Текст книги "Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса»"

Нацисты считали эту войну не обычной войной вроде той, что велась против «цивилизованных» западных стран, а борьбой насмерть против еврейско-большевистских «недочеловеков». Эту идею четко выразил Франц Гальдер, начальник Генерального штаба немецкой армии, в своем дневнике 17 марта 1941 года: в России «нужно использовать силу в самой жестокой ее форме», а «взращенная Сталиным интеллигенция должна быть уничтожена». Благодаря такому политическому подходу те, кто планировал вторжение, получили возможность найти решение проблемы снабжения немецкой армии продовольствием во время продвижения вглубь советской территории. Местному населению предстояло от этого жестоко пострадать… Документ от 2 мая 1941 года, подготовленный центральным экономическим агентством вермахта, заявляет, что «вся немецкая армия» должна «быть накормлена за счет России». Последствия были очевидны: «Таким образом, десятки миллионов людей без сомнения умрут от голода, если мы заберем из этой страны все, что нам необходимо»⁴⁸. Тремя неделями позже, 23 мая, это же агентство произвело на свет еще более радикальный документ, под названием «Политико-экономическое руководство для экономической организации Востока». В этом документе говорилось уже о том, что теперь целью является не только обеспечение немецкой армии, но и снабжение оккупированной нацистами Европы. В результате 30 миллионов людей в северной части Советского Союза могли бы умереть от голода»⁴⁹.

Недавние исследования показали, что такие шокирующие документы не просто представляют определенную направленность мысли, целесообразную и выгодную для нацистов в то время, но и свидетельствуют, что внутри самого нацистского движения существовало некое интеллектуальное течение, считавшее такое сокращение населения экономически обоснованным. Работая в соответствии с теорией «оптимального размера населения», нацисты, занимавшиеся экономическим планированием, могли подвергнуть рассмотрению любой регион мира и просто на основании численности населения высчитать, будет этот регион приносить прибыль или убыток. Например, немецкий экономист Гельмут Майнхолд из Института немецкого развития на Востоке подсчитал в 1941 году, что 5,83 миллионов поляков (включая стариков и детей) были «лишними» в соответствии с экономическими требованиями⁵⁰. Существование этого лишнего населения означало «реальную эрозию капитала». Люди, составлявшие это лишнее население, были Ballastexistenzen – «напрасной тратой места». На этом этапе такие экономисты еще не следовали своей логике до конца – они не призывали к физическому уничтожению этого балласта в Польше. Но эти «специалисты» хорошо знали о том, как Сталин решил аналогичный вопрос в Советском Союзе. В тридцатых годах в Украине политика депортации кулаков и коллективизации оставшихся крестьян привела к смерти около 9 миллионов человек.

Такой способ мышления дал интеллектуальное обоснование геноциду гражданского населения в результате немецкого вторжения в Советский Союз. Для нацистских экономистов тот факт, что «30 миллионов людей» могут умереть от голода, представлял собой не только мгновенную пользу для наступающей немецкой армии, но и выгоду для всего немецкого народа в долгосрочной перспективе. То, что нужно будет кормить меньше ртов в Советском Союзе, означало не только то, что можно будет больше продовольствия отправить на Запад жителям Мюнхена и Гамбурга, но и то, что упростится и ускорится германизация оккупированных территорий.

Гиммлер уже заметил, что большинство польских ферм были слишком малы для немецких семей, и теперь он не сомневался, что массовый голод на захваченных советских территориях облегчит создание на них крупных немецких хозяйств. Перед самым началом вторжения в СССР Гиммлер разоткровенничался с коллегами на субботней вечеринке: «Цель русской кампании – истребить 30 миллионов славянского населения»⁵¹.

