг подзабыли, что «мытутзакладываемосновычтобыполучитьвысшееобразованиеразвитьсвойпотенциалнайтихорошуюработуапотомжитьдолгоисчастливоисъездитьвдиснейленд», нам устроили день «поисков работы».

Как и все в этой гребаной школе, начинается с теста – выявляют мои желания и мечты. Я как, а) предпочитаю находиться в большой компании? б) предпочитаю находиться в небольшой компании близких друзей? в) предпочитаю проводить время с родными? г) предпочитаю проводить время одна?

Я больше люблю а) помогать? б) действовать? в) планировать? г) мечтать?

Допустим, меня привязали к железнодорожным путям, и в 15:15 поезд на Рочестер перережет меня пополам, буду ли я а) громко звать на помощь? б) просить друзей-мышек перегрызть веревки? в) вспоминать, что мои любимые джинсы остались в сушилке и теперь их трудно будет отгладить? г) закрою глаза и сделаю вид, что все хорошо?

Двести вопросов – и мне выдают результат. Мне предлагают применить себя в а) лесном хозяйстве; б) борьбе с пожарами; в) коммуникациях; г) похоронном деле. У Хезер все однозначнее. Ей дорога в медсестры. Она начинает прыгать.

Хезер:

– Вот здорово! Я теперь знаю, что делать. Пойду летом волонтерить в больницу. Давай со мной! Буду стараться по биологии, поступлю в колледж, получу лицензию. Отличный план!

Откуда у нее такая уверенность? Я вот не знаю, что будет через пять минут, а она все на десять лет распланировала. Меня лично волнует, доживу ли я до конца девятого класса. А уж там и буду думать, где себя применить.

Первая поправка

Мистер Череп врывается в класс – этакий бык, которому помахали тридцатью тремя красными флажками. Мы быстренько рассаживаемся. Вот зуб даю, что он сейчас лопнет. Так и происходит, но довольно непредсказуемым и слегка назидательным образом.

ИММИГРАЦИЯ. Он пишет это на доске. Вроде как без ошибок.

Мистер Череп:

– Моя семья прожила в этой стране двести с лишним лет. Мы ее построили, сражались во всех войнах от первой до последней, платили налоги, голосовали.

У всех присутствующих над головами формируется по пузырю, как в комиксах. («ЭТОТ ВОПРОС БУДЕТ В КОНТРОЛЬНОЙ?»)

Мистер Череп:

– А теперь скажите, почему мой сын не может найти работу.

Несмело поднимаются несколько рук. Мистер Череп будто и не видит. Это не настоящий вопрос, он его задал, чтобы самому ответить. Я выдыхаю. Это как когда папа жалуется на своего начальника. Лучшая тактика – пытаться не заснуть и сочувственно хлопать глазами.

Сын его решил пойти в пожарные, но ему отказали. Мистер Череп убежден, что это пример обратной дискриминации. Говорит, что необходимо закрыть границы, чтобы настоящие американцы могли получить работу, которую заслуживают. Судя по тесту, из меня получится хороший пожарный. Интересно, не отберу ли я работу у сына Мистера Черепа.

Я отключаюсь и сосредотачиваюсь на рисунке, на сосне. На уроке рисования я попыталась вырезать дерево на клише для линогравюры. Там проблема в том, что ошибся – и уже не исправишь. Все твои ошибки впечатываются в работу. Нужно думать заранее.

Мистер Череп снова пишет на доске: «ТЕМА ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ: Американские границы нужно было закрыть в 1900 году». Это задевает за живое. Почти всех. Я вижу, как многие отсчитывают на пальцах, пытаясь сообразить, когда родились их прадедушки и прапрадедушки, когда они приехали в Америку, успели бы опередить Черепа. Поняв, что застряли бы в стране, где их ненавидели, или где нет школ, или где нет будущего, вскидывают руки. Так и рвутся поспорить с ученым мнением Мистера Черепа.

Я не знаю, откуда приехала наша семья. Там, видимо, холодно, по четвергам едят фасоль, а по понедельникам развешивают белье на просушку. Я не знаю, давно ли мы в Америке. В этом районе я с первого класса. Это что-то да значит. Берусь за яблоню.

Аргументы так и летают по классу. Несколько подхалимов быстро вычисляют, на чьей Мистер Череп стороне, и орут, что нужно гнать всех «иностранцев». У каждого из тех, чьи семьи эмигрировали за последние сто лет, своя история: как много его предки трудились, сколько сделали для страны, и вообще они платят налоги. Девчонка из кружка лучников пытается сказать, что мы тут все иностранцы и землю нужно вернуть индейцам, но ее голос тонет в воплях спорщиков. Мистеру Черепу этот гвалт нравится, пока один из спорщиков не задевает его лично.

Смелый Парень:

– А может, ваш сын не смог получить работу, потому что он недостаточно профессионален. Или лентяй. Или кто-то другой справляется лучше, неважно, какого цвета у него кожа. Мне кажется, именно белые, которые живут здесь уже двести лет, и тянут страну на дно. Они не умеют работать – слишком легко им жилось.

Защитники иммигрантов хлопают в ладоши и восторженно орут.

Мистер Череп:

– Чушь не несите, мистер. Вы обидели моего сына. Чтоб я вас больше не слышал. Обсуждение закончено, доставайте учебники.

Череп взял ситуацию под контроль. Спектакль окончен. Я пытаюсь в 315-й раз нарисовать ветку, отходящую от ствола. Рисунок выглядит плоско, дешево, нелепо. Не знаю, как его оживить. Так ушла в это, что и не заметила, как Дэвид Петракис, мой Партнер по Лабораторным, встал с места. В классе притихли. Я кладу карандаш.

Мистер Череп:

– Мистер Петракис, сядьте на место.

Дэвид Петракис никогда никому не перечит. У него ни одного пропуска уроков, он помогает секретарям лечить компьютеры и наши личные файлы от вирусов. Я грызу ноготь на мизинце. Что он себе думает? Сорвался, спина треснула под грузом того, что он тут всех умнее?

Дэвид:

– Если объявлено обсуждение, значит, каждый в классе имеет право высказать свое мнение.

Мистер Череп:

– Кто здесь говорит, решаю я.

Дэвид:

– Вы открыли обсуждение. И не можете его закрыть только потому, что оно пошло не по вашему сценарию.

Мистер Череп:

– Я, кажется, ясно выразился. Сядьте на место, мистер Петракис.

Дэвид:

– Конституция не признает различия классов и гражданства на основании времени пребывания в этой стране. Я ее гражданин, у меня те же права, что у вас и вашего сына. Как гражданин и учащийся, я протестую против тона этого урока, поскольку считаю его проявлением расизма, нетерпимости и ксенофобии.

Мистер Череп:

– А ну сел на место, Петракис, и заткнул рот! Я попытался устроить обсуждение, а вас тут всех понесло в расизм. Сел, говорю, а то отправлю к директору.

Дэвид смотрит на Мистера Черепа, переводит взгляд на флаг, потом собирает учебники и выходит из класса. Не сказав ни слова, он сказал тысячу вещей. Делаю мысленную заметку: приглядеться к Дэвиду Петракису. В жизни еще не слышала такого красноречивого молчания.