Текст книги "На острие"
Автор книги: Лоуренс Блок
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Лоуренс Блок
На острие
Растерянный и испуганный,
Сижу я в ресторанчике
На Пятьдесят второй улице,
А волны гнева и страха
Бесчестного десятилетия,
Днем и ночью терзая землю,
Уносят надежду на лучшее,
Захлестывают наши жизни;
И сентябрьскую ночь оскорбляет
Непристойная вонь смерти…
«1 сентября 1939 года», У.Х. Оден
* * *
Когда я думаю о случившемся, мне почему-то кажется, что произошло это в прекрасный летний день. Впрочем, я точно знаю лишь то, что это действительно было летом. О погоде и о времени суток можно только догадываться. Описывая происшествие, кто-то, правда, сказал, что светила луна, однако он не был очевидцем, как и я. Может быть, луна – просто плод его воображения. Мое же нарисовало яркое солнце, голубое небо и Легкие, высокие облака.
…Двое стоят у распахнутых дверей белого фермерского дома. Иногда я вижу их на кухне, за сосновым столом. Но чаше представляю, что они сидят на крыльце. Перед ними в большом стеклянном кувшине напиток – смесь водки с подсоленным грейпфрутовым соком. Этот коктейль особенно хорошо идет в жару.
Взявшись за руки или обняв друг друга, они встают, чтобы прогуляться. Она немного перебрала и поэтому слегка покачивается на высоких каблуках. Ей страшно весело: она шумит и бурно жестикулирует, то и дело начиная хохотать.
Порой я представляю, что они идут лесом, затем оказываются на берегу ручья. Там чисто и мило. Совсем как на идиллических картинах какого-то француза, который изображал резвящихся на природе босых пастухов и пастушек. Вероятно, он-то и дал пищу моей фантазии.
На берегу ручья, в прохладной, мягкой траве, они занимаются любовью.
И вот тут мое воображение дает сбой. Видно, остальное меня не касается, в конце концов это их личная жизнь. Последнее, что мне удается увидеть, – это ее лицо. Его выражение то и дело меняется, и я не могу его уловить. Это похоже на сон – что-то важное, что, кажется, вот-вот рассмотришь, тут же ускользает, уходит из фокуса прежде, чем успеваешь понять, что это было.
Внезапно он достает нож. Ее глаза расширяются, а затем… Набежавшее облако закрывает солнце.
* * *
Примерно так я представляю себе то, что произошло. Не думаю, что воображение абсолютно точно нарисовало мне картину случившегося. Да и разве разумно было бы на это рассчитывать? Если даже на свидетельства очевидцев не всегда можно полагаться, то что говорить обо мне: на этой ферме я никогда не был. Я никогда не видел эту девушку. Если, конечно, не считать фотографий. Вот и сейчас я снова рассматриваю одну из них. Я не отвожу от нее взгляд так долго, что мне начинает казаться: еще чуть-чуть – и выражение ее лица изменится. Конечно, это лишь игра воображения. Этот снимок ничуть не отличался от любой другой фотографии: остановившееся мгновение – и только. Он не мог рассказать мне ни о ее прошлом, ни, увы, о будущем. Как его ни крути – всякий раз на нем будет та же поза и те же чуть приоткрытые губы, то же выражение глаз – интригующее, загадочное. Сколько ни вглядывайся, снимок не поможет раскрыть тайну этой девушки.
Уж я-то знаю. Достаточно долго в него всматривался.
Глава 1
В Нью-Йорке есть три театральные организации, о которых еще несколько лет назад Морис Дженкинс Ллойд, актер, охотно, рассказывал каждому, кто соглашался его выслушать. «Игроки» – это джентльмены, считающие, что они актеры, говаривал он. «Барашки» – актеры, заявляющие, что они джентльмены. А «монахи»… «монахи» – ни то ни се, но при этом клянутся, что они – и актеры, и джентльмены".