Абсолютно очевидно, что перспектива войны против Советского Союза привела к возникновению в умах нацистских лидеров самых радикальных идей. В письме, адресованном Муссолини, где Гитлер ставил его в известность о своем решении напасть на Советский Союз, он признался, что теперь чувствует себя «духовно свободным», и что эта «духовная свобода» состоит в том, что он имеет возможность действовать во время этого конфликта, как он пожелает. Как написал 16 июня 1941 года в своем дневнике Геббельс, шеф нацистской пропаганды: «Фюрер сказал, что мы обязаны добыть победу любой ценой, неважно, творим мы зло или добро. Мы и так за многое в ответе…»

Уже на этой стадии, когда планы еще только составлялись, было абсолютно ясно, что евреев Советского Союза ожидают ужасные испытания. В своей речи, произнесенной в рейхстаге 30 января 1939 года, Гитлер обозначил четкую связь между будущей мировой войной и уничтожением евреев: «Сегодня я хочу вновь стать пророком: если международным финансистам и евреям – как в Европе, так и за ее пределами – удастся еще раз ввергнуть народы в мировую войну, результатом станет не большевизация мира и связанная с ней победа еврейства, а полное уничтожение еврейской расы в Европе»⁵². Гитлер использовал термин «большевизация» намеренно для того, чтобы подчеркнуть якобы существующую связь между коммунизмом и иудаизмом, на которой основывалась нацистская расовая теория. С его точки зрения Советский Союз был очагом большевистско-еврейского заговора. И неважно было, что у Сталина тоже имелись явные антисемитские наклонности. Нацисты предполагали, что евреи тайно контролируют всю сталинскую империю.

Чтобы справиться с предполагаемой еврейской угрозой в Советском Союзе, были созданы четыре айнзатцгруппы (Einsatzgruppen). Подобные оперативные отряды службы безопасности (являвшиеся частью СС) и полиции ранее уже действовали во время аншлюса Австрии и вторжения в Польшу. Их задачей было, двигаясь за наступающими войсками, уничтожать «врагов государства». В Польше такие айнзатцгруппы, проводили террористические акции, в результате чего было убито около 15 000 поляков – в основном евреев и представителей интеллигенции. Но эта цифра – просто мелочь по сравнению с тем, что творили айнзатцгруппы в Советском Союзе.

Эти подразделения сеяли смерть, несоизмеримую по масштабам с их размерами. Айнзатцгруппа А, прикрепленная к группе армий «Север», была самой большой: в ее состав входило около 1000 человек. Оставшиеся три (B, C и D), прикрепленные к другим группам армий, имели в своем составе от 600 до 700 человек. Перед самым вторжением командиры айнзатцгрупп получили инструктаж о своих задачах у Гейдриха. Его приказы, прозвучавшие на этой встрече, позднее, 2 июля 1941 года, были упорядочены в виде директивы, в которой говорилось, что в задачи айнзатцгрупп входит истребление коммунистических деятелей, комиссаров и «евреев, находящихся на службе [большевистской] партии или государства». Навязчивая идея нацистов о существовании особой связи между иудаизмом и коммунизмом, таким образом, очень отчетливо просматривается в директиве Гейдриха.

С самых первых дней вторжения айнзатцгруппы шли за передовыми частями немецкой армии. Они быстро двигались вперед и уже 23 июня, всего через день после начала войны, Айнзатцгруппа А под командованием генерала полиции и бригаденфюрера СС доктора Вальтера Шталекера достигла литовского города Каунас. Как только айнзатцгруппа вошла в город, начались еврейские погромы. В директиве Гейдриха были следующие слова: «Ни в коем случае не предпринимать никаких шагов, способных помешать чисткам, которые могут быть устроены антикоммунистическими и антисемитскими элементами на новооккупированных территориях. Наоборот, такие выступления должны тайно поощряться». Эта инструкция ясно дает понять, что убийство «евреев, находящихся на службе большевицкой партии и советского государства» являлось обязательным минимумом, ожидаемым от айнзатцгрупп. Впоследствии Шталекер написал в своем отчете: «Наша задача состояла в том, чтобы начать эти погромы, направить их в нужном направлении и достичь поставленных целей по ликвидации в самое короткое время»⁵³. В Каунасе литовцы, которых немцы выпустили из тюрьмы, убивали евреев дубинками прямо на улицах города под благосклонным наблюдением немцев. На эти зверства собирались посмотреть толпы. Некоторые выкрикивали, подзадоривая убийц: «Бей евреев!» Когда эта бойня закончилась, один из убийц, взобравшись на груду трупов, взял аккордеон и заиграл литовский национальный гимн. Это была, без сомнения, именно такая акция, какие, по замыслу Гейдриха, его люди должны были «тайно поощрять».

Действуя в основном вдали от крупных городов, айнзатцгруппы добросовестно выполняли свою работу: они выискивали «евреев, которые состояли на службе большевицкой партии и советского государства» и убивали их. На деле это часто означало, что всех мужчин еврейской национальности в деревне или поселке попросту расстреливали. В конце концов, в соответствии с нацистской теорией, все еврейские мужчины в Советском Союзе в той или иной степени «были на службе партии или государства».

В то время как айнзатцгруппы и связанные с ними подразделения СС занимались уничтожением советских евреев, части регулярной немецкой армии также принимали участие в военных преступлениях. В соответствии с печально известным планом «Барбаросса» и так называемым «Комиссарским приказом» бойцов партизанских отрядов в плен не брали, а расстреливали прямо на месте, и проводились карательные акции против целых сел. Советских военных политруков – комиссаров – убивали, даже если они сдавались в плен. Именно из-за этого приказа, сформулировавшего отношение нацистов к комиссарам, Освенцим оказался впервые вовлеченным в этот конфликт. По соглашению с СС немецкая армия дала возможность людям Гейдриха прочесать многочисленные лагеря военнопленных в поисках комиссаров, которые, возможно, сумели проскользнуть через первоначальные проверки еще на фронте, когда их только взяли в плен. Затем возник вопрос: куда их деть? С точки зрения нацистов, было явно не лучшим решением убить их прямо на глазах у других военнопленных. Именно поэтому в июле 1941 года несколько сотен комиссаров, выявленных в лагерях для военнопленных, отправили в Освенцим.

С самого момента прибытия в Освенцим обращение с этими заключенными отличалось от обращения с остальными. Невероятно, но факт – даже учитывая те истязания, которые уже творились в лагере: с этой группой заключенных обращались еще хуже. Ежи Белецкий услышал, как над ними издевались, еще до того как увидел их самих: «Помню ужасные вопли и стоны…» Они с другом подошли к карьеру с гравием на краю лагеря, там и увидели советских военнопленных. «Они бегом возили тачки, наполненные песком и гравием, – рассказывает Белецкий. – Это была чудовищно тяжелая работа. Доски, по которым они толкали тачки, шатались во все стороны. Это была не обычная лагерная работа, а какой-то ад, который эсэсовцы специально создали для советских военнопленных». Капо избивали работающих комиссаров палками, а наблюдающие за всем этим эсэсовские охранники подбадривали тех: «Давайте, ребята! Бейте их!» Но то, что Ежи Белецкий увидел потом, его окончательно потрясло: «Там стояло четверо или пятеро эсэсовцев с винтовками. Один из них время от времени, перезарядив винтовку, высматривал цель, затем прицеливался и стрелял куда-то в карьер. Мой друг обомлел: «Что он делает, этот сукин сын?!» И мы увидели, как капо в карьере добивал палкой уже умирающего от пули человека. Мой друг служил в армии, и для него это была дикость: «Это же военнопленные. У них есть особые права!» Но этих людей убивали даже во время работы». Вот так летом 1941 года война на Восточном фронте – война без правил – дошла до Освенцима.

Конечно, убийства советских комиссаров были лишь малой долей того, что тогда творилось в Освенциме. Прежде всего, лагерь по-прежнему оставался местом содержания, подавления и запугивания польских узников. Хессу необходимо было заставить вверенное ему учреждение удовлетворять потребности нацистского государства, и он неусыпно заботился о том, чтобы не допускать побегов из лагеря. В 1940 году только два человека попытались бежать из Освенцима, но это число увеличилось до 17 в 1941 году (и продолжало увеличиваться: до 173 в 1942 году, 295 в 1943 году и 312 в 1944 году)⁵⁴. В первые годы существования лагеря подавляющее большинство заключенных были поляками, и местное население относилось к ним с симпатией. Поэтому в случае, если заключенному удавалось ускользнуть от лагерной охраны, у него были все шансы исчезнуть в человеческом водовороте, который образовался в стране из-за этнических пертурбаций. Поскольку днем многие заключенные работали за пределами лагеря, им даже не нужно было преодолевать окружавший территорию забор из колючей проволоки с пропущенным через него электрическим током. Им нужно было преодолеть только одно препятствие, внешний забор, проходивший по периметру лагеря – так называемый Grosse Postenkette.

