Текст книги "Без гроша в кармане. Среди факиров (сборник)"

Глава XIII

Среди ковбоев много подонков, отходов общества. Обыкновенно за это ремесло – тяжелое, но не требующее предварительной подготовки, – берутся с отчаяния люди, попробовавшие себя во многом и всюду потерпевшие неудачу.

Они вообще не любят распространяться о подробностях своих прежних занятий и не рассказывают много о семье или родных.

Только акцент и английское дурное произношение изобличают в них иностранцев. Попадаются среди них англичане, немцы, испанцы, французы, но, конечно, большая часть – янки. Очень немногие сохраняют свою настоящую фамилию, большинство же принимают какое-нибудь прозвище.

Случается, что в один прекрасный день под влиянием винных паров у человека вдруг взыграет кровь, мозг воспламенится, в нем пробудятся воспоминания – и, ко всеобщему изумлению, ковбой перерождается: он начинает выражаться изящно, говорить о вещах, не имеющих никакого отношения к его пастушьей профессии, – одним словом, на минуту превращается в джентльмена.

Но лишь только хмель слетит, человек снова возвращается к грубой действительности. Он смутно помнит, что нарушил свое инкогнито, и на следующий же день отправляется к хозяину-ранчеро просить расчет, получает положенное ему жалованье и уходит.

Иногда ему, без всякой видимой причины, после двух-трех месяцев вдруг надоедает жить на одном месте, и он внезапно покидает ранчо.

Почти нет примеров, чтобы ковбой долго, несколько лет прожил у одного и того же хозяина. В душе этого цивилизованного человека, бросившего общество равных себе, чтобы приблизиться, насколько возможно, к природе, пробуждается инстинкт бродяги. Хозяева весьма снисходительны при найме этого беспокойного элемента. Они не спрашивают у ковбоя имени, не интересуются его происхождением. Одетый в традиционный костюм, при необходимой в его деле амуниции, ковбой входит в общую залу, садится перед огнем, покуривая трубку или жуя табак, и остается на сколько ему вздумается, – на один, два, три дня или больше. Товарищи делятся с ним помещением, пищей, виски и табаком.

Если дом ему нравится и ему захочется остаться, он спрашивает себе работу. В противном случае он отправляется в соседнее ранчо, где снова находит гостеприимный прием, и так до тех пор, пока не подыщет себе подходящего места.

Такая бесшабашная жизнь имеет неизъяснимую прелесть для этих людей, ставящих выше всего свободу. Для них почти немыслимо отказаться от подобного существования.

Обанкротившиеся купцы, учителя без дела, врачи, уличенные в нарушении закона, моряки-дезертиры, адвокаты без практики, аптекари, повара, механики, парикмахеры, сделавшись ковбоями, никогда не возвращаются к покинутой профессии. Приняв неизменно живописную наружность искателей приключений, они живут и умирают ковбоями.

Из этой краткой характеристики становится ясно, до каких крайностей могут дойти подобные люди вдали от цивилизованной жизни, в стране, где правят произвол и насилие.

Они чрезвычайно усердные работники, так как очень самолюбивы; но, раз загуляв, уже не знают меры и относятся к человеческой жизни – своей собственной или чужой – с полным презрением. Таким образом, трудно назвать что-либо, чего не изведал бы ковбой в течение своей жизни, иногда ему случается даже делать… добро.

Вот от каких людей Бессребренику приходилось защищать свою жизнь, а миссис Клавдии свою свободу и, может быть, честь! Молодая женщина находилась во власти худших из худших, положение ее было критическим, и выручить ее могли лишь храбрость Бессребреника или миллионы Джима Сильвера.

Ковбой, поднявший телеграмму, так некстати оброненную миссис Клавдией, считался самым отъявленным негодяем в местности, где подобных ему было много. Прозвище его было Желтая Птица, и он получил его при страшном стечении обстоятельств.

Ковбой принадлежал к шайке бездельников, маскировавшихся под индейцев, чтобы грабить ранчо, поезда переселенцев, одиноко стоящие фермы, а иногда даже целые деревни.

В совершенстве подражая костюму и татуировке краснокожих и зная их язык, эти ковбои под видом настоящих индейцев совершали всякого рода преступления.

