Текст книги "О благодеяниях"

Глава 3

[1] Бывали случаи, когда молчание или неразговорчивость, походившая на суровость и огорчение, вредили и великим благодеяниям некоторых лиц, – так как они, давая обещание, имели такой вид, как будто отказывали. Насколько лучше к добрым делам присоединять добрые слова и сопровождать оказываемое благодеяние любезной и благосклонной беседой с просителем? [2] А чтобы он даже пожалел, что так поздно обратился с просьбой, можно прибавить любезный выговор: «Я, мол, сержусь на тебя за то, что ты, имея кое в чем нужду, ни разу не пожелал меня уведомить об этом, – за то, что ты так усиленно просил, за то, что ты обратился к кому-то помимо меня. Но я радуюсь тому, что тебе пришла охота испытать мою душу; на будущее время все, в чем бы у тебя ни была нужда, требуй от меня по праву. А теперь на первый раз твоя неделикатность прощается». [3] Поступая так, ты заставишь просителя ценить твое расположение больше, чем все то, что он пришел у тебя просить. В самом деле, величайшая добродетель и радушие благотворителя обнаруживаются в том случае, когда ушедший от него будет говорить про себя: «Я сделал сегодня великое приобретение. Более же всего мне нравится то, что я встретил такого благотворителя; для меня это лучше, чем если бы этот дар достался мне и в больших размерах, но при других обстоятельствах. Я никогда не воздам достойной благодарности за такое его расположение».

Глава 4

[1] Однако большинство составляют такие люди, которые вызывают ненависть к своим благодеяниям, так как они сопровождают их грубыми словами и надменным видом; они употребляют такую речь и обнаруживают такую гордость, что, обратившись к ним с просьбой, после раскаешься. Затем после того, как благодеяние обещано, следуют другие препятствия. А ничего нет прискорбнее, как просить даже то, что ты уже выпросил. [2]Благодеяния следует оказывать немедленно: от иных же труднее бывает их получить, чем выпросить. Одного надобно бывает упрашивать, чтобы он (им) напоминал, другого, чтобы довершил[38]38
  Так, у высокопоставленных лиц подаяние или милость оказывается через различных посредников, а не самим благотворителем. Приходится просить домоправителя или другое приближенное лицо похлопотать за себя.


[Закрыть]. Таким образом, один и тот же дар проходит чрез руки многих; благодаря чему – всего менее благодарности остается на долю того, кто обещал; потому что у виновника благодеяния, к которому всецело должна бы относиться благодарность, ее похищает всякий, кого надобно бывает просить после него. [3] Поэтому, если хочешь, чтобы твои дары были оценены с благодарностью, заботься о том, чтобы они целыми и невредимыми дошли до тех, кому они обещаны, – безо всякого, как говорят, ущерба. Пусть никто не перехватывает их, никто не задерживает: потому что всякий, кто при посредстве твоих подарков приобретает себе благодарность, – тем самым уменьшает благодарность, предназначавшуюся тебе.

Глава 5

[1] Ничего нет прискорбнее, как долгое время оставаться в неизвестности. Некоторые с бо́льшим равнодушием переносят окончательное пресечение надежды, чем отсрочку ее исполнения. Многим также свойствен порок раздавать обещания, руководясь низким честолюбием, дабы не убавлялась толпа просителей. Такого рода людьми бывают могущественные царедворцы, которые находят удовольствие в продолжительном созерцании собственного величия; они полагают, что будут обладать меньшим могуществом, если не станут пред каждым в отдельности долго и много показывать того, что они в состоянии сделать. Они ничего не делают немедленно и зараз. Их гнев стремителен, благодеяние же вяло. [2] Ввиду этого считай вполне справедливым изречение известного комика:

«Что же? ужели не понимаешь, что ты настолько отнимаешь у себя благодарности, насколько увеличиваешь промедление?» Отсюда и следующие слова, вызываемые искренней скорбью: «Если что хочешь делать – делай, а если нет, то уж лучше откажи мне»[39]39
  Подобную мысль встречаем в следующей эпиграмме Марциала:
Первым делом «я дам», говоришь ты мне, Цинна, на просьбу,Ну а потом ты даешь сразу же, Цинна, отказ.Я и дающих люблю, и не против отказа я, Цинна,Но иль давай, или дай сразу же, Цинна, отказ.  (Перевод Ф. А. Петровского)


[Закрыть]. Когда душа, доведенная до тоски, уже во время ожидания начинает ненавидеть благодеяние, то может ли она быть за него благодарной? [3] Подобно тому как самая свирепая жестокость – та, которая длит мучение, и скорое умерщвление есть некоторого рода милосердие[40]40
  Так поступали тираны древности. Гай Калигула дал приказание убивать таким образом, чтобы «жертва чувствовала, как умирает».


[Закрыть], ибо высшая степень мучения приносит и конец его, а предшествовавшее время является важнейшей частью грядущего наказания, так и благодарность за благодеяние бывает тем больше, чем менее оно задерживалось. Для людей же, доведенных до возбужденного состояния, бывает тягостным ожидание даже хорошего. И так как весьма многие благодеяния служат как бы лекарством в известных случаях, то опаздывающий с помощью и таким образом или допускающий более долгое время мучиться тому, кого он мог бы выручить немедленно, или доставляющий радость слишком поздно тем самым налагает руки на собственное благодеяние. [4] Всякое доброе расположение поспешно выражается в действии, и действовать скоро свойственно тому, кто поступает по доброму желанию. Кто же оказывал помощь медленно, откладывая со дня на день, тот поступал не от души. Таким образом, он и потерял время и не доказал своей дружбы. Позднее желание является у того, кто не имеет охоты.

Глава 6

[1] Во всяком деле, Либералий, весьма немаловажная вещь самый способ говорить и действовать. Многое выиграно быстротой, и многое потеряно медлительностью. Так – во всех метательных копьях сила железа одинакова: но чрезвычайно важное различие (в силе удара) зависит от того, бросается ли копье сильной или слабой рукой. Один и тот же меч и едва задевает, и пронзает насквозь: все дело в том, сколь сильно бывает напряжение руки, им управляющей. Дается одно и то же: но различие в том, каким образом дается. [2] Как приятно, как дорого бывает, если оказавший благодеяние не допустил принести ему благодарность, если он, давая, уже забыл о том, что дал! Ведь было бы безумием оскорблять того, кому оказываешь какую-нибудь весьма важную услугу, и присоединять к благодеяниям обиду. Посему не следует затруднять благодеяний и примешивать к ним какое-нибудь огорчение. Даже если будет что-нибудь такое, о чем бы ты хотел напомнить, для этого следует выбрать другое время.

Глава 7

[1] Фабий Веррукоз[41]41
  Неизвестно, подразумевается ли здесь историк Фабий Рустик или другое лицо. Об этой личности упоминает Тацит (Annal. XIII, 20; XIV); о Непоте ничего не известно.


[Закрыть] благодеяние, с грубостью оказанное суровым человеком, сравнивал с черствым, как камень, хлебом, который принять человеку голодающему бывает необходимо, но есть тяжело! [2] Когда претор Непот Марий упросил Тиберия кесаря помочь в уплате долга, последний приказал ему сообщить себе имена кредиторов; это значило не дарить, но созывать кредиторов. Когда имена были объявлены, он написал, что по его приказанию Непот освобождается от долгов, – дав при этом Непоту оскорбительный выговор, он сделал так, что Непот хотя не имел больше долгов, но не получил и благодеяния: он освободил его от кредиторов, но ничем не обязал по отношению к себе. Тиберий, конечно, преследовал какую-нибудь цель: [3] мне думается, он хотел, чтобы никто более не обращался к нему с подобными просьбами. Быть может, это и могло служить действительным средством подавить стыдом бесчестные желания людей: но тем не менее благодетель должен следовать совершенно другому пути. Надобно всячески услаждать то, что даешь, дабы приятнее было получить; поступать же вышеприведенным образом – значит делать не благодеяние, а обличение.

Глава 8

[1] При переходе от этой части рассуждения к другой выскажу свою мысль: не совсем прилично и государю дарить для того только, чтобы обесчестить. Однако и таким образом Тиберий не мог избавиться от беспокойства, которого избегал. Ибо спустя несколько времени, когда нашлись люди, обратившиеся с подобной же просьбой, он им всем приказал представить в Сенат отчет об их долгах и только после этого отпустил (им) известные суммы. Это не благотворение, а суд. [2] Это не помощь, а царская милостыня. То не благодеяние, о чем нельзя вспомнить без краски стыда. Я был отправлен к судье: чтобы выпросить помощь, я вел судебный процесс.

Глава 9

[1] Все мудрецы учат, что некоторые благодеяния следует делать открыто, а другие тайно. Открыто те, принятие которых доставляет славу, как, например, военные награды, почетные должности и все то, что благодаря известности становится более привлекательным. [2] Напротив, то, что не возвышает, не ведет к почестям, но служит пособием в немощи, нужде, бесславии, следует давать тайно, так, чтобы известно было только тем, кому помогают.

Глава 10

[1] Иногда надобно бывает обманывать даже тех, кому оказывается помощь, так чтобы они принимали, не зная, от кого. Рассказывают, что Аркесилай[42]42
  Об этом рассказывают Плутарх (de adul. et amici discrim. 32), который называет этого друга Апеллием, и Диоген Лаэртский (IV, 37), называющий его Ктесибием. Последний рассказывает, что Ктесибий, нашедши кошелек, воскликнул: «это шутки Аркесилая».


[Закрыть], решив тайным образом помочь бедному, но скрывавшему свою бедность другу, находившемуся в болезни и не признававшемуся даже в том, что у него недоставало средств на необходимые потребности, – без его ведома положил ему под подушку кошелек, дабы человек, обнаруживший бесполезную стыдливость, лучше нашел, чем получил, то, в чем имел нужду. [2] «Что же отсюда следует? он не будет знать, от кого получил?» Пусть его сначала не знает, – если этот мой дар есть только часть доброго дела, впоследствии я буду давать и делать много других благодеяний, по которым он угадает и виновника первого. Да, наконец, пускай он и не знает, что получил (от меня): я буду знать, что дал. Ты скажешь: этого мало. Мало, если думаешь быть ростовщиком, но если станешь давать с тем, чтобы (твой дар) принес как можно более пользы принимающему его, то будешь довольствоваться своим собственным сознанием. Иногда доставляет удовольствие не самое благодеяние, но то, чтобы казаться сделавшим благодеяние. [3] «Я хочу, – говоришь ты, – чтобы он знал». Но в таком случае ты ищешь (себе) должника. «Все-таки хочу, чтобы он знал». А что, если для него полезнее, приличнее и приятнее – не знать? Не переменишь ли ты, в таком случае, своего решения? «Хочу, чтобы он знал!» Итак, ты не оставишь человека в неведении? [4] Не отрицаю того, что, насколько позволяют обстоятельства, можно радоваться при виде удовольствия получившего. Но если он имеет нужду в помощи и вместе с тем стыдится этого, если наш дар наносит ему обиду, когда не остается в тайне, то я не обнародую своего благодеяния. А почему? Я не пожелаю открыть своего благодеяния по той причине, что (это) одно из первых и наиболее важных правил: никогда не попрекать, даже никогда не напоминать. Ибо закон благодеяния, соединяющего два лица, состоит в следующем: один должен тотчас забыть об оказанном, другой никогда не забывать о полученном (благодеянии).

Глава 11

[1] Частое напоминание об услугах терзает и угнетает душу. В подобных случаях так и хочется воскликнуть то, что воскликнул один человек, спасенный кем-то из друзей кесаря от проскрипции триумвиров[43]43
  Неизвестно кто. А что касается упоминаемого здесь триумвирата, то здесь имеются в виду Антоний, Лепид и Октавий; последний в данном случае и вообще часто называется Цезарем (см. Sueton. Oct. 7, 27). Между законами Корнелиевских, проведенных диктатором Суллой (672 г. от основания Рима), был один относительно проскрипции и лиц, ей подвергавшихся. Закон этот был в действии при Октавии и некоторых других. Имена осужденных преступников выставлялись публично на так называемых «tabulae prosriptionis», их имение конфисковывалось. О настоящей проскрипции триумвиров, которая была в 711 г. (от основания Рима), см.: Plutarch, vit. Anton, c. 19 и сл. и Dio Cass. 47, 3 и сл.


[Закрыть], когда не был в состоянии выносить надменного обращения своего избавителя. «Выдай меня кесарю. Долго ли ты будешь говорить: «Я спас тебя, я отнял тебя у смерти»? Если я сам по себе вспоминаю об этом избавлении, то оно кажется мне жизнью, если же ты вызываешь у меня это воспоминание, – смертью! Я ничем не обязан тебе, если ты спас меня с той целью, чтобы иметь человека, на которого можно было бы указывать. Долго ли тебе выставлять меня напоказ, долго ли ты не дашь мне забыть о своей участи? Ведь раз меня уже вели в триумфальном шествии!» Не следует говорить о том, что мы дали: [2] кто напоминает, тот требует назад. Не следует твердить об одном и том же, не следует вызывать воспоминания, разве только в том случае, когда, давая новый дар, ты этим самым напомнишь о прежнем. Мы не должны рассказывать даже посторонним. Кто оказал благодеяние, пусть молчит, а кто получил, тот пусть говорит (о нем). Ибо (в противном случае) будут говорить то же, что было сказано одному лицу, всюду хвалившемуся своим благодеянием: «Ты не станешь отрицать того, что получил свое обратно». И на вопрос: «Когда?» – в ответ было сказано: «Да часто и во многих местах: то есть столько раз и всюду, где бы ты ни рассказывал о своем благодеянии». [3] Зачем говорить? Зачем восхищать чужую обязанность? Ведь есть человек, который с большей честью мог бы это сделать, – притом, когда он будет рассказывать, и то будут хвалить, о чем ты сам не рассказываешь. Ты считаешь меня неблагодарным, если полагаешь, что в том случае, когда сам ты будешь молчать, никто и не узнает (о твоем поступке). Похвальбы своими благодеяниями должно избегать до такой степени, что даже и тогда, когда кто-нибудь посторонний будет рассказывать о твоем благодеянии в твоем присутствии, то тебе следует так отвечать: «Он, правда, весьма достоин больших даров, но я, сознаюсь, до сих пор более желал сделать ему добро, чем в действительности сделал». И эти слова должны быть сказаны бескорыстно. Они не должны быть тем искусственным приемом, когда отклоняют от себя что-нибудь такое, что скорее желают приписать себе. [4] Затем при всем этом должно оказывать всевозможную любезность. Земледелец потеряет то, что он посеял, – если, бросив семя в землю, он в то же время бросил и труды свои. Только при большом уходе посев доводится до жатвы, и ничто не приносит плода, к чему от начала до конца не прилагается одинакового ухода: то же условие имеет силу и в благодеяниях. [5]Может ли быть что-нибудь больше того, что родители доставляют детям? Однако и их дары оказываются бесполезными, если ограничиваются только детством, если не будут поддерживаться долговременной заботливостью родителей. Этим же условием связаны и остальные благодеяния: если не будешь прилагать к ним ухода, то потеряешь их. Недостаточно оказать их, надо за ними ухаживать. Если хочешь, чтобы к тебе с благодарностью относились те, кому ты делаешь одолжение, то надобно не только оказывать благодеяния, но и любить. Главным же образом, как я сказал, будем щадить слух. Напоминание вызывает огорчение, а попрек – ненависть. [6] Ничего так не надобно избегать при благодеяниях, как надменного обращения. К чему этот надменный вид, к чему эти напыщенные речи? Тебя возвышает самое дело. Надобно устранять пустое хвастовство: пусть говорят дела, а мы станем молчать. Благодеяние, оказанное с надменностью, – не только неприятно, но и ненавистно.