Не знаю, к какой категории Дженкинс-Ллойд причислял себя. Когда я с ним встречался, он обычно бывал навеселе, но утверждал, что трезв. Чаще всего он напивался у Армстронга, который тогда заправлял баром на Девятой авеню, между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами. В те времена Дженкинс-Ллойд отдавал предпочтение виски «Дьюар», причем мог пить сутками, на вид оставаясь вполне трезвым. Никогда не повышал голоса, не скандалил, не падал со стула. К концу вечера, правда, у него порой заплетался язык. Вот, пожалуй, и все. Кем бы он ни был: «игроком», «барашком» или «монахом», – пил этот актер как джентльмен.
И все же умер он из-за пьянства. Я и сам немало пил, когда узнал о его смерти от хронического воспаления пищевода. Конечно, пьянчужка может окочуриться от того угодно, но, похоже, никто, кроме алкоголиков, от такой мерзкой болезни не погибает. Не знаю точно, почему она появляется – то ли в результате многолетнего «закладывания за воротник», то ли из-за перенапряжения, – кто выдержит, если начинает выворачивать наизнанку каждое утро. Что ж, каждому – свое.
О Морисе Дженкинс-Ллойде, надо сказать, я не вспоминал очень давно. Вероятно, его имя всплыло в памяти только потому, что я шел пообщаться с ребятами из общества «Анонимные алкоголики». Собрание должно было состояться в доме, где когда-то располагался «Клуб барашков». Несколько лет назад элегантное белое здание на Западной Сорок четвертой стало для «барашков» непозволительной роскошью. Они продали помещение и вместе с другим клубом переехали куда-то в центр. Земля и этот дом принадлежали теперь церкви. В здании разместились экспериментальный театр и несколько церковных организаций. Каждый четверг, по вечерам, здесь собирались члены общества «Анонимные алкоголики». Они назвали свою группу символично: «Начнем сначала».
Собрание должно было начаться в половине девятого. Я пришел минут за десять до начала, представился председателю, затем, взяв чашечку кофе, занял предложенное место. Несколько шестифутовых столов были расставлены в форме большой буквы "П". Мой стул был довольно далеко от двери, сразу за председателем.
Через несколько минут все места заполнились – нас было примерно тридцать пять человек. Председатель открыл собрание, затем попросил какого-то парня прочитать отрывок из главы «Большой книги». Потом объявили о том, что состоится танцевальный вечер в Верхнем Вест-Сайде, пройдет празднование юбилея труппы Мэррейхилла, сообщили об отмене двух ближайших встреч группы, которая обычно собирается в синагоге на Девятой авеню, из-за предстоявших еврейских праздников.
Затем председатель сказал:
– Сегодня нам кое-что расскажет Мэтт из группы «Живите проще».
Конечно, я волновался. Мне было не по себе с той минуты, как вошел. Обычно я сначала робею, если приходится говорить перед большой группой людей, но потом это проходит. Меня поприветствовали вежливыми аплодисментами; когда они стихли, я произнес:
– Спасибо. Меня зовут Мэтт, я алкоголик…
Тут волнение исчезло, и я рассказал свою историю.
Говорил я, наверное, минут двадцать. О чем – не помню. В таких случаях обычно рассказываешь, как обстояли дела раньше, что изменилось и как чувствуешь себя сейчас. И все-таки каждый раз преподносишь обстоятельства своей жизни по-новому.
Биографии некоторых людей могли бы вдохновить даже кабельное телевидение, хотя в них много общего. Алкоголики подробно описывают, как скатывались вниз, как решили одуматься. В результате теперь едва ли не каждый из них – президент крупной фирмы, полный надежд на будущее. Моя история куда прозаичнее. Я живу, где жил раньше, зарабатываю на жизнь тем же. Разница лишь в том, что прежде меня тянуло выпить, а теперь – нет. Более впечатляющих результатов я не добился.
