Текст книги "Холокост. Новая история"

Нападения на синагоги и осквернение свитков Торы – священных иудейских реликвий – по всей Германии стали новой низостью нацистов. Гюнтер Раскин в Берлине видел последствия нападения на синагогу, в которой его отец был кантором. «Я вошел внутрь и увидел все наши священные предметы. Они все были испачканы экскрементами… Это было ужасно. Тогда я впервые стал свидетелем того, как отец плачет»⁷⁶.

А страдания Руди Бамбера усиливало отсутствие поддержки со стороны соседей и других знакомых. Он говорит, что его семья не получила от немцев никакого сочувствия. Многие просто проходили мимо их дома, но один или два человека кидали в него камни. Похожие воспоминания и у Гейнца Нассау из Эссена. Там в центре города подожгли еврейский молодежный центр. Медсестра, работавшая там, спросила у кого-то из прибывших пожарных, не остались ли в здании администратор и члены его семьи, и услышала в ответ: «Да пусть они сгорят! В конце концов, они расправились с фом Ратом. Убирайся отсюда, а то мы и тебя туда бросим!»⁷⁷

Впрочем, реакция немцев была разной. В одном полицейском докладе сообщалось, что мнения населения разделились. Большинство людей считает, что эти погромы необоснованны⁷⁸. Есть свидетель, еврей из Баварии, который говорил, что христианское население Мюнхена настроено против таких действий. «Мне со всех сторон демонстрировали самую живейшую симпатию и сочувствие… Совершенно незнакомая арийская дама, явно из высшего класса, подошла к моей жене и сказала: “Мадам, мне стыдно быть немкой”. Другая неизвестная дама прислала бутылку вина»⁷⁹.

Неодинаковая реакция на злодеяние, которое впоследствии назвали Хрустальной ночью, видна, например, по поведению родителей Уве Сторьохана, жившего в Гамбурге. Даже при том, что отец Уве евреев не любил, он пришел в негодование, потому что штурмовики осквернили синагоги. А вот мать считала иначе. Она была довольна тем, что после погрома соседи-евреи уехали, а через два дня в их дом вселился один из высокопоставленных чиновников СА. Уве запомнил, как мама радовалась, что теперь рядом будет жить такой общительный и близкий к народу представитель военизированных формирований НСДАП⁸⁰.

Для тысяч евреев, оказавшихся после Хрустальной ночи в концентрационных лагерях, наступили предсказуемо тяжелые времена. Один из них потом среди прочего вспоминал о том, как комендант Заксенхаузена снял перчатки и собственноручно стал избивать заключенного, обзывая его грязной еврейской свиньей. И о том, как все они смотрели на наказание заключенного, которого поймали при попытке бежать из лагеря: «Его били огромными кнутами двое штурмовиков, которые вызвались это делать добровольно… Несчастный должен был сам громко отсчитывать все двадцать пять ударов, но вскоре замолчал, потому что потерял сознание. Капо сказал, что он, как только хотя бы немного придет в себя, получит еще двадцать пять ударов»⁸¹.

Газета Das Schwarze Korps («Черный корпус») – печатный орган эсэсовцев – до Хрустальной ночи не один месяц разжигала ненависть к евреям в самых радикальных выражениях, но после погромов это уже был просто взрыв ненависти. 24 ноября в одной из статей было сказано следующее: «Все это необходимо. Мы больше не слушаем вопли из-за границы, и нет на земле силы, которая может нас остановить! Мы доведем еврейский вопрос до окончательного решения. Программа ясна. Вот она – полное изгнание, абсолютное отмежевание!»⁸²

В другом материале, напечатанном 17 ноября, говорилось: «Горе евреям, если хоть один из них или их сообщник, нанятый ими и пропитавшийся их ненавистью, поднимет свою кровавую руку на кого-то из немцев! За смерть или ранение немца будет отвечать не только он, а все евреи. Это должны понять те, кто не внял нашему первому сдержанному предупреждению… Есть только одно право, наше право, наша самозащита, и только мы будем определять время и формы ее проявления»⁸³. Потом в Das Schwarze Korps прозвучала неприкрытая угроза: «День, когда еврей или еврейский наймит направит оружие против одного из вождей Германии, станет последним днем существования евреев в нашей стране. Мы очистим ее!»⁸⁴