Глава 12

[1] Кесарь Калигула подарил жизнь Помпею Пенну[44]44
  Липсий полагает, что это был тот самый Помпей, которого впоследствии Гай Калигула принудил умереть голодной смертью, так как он был богатейшим в свое время человеком, о чем Сенека говорит также и в «De Tranq. Animi». XI. Но, кажется, это был другой Помпей, так как он принадлежал к роду Пеннов.


[Закрыть], если можно так сказать про того, кто только не отнимает; и затем, после освобождения, когда тот благодарил его, протянул для поцелуя левую ногу. Те, которые оправдывают этот поступок и утверждают, что он был сделан не по высокомерию, говорят, что Гай имел желание показать позлащенный, или, вернее, золотой, башмак, изукрашенный жемчугом. Итак, продолжают они, что же, в самом деле, унизительного, если бывший консул, не находя для поцелуя более чистого места на всем теле, поцеловал золото и жемчуг? [2] Человек, рожденный на то, чтобы обычаи свободного государства заменить персидским деспотизмом, не придавал значения тому, что престарелый сенатор, несмотря на свои заслуги, на виду сенаторов умолял его, повергшись таким образом, как повергались побежденные неприятели пред своими врагами: он ниже колен нашел нечто такое, чем мог попирать достоинство свободного человека. Не значит ли это попирать государство – и притом (как заметит иной, ибо и это может относиться к делу) попирать левой ногой? Еще было бы небольшим проявлением постыдной и наглой надменности со стороны императора – в легкой обуви[45]45
  «Soccatus» – это было необычным для римлян, и Цицерон сильно упрекал Верреса за то, что тот «soccatus in publico stetisset» (появляется в легкой обуви в общественном месте). До́ма у римлян вообще употреблялись soleae, в местах же публичных они появлялись в calceati (в сапогах). Гай же явился на суд даже «in muliebri socco» – в женском башмаке.


[Закрыть] слушать уголовный процесс бывшего консула, если бы он не поднес своей подошвы к лицу сенатора.

Глава 13

[1] Какое бессмысленнейшее зло – гордость большим богатством! Как приятно ничего от тебя (гордец) не получать! Как ты умеешь обращать всякое благодеяние в обиду. Тебе доставляет удовольствие всякое излишество! Все обращается к твоему позору! Чем выше ты превозносишься, тем ты ничтожнее и только показываешь, что тебе не дано разуметь те блага, которыми ты столько гордишься. Все, что ты даешь, ты сам же разрушаешь. [2]Поэтому хотелось бы спросить: что внушает тебе такую гордость? что искажает твое лицо и внешний вид до такой степени, что ты, можно подумать, скорее предпочитаешь носить маску, чем иметь свой естественный вид? Благодеяние приятно в том случае, когда оно оказывается с любезным и, по крайней мере, спокойным и кротким видом; если же его оказал человек высший меня, то в том случае, когда он не возносился предо мною, но был по возможности благосклонным, снизошел до равенства и устранил от своего благодеяния всякую торжественность, если он выбрал удобное время, стараясь о том, чтобы помощь явилась скорее в удобный, чем в затруднительный момент. [3] Словом, убедить надменных людей, чтобы они не уничтожали своих благодеяний своею гордостью, – это значит показать им, что их благодеяния не оказываются на самом деле большими потому только, что даны с большим шумом, – и что даже сами они не могут от этого выиграть, и что надменная важность есть важность пустая и притом подвергает ненависти то, что надобно любить.

