Текст книги "С Красным Крестом"

Глава IX

Планы отъезда. – Чудеса Фрикетты. – Мыло и вода. – Опять тогакутосы. – Ужасная казнь. – Сеул объят ужасом. – Первые жертвы. – Неудавшееся бегство. – Возвращение. – Исчезла!

Ползимы протекло без особенных происшествий. Фрикетта, крайне чувствительная к холоду, совсем закупорилась во дворце, предоставленном великодушно Ли-Хуном в ее полное распоряжение. Да, ни больше, ни меньше, как целый дворец.

«Я живу среди роскоши, – весело писала Фрикетта родителям, – но остаюсь к этому почти равнодушна. Устроилась я здесь недурно и даже довольно удобно, переделав многое по-своему. Но я страдаю от холода; по-моему, можно вынести какую угодно жару, только не мороз. При первой возможности я отсюда уеду».

Как! Уже? Что же делать, у Фрикетты крайне подвижной характер, и бездействие ее тяготит. Ее намерение уехать чрезвычайно взволновало весь двор Ли-Хуна, где ее все так любили. Маленький Ли в отчаянии крепко уцепился за платье своей дорогой Фрикетты и горько плакал. Его отец, король, выразил свое горе более шумным образом. Миссионер, чтобы скрыть свое волнение, очень громко высморкался и отер украдкой слезу. Потом он тихо прибавил:

– Вы были ангелом-хранителем этих несчастных! Что они станут делать без вас?

– Ах, не преувеличивайте мои ничтожные заслуги.

– Дитя мое, ваши медицинские познания дали вам возможность оказать помощь тысячам. Ужасные накожные болезни, до вас неизлечимые, теперь исчезли совершенно.

Фрикетта разразилась громким смехом, который странно звучал среди всеобщего отчаяния.

– Да, конечно, – продолжал смущенный миссионер, – вы творили настоящие чудеса.

Фрикетта засмеялась еще громче. Маленький Ли тоже сочувственно прыснул, а Ли-Хун разразился смехом, который раздвинул в ширину его круглую, как луна, физиономию.

– Да, ведь вы можете делать такие же чудеса, коли захотите, сотнями, тысячами!..

– Я не доктор.

– Не нужно быть ученым, чтобы понять, что важнейшая болезнь здесь – это нечистоплотность, грязь, доходящая до крайних пределов. Хотите знать мои лекарства? Вот они: Aqua fontis в достаточном количестве и Sapo simplex[5]5
  Простое мыло. – То же.


[Закрыть] по мере надобности…

– Но, дитя мое…

– Потом возьмите хорошую щетку и трите или заставьте кого-нибудь тереть пораженное место кожи. Вот видите, ничего кроме чистой воды и обыкновенного мыла… Вот и вся моя наука… объяснение моих чудес… тайна моего лечения…

Был уже конец января, и японские войска, продолжая войну, так удачно начатую, одерживали победу за победой. После ряда выигранных сражений они осаждали теперь Порт-Артур, перенеся таким образом арену действий из Кореи, откуда они вытеснили китайское войско, в самый Китай.

В ярости, видя такой успех японцев, тогакутосы опять заволновались и стали готовить новый, неожиданный удар. Они смертельно возненавидели всех иностранцев, которых считали причиною своих неудач, в особенности же Фрикетту, влияние которой на короля увеличивалось с каждым днем. Они не могли простить молодой девушке, что она спасла наследника престола, вырвала из рук китайцев заложника. Тогакутосы решились не щадить ничего и одним ударом, по-китайски, сразить короля, маленького Ли, Фрикетту, отца Шарпантье и всех иностранцев, близких королю. Но они действовали с крайней осторожностью.

Удар разразился неожиданно, в ту минуту, когда все совершенно забыли о заговорщиках и их подпольных кознях.

Все свои военные силы японцы сосредоточили теперь для осады Порт-Артура; из Сеула был также отозван гарнизон, постоянно находившийся там с тех пор, как обнаружилось существование враждебной партии.

На следующий же день после ухода японского гарнизона взорам всех представилось ужасное зрелище. У самого входа во дворец перед фигурами лежащих львов стоят две высокие мачты, выкрашенные в красный цвет, с развевающимся широким флагом на верхушках.