Политика Хесса по предотвращению побегов была очень проста: беглецов ожидало жесточайшее возмездие. Если нацистам не удавалось поймать сбежавшего заключенного, они арестовывали его родственников. Кроме того, отбирали десять заключенных из барака, в котором жил сбежавший узник, и убивали их самым садистским способом. Роману Трояновскому довелось подвергнуться трем таким отборам в 1941 году, после того, как обнаруживалось, что кто-то сбежал из их барака. «Лагерфюрер (заместитель коменданта) с другими охранниками смотрели в глаза заключенным и выбирали, – рассказывает Трояновский. – Конечно, те, кто был послабее и выглядел похуже, становились самыми вероятными жертвами. Не знаю, о чем я думал во время отбора. Я старался не смотреть ему в глаза – это было опасно. Нужно было стоять прямо, чтобы не выделяться. А когда Фрич останавливался возле кого-нибудь и указывал пальцем, всегда замирало сердце, так как было не совсем ясно, на кого именно указывал его палец». Трояновский вспоминает один такой отбор, который очень хорошо характеризует извращенный способ мышления лагерфюрера Карла Фрича: «Во время отбора Фрич обратил внимание на человека, который стоял рядом со мной и весь дрожал. Он спросил его: “Чего ты трясешься?” Через переводчика тот человек ответил: “Потому что боюсь. У меня дома маленькие дети, и я хочу их вырастить. Я не хочу умирать”. Тогда Фрич сказал: “Смотри у меня, чтобы этого больше не было, а то отправлю тебя туда!” – и показал на трубу крематория. Бедняга не понял и, истолковав жест Фрича по-своему, вышел из строя. Переводчик ему говорит: “Лагерфюрер тебя не выбирал, стань в строй”. Но Фрич его прервал: “Оставь его. Раз он вышел из строя, значит, такова уж его судьба”».

Отобранных заключенных уводили в подвал блока 11 и запирали в камере, не давая им еды. Они должны были скончаться там от голода. Это была медленная и мучительная смерть. Роман Трояновский позднее узнал, что один его знакомый дошел до того, что после недели голода съел свою обувь. А летом 1941 года произошло событие, которое может служить утешением для тех, кто верует в искупительную силу страдания. Максимилиан Кольбе, священник Римско-католической церкви из Варшавы, был вынужден участвовать в отборе после того, как один из заключенных сбежал из его барака. Человек, стоявший рядом с ним, Франтишек Гаевничек, был отобран Фричем, но он заплакал, умоляя о помиловании: у него жена и дети, он хочет жить. Услышав это, Кольбе предложил себя вместо него. Фрич согласился, и Кольбе бросили в камеру голода в числе десяти отобранных для умерщвления заключенных. Через две недели четверо из них все еще были живы, и Кольбе среди них. Их убили, сделав им смертельную инъекцию. В 1982 году уроженец Польши Папа Римский Иоанн Павел II канонизировал Кольбе. Эта история вызвала серьезные споры, не в последнюю очередь из-за того, что в журнале, который издавал Кольбе до своего ареста, часто печатались антисемитские материалы. Однако, несмотря на это, мужество Кольбе, пожертвовавшего жизнью ради жизни другого человека, остается бесспорным.

В том же месяце, июле 1941 года, целый ряд решений, принятых за тысячи километров от лагеря, привел к тому, что Освенцим превратился в еще более зловещее место. Впервые было принято решение приступить к уничтожению узников Освенцима с помощью газа – но еще не совсем тем методом, который впоследствии принесет лагерю такую дурную славу. Заключенные стали жертвой нацистской программы, именуемой «эвтаназией взрослых». Эта смертельная операция основывалась на указе фюрера, датированном октябрем 1939 года, который позволял врачам отбирать людей с хроническими психическими заболеваниями, а также инвалидов, и умерщвлять их. Поначалу для умерщвления инвалидов использовали инъекции, но затем излюбленным методом стало использование угарного газа в баллонах. Поначалу это происходило в специальных центрах, оборудованных в основном в бывших психиатрических больницах. Там были построены газовые камеры, сконструированные таким образом, что внешне напоминали душевые. За несколько месяцев до своего октябрьского указа Гитлер санкционировал отбор и убийство детей-инвалидов. Совершая все это, Гитлер следовал мрачной логике своего ультра-дарвинистского видения мира. Эти дети не имели права на жизнь, так как слабые – обуза для немецкого общества. Исповедуя теорию расовой чистоты, он беспокоился о том, что, достигнув зрелого возраста, эти дети смогут дать неполноценное потомство.