Глава 14

[1] Некоторые предметы могут принести вред тем, которые их выпрашивают. Не дать, но отказать в них – вот что будет благодеянием в таких случаях. Поэтому будем обращать внимание скорее на пользу, которую подарок может принести просителю, чем на желание этого последнего. Ибо часто мы желаем вредного и при этом даже не можем понять, насколько вредного, так как возбуждение препятствует здравому суждению. Но как скоро страсть утихла, как скоро успокоился пылкий порыв души, благодаря которому она избегала всяких советов, мы проклинаем пагубных виновников зловредных даров. [2] Подобно тому как больным мы не даем холодной воды, находящимся в печали и раздраженным против самих себя – железа и влюбленным не даем ничего такого, что разгоряченная страсть стремится употребить во вред себе, – так точно будем упорно отказывать людям, настойчиво и униженно, а иногда даже жалобно просящим, – во всем том, что может принести им вред. Надобно обращать внимание не только на начало, но и на исход своих благодеяний и давать то, что доставляет удовольствие не только в самый момент получения, но и после него. Много таких, которые могут сказать: [3] «Знаю, что это ему не в пользу, но что же делать? Он просит, а я не в состоянии противиться его мольбам. Пусть смотрит и жалуется на себя, а не на меня». Это ложь: напротив, он будет жаловаться на тебя, и притом заслуженно; а когда придет в здравый ум, когда прекратится припадок, воспламенивший его душу, не возненавидит ли он того, кто оказал ему помощь к его же вреду и опасности?

[4] Уступать мольбам тех, кто просит себе на погибель, – пагубная доброта. Спасение людей даже против их желания и воли будет настолько же благороднейшим подвигом, насколько заслуживающим отвращение потворством и позором давать просящим то, что для них вредно. Станем делать такие благодеяния, которые при употреблении будут возбуждать все более и более удовольствия и никогда не обратятся ко вреду. Я не дам денег, если знаю, что они предназначаются для уплаты развратной женщине, чтобы не оказаться сообщником позорного действия или намерения. Если буду в состоянии, то отговорю; в противном же случае не стану, по крайней мере, оказывать помощи пороку. [5] Если гнев заведет его, куда не должно, или воспламененное честолюбие отклонит от безопасного пути, – я не позволю просить у меня помощи на какое-нибудь злое дело, – не допущу того, чтобы он когда-нибудь сказал (про меня): «Своей любовью он погубил меня». Часто не бывает никакого различия между дарами друзей и кознями врагов. Последние желают нам всякого зла; к тому же самому побуждает и настраивает и первых их несвоевременное снисхождение. А что может быть ужаснее хотя и весьма часто встречающегося явления, именно: совершенного отсутствия различия между ненавистью и благодеянием.

Глава 15

[1] Никогда не станем давать того, что может обратиться к нашему бесчестию. Так как главное свойство дружбы состоит в том, чтобы уравнивать с собою друга, то следует заботиться вместе о нем и о себе. Я дам нуждающемуся, но так, чтобы не нуждаться самому; я прибегну на помощь к человеку, подвергающемуся опасности, но так, чтобы самому не погибнуть, – исключая того случая, когда мне придет желание принести себя в жертву за великого человека или великое дело. [2] Я не сделаю такого благодеяния, искать которого было бы для меня позором; не преувеличу малого, но и не потерплю того, чтобы великое было принято за малое. В самом деле, если лишается права на благодарность тот, кто высчитывает поданное им, то, с другой стороны, кто объявляет, сколько дает, тот этим самым только придает более цены своему дару, а не попрекает им. Каждому должно обращать внимание на свои способности и силы[46]46
  Ср.: Cicero, de offic. I. 14 и сл.


[Закрыть], дабы не делать больше или меньше того, сколько для него возможно. [3] Следует принимать в соображение лицо, которому даем, ибо одно (благодеяние) бывает ничтожно в сравнении с тем, что должно исходить от людей высокопоставленных, а другое – слишком велико для того, кто принимает. Посему сопоставляй личность того и другого и соображай с ними то, что станешь давать: не будет ли оно обременительно или слишком ничтожно для дающего и, с другой стороны, не отнесется ли с презрением или даже не откажется ли от принятия тот, кто думает принять.