К каждой из этих мачт на высоте приблизительно двух метров от земли были привязаны два трупа. Один из них был уже старик, другой же человек в полном расцвете сил. Первый, одетый в роскошное одеяние, принадлежал, очевидно, к высшей аристократии, второй же был из простолюдинов.

Часовые ничего не видели и не слышали. Кругом не было никаких следов – их замело маленьким снежком, выпавшим за ночь.

Сейчас же забили тревогу и побежали известить о случившемся короля. Ли-Хун появился, дрожа всем телом и бледный как смерть.

Начали отвязывать трупы, но ноги, перерезанные веревками, упали с глухим шумом на снег; потом вывалились внутренности, которые поддерживала длинная тряпка… Никто больше не решался прикоснуться к этим ужасным останкам, разваливающимся на части.

– Снимайте, снимайте! – закричал король сдавленным голосом, не попадая зуб на зуб.

Два сердца, вырванные из двух грудей, были привязаны к мачте, и кинжал странной формы пронизывал их и клочок бумаги. Его подали королю, прочитавшему следующие ужасные слова: «Вот какая смерть ожидает всех иностранцев и врагов Китая».

Руки, как и ноги, были перерезаны и отвалились, едва к ним прикоснулись. Только головы были крепко прибиты к мачтам гвоздем, вбитым в рот.

Эти головы принадлежали лодочнику Тценгу, принявшему Фрикетту и Ли на свой сампан, и старому мандарину, привезшему их в Сеул.

Король поспешно вернулся во дворец, прошептав тихим голосом: «Я погиб… они меня убьют».

Он осмотрел окна, двери, пробежал по своим секретным покоям, и наконец упал на циновку, рыдая как дитя.

Старый миссионер, узнав от одного из своих верных друзей об ужасном происшествии, сейчас же побежал к Фрикетте и рассказал ей обо всем случившемся. И содрогнувшись при мысли, какой опасности подвергается молодая девушка, прибавил взволнованно:

– Положение дел очень, очень нехорошее!

– Что же мне делать?

– Немедленно уехать…

– Но каким образом?

– Возьмите паланкин в Чемульпо… вы будете там на следующий день…

– Конечно. Но откуда достать носильщиков?

– Я берусь добыть вам носильщиков и конвой.

– Благодарю вас от всего сердца.

– Я займусь этим делом немедленно.

Оба они вышли. Молодая девушка отправилась во дворец, чтобы проститься с королем и Ли. Но монарх в своем безумном ужасе не желал никого видеть. Он не велел пускать в свои частные апартаменты никого: ни своих приближенных, ни любимцев, ни даже членов своего семейства.

Фрикетта встретила Ли, окруженного его собственными телохранителями, набранными из мальчиков, из которых старшему не было еще четырнадцати лет, но вооруженными и одетыми как настоящие воины.

Маленький наследник престола умел произносить несколько слов по-французски, Фрикетта же знала немного по-китайски. И, мешая оба языка и сопровождая свои слова энергичными жестами, оба прекрасно понимали друг друга. Узнав, что его дорогая Фрикетта собирается покинуть Корею, бедный мальчик начал горько плакать. Его телохранители, видя его плачущим и стонущим, принялись тоже жалобно стонать и плакать.

После своего бегства Ли, благодаря укрепляющему образу жизни и гигиене, предписанной Фрикеттой, превратился в маленького китайца, чистенького, гладенького, толстенького, не особенно красивого, но представительного. Разумное питание, вода и мыло, растирания мягкой щеткой сделали чудеса. Поэтому все восхищались видом наследника престола и восхваляли молодую мандариншу, прибывшую с Запада. Напрасно старалась Фрикетта доказать ему, какой опасности она подвергалась, оставаясь здесь дольше. Он только кричал на все «нет», произнося его твердо, с ударением по-китайски.

– Нэт!.. Нэт!.. Нэт!..

– Убирайся ты со своим нэтом!..

– А я не хочу!..

– Да пойми же ты… не то мне будет здесь капут!..

Говоря это, она провела рукой как ножом по горлу.

Мальчик покачал головой в виде отрицания и воскликнул своим китайским голосом с режущими ухо ударениями:

– Нэт!.. Нэт!.. Фаликетте не будет капут!..

– А я говорю, что да… Эти ужасные тогакутосы наверное меня убьют. Понимаешь? Они ненавидят меня… нас всех… И как это отец Шарпантье, такой любитель плохих каламбуров, не догадался сказать, что наше положение «хуже худого».

Этот поток слов немного успокоил горесть Ли, а смех, сопровождавший ее шутку, окончательно его утешил.

Фрикетта обняла его и, сильно взволнованная, поцеловала.

– Голубчик, – сказала она со слезами на глазах, – не старайся меня удерживать. Видишь ли, мне необходимо уехать отсюда… Но мне очень жаль расставаться с тобой, ведь я тебя люблю от всего сердца… Мы, женщины, способны всем своим существом привязываться к тем, кто страдает, а ты был так несчастлив!.. В нашей нежности соединяется любовь старшей сестры к брату и матери к сыну… Я знаю, что и ты меня любишь, ты, у которого нет ни матери, ни сестры… Ты останешься самым лучшим, самым дорогим воспоминанием моего первого приключения. Прощай, голубчик!..

Мальчик, конечно, ничего не понял из всех этих слов, произнесенных вполголоса и очень быстро, с волнением, которое молодая девушка не старалась подавить. Но ласковый голос Фрикетты, ее поцелуи, объятия его немного успокоили. Он поцеловал ее в последний раз и вернулся к своим телохранителям, в то время как его подруга уходила, вытирая слезы.

Фрикетта вернулась к себе и быстро принялась за приготовления к отъезду, твердо решив уехать по-английски, избегнув новых сцен при прощаньи.

В три часа явился миссионер в сопровождении десяти, носильщиков, с двумя паланкинами, и пятнадцати солдат из числа самых надежных.

– Ну, пора в путь, дитя мое, – сказал он поспешно.

– Я готова, – отвечала Фрикетта, – и благодарю вас от всего сердца за…

– Не будем говорить об этом, – прервал ее старик, – счастлив, что могу оказать вам услугу.

– У вас два паланкина? – спросила Фрикетта.

– Я вас провожу до Чемульпо.

– Как вы добры!

– Не говорите так, прошу вас!.. Садитесь скорее, скорее… времени терять нельзя.

Оба уселись; носильщики подхватили паланкины, и маленький отряд направился беглым шагом к Южным воротам.

Фрикетта никогда не боялась явной опасности, но справедливо опасалась подпольных козней, смерти, угрожающей из-за угла. Поэтому понятно, что она облегченно вздохнула, когда паланкины приблизились к воротам.

– Слава Богу, я спасена, – воскликнула она радостно, думая, что теперь никто больше не может помешать ей.

Бедная Фрикетта! Далеко от чаши до уст, от ворот до дороги!

Кортеж остановился. Скороход, шедший впереди, объявил, что ворота заперты по приказанию короля, и дежурный офицер ни за что не соглашается отворить их.

Миссионер вышел из своего паланкина и вступил в разговоры; Фрикетта в отчаянии присоединилась к его просьбам. Она уговаривала, умоляла, угрожала, но все бесполезно. У офицера был на все один ответ:

– Я рискую жизнью, если отопру ворота. Не захотите же вы, чтобы мне отрубили голову.

Король, в своем безумном ужасе, вообразил, что обезопасит себя, если запрется в городе, как частный житель запирается у себя в доме, закрывая двери и окна.

Несчастный, полумертвый от страха, он думал лишь о внешних врагах и совершенно забывал, что среди двухсоттысячного населения Сеула, вероятно, находятся главные вожаки заговора и их наиболее отважные сообщники.

Беглецы грустно вернулись в город – миссионер в свой маленький домик, выстроенный в форме пагоды, а Фрикетта во дворец, где ее встретили слуги.

Между тем наступила ночь. Фрикетта, которой тогакутосы внушали безотчетный страх, последовала примеру короля и заперлась у себя на ключ.

«В конце концов страшная ночь скоро пройдет… до завтра недолго, и тогда мне удастся выпросить у Ли-Хуна пропуск».

На заре следующего утра весь город был в смятении. Люди бегали взад и вперед с озабоченными лицами, громко перекликаясь. Всюду собирались кучки народа, толковали и снова расходились.

Зловещие слухи распространялись с обычной быстротой плохих вестей. Говорили, что король убит.

Миссионер, узнав о ходивших слухах, немедленно отправился во дворец.

Дворец был окружен непроницаемой толпой, и миссионер напрасно пытался проникнуть в роскошное жилище, куда всегда имел доступ.

Его не пустили.

Обеспокоенный, он направился к Фрикетте и застал весь дом в волнении. Он спросил, где молодая девушка, и с испугом узнал, что она исчезла.

– Бедная! – твердил он. – Она исчезла!.. Я знаю ее врагов… Неужели она приехала сюда для того, чтобы подвергнуться ужасным пыткам, которыми они терзают свои жертвы!.. Боже, пощади ее! Дай мне силы спасти ее, если еще не поздно…

Глава X

В тюрьме. – Сторож. – Смертный приговор, произнесенный на ломаном латинском языке. – Яд, веревка или кинжал. – Гипнотизм. – Переодевание. – Побег. – В тронном зале. – Зонт короля. – В Чемульпо.

Несмотря на все двери, задвижки, запоры и ставни, Фрикетта все-таки не была спокойна. Прислуга, хотя ее и было очень много, не внушала ей особенного доверия.

Из всех людей, жители Востока наименее ценят благодеяния. Можно даже сказать, что в большинстве случаев тот, которому желтый человек чем-нибудь обязан, может быть почти уверен встретить в ответ одну неблагодарность.

Итак, молодая девушка совершенно не ожидала найти поддержку между своими случайными слугами, которые с трудом понимали ее, служили ей как нельзя хуже и, может быть, в глубине души ненавидели ее, как пришелицу с Запада.

Однако она с прекрасным аппетитом девятнадцатилетней барышни съела обед, состряпанный ее туземным поваром, полагая, что ей нужно приобрести или, по крайней мере, сохранить свои силы для неизвестного будущего.

Очень нервная по природе, она должна была рассчитывать на бессонную ночь после всего того, что ее так встревожило.

Каково же было ее удивление, когда сразу после обеда она почувствовала, что ее охватывает какая-то странная, непреодолимая сонливость.

Мне, должно быть, дали чего-нибудь усыпительного, подумала она, оглядывая большую комнату, из которой устроила себе спальню, и тут же упала совсем одетая на кучу циновок, завернулась машинально в шелковое одеяло и почти сейчас же уснула.

Через некоторое время, продолжительность которого невозможно было определить, она проснулась. Голова была тяжелой, во рту горело, и тело все было как будто налито свинцом. В этом состоянии молодая девушка не узнала знакомых предметов, украшавших ее комнату.

Горящая лампа освещала мрачные стены, лишенные тех ярких обоев, которые так любят жители Востока.

Фрикетта подумала: «Я в бреду! Ужасные сцены подействовали на мой рассудок!»

Она стала двигаться, потягиваться и даже ущипнула себя, чтобы убедиться, что она не спит, потом вдруг вскрикнула от удивления и ужаса.

Около нее был кто-то, тут, совсем близко.

То был мужчина в странном и живописном костюме королевского воина: в железной каске в виде повязки, над которой поднималась красная конская грива, кольчуге, облегавшей стан, руки и шею, наколенниках, тоже из железа, заканчивающихся высокими гамашами.

Этот человек, вооруженный саблей, кинжалом и копьем, холодно смотрел на нее своими маленькими черными, косо расположенными глазками, сверкавшими зловещим блеском.

Фрикетта была в плену.

Она мгновенно поняла ужасную истину, и холодный пот выступил на ее теле.

Ее похитили из ее комнаты во время этого искусственно вызванного сна; ее отнесли в это подземелье, запертое со всех сторон, и теперь она была одна, без защиты, во власти врага, беспощадную жестокость которого она слишком хорошо знала.

Одно слово сорвалось у нее с губ:

– Тогакутосы! Я погибла…

При этом слове у солдата мелькнула гримаса, которая должна была изображать улыбку, придавшая его лицу выражение хищного зверя, почуявшего добычу.