Желтая Птица, жадный до денег, извлекал из грабежей для себя еще и добавочный доход. Известно, что существуют охотники за скальпами, или волосами, которые индейцы снимают с голов убитых ими врагов. Скальп состоит не из одних волос, но из волос с кожей, которую жестокий воин сдирает с головы, предварительно сделав ножом круговой надрез через затылок и лоб.

Эти мрачные трофеи, все более редкие, находят себе покупателей и продаются по сто, двести, триста долларов и больше.

Итак, Желтая Птица, имевший постоянный сбыт подобного товара, скальпировал всех, кто ему попадался под руку.

Усердные преследования со стороны полиции и племени настоящих сиу заставили его отказаться от прибыльного занятия. Желтая Птица сделался ковбоем и поселился возле Нью-Ойл-Сити.

Его соучастник некогда был адвокатом, который из-за разногласий с законом сначала попал в тюрьму, а затем в прерии Запада.

Прозвище Дик-Бэби он получил благодаря своему розовому, пухлому, как у ребенка, лицу, никогда не загоравшему под жгучим солнцем прерии.

Изворотливый пьяница, жестокий, но несколько трусливый, он обладал никогда не иссякающим красноречием.

Похищение миссис Клавдии и проект получения за нее выкупа у серебряного короля были идеей Желтой Птицы; подобрать же с полдюжины помощников не составляло труда. Затем Желтая Птица и Дик-Бэби отправились к миссис Клавдии. Она приняла их, не раздумывая поверив на слово, что они явились от имени ковбоев для переговоров с администрацией. Когда они вошли, Дик-Бэби начал какую-то вступительную фразу, а Желтая Птица, подойдя тем временем сзади, накинул миссис Клавдии на рот платок.

Дик-Бэби связал ей руки, извиняясь за вольность, которую себе позволяет.

Когда обезумевшая более от гнева, чем от страха, молодая женщина уже не могла ни пошевелиться, ни крикнуть, оба негодяя принялись грабить драгоценные вещи и серебро.

Однако они оказались настолько внимательными, – чего уж никак нельзя было ожидать от таких людей, – что уложили ей в чемодан немного белья и туалетных безделушек, о существовании которых, вероятно, и не подозревали.

Затем Желтая Птица объявил грубо:

– Марш!

Его товарищи между тем заложили в шарабан лучшую из лошадей.

Желтая Птица поднял, как ребенка, миссис Клавдию, вынес ее во двор и усадил в экипаж.

Он взял вожжи и намеревался дать знак к отъезду, как вдруг заметил, что Дика-Бэби нет.

– Проклятие! – пробормотал он. – Чего он задерживается, каналья?

Отсутствие бандита скоро объяснилось. Густые клубы дыма уже просачивались из окон, и почти в то же мгновение со всех сторон вырвалось пламя.

Дик-Бэби прибежал, крича:

– Вот так фейерверк в честь нашего отъезда!

– Ты поджег?

– Везде!

– Well[12]12
  Отлично (англ.).


[Закрыть]!

Он прыгнул в седло в тот момент, когда лошади, напуганные первым светом пожара, начали проявлять беспокойство. Поезд, с шарабаном во главе, во всю прыть вылетел из ворот на улицу, толкая и давя попадавшихся на дороге, и, провожаемый яростными криками, понесся в прерию, между тем как зарево разгоралось все ярче и ярче и весь город спешил на пожар.

Таким образом проскакали часть ночи по прерии, простирающейся от Териалль-Крика до Южного Плато. Это огромное пространство, заключенное между двумя реками, носит название Южного Парка и простирается до гор, из которых небольшим быстрым потоком, в котором мудрено заподозрить будущий могучий приток Миссисипи, вытекает Арканзас.

Это – пустыня, без городов, без местечек, без деревень, даже без будущности, так как высокая жесткая трава, растущая на неблагодатной почве, негодна даже для пастбища скоту.

Птиц здесь встречается мало, а четвероногих еще меньше, но зато множество гремучих змей.

На рассвете Желтая Птица остановил рысака и приказал сделать привал на берегу.

Задыхавшейся миссис Клавдии развязали рот и подали напиться. Она изнемогала от усталости, но, все еще гордая и непреклонная, не проронила ни одной жалобы и даже не удостоила негодяев ни единым взглядом.

После часовой остановки снова пустились в путь на юго-запад.

Желтая Птица, по-видимому, прекрасно знавший местность, вел поезд, невозмутимо твердя:

– Потерпите… Подождите…

– Да куда же ты нас, наконец, ведешь?