В это время официальный печатный орган СС сделал еще два заявления, имеющих значение для понимания нами менталитета сторонников жесткого курса. Во-первых, нацисты сказали, что в нетерпимости по отношению к евреям нет ничего нового – это всегда, на протяжении тысячелетий, было очень важно для любого здорового общества и нации, и теперь они сделали из этого необходимые эффективные практические выводы, хотя и суровые⁸⁵. Во-вторых, Das Schwarze Korps написала, что немцам придется самим решать вопрос с евреями (пока формулировка была такой), потому что международное сообщество помочь им не смогло. Нацисты дали понять, что считают своих оппонентов из «демократических» стран лицемерами: «Ни мистер Рузвельт, ни английский архиепископ, ни один выдающийся демократ не положит свою дочь в постель к грязному восточноевропейскому еврею; но, когда дело касается Германии, они сразу же видят здесь не еврейский вопрос, а лишь гонения на невинных, страдающих за свою веру, словно нас когда-нибудь могло интересовать, во что верят или не верят евреи»⁸⁶. Таким образом, в Третьем рейхе еще до войны нашли оправдание жесточайших мер против евреев: все «здоровые» нации в мире считают, что быть антисемитами правильно, но только у немцев хватило смелости принять против евреев необходимые меры. И уж конечно, Германия ни в чем не виновата! Другие страны ведь отказались предоставить евреям убежище.

В то время, как Das Schwarze Korps трубила обо всем этом со своих страниц, в концентрационных лагерях продолжали подвергать мучениям евреев, арестованных после Хрустальной ночи. Все это говорит нам о том, что нацисты были готовы предпринимать по отношению к евреям радикальные действия задолго до начала Второй мировой войны.

Международное сообщество, разумеется, осудило погромы, произошедшие в Германии и в Австрии. Слова сочувствия звучали повсеместно, но дел было мало. США позволили 12 000 австрийским и немецким евреям, приехавшим в страну по краткосрочным визам, продлить свое пребывание, но предложение конгресса о принятии дополнительно 2000 еврейских детей было отклонено. Президент в поддержку законопроекта не выступил, и предложение так и осталось только предложением.

Британия, правда, квоту для беженцев увеличила. Происходило это постепенно – началось вслед за аншлюсом, продолжилось после Хрустальной ночи, а в целом до начала войны в Великобританию смогли прибыть 50 000 евреев из Германии и с контролируемых ею территорий⁸⁷.

Около 9000 детей попали в Британию в ходе операции «Киндертранспорт» – перевозки и размещения на территории страны детей, признававшихся на основе Нюрнбергских расовых законов евреями, из нацистской Германии, Австрии, Чехословакии, Польши и вольного города Данцига. Руди Бамбер со своей младшей сестрой оказались среди тех, кому британские визы выдали накануне начала военных действий. Руди вспоминает, что каждый предмет их одежды, все, что они хотели взять, должны были быть переписаны и одобрены властями. Прежде чем получить разрешение на отъезд, нужно было пройти специальную комиссию. Вот воспоминания Руди: «В помещении сидели нацистские чиновники, армейские офицеры, сотрудники гестапо и полиции… Это выглядело абсурдом, потому что генерал, который был главным, говорил примерно так: “Ты собираешься отправиться в колонии? Наверное, хочешь работать на ферме?” Я ответил: “Да”. Я бы сказал “да” на что угодно… Кстати, в это время слово “еврей” никто не произносил»⁸⁸.

После Хрустальной ночи никто уже и не делал вид, что политика Третьего рейха – это политика страны, которая желает мирных отношений с остальным миром. Министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс, например, сказал коллегам, что власть в Германии захватили безумцы, и добавил: «Ближайшей целью нашего правительства должно стать исправление ложного впечатления, что мы безвольные трусы, о которых можно безнаказанно вытирать ноги»⁸⁹.