Фрикетта посмотрела на него более внимательно, и ей показалось, что она узнает в нем одного из офицеров личной гвардии короля, одного из тех, кому Ли-Хун оказывал наибольшее доверие.

Видя, что она совсем проснулась, человек, до тех пор неподвижно сидевший на бамбуковой табуретке, встал, сделал несколько шагов и рукояткой своего копья три раза равномерно ударил в дверь.

Потом он снова сел и замер в одной позе, как статуя.

Через несколько минут дверь отворилась, и Фрикетта увидела незнакомца в длинной темной одежде, который вошел, неся поднос.

«Вот как, – подумала она, немного успокоенная, – они хотят дать мне есть! Может быть, мне ничего не сделают плохого и я отделаюсь одним страхом».

Вошедший поставил свой поднос на маленький столик и жестом указал на него Фрикетте. На подносе стоял сосуд, полный какой-то жидкости светло-желтого цвета, лежал кинжал и тонкий красный шелковый шнурочек, который извивался как коралловая змея.

Фрикетта ничего не понимала.

Незнакомец сказал ей несколько слов, которые заставили ее содрогнуться от ужаса и негодования.

Он говорил по-латыни!.. Да, но на той исковерканной латыни, на которой католические миссионеры преподают в своих школах французский катехизис.

– Puella damnata a fratribus morietur (осужденная своими братьями девушка умрет).

– О, негодяй!.. Презренный… предатель! – проговорила возмущенная Фрикетта.

Пришедший продолжал своим беззвучным, точно фонограф, голосом:

– Mors ejus erit volontaria… utet aut veneno, aut cultro, aut laquoeo (смерть ее будет добровольная… она может употребить яд, кинжал или петлю).

– Вот как! – воскликнула Фрикетта. – Мне предоставляют самой выбрать вид смерти! Увидим…

Довольный, что его поняли, необыкновенный латинист ждал в ответ слова согласия; Фрикетта же высказала ему прямо свое негодование на такой же кухонной латыни.

– Это ты, христианин, окрещенный миссионером… ты, пользовавшийся его доверием и обманывавший нас своею набожностью? Я хорошо знаю тебя, негодяй, тебя, предавшего, как Иуда, и учителя и Господа!.. Ты хуже тех злодеев, которые пользуются тобой.

На это горячее восклицание негодяй иронически засмеялся и возразил:

– Прежде всего я принадлежу к тогакутосам! Что мне за дело до Бога западных варваров, мне, сохранившему в глубине души веру своих отцов. Я сделал вид, что принял твою веру, только для того чтобы обмануть вас всех, проклятых чужестранцев!.. Однако, девушка, пора и умирать!.. Выбирай средство и знай, что час твой настал, ничто не может спасти тебя.

– А если я не хочу?

– Ну так ты погибнешь от голода в этой тюрьме, дверь которой никогда не откроется перед тобой.

С этими словами он вышел и крепко запер за собой тяжелую дверь, оставив бедную Фрикетту наедине с ее сторожем, безмолвным существом, пристально смотревшим на нее своими глазами змеи.

Собственно говоря, она была взбешена может быть даже более, чем испугана.

Сначала ей пришла мысль схватить кинжал, броситься на солдата и всадить ему клинок в горло… Да, это было бы хорошо, но что потом?.. Кроме того, человек он был, по-видимому, сильный, и кольчуга делала его почти неуязвимым. С другой стороны, если он и умрет, то каким образом выйти, не попав в руки стражи, которая ее тотчас изрубит?..

Между тем она чувствовала на себе этот пристальный, тяжелый до болезненности взгляд.

Она хотела противодействовать и спросила себя:

– Что вообще делает здесь этот истукан? Может быть, ему поручено воспрепятствовать всякой попытке бегства с моей стороны?.. Должен ли он в назначенный момент меня прихлопнуть, чтоб подумали, что я добровольно рассталась с жизнью?.. Ну, посмотрим! У меня есть оружие, и я не дам зарезать себя, как цыпленка.

Медленно подняла она свои ресницы, до тех пор опущенные, и устремила пронзительный взгляд на корейского солдата.

Воин не опустил и не отвел глаз, но продолжал спокойно смотреть на нее с угрюмой неподвижностью жабы.

Фрикетта сказала себе:

– Может быть, он намеревается загипнотизировать меня? Это было бы интересно.

Так прошло несколько долгих минут. Фрикетта собрала всю свою волю и энергию и магнетизировала его. Проникая до глубины зрачков солдата, она говорила себе:

– Ну, мой милый, ошибаешься же ты, если думаешь меня смутить… Я смотрела на тигра не моргнув!..

От усталости ли или от нравственного воздействия, он два или три раза подряд закрыл глаза, и лицо его сморщилось.

Если бы не серьезность обстоятельств, Фрикетта сделала бы ему рожки и расхохоталась.

«Боже, какой он урод!» – подумала она, не спуская с него глаз.

Страшно долгим показалось ей время; она уже спрашивала себя, чем кончится этот странный поединок, когда черный взгляд воина дрогнул и, казалось, помутился.

«Неужели он спит?» – подумала Фрикетта.

На всякий случай она взяла лампу и приблизила ее к лицу своего сторожа.

Он оставался неподвижным, как бронзовая статуя, устремив глаза в пространство, не видя ничего и не слыша.

Фрикетта весело рассмеялась и воскликнула:

– Вот это мы, варвары, называем гипнозом!

Она поставила на место лампу и продолжала с своей обычной живостью: – Этот страшный воин не знал, что я сильна в гипнозе, и что там, в Париже, я занималась разработкой этого маленького таланта. Он спит и будет спать, сколько мне угодно.

Она дотронулась до его глаз, закрыла веки и слегка нажала глазное яблоко, чтобы сделать еще крепче этот странный сон.

Освободившись от своего сторожа, Фрикетта решила, что ей нельзя терять времени, надо во что бы то ни стало бежать.

Она пробовала стены ручкой кинжала: везде был слышен глухой звук, показывавший, что нигде за плотной кладкой камня не скрывается пустота.

Оставалась дверь.

– Ну, так значит я пройду в дверь! – проговорила девушка, в голове которой в одну секунду созрел самый смелый проект. – Да… да… это как раз так! Боже, как это будет смешно и какое приключение прибавлю я к своей маленькой коллекции!..

Она снова приблизилась к воину, потрогала его, щипнула, чтобы убедиться, что его бесчувствие было полное, и с бьющимся сердцем, несмотря на всю свою смелость, сняла с него каску.

Она надела ее на себя, расплетя предварительно свои длинные волосы и спустив их на лицо, по форме корейских солдат.

Сделав это, она сняла кольчугу, проворно надела ее на себя, всунула ноги в остроконечные сапоги, пристегнула саблю и в одно мгновение преобразилась в офицера королевской гвардии.

– Ну, вот и готово! – воскликнула она. Теперь надо выйти. Однако я рассеянная!.. чуть не забыла самого главного!

Сильной рукой подняла она человека, положила его на циновку, одним движением заткнула ему рот, взяла копье и решительно постучала в дверь рукояткой.

Прошло несколько минут.

– Придут ли? – спрашивала себя Фрикетта с замиранием сердца.

Она снова постучала и стала адски шуметь.

Вскоре дверь приоткрылась, и человек, говоривший на коверканной латыни, предатель, вошел.

Не успел он открыть рот, чтобы, без сомнения, спросить, умерла ли молодая девушка, как Фрикетта ударила его со всего размаха пикой по голове. Раздался звук, похожий на звук удара по пустой тыкве, и человек, оглушенный, без крика, без стона, опустился на колени.

– Угостила его! – воскликнула мужественная Фрикетта. – Ничего, не умрет, хотя, по всей справедливости, я имела бы право покончить с ним…

Пользуясь временным обмороком своего врага, молодая девушка связала его по ногам и рукам шелковым шнурочком и затем, подражая походке с развальцем, которая считается особенным шиком у корейских офицеров, вышла из тюрьмы.

Самое главное было сделано. Фрикетта вошла в темный коридор, освещенный факелами, поднялась на лестницу и мимо пяти или шести человек, по-видимому, стоявших на страже, вышла через полуотворенную дверь в большой пустой зал.

В глубине зала под балдахином, на возвышении, к которому вели пять ступеней, стоял трон, богато позолоченный и украшенный красными лаковыми рисунками. Над троном возвышался громадный красный шелковый зонтик – эмблема королевской власти.

Фрикетта уже несколько оправилась и сообразила:

– Да, это тронная зала… Я, стало быть, во дворце своего друга-короля.

Вооруженные часовые стояли у всех входов и выходов. Но никто из них не мог узнать Фрикетты в ее костюме гвардейского офицера, тем более, что волосы почти скрывали ее лицо. Фрикетта, очутившись на свободе, не стала терять времени на решение вопроса, каким образом все произошло, не стала вспоминать о грозившей ей опасности, но сказала себе только:

– Надо постараться уйти отсюда поскорее да подальше!

У нее вдруг блеснула совершенно неожиданная, странная, но очень практическая мысль. Постоянно зарождавшиеся в ее уме гениальные выдумки явно указывали, что Фрикетта самой природой была назначена для приключений.

В Корее эмблема власти – зонтик. Незначительному чиновнику дается маленький зонтичек, достигающий затем мало-помалу размеров обыкновенного зонтика. Чем сан становится выше, тем более увеличивается зонтик, и тем большим почетом пользуется его обладатель. Зонтик короля громадных размеров и напоминает те зонты, под которыми укрываются мелкие торговцы на ярмарках.

Фрикетта знала это и решила воспользоваться обстоятельством. Бесцеремонно она взошла на возвышение перед троном, сняла зонт короля, сложила, положила на плечо и гордо, держа пику наперевес, подошла к дверям.

При виде королевского знака стража сделала «на-караул» и отдала честь, будто шел сам король. Фрикетта невозмутимо вышла. Стража последовала за ней. Один из больших королевских паланкинов с двумя десятками носильщиков всегда находился на дворе.

Так как зонт сам не умел ходить, то Фрикетта поместила его в паланкин и, естественно, сама села рядом.

– Куда же теперь направиться? – спрашивала себя молодая девушка. – Конечно, к отцу Шарпантье.

Она сказала начальнику стражи китайское имя миссионера, и кортеж быстро направился к городу.

Миссионер, смертельно встревоженный исчезновением Фрикетты, только что вернулся и намеревался снова отправиться на розыски, когда королевский кортеж с зонтом впереди остановился у двери миссионерского дома.

– Здравствуйте! Видите, все обстоит благополучно… А неправда ли, ловко я придумала?

Невозможно описать изумления миссионера.

– Мадемуазель Фрикетта!.. Это вы… вы живы и в таком костюме… Господи, как я за вас беспокоился… Слава Богу, вы спаслись!

Тронутая этим выражением приязни, Фрикетта пожимала руки старика, рассказывая ему в коротких словах все.

Он прервал ее.

– Бегите, дитя мое, бегите, не теряя ни одной минуты. Спасайтесь в Чемульпо… Только там вы будете в безопасности.

– Я увезу вас с собой.

– Нет, я останусь… У меня здесь духовные дети, которых я не могу бросить.

– Даже того Иуду, который предал вас и чуть было меня не отправил на тот свет?

– Я ему прощаю.

– Но они убьют вас!

– Ну, Бог даст, нет.

– Еще одно слово: что король?

– Его намеревались убить сегодня ночью, но он догадался положить в свою постель другого, одетого в его платье. Беднягу задушили вместо короля.

– А мой маленький друг Ли?

– Здрав и невредим.

– Поцелуйте его от меня.

– Хорошо!.. Только спешите, бегите, пока ваша хитрость не обнаружилась.

Старик и молодая девушка обменялись последним рукопожатием, и Фрикетта вернулась в своем военном костюме в паланкин. Она велела нести себя к Южным воротам. Запрещение выходить из города еще не было отменено и соблюдалось строго: никто не мог выйти из Сеула. Но королевский знак помог Фрикетте преодолеть все трудности.

Конечно, король без зонта могуществен, но зонт без короля не менее того.

Итак, Фрикетта, благодаря драгоценному значку, пользовалась всевозможными преимуществами.

Она приказывала чиновникам, распоряжалась солдатами, требовала себе носильщиков. И всюду на ее пути народ преклонял колени.

Таким образом без дальнейших приключений и чрезвычайно быстро она добралась до Чемульпо, который находился во власти японцев. Она была спасена.