– В такое место, где нет ни шерифов, ни полисменов, ни сыщиков и где таким молодцам, как мы, можно позабавиться.

– А далеко еще ехать?

– Увидите.

Приходилось довольствоваться этим уклончивым ответом и продолжать скачки.

Вечером расположились на ночлег в совершенно пустынной местности. Для миссис Клавдии устроили постель из подушек шарабана, травы и пледа вместо одеяла.

После скромного ужина ковбои растянулись на земле, подложив под голову седла, и уснули, не выпуская из рук карабинов.

На следующее утро снова мчались все тем же аллюром, что свидетельствовало о невероятной выносливости людей и животных. С некоторого времени местность стала менее ровной, все чаще и чаще стали попадаться трещины в почве, затем канавы, через которые Желтая Птица, правивший шарабаном, переезжал с чисто американской ловкостью.

На рассвете Желтая Птица остановил рысака и приказал сделать привал на берегу

Скоро потянулись настоящие холмы, предгорья более высоких гор, которые темным массивом вырисовывались на горизонте.

Шарабан проехал долину, затем поднялся на гору, снова спустился, преодолел глубокое ущелье и остановился на большой круглой равнине, со всех сторон замкнутой остроконечными скалами.

– Приехали! – объявил Желтая Птица.

Трудно себе представить что-нибудь более мрачное, чем круглая лощина, где вся почва изрыта, изборождена маленькими ручейками с желтой, грязной водой, насыщенной глиной. Кое-где люди отталкивающей наружности, в грязных лохмотьях усердно рыли землю, стоя в ямах. Вокруг виднелись беловатые палатки, вылинявшие от дождя, выгоревшие от солнца, продырявившиеся от длительного употребления и заплатанные разноцветными лоскутами.

Между этими убогими жилищами возвышалось несколько изб из неотесанных бревен (log-houses), материалом для которых послужили ели, срубленные в горах. В них жили торговцы.

Не были намечены ни улицы, ни авеню, как в возникающих городах. Не было ни церкви, ни суда, ни банка – ничего, что бы напоминало о цивилизованном мире.

Всюду ощущалось полное отсутствие комфорта. В палатках спали прямо на земле; в бревенчатых избах, носивших громкое название «салунов», ели стоя, наскоро.

Вся меблировка состояла из пары древесных обрубков, служивших стульями.

Таков был поселок золотоискателей, где Желтая Птица намеревался укрыть свою жертву, за которую собирался взять такой громадный выкуп.

В этих местах ковбои почитаются как сливки общества; золотоискатели же – его подонки.

Желтую Птицу знали и – как ни удивительно это покажется, – слушались его приказаний.

– Эй вы, молодцы, – гаркнул он, – вылезайте из своих кроличьих нор и ступайте сюда!

Рабочих было человек шестьдесят.

– Ты платишь? – спросил один из них.

– Сколько хотите.

– All right, идем к Отравителю.

Через десять минут толпа, к которой присоединились по дороге еще другие рабочие, остановилась перед большой избой, у дверей которой сидел великан со зверским выражением лица.

– Эй, Сэм, – закричал Желтая Птица, – я привез к тебе первую красавицу Штатов.

– Вижу.

– Береги ее как зеницу ока: она стоит сто тысяч долларов.

– Well!.. Женщина красива, а золото еще лучше. Ну, выходите, курочка!

Не говоря ни слова, окинув негодяя ясным взглядом, молодая женщина спрыгнула легко на землю и совершенно спокойно остановилась перед дверью.

Золотоискатели стягивались шумно, заинтересованные и жаждущие выпивки.

– У тебя ведь найдется место, где ее спрятать? – грубо спросил Желтая Птица.

– Да, на чердаке, где спала Бесси, служанка, что умерла…

– Отлично… Потрудитесь идти за Сэмом, сударыня… А ты, Сэм, не забудь, что отвечаешь за нее головой.

Глава XIV

Миссис Клавдию заперли в грязной каморке, где умерла служанка из кабака. Желтая Птица отвел в сторону хозяина:

– У тебя есть запасы?

– Неистощимые, – отрывисто отвечал великан.

– Питье и еда?

– Да.

– Будет чем с неделю поить всех искателей?

– Хватит и на две.

– All right! Я все покупаю у тебя.

– За наличные?

– Нет, в кредит.

– Будет стоить дороже.

– Сколько?

– Пять тысяч долларов.