Указ, распространяющий программу эвтаназии также и на взрослых, был подписан задним числом, 1 сентября 1939 года, в день, когда началась Вторая мировая война. Так война стала катализатором радикализации нацистского мышления. Фанатичные нацисты рассматривали инвалидов как еще один балласт, бремя для страны, вступившей в войну. Доктор Пфанмюллер, один из самых зловещих авторов программы эвтаназии для взрослых, так выразил свои чувства: «Мысль о том, что самые лучшие, цвет нашей молодежи, должны гибнуть на фронте для того, чтобы эти слабоумные, безответственные, антиобщественные элементы могли спокойно существовать в своих больницах, просто невыносима для меня»⁵⁵. Зная, кто именно занимался программой эвтаназии, не удивляешься, что основными критериями отбора были не только степень тяжести заболевания, но и вероисповедание, и этническая принадлежность пациента. Так что евреев, находившихся в психиатрических больницах, посылали в газовые камеры без разбора. Такие же драконовские методы были использованы и на востоке, в результате чего все польские психиатрические больницы были очищены от пациентов. В период между октябрем 1939 года и маем 1940 года около 10 тысяч душевнобольных были убиты в Западной Пруссии и Вартегау. Многие из них – посредством новой технологии – газовой камеры на колесах. Жертв заталкивали в герметично запломбированный кузов грузового фургона, где они задыхались от поступавшего туда из баллонов угарного газа. Освободившееся таким образом жизненное пространство использовалось для того, чтобы разместить новоприбывших этнических немцев.

В начале 1941 года кампания по эвтаназии взрослых распространилась и на концентрационные лагеря, где началась акция под кодовым названием 14f13. Она достигла Освенцима 28 июля 1941 года. «Во время вечерней проверки было сказано, что все больные могут покинуть лагерь для лечения, – рассказывает бывший политический узник Освенцима Казимеж Смолень⁵⁶. – Некоторые заключенные поверили нацистам. У всех еще теплилась какая-то надежда. Но я совсем не был уверен в добрых намерениях СС». Не был в этом уверен и Вильгельм Брассе: его капо, немецкий коммунист, сообщил ему, что он думает о судьбе, ожидавшей больных: «Он рассказал нам о том, что в концентрационном лагере Заксенхаузен до него дошли слухи о том, как людей забирали из больниц, и они просто исчезали».

Около 500 больных заключенных, половина из которых были добровольцами, а другая половина была отобрана, вывели строем из лагеря к ожидавшему их поезду. «Все они были крайне измождены, – рассказывает Казимеж Смолень. – Среди них не было ни одного здорового человека. Это была колонна призраков. В конце колонны шли санитары, которые несли на носилках тех, кто уже не мог идти. Это было жуткое зрелище. Никто не кричал на них и не смеялся над ними. Уезжающие больные были даже довольны тем, что уезжают. При этом они говорили: «Расскажите моим жене и детям о том, что со мной случилось». К большой радости остающихся заключенных, двое самых печально известных в лагере капо были включены в эту партию. Одним из них был Кранкеман, которого ненавидел весь лагерь. По лагерю прошел слух, что он поссорился со своим покровителем лагерфюрером Фричем. Обоих капо почти наверняка убили тут же в вагоне еще до того, как поезд добрался до конечного пункта назначения. Как и предсказывал Гиммлер насчет того, что произойдет с каждым капо после того, как он перестанет быть капо. Все заключенные, покинувшие в тот день лагерь, погибли в газовой камере, находившейся в переоборудованной психиатрической больнице города Зонненштайн неподалеку от Данцига. Так что первые заключенные Освенцима, погибшие в газовой камере, были убиты не в лагере – для этого они были отправлены в Германию, и убили их не потому, что они были евреями, а потому, что они не могли больше работать.

Лето 1941 года стало не только поворотным пунктом в развитии Освенцима, но и решающим моментом в ходе войны против СССР и ведении нацистской политики по отношению к советским евреям. В разгар лета, в июле, казалось, что все идет по плану и вермахт успешно теснит Красную Армию по всему фронту. Уже 3 июля Франц Гальдер, начальник штаба Верховного командования сухопутных сил Германии, писал в дневнике: «Вероятно, не будет преувеличением сказать, что русская кампания выиграна всего за две недели». Геббельс эхом повторял те же мысли: 8 июля он записал в своем дневнике: «Никто уже не сомневается, что мы победим в России». К середине июля танковые части вермахта уже продвинулись вглубь на расстояние более пятисот километров от советско-германской границы. А к концу июля офицер советской разведки по приказу Берии, который занимал в советском правительстве такую же должность, как Гиммлер в немецком, обратился к болгарскому послу в Москве с просьбой стать посредником в мирных переговорах с Германией⁵⁷.