Когда я закончил, мне снова вежливо похлопали. А затем по кругу пустили корзинку; на оплату аренды помещения и мелкие расходы каждый положил в нее доллар или четвертак. После пятиминутного перерыва выступили еще несколько человек. Многих из них я знал, а некоторые показались мне знакомыми. Все они, обсуждая мою историю, пытались понять причины, толкнувшие меня к пьянству, и найти нечто, способное удержать от повторного падения в бездну. Забавно высказалась женщина, с тяжеловатым подбородком и копной рыжих волос. Она во всем винила мою профессию – когда-то я был полицейским.
– Вам, конечно, приходилось нелегко, – сказала она. – Разные встречаются люди. Вот, я например, какой была? Полицейские приезжали к нам не реже раза в неделю. Стоило нам с мужем выпить, как мы затевали драку, а соседи вызывали полицию. И что же? Если один и тот же коп приходил к нам раза три подряд, то я не упускала своего: не успевал он опомниться, как оказывался у меня в постели. А потом я дралась уже с ним! Снова звонили в полицию, и копы вынуждены были призывать к порядку своего же приятеля.
В девять тридцать мы прочитали «Отче наш», и собрание закончилось. На прощание мне многие пожимали руку, благодарили за выступление. Кое-кто, правда, торопился выбраться на улицу, чтобы поскорее закурить.
Осень была ранней, а ночь – свежей. После знойного лета прохладные ночи приносили облегчение. Я прошел примерно квартал, когда из какого-то подъезда вынырнул человек и вежливо осведомился, не могу ли я поделиться с ним мелочью. На нем были брюки и пиджак от разных костюмов, а на ногах – только старые теннисные тапочки. Выглядел он лет на тридцать пять, но, вероятно, был моложе. Жизнь на улице старит человека.
Ему как минимум было необходимо принять ванну, побриться и постричься. Чтобы выглядеть прилично, ему необходимо было куда больше того, что мог дать я. Ведь я протянул ему всего лишь доллар. Поблагодарив, он попросил и Господа меня благословить. Я зашагал дальше и уже почти дошел до Бродвея, когда услышал, что меня окликают.
Обернувшись, увидел знакомого. Это был Эдди.
Он побывал сегодня на собрании, время от времени я замечал его и на других встречах. Оказывается, он шел следом за мной.
– Мэтт, – сказал он, – не хочешь кофе?
– Выпил три чашки на собрании. Пожалуй, пойду прямо домой.
– Нам по пути? Я провожу тебя.
По Бродвею мы вышли на Сорок седьмую, добрались до Восьмой авеню и повернули направо, продолжая двигаться в верхнюю часть города. Из пяти нищих, просивших у нас милостыню, троих я отшил, а остальным дал по доллару, получив взамен благодарность и благословения. После того как третья нищенка, спрятав деньги, благословила меня, Эдди заметил:
– Ты, похоже, самый мягкотелый парень во всем Вест-Сайле. Ты что – не умеешь говорить «нет»?
– Иногда я их отшиваю.
– Но чаще всего уступаешь.
– Да, обычно так и бывает.
– Недавно видел по телеку мэра. Он сказал, что лучше не подавать уличным попрошайкам. Половина из них – наркоманы, они тут же потратят деньги на отраву.
– Точно. А вторая половина заплатит за жратву или ночлежку.
– По его словам, каждый, кто нуждается в горячей пище и крыше над головой, может получить их в городе бесплатно.
– Знаю, но никак не могу понять, почему же тогда многие ночуют на улицах и ищут еду на помойках.
– А еще мэр хочет покончить с уличными мойщиками ветровых стекол, с этими ребятами, что бросаются к твоему стеклу, даже если оно чистое, а потом вымогают подачку. Мэру не нравится, как это выглядит со стороны, ему тошно смотреть на этих попрошаек.
– Мэр прав, – сказал я. – Они же крепкие ребята. Им следовало бы трясти прохожих или громить винные лавки, не попадаясь на глаза общественности.