– Прекрасно! Беру за пять тысяч твой салун и все, что в нем есть… Ты знаешь: мое слово – все равно что расписка.

– Знаю, – важно подтвердил Сэм, сплевывая жвачку.

– Сверх того получишь еще сто тысяч долларов.

– Ты, стало быть, богат?

– Скоро разбогатею… У меня в виду отличное дельце, и ты должен помочь мне.

– Как это?

– Сбереги мне ту красотку, что сидит у тебя на чердаке.

– Сберегу.

– Рассчитываю на твою неподкупность.

– Все?

– Все… А теперь напои этих молодцов – нашу маленькую армию.

– Разве предвидится нападение?

– Надеюсь, нет, но в случае чего…

– Конечно, предосторожность не лишнее. Эти двести удальцов стоят целого батальона.

– Я их знаю. Мне с ними почти со всеми приходилось «работать над кожей».

Выражение «работать над кожей» значит – скальпировать. И тон, которым Желтая Птица произнес эти слова, заставил бы содрогнуться самого храброго человека.

«Джентльмены, желающие остаться неизвестными, случайно узнали…»

Скоро радостная весть, что Желтая Птица поит всех, облетела лагерь: золотоискатели побросали ломы, лопаты и желоба, в которых промывали золотоносную землю, и сбежались в салун, где с жадностью набросились на напитки.

Между тем в комнате Сэма Дик-Бэби сочинял письмо, прочитывая написанное Желтой Птице, который слушал, взвешивая каждое выражение.

«М-ру Джиму Сильверу, Нью-Йорк.

Джентльмены, желающие остаться неизвестными, случайно узнали, что серебряный король, почувствовав нежное влечение к нефтяной королеве, намеревается связать себя с этой прелестной особой узами брака.

Это намерение заслужило полное одобрение со стороны джентльменов, и они решили дать на него свое согласие.

Но особенности их существования, сопряженного иногда с опасностями, принуждают их поставить это согласие, которое они при других обстоятельствах дали бы с удовольствием, в зависимость от некоторых денежных условий.

Таким образом, они, к великому сожалению, вынуждены оценить молодость, красоту и необыкновенную привлекательность миссис Клавдии Остин, нефтяной королевы.

Было бы оскорблением для серебряного короля, если бы оценка эта не соответствовала его несметному богатству, а также всем совершенствам нефтяной королевы.

Вследствие этого почтеннейшему Джиму Сильверу надлежит вручить людям, которых ему укажут, сумму в двадцать пять миллионов долларов.

Эта цифра, которая не может быть изменена, представляет выкуп за миссис Клавдию Остин.

Одно слово “выкуп” объяснит мистеру Сильверу, что миссис Клавдия в полной власти людей, которые вольны поступить с ней, как вздумается.

В случае неуплаты означенной суммы на голову нефтяной королевы, которая уже теперь просит помощи и умоляет о спасении, могут обрушиться бедствия и несчастья.

Если – в чем пишущие эти строки не сомневаются – серебряный король вознамерится возвратить свободу пленнице, ему стоит только напечатать в главнейших газетах объявление: “Джим согласен: 25 000 000 дол.”.

Далее остается только определить условия, при которых должна будет состояться передача денег и пленницы.

Если этот способ покажется серебряному королю слишком долгим, он может отправить телеграмму в Южный Парк на имя уполномоченного фирмы “Желтая Птица и Дик-Бэби”».

Выслушав с открытым от восхищения ртом широковещательное и претенциозное сочинение Дика, Желтая Птица воскликнул:

– Отлично!.. Превосходно!

– Да, – с притворной скромностью согласился второй негодяй, – недурно, я вообще не промах в таких вещах… Но кто снесет письмо?

– Я сам сейчас же отправлюсь с тремя лошадьми и отдам письмо почтовому чиновнику в первом же поезде.

– Подумай, что от нас до железной дороги двести миль.

– Двое суток пути.

– Кто останется при женщине?

– Ты и Сэм.

– Хорошо!

– Прощай, Дик.

– Прощай, Желтая Птица! В твоих руках наше будущее.

Доверяясь бессердечным людям, в общем-то своим товарищам, негодяй тотчас, даже не отдохнув, пустился в путь.

Читатель, вероятно, удивится, почему Желтая Птица избрал для заключения нефтяной королевы такое шумное место, куда стекалась масса порочного люда, и приставил к своей пленнице сторожами таких отъявленных негодяев.