Однако на фронте ситуация была более сложной. Политика массового голода, которая была в основе немецкой стратегии вторжения, привела к тому, что, к примеру, в Вильнюсе уже в начале июля запасов продовольствия оставалось только на две недели. Геринг очень четко изложил суть нацистской политики в этом вопросе, когда сказал, что право на пропитание имеют только те люди, которые «выполняют важные для Германии задания»⁵⁸. Оставался нерешенным и вопрос касательно того, что делать с оставшимися членами семей евреев, расстрелянных айнзатцгруппами. Эти женщины и дети, потеряв кормильцев, были обречены на быструю смерть от голода: они явно были не в состоянии «выполнять важные для Германии задания».

Между тем продовольственный кризис назревал не только на Восточном фронте, но и в Польше, в Лодзинском гетто. В июле Рольф-Хайнц Гепнер из СС писал Адольфу Эйхману, который на тот момент был начальником отдела, занимавшейся еврейским вопросом в Главном управлении имперской безопасности: «Существует опасность того, что этой зимой мы больше не сможем прокормить всех евреев. Имеет смысл честно взвесить все «за и против» и подумать, а не было бы более гуманным решением просто прикончить всех тех евреев, которые не способны работать, посредством какого-либо быстродействующего приспособления. В любом случае это более милосердно, нежели дать им всем умереть от голода». Важно то, что Гепнер пишет о потенциальной необходимости убить тех евреев, которые «не могут работать» – а не всех. Все чаще и чаще, начиная с весны 1941 года, нацисты начали делать различия между евреями, которые были полезны Германии, и теми, которые не были. Это разделение впоследствии проявится при печально известных «отборах» в Освенциме.

В конце июля Гиммлер издал приказ, призванный решить судьбу тех евреев, которых нацисты считали «бесполезными едоками». Это касалось в первую очередь территории Восточного фронта. Он усилил айнзатцгруппы подразделениями эсэсовской кавалерии и полицейскими батальонами. В конце концов, около 40 000 человек были вовлечены в проведение массовых убийств, что было в десять раз больше, нежели первоначально запланированный личный состав айнзатцгрупп. Такое существенное разрастание имело особую причину: политика геноцида на востоке была расширена и теперь включала в себя также уничтожение еврейских женщин и детей. Этот приказ поступал командирам айнзатцгрупп в разное время на протяжении последующих нескольких недель. Часто Гиммлер лично отдавал этот приказ во время своих инспекционных поездок по местам массовых убийств. Но уже к середине августа все командиры этих подразделений смерти знали о расширении своих обязанностей.

Этот момент стал поворотным в процессе массового уничтожения людей. Теперь, после того как было принято решение расстреливать всех еврейских женщин и детей, нацистское преследование евреев вошло в концептуально иную фазу. До этого момента почти все антисемитские меры, предпринимаемые нацистами во время войны, имели черты потенциального геноцида. Еврейские женщины и дети уже умирали в гетто или во время неудавшегося переселения в Ниско. Но в этот раз все было совсем по-другому. Теперь было решено собирать женщин и детей в одном месте, заставлять их раздеваться, голыми выстраивать вдоль специально вырытых ям и расстреливать. В природе просто не могло существовать такого предлога, чтобы сделать из крохотного ребенка прямую угрозу немецкой военной машине. Но с этого момента немецкие солдаты будут видеть в этих детях такую угрозу и будут нажимать на спусковой крючок.