– Смотрю, ты не большой поклонник мэра.
– Думаю, он прав, – повторил я. – Наверное, у него сердце не крупнее песчинки. Но, может быть, он просто соблюдает какие-то инструкции и не имеет права даже думать иначе? Впрочем, мне все равно, кто такой мэр и что он говорит. Сам я каждый день даю нищим немного денег. От этого я не обеднею, но, честно говоря, и другие не разбогатеют. И все-таки я продолжаю так поступать.
– А ведь этих других немало…
Действительно немало. Они – по всему городу. Спят в парках, в проходах подземки, в залах автобусных и железнодорожных вокзалов. Встречаются среди них душевнобольные, наркоманы, но в основном – это сбившиеся с пути люди, не знающие, куда приткнуться. Трудно найти работу, если нет постоянного жилья. Не имея жилья, трудно поддерживать приличный вид, а только приличного человека могут нанять. У некоторых попрошаек даже есть работа. Однако в Нью-Йорке сложно не только найти квартиру, оплачивать ее – еще сложнее. Если к квартплате прибавить страховку, комиссионные маклеру, то выйдет не меньше двух тысяч. А это минимальная сумма, с которой можно отважиться подойти к квартирной двери. Даже если иметь работу, легко ли сэкономить такие деньги?
– Слава Богу, у меня есть пристанище, – сказал Эдди. – Ты не поверишь, но я живу в квартире, где вырос. Кварталом выше и чуть дальше, в сторону Десятой авеню. Когда-то давно мы жили в другом доме, но его снесли и построили среднюю школу. Мы перебрались оттуда, когда мне было, кажется, лет девять. Помнится, я заканчивал тогда третий класс… Ты знаешь, я ведь отсидел срок.
– В третьем классе?
Он рассмеялся:
– Нет, чуток погодя. Дело в том, что я загорал в "Грин «Хэвен», когда скончался мой старик. Выбравшись оттуда, не знал, куда податься. Решил поселиться с мамой, хотя у нее было не очень уютно, но там я мог хотя бы бросить одежду и вещи. Однако после того как она заболела, я расстался с мыслью о переезде. Когда же мама умерла, я сохранил площадь за собой. Три маленькие комнатки на пятом этаже, но, ты представляешь, Мэтт, с фиксированной квартплатой! Всего сто двадцать пять долларов семьдесят пять центов в месяц. В этом городе не меньше заплатишь за одну ночь в приличной гостинице, черт побери!
Как ни странно, этот район возрождался. Добрую сотню лет Адская кухня считалась жутким, опасным местом, однако с тех пор, как району дали новое название – Клинтон, он стал преображаться: бедняцкие квартиры превратили в кооперативные владения, плата за их аренду достигла шестизначных цифр. Просто удивительно, куда пропали бедняки и откуда взялось столько богатых людей?..
* * *
Он сказал:
– Чудесная ночь, правда? А ведь мы скоро начнем скулить, что нам слишком холодно. То умираем от жары, то жалуемся, что быстро промелькнуло лето. Так всегда бывает, да?..
– Говорят.
Я взглянул на Эдди. Пожалуй, ему уже около сорока. Рост – 172-175 сантиметров, но фигура еще не отяжелела. Бледная кожа и выцветшие голубые глаза. Редеющие светло-каштановые волосы. Низкий лысеющий лоб и слегка выдающиеся вперед верхние зубы придавали ему некоторое сходство с кроликом.
Присмотревшись к нему повнимательнее, я, вероятно, и сам догадался бы, что парень отсидел срок: он выглядел как мошенник. Дело, пожалуй, было в том, что в его поведении сочетались нагловатость и уклончивость, он сутулился, а глаза его бегали. Не скажу, что это очень бросалось в глаза, но, увидев его на собрании впервые, я сразу подумал, что этот малый слегка «грязноват».