В сущности, его план не лишен практичности. Во-первых, лагерь золотоискателей находился вдали от всякого сообщения, и можно было с уверенностью сказать, что присутствие здесь молодой женщины не будет замечено посторонними.

Кроме того, все эти негодяи и пьяницы всегда в руках того, кто их поит. Постоянно подпаивая их, Желтая Птица надеялся получить в их лице преданных и свирепых телохранителей на случай, если бы Джиму Сильверу или кому-нибудь другому пришла мысль пустить в ход силу.

Вначале все шло хорошо. Ненасытные золотоискатели пили, дрались и даже убивали друг друга. Они глотали самые невозможные напитки, обжигавшие горло, придирались ко всякому предлогу, пили за здоровье угощавшего Желтой Птицы, за наливавшего Сэма, за болтавшего Дика-Бэби, за прекрасную незнакомку, которую никто не видал и внезапное исчезновение которой начинало возбуждать любопытство.

Несмотря на свойственное американцам преклонение перед женщиной, послышалось несколько возгласов, заставивших содержателя салуна и Дика-Бэби призадуматься.

– Ну, Сэм, говори, кто она, эта незнакомка?.. Твоя жена?

– Нет!

– Дочь?.. Невеста?

– Нет… нет.

– Кто же она такая?.. Почему прячется? Почему за стойкой не показывается ее хорошенькая мордочка вместо твоей крокодиловой хари?.. Какой же ты безобразный, Сэм… Ну же, иди, попроси красотку выйти сюда… Она найдет здесь людей, которые понимают тонкое обращение… джентльменов, настоящих джентльменов!

– Отстаньте от меня! – заревел Сэм. – Вам дали пить… ну и напивайтесь, пока не лопнете… ведь ничего не стоит… А эту особу оставьте в покое, иначе…

– Иначе что?.. Ты грозишь нам?

– Да! – закричал Сэм, хватая в каждую руку по револьверу.

Все знали необыкновенное искусство гиганта в стрельбе, и что он убивает человека, как муху, и принялись снова за водку.

– Чтоб черт опалил мне лицо! – проворчал Сэм. – Нечего сказать, хорошее поручение дал мне Желтая Птица… Правда, он пообещал мне сто тысяч долларов, и он сдержит слово… Сто тысяч!.. Да я за них убью сто тысяч таких мерзавцев!..

Золотоискатели на время позабыли о молодой женщине, и пьянство продолжалось.

Наступила ночь. Сэм подумал, что миссис Клавдия должно быть голодна, и приказал своему помощнику – в Америке не говорят «слуге» – приготовить для узницы обед.

Слуга, в громадных сапогах, подпоясанный красным поясом и с целым арсеналом оружия на животе, поспешно повиновался.

В кухне висела кровавая бычья нога. Повар вытащил из ножен нож, отрезал ломоть еще не успевшего остыть мяса и стал яростно отбивать его поленом на чурбане. После этого, не добавив даже таких элементарных приправ, как перец и соль, он бросил мясо на раскаленную чугунную плиту.

Это блюдо на американском Западе называется бифштексом.

В то время, как ломоть мяса поджаривался, свертываясь, повар смешал немного муки со стаканом воды, распустил на сковороде свиного сала и вылил в него серое тесто.

Мука была кислая, сало горькое, вода испорченная, а сковородка грязная. Но для этих людей, словно бы предубежденных против чистоты, любимая пища сочное мясо. Повар снял со сковородки блин, сложил его вдвое и выложил на жестяное блюдо. Затем он взял с плиты мясо, полусгоревшее с одной стороны и кровавое с другой, и накрыл им блин.

– Готово? – спросил Сэм, приотворяя дверь грязной кухни, полной удушливого дыма.

– Готово! – пролаял в ответ необычный повар, засовывая нож обратно в ножны.

– Аll right, Ник, молодец! Отлично все приготовил. Наша барышня пообедает, как королева.

Хозяин взял блюдо и, даже не подумав, что не мешало бы также захватить нож, вилку и салфетку, стал тяжело подниматься по лестнице. Ступени шаткой лестницы скрипели под его ногами. Он постучался. До его слуха донесся короткий звук, хорошо знакомый искателю приключений, освоившемуся с употреблением огнестрельного оружия.

– Вот-те на! – пробормотал он. – Курочка зарядила револьвер… Вот так бабенка!