Никаких документов о том, что говорил сам Гитлер – в публичных или частных беседах – о событиях Хрустальной ночи, нет. Впрочем, имеется дневниковая запись Геббельса, в которой тот дает понять, что фюрер одобряет действия против евреев. Очевидно, Адольф Гитлер не хотел, чтобы его имя прямо ассоциировалось с насилием. Он дорожил своим престижем в качестве главы государства и не желал, чтобы иностранные лидеры возлагали на него персональную ответственность. А еще молчание оставляло возможность заявить о самоуправстве экстремистов из партийных рядов – в том случае, если в стране почувствуется явное недовольство всем происходящим. Манфред фон Шредер, в то время молодой немецкий дипломат, вспоминает, что многие действительно считали Хрустальную ночь делом рук радикальных штурмовиков, действия которых не были одобрены фюрером⁹⁰. То, как повел себя Гитлер после еврейских погромов 1938 года и всего последовавшего за ними, дает нам основания предположить, что такой же тактики он сознательно придерживался и позже, уже во время войны, ведь фюрер никогда публично не говорил о том, что в Третьем рейхе истребляли евреев.

12 ноября 1938 года Герман Геринг председательствовал на совещании, проходившем в имперском министерстве авиации, на котором обсуждались последствия Хрустальной ночи. Это единственное в своем роде собрание высших нацистских чиновников, посвященное политике в отношении евреев, после которого сохранилась стенографическая запись. Содержание ее показательно⁹¹. Из стенограммы следует, до какой степени не были просчитаны потенциальные последствия всего произошедшего. Во-первых, евреи могли потребовать возмещения понесенного ими ущерба от страховых компаний, многие из которых принадлежали немцам. Во-вторых, разбитые витрины и окна – именно по ним Хрустальная ночь получила свое название – можно было заменить, только купив стекло за границей, а это означало значительные траты валюты. Было еще и в-третьих, в-четвертых, в-пятых… Геринг сказал, что грабить и сжигать магазины и склады, чтобы потом немецкие страховые компании возмещали евреям ущерб, было полным безумием. Лучше бы убили сотни две евреев, чем уничтожать такое ценное имущество!

Потом участники совещания обсуждали, какие ограничительные меры государство должно ввести против евреев. Рейнхард Гейдрих предложил заставить их носить на одежде специальные знаки. Он сказал, что это поможет персонифицировать немецких евреев, а то они пока неотличимы от евреев-иностранцев. Это, в свою очередь, не даст возможности правительствам других государств предъявлять жалобы на плохое отношение к их гражданам в Германии. Геринг отметил, что подобное решение в сочетании с дальнейшим ограничением еврейского предпринимательства и запретом на свободу передвижения для них должно привести к созданию во всех крупных городах гетто в широких масштабах. Гейдрих высказался против: «Мы не сможем контролировать гетто, в котором будет собрано очень много евреев. Оно станет постоянным убежищем для преступников, рассадником эпидемий и так далее. Мы не хотим, чтобы евреи жили в одних домах с немцами, но сегодня немецкий народ, в многоквартирных домах и отдельных, сам заставляет евреев вести себя соответственно. Сейчас контроль над евреями под бдительным присмотром всего населения возможен, а при размещении тысячами в каком-либо районе мы не сможем установить надлежащий контроль за их повседневной жизнью с помощью патрулей». Этот обмен мнениями важен в свете того, что произойдет позже, поскольку обе меры – специальные отличительные знаки для евреев и создание гетто – через год будут реализованы на оккупированных восточных территориях.

Из стенограммы этого совещания становится ясно, что мир лидеров нацистской партии – это мир, в котором может быть поднята и обсуждаться любая тема, любая мысль, сколь бы радикальной или эксцентричной она ни была. Предположил же Геббельс, что у них появился шанс уничтожить синагоги и заменить их другими зданиями или стоянками для автомобилей… Потом вожди национал-социалистов обсудили, как заставить евреев ездить в поездах в специально отведенных вагонах, но тот же Геббельс сказал, что это не годится, поскольку в поезде могут оказаться всего два еврея. В распоряжении этих двух евреев будет целый вагон, а другие вагоны пойдут переполненными! Геринг его успокоил – евреям можно выделить не вагон, а какой-нибудь отсек. И потом, если возникнет ситуация, о которой говорит Йозеф, можно поступить еще проще. «Мы просто выпихнем этих евреев, и они всю дорогу просидят в сортире!»

Далее Геббельс предложил ввести запрет на посещение евреями немецких лесов, поскольку целые толпы их, бродящие по Грюневальду, лесному массиву в пригороде Берлина, ведут себя неподобающим образом – подстрекательски и провокационно. Геринг ухватился за эту идею, но предложил собственную трактовку, довольно причудливую. Он согласился с тем, что для евреев должен быть закрыт вход в бо́льшую часть лесного массива, но им ведь можно оставить специальный маленький участок. И поселить на этом участке животных, похожих на евреев. Например, лосей, потому что они такие же горбоносые.

Слова Геринга о лосях очень понравились всем присутствующим на совещании. Никаких этических ограничений для них не существовало. Они предложили бы отправить евреев и на Луну, если бы не серьезные практические трудности при осуществлении этого плана. Нацистские бонзы знали, что Гитлеру нравятся радикальные идеи, и многие научились выдвигать поистине фантастические предложения.

Под занавес совещания Геринг обсудил с товарищами по партии ряд новых мер, направленных против евреев, в том числе план устранения их из экономической и общественной жизни – арианизацию. Нужно принять эмиграционную схему, аналогичную той, что Эйхман реализовал в Австрии. А еще надо заставить евреев выплатить большой штраф в качестве наказания за последствия Хрустальной ночи, поскольку фом Рат был убит евреем. Наконец, Геринг подвел итоги: «Если в ближайшем будущем немецкому рейху придется вступить в конфликт с иностранными державами, совершенно очевидно, что мы в Германии прежде всего должны будем разобраться с евреями»⁹².

Между тем и в речах Гитлера уже можно было услышать почти апокалипсическое звучание. В частности, выступая в рейхстаге 30 января 1939 года, в шестую годовщину своего прихода к власти, фюрер прямо угрожал евреям. В речи, которая длилась два с половиной часа, он продекларировал, что Германия желает жить в мире с другими государствами, но международное еврейство всеми силами стремится удовлетворить свою жажду мести истинным арийцам. В данный момент в некоторых странах евреи продолжают вести эту кампанию ненависти с помощью прессы, кино, радио, театра и литературы, которые все еще находятся в их руках. Далее фюрер заявил, что, если международным еврейским финансистам в Европе и за океаном снова удастся втянуть всех в мировую войну, результатом ее может стать большевизация всего мира. Разве это не угроза? Угроза, но Германия знает, как ей противостоять. Участью еврейской расы станет аннигиляция⁹³.

И тем не менее нужно понять, что именно имел в виду Гитлер. Неужели он открыто дал понять, что в случае войны намерен истребить всех евреев? Спорно, особенно с учетом следующего: свидетельств того, что в 1939 году у фюрера уже был детальный план уничтожения евреев, нет. В качестве альтернативы можно предложить более убедительную интерпретацию: под аннигиляцией Адольф Гитлер подразумевал изгнание, и, таким образом, единственным возможным для нацистов решением еврейской проблемы оставалась «ликвидация» евреев в Европе – их насильственное выдворение с континента. В пользу этой точки зрения говорит то, что Гитлер сказал ранее в ходе этого же выступления, он ведь поставил в вину всем «демократическим» странам их невмешательство и нежелание принять еврейских эмигрантов. Эти страны, по словам фюрера, заливались слезами жалости по поводу несчастного, страдающего еврейского народа, но делать ничего не делали. Именно в таком контексте Гитлер пообещал, что Германия изгонит этот народ, то есть евреев.

Дальнейшее представление о намерениях фюрера дает нам его разговор с министром иностранных дел Венгрии Иштваном Чаки, состоявшийся 16 января 1939 года – за две недели до «пророческой» речи. Чаки не был другом евреев и представлял режим, который уже принял ряд антисемитских законов. Гитлер выразил в беседе с ним уверенность, что евреи должны исчезнуть из Германии все до единого⁹⁴. Кроме того, он сказал, что еврейская проблема существует не только в рейхе и он поддержит любое государство, которое соберется решить ее. При этом контекст употребления слова «исчезнуть» предполагает, что фюрер скорее имел в виду изгнание, нежели уничтожение.

Дополнительную поддержку такой трактовке можно увидеть в замечаниях Гитлера, сделанных 21 января 1938 года. На встрече с министром иностранных дел Чехословакии Франтишеком Хвалковски фюрер сказал, что евреи должны быть «ликвидированы» в Германии – это их расплата за 9 ноября 1918 года, а единственная возможность для всех остальных стран, которые заинтересованы в решении еврейского вопроса, – выбрать любое место на планете и отправить туда евреев. Другие, англосаксонские, государства в таком случае надо поставить перед выбором: «Вот они здесь. Либо они умрут с голода, либо вы воплотите на практике все свои речи и станете заботиться о евреях»⁹⁵.

Подводя итоги, можно предположить следующее. Даже при том, что «пророчество» Гитлера вряд ли демонстрирует, что у него был конкретный план уничтожения евреев в свете грядущей мировой войны, то, насколько важна связь в его сознании между судьбой евреев и неизбежными будущими конфликтами, нельзя недооценивать. Если Германия будет воевать, евреев ждут чудовищные страдания. В этом Гитлер заверил 30 января 1939 года. Предстояло только определить, какие формы эти страдания примут – насильственное изгнание или нечто худшее.

В это же время Германия еще больше усилила давление на своих европейских соседей. От словаков, которые по Мюнхенскому соглашению получили существенную автономию в границах Чехословакии, нацисты требовали объявить полную независимость от чешского государства. Геринг на встрече со словацкими представителями в феврале 1939 года выразился с характерной для себя прямотой: «Вы собираетесь отделяться или нет? – спросил он. – Или нам позволить венграм поиметь вас?»⁹⁶ В следующем месяце словаки сделали то, что от них требовалось. При президенте Йозефе Тисо, профессоре теологии, новая власть приняла ряд антисемитских законов. В частности, в апреле 1939 года вступил в силу акт 63/39, запрещающий евреям работать по целому ряду профессий – так их стремились исключить из общественной жизни⁹⁷. «Для нас все перевернулось с ног на голову», – говорит Линда Бредер, ортодоксальная словацкая еврейка, которой тогда было 14 лет. Линду вышвырнули из школы, а ее отец остался без работы. Особенно девочку удивляло, что раньше-то евреи и христиане жили бок о бок и никто никому никаких претензий не предъявлял⁹⁸. Отто Прессбургер, словацкий еврей, которому в 1939 году исполнилось 17 лет, подтверждает, что между ними – еврейской и христианской молодежью – не было даже недоразумений. Но после создания словацкого государства Отто отправили из школы домой и сказали, чтобы больше не приходил. «Мы никуда не могли пойти и вынуждены были сидеть дома… Раньше мы танцевали с девушками – не только с еврейскими девушками, – это было нечто похожее на современное диско. Потом везде появились таблички: “Евреям и собакам вход запрещен”»⁹⁹.

После того как Словакия, восточная часть бывшей Чехословакии, отделилась от остальной страны, немецкие войска получили приказ занять западные чешские территории. Оккупация завершилась за несколько часов. 16 марта 1939 года Гитлер прибыл в Прагу и объявил о создании Протектората Богемии и Моравии – зависимого государственного образования на территориях Богемии, Моравии и Силезии, населенных этническими чехами. Так под властью немцев оказались еще 90 000 евреев, и на них вскоре также распространились антисемитские меры, включая арианизацию.

Агрессивные намерения Гитлера уже стали очевидны для всего мира. Оккупацию чешских земель нельзя было считать частью плана по возвращению немецкоязычных территорий, утраченных после мировой войны. Постоянный заместитель министра иностранных дел Британии сэр Александр Кадоган 20 марта 1939 года записал в своем дневнике: «Боюсь, мы достигли критической точки. Я всегда говорил, что, пока Гитлер делал вид, будто возвращает немцев в рейх, мы могли делать вид, что он имеет на это право. Но если он продолжит поглощать другие нации, настанет время сказать ему: “Halt!”»¹⁰⁰

Британия предложила Польше, Греции и Румынии гарантии помощи в случае агрессии Германии. Рузвельт, понимающий, насколько серьезно все происходящее в Чехословакии, решил написать Гитлеру. 15 апреля 1939 года на пресс-конференции в Белом доме он объявил, что обратился к фюреру с просьбой решать проблемы мирным путем. Он хочет от Гитлера заверений, что вооруженные силы Германии не вторгнутся на территории или во владения более 30 стран – от государств Балтии до Югославии, от Нидерландов до Португалии, от Швеции до Ирана¹⁰¹.

Письмо Рузвельта стало для Гитлера пропагандистским подарком. В конце концов, какое право имеет президент Соединенных Штатов Америки просить у рейхсканцлера Германии публичных заверений в том, что он не намерен использовать немецкую армию для вторжения в Испанию или Швейцарию? Гитлер с резким сарказмом говорил об этом письме на выступлении в рейхстаге 28 апреля. Он напомнил, какую роль сыграла Америка в том, что после Великой войны немецкому народу был навязан версальский диктат. Эта страна точно не годится на роль рупора силы всего человечества, тем более после того, как отказалась поддержать Лигу Наций! Потом фюрер указал на ряд стран, названных в списке Рузвельта, в частности на Сирию, где в настоящее время нет никаких свобод, поскольку их территории оккупированы войсками «демократических» государств, которые лишили их всех прав. Это был более чем прозрачный намек. Более того, добавил Гитлер, Ирландия своим врагом считает не Германию, а Англию, а еще от внимания господина Рузвельта, вероятно, ускользнуло, что территория Палестины оккупирована не немецкими, а английскими войсками¹⁰².

Это означало, что все дипломатические мосты, которые еще оставались между Германией и США, сожжены. В своих выступлениях Гитлер неоднократно упоминал о том, что Америка участвовала в Великой войне на стороне противников Германии, и его мнение – хотя и не высказываемое, было очевидно: Соединенные Штаты в случае конфликта в Европе могут поступить так же еще раз. Кроме того, Гитлер был убежден – евреи очень влиятельны в Америке, поэтому неудивительно, что ключевым моментом в эволюции Холокоста, как мы увидим позже, стал декабрь 1941 года, когда США наконец вступили во Вторую мировую.

Тем не менее даже понимание того, что Америка в будущей войне может стать противником, не могло удержать Гитлера от обострения конфликта. Он полагал, что в случае начала в Европе военных действий немецкая армия сможет захватить обширные территории и победить раньше, чем США решат принять в них участие. Это вопрос скорости. И времени, конечно. В августе 1939 года фюрер говорил своим генералам: «Все эти благоприятные обстоятельства в ближайшие два-три года исчезнут… Длительный мирный период не пойдет нам на пользу»¹⁰³. Необходимо закрыть сердца для жалости и действовать жестко. Такими были истинные намерения Гитлера.

Вождь нации готовился к войне, но уже не к той, которую планировал ранее. Много лет назад Адольф Гитлер хотел, чтобы Великобритания была его союзницей. Недавно он еще надеялся, что Польша поддержит Германию и выступит на ее стороне в войне против Советского Союза. Тем не менее и британцы, и поляки оказались на другой стороне баррикад. Число стран, которые в ближайшее время смогли бы противостоять Германии, необходимо было ограничить, и Гитлер направил Риббентропа в Москву, чтобы заключить пакт о ненападении со Сталиным – своим главным идеологическим противником. Но если с реализацией одного из желаний Гитлера – войной против СССР – приходилось повременить, то другое – радикальное сведение счетов с евреями – можно было начать осуществлять немедленно.