Он достал пачку сигарет и предложил мне. Я отрицательно покачал головой. Он чиркнул спичкой, сложил ладони, чтобы укрыть пламя от ветра. Выпустив струйку дыма, зажал сигарету между большим и указательным пальцами и взглянул на нее.
– Мне давно пора расстаться с этой дрянью, – сказал он. – Я не пью, но могу подохнуть от рака, так зачем же я мучился?
– Эдди, ты давно не пьешь?
– Седьмой месяц.
– Здорово!
– Примерно год присматривался к программе анонимных алкоголиков, но прошло немало времени, прежде чем я бросил пить.
– Я тоже не смог остановиться сразу.
– Да? Месяц или два у меня просто не хватало духа решиться на это. А потом я подумал, что по крайней мере смогу курить травку, ведь моя беда – не в марихуане, мое зло – это выпивка. Но, слава Богу, до меня наконец дошло то, о чем говорили на встречах! Я бросил и травку тоже. Вот уже почти семь месяцев, как я трезв и голова не болит.
– Замечательно!
– Это уж точно.
– Что касается сигарет… Говорят, не стоит сразу пытаться изменить все.
– Слышал. Думаю, через год и курить брошу.
Он глубоко затянулся, и кончик сигареты ярко вспыхнул.
– Тут я тебя покину. Точно не хочешь кофе? – спросил Эдди.
– Нет, но пройдусь с тобой до Девятой.
Мы пересекли еще один квартал, а потом постояли несколько минут на углу, разговаривая о том о сем. Он сказал:
– Председатель упомянул, что твоя группа называется «Живите проще». Вы встречаетесь в Соборе Святого Павла?
Я кивнул:
– "Живите проще" – официальное название, но обычно мы говорим просто – «апостольская».
– И ты регулярно там бываешь?
– Пожалуй, да.
– Может, там и встретимся. Да. Мэтт, у тебя есть телефон?
– Конечно. Я живу в гостинице «Северо-западная». Позвони дежурному, и он тебя соединит.
– А кого мне спросить?
Я рассмеялся. В нагрудном кармане у меня лежала пачка фотографий размером с бумажник. На обороте каждой стоял штамп с моим именем и номером телефона. Одну из них я отдал ему. Он прочитал:
– Мэттью Скаддер… Так это и есть ты?
Затем Эдди перевернул снимок.
– А вот это – точно не ты.
– Ты ее знаешь?
Он отрицательно покачал головой и поинтересовался:
– Кто она?
– Девушка, которую я пытаюсь найти.
– А почему бы тебе не найти сразу парочку? От одной я тебя тут же избавил бы. Так вот чем ты занимаешься?
– Точно.
– Симпатичная девушка! Молоденькая. Во всяком случае, была такой, когда позировала для этого снимка. Сколько ей? Около двадцати одного?
– Сейчас двадцать четыре. Фотографию делали год или два назад.
– В двадцать четыре она тоже еще ничего.
Он снова перевернул снимок.
– Мэттью Скаддер. Забавно: можно знать о человеке что-то очень личное и не иметь понятия о том, как его зовут. Я говорю о фамилии. Моя фамилия – Данфи, но, может, ты это уже знаешь?
– Нет.
– Дал бы тебе свой номер, будь у меня телефон. Его отключили за неуплату полтора года назад. Надо бы в ближайшие дни этим заняться… Приятно было поболтать с тобой, Мэтт. Может, завтра вечером увидимся в Соборе Святого Павла.
– Думаю, я туда загляну.
– Я тоже постараюсь заскочить. А пока – будь поосторожнее.
– Ты тоже, Эдди.
Когда загорелся зеленый свет, он перебежал улицу. Неожиданно Эдди обернулся и улыбнулся мне.
– Надеюсь, ты найдешь эту девушку, – сказал он.
* * *
Той ночью, однако, я ее не нашел. Надо сказать, что по пути в гостиницу я вообще не встретил ни одной девушки, с которой мне захотелось бы провести время. Добравшись до Пятьдесят девятой улицы, где находилась гостиница, я остановился у дежурного администратора. Джейкоб сообщил, что мне недавно звонили: три раза, через каждые полчаса.
– Похоже, это был один и тот же человек, – сказал он. – Передать ничего не просили.
Я поднялся в номер. Спать не хотелось, я открыл книгу. Зазвонил телефон.
Я снял трубку и услышал мужской голос:
– Скаддер?
Услышав утвердительный ответ, незнакомец спросил:
– Сколько ты готов выложить?
– О чем вы?
– Разве не ты разыскиваешь девушку?
Мне стоило бы бросить трубку, но я задал еще один вопрос:
– О какой девушке вы говорите?
– О той, чью фотографию ты носишь с собой. Разве не ее ты ищешь.
– Вы знаете, кто она?
– Сначала скажи, сколько заплатишь? – потребовал он.
– Может, кое-что ты и получишь.
– И сколько же?
– Ну, разбогатеть тебе не удастся.
– Назови сумму.
– Пожалуй, несколько сотен.
– Пять сотен долларов?
В сущности, сумма не имела значения. Я уже понял, что ему нечего было продать.
– Хорошо, – согласился я. – Пять сотен – так пять сотен.
– Дерьмо. Этого мало.
– Знаю.
Он помолчал, затем произнес решительно:
– Хорошо! Знаешь здание на углу Бродвея и Пятьдесят третьей, на стороне, противоположной центру, если стоять лицом к Восьмой авеню? Жди меня там через полчаса. Возьми с собой баксы. Если у тебя их нет, не трудись приезжать.
– Так поздно я не смогу достать деньги.
– Неужели у тебя нет банковской карточки? Дерьмо! Сколько ты можешь выложить прямо сейчас? Остальное отдашь завтра. Да не вздумай тянуть – цыпочка может скоро оказаться в другом месте. Тебе понятно?
– Даже больше, чем ты думаешь.
– Что ты сказал?
– Как ее зовут?
– Так это же ты ее разыскиваешь. Неужели ты не знаешь ее имени.
– Но ведь и ты не знаешь, верно?
Он задумался, помолчал несколько секунд, а потом нашелся:
– Мне известно имя, под которым она живет сейчас, – сказал он. Самые глупые из них оказываются обычно самыми хитрыми. – А ты, наверное, знаешь ее настоящее имя.
– И как же ее зовут теперь?
– Ха-ха!.. Это часть того, что ты приобретешь за свои пятьсот долларов.
Я понял, что приобрел бы лишь удовольствие почувствовать, как чьи-то пальцы сдавят мою шею, а может, и укол ножа меж ребер. Тот, кто хочет что-нибудь вам продать, никогда не начнет с вопроса о вознаграждении. Подобные люди не любят встречаться на уличных перекрестках. Меня внезапно охватила такая усталость, что захотелось просто бросить трубку, но он наверняка позвонил бы еще раз.
Я сказал:
– Заткнись-ка на минуту. Мой клиент не разрешит выплачивать вознаграждение, пока девушку не обнаружат, У тебя на продажу ничего нет, и тебе не удастся выудить у меня даже доллар. Я не намерен встречаться с тобой на перекрестке, но если бы и собрался это сделать, то денег с собой не взял бы. Я захватил бы с собой пушку и наручники и обеспечил бы себе подстраховку. Затащив в местечко поглуше, я поработал бы над тобой, пока твердо не убедился бы, что ты ничего не знаешь. А под конец, возможно, тебя всего бы обмочил. Ведь по твоей вине я понапрасну потерял бы время. Этого ты добиваешься? Все еще хочешь увидеться на углу?
– Мать твою…
– Ну, нет, – сказал я. – Ты неправильно меня понял. Это твою мать…
И, оборвав разговор, бросил трубку.
– Скотина! – громко произнес я, как будто кто-то мог меня услышать. Потом принял душ и отправился спать.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.