Такое изменение политики было вызвано в этот критический момент множеством факторов. Одним из них стал, конечно, тот факт, что еврейские женщины и дети на захваченной территории Советского Союза представляли теперь для нацистов «проблему», которую те сами и создали, расстреливая еврейских мужчин и насаждая искусственный голод на востоке. Но этот фактор не был единственным в принятии решения расширить кампанию массовых убийств на востоке. В июле Гитлер объявил о том, что он хотел бы создать на востоке немецкий «Райский сад». Естественно, подразумевалось, что для евреев в этом новом нацистском раю места быть не может. И конечно не было случайностью то, что в июле, после нескольких тайных встреч один на один с Гитлером, Гиммлер отдал приказ расширить массовые убийства, начав уничтожение женщин и детей. Этого бы не произошло, если бы того не пожелал фюрер. Притом, что подразделения карателей уже расстреливали всех еврейских мужчин, с точки зрения нацистской идеологии это было следующим логическим шагом – послать подкрепления отрядам карателей для того, чтобы полностью «зачистить» этот новый «Райский сад».

Ганс Фридрих⁵⁹ был солдатом одного из пехотных подразделений СС, которое летом 1941 года было послано на восток в качестве подкрепления для айнзатцгрупп. Его бригада СС действовала в основном на территории Украины. По его словам, они не встречали никакого сопротивления со стороны евреев, которых убивали. «Евреи были в состоянии полного шока, они были так напуганы, что окаменели от страха – делай с ними, что хочешь. Они смирились со своей судьбой». Эсэсовцы и их украинские пособники выгоняли евреев из жилья и выстраивали на краю «глубокой и широкой траншеи. Они должны были стоять таким образом, чтобы от выстрела упасть в эту траншею. Это повторялось снова и снова. Затем кто-то спускался, чтобы тщательно проверить, не осталось ли кого в живых, так как почти никогда не удавалось смертельно ранить каждого с первого выстрела. И если кто-то был еще жив и лежал в траншее раненный, его добивали выстрелом из пистолета».

Фридрих признает, что принимал участие в этих убийствах⁶⁰. Он заявляет, что ни о чем не думал, видя всего в нескольких метрах перед собой тех, кого должен был убить. «Единственное, о чем я думал тогда, было: “Целься лучше, чтобы не промахнуться”. Вот и все мысли. Когда стоишь там с винтовкой наизготовку, готовый выстрелить… есть только одна важная вещь – это твердая рука, чтобы не промахнуться. Больше ничего». Совесть никогда не мучила его воспоминаниями о совершенных им убийствах, ему никогда не снились кошмары о том, что он сделал, он никогда не просыпался посреди ночи, чтобы задать себе вопрос, что же он натворил.

Документы подтверждают, что Фридрих служил в 1-й пехотной бригаде СС, которая вступила на территорию Украины 23 июля 1941 года. Хотя Фридрих, то ли из-за того, что прошло так много лет, то ли из боязни «засветиться», не называет те места, где проходили эти массовые убийства, архивные документы указывают на то, что его бригада принимала участие в нескольких таких операциях в разных местах. Одна такая акция прошла 4 августа 1941 года в Западной Украине. Более 10 тысяч евреев из близлежащих деревень были изгнаны из своих домов и согнаны в город Острог. «Ранним утром (4 августа) в город въехали грузовики, – рассказывает Василий Вальдман⁶¹, который тогда был 12-летним подростком из местной еврейской семьи. – Люди в них были вооружены, с ними были собаки». Окружив город, эсэсовцы погнали тысячи евреев из города по направлению к маленькой деревушке неподалеку от Острога, где находился песчаный карьер. «Все понимали, что нас расстреляют, – рассказывает Василий Вальдман, – но это было просто для эсэсовцев невозможно – сразу расстрелять такое огромное количество людей. Мы добрались до места около десяти часов утра. Всем приказали сесть. Было очень жарко. Не было ни еды, ни воды, люди мочились тут же, на землю. Время тянулось мучительно. Кто-то сказал, что лучше бы его уже расстреляли, чем сидеть тут на этой ужасной жаре. Кто-то упал в обморок. Кто-то умер от страха».

Алексей Мулевич⁶², крестьянин из ближней деревни, не еврей, видел то, что произошло затем. Он взобрался на крышу хлева поблизости и увидел, как евреев небольшими группами по 50–100 человек уводили с поля и заставляли раздеваться догола. «Их ставили на краю огромной траншеи, – рассказывает он, – и офицеры приказывали солдатам, чтобы каждый выбрал себе еврея, в которого будет стрелять… Евреи плакали и кричали, они понимали, что это конец, смерть… Затем раздались выстрелы, и люди рухнули на землю как подкошенные. Офицер отобрал среди живых несколько крепких евреев, чтобы сбросить тела в траншею».