Дверь распахнулась, и Сэм увидал перед собой молодую женщину с распущенными волосами, целившуюся в него из маленького револьвера.

– Что вам надо? – спросила она голосом, которому гнев и понятное беспокойство придавали звенящий, но несколько дрожащий звук.

– Я принес вам поесть.

– По какому праву вы держите меня здесь?

– Так приказал Желтая Птица.

– А я хочу уйти… сейчас же… Пустите… Вы слышите, пустите! Или я вас убью!

Как человек, которого не смущает дуло револьвера, Сэм спокойно поставил блюдо на ящик из-под водки и сказал:

– Мне не хочется вам противоречить, но позвольте сказать, что здесь, вверху, вы в большей безопасности, чем внизу, в салуне или на улице. Там я ни за что не отвечаю.

– Эти люди посмели бы с неуважением отнестись к женщине… к американке?..

– Если бы они были трезвы, то не посмели бы… А когда пьяны…

– Желала бы я это видеть! – воскликнула миссис Клавдия, любившая, как истинная женщина, противоречить.

– Не говорите этого, сударыня… Видите ли, люди, спокойные натощак, делаются зверями, когда выпьют… Тогда им все нипочем.

Миссис Клавдия все еще сохраняла свой высокомерный вид, отказываясь верить, что ей грозит опасность среди этих отъявленных негодяев.

Сэм следил по лицу за движением ее мысли.

– Еще раз повторяю, сударыня: не доверяйтесь им!

Сэм собирался уйти, но миссис Клавдия хотела во что бы то ни стало настоять на своем. Дух противоречия, сознание опасности и неизвестность возбуждали ее, но слова Сэма зародили в ней искру благоразумия.

– Подождите, по крайней мере до завтра. Они или перепьются до безумия, или отрезвятся… и в обоих случаях вам не надо будет их так бояться.

Эта полууступка несколько успокоила ее. С той минуты, как ей уступали, она переставала настаивать, ведь сладок лишь запретный плод, а раз запрет снимался, плод терял свою притягательную силу.

Вместе с бифштексом Сэм принес свечу и спички.

Миссис Клавдия, как женщина, ни перед чем не отступающая, мужественно принялась за кусок мяса: впилась в него своими тонкими и белыми зубками, потеребила его туда-сюда и, наконец, справилась с ним.

Действительно, она могла похвастаться победой, так как враг сдался не сразу.

Блин, менее твердый, но тяжелый, как свинец, в свою очередь тоже исчез.

Подкрепив силы американским бифштексом, миссис Клавдия выпила стакан воды и, за неимением ничего лучшего, расположилась на жесткой постели, занимавшей половину тесной каморки. После бешеной скачки она чувствовала себя разбитой и нуждалась в отдыхе. Положив заряженный револьвер у постели, миссис Клавдия прочла короткую, но горячую молитву, задула свечу и заснула.

Она проспала двенадцать часов кряду. Проснувшись, припомнила все происшедшее и осознала, что сидит взаперти.

Ей вспомнился Бессребреник, и она проговорила:

– Где он?.. Что он делает?.. Думает ли обо мне? – Затем мысль ее перешла к Джиму Сильверу, к его неожиданному предложению, и она прибавила: – Да, конечно… стать серебряной королевой… было бы великолепно, если б я не познакомилась с другим… Но теперь… хватит ли у меня мужества отказаться от этого другого?.. Насколько бы охотнее я стала миссис Бессребреницей!

Около десяти часов Сэм постучался в дверь. Он принес завтрак. Повар сменил меню, и главным блюдом на сей раз было соленое сало, которое так любят жители Запада. Вместо одного блина на жестяном блюде лежали два, политые кленовой патокой. По его мнению, это было лакомство.

Миссис Клавдия, чувствовавшая себя более усталой, чем накануне, встала, чтобы покушать, и, как только хозяин вышел, снова легла. Весь день и ночь она не чувствовала ни малейшего желания выйти из дому, но оно проснулось в ней с удвоенной силой на следующее утро; однако, вопреки всякому ожиданию и вероятности, Сэму удалось ее уговорить потерпеть еще сутки.

Миссис Клавдия сидела взаперти уже шестьдесят часов. Она отдохнула и страшно сердилась.

Внизу, в салуне, золотоискатели продолжали пьянство. Всякая искра рассудка погасла, и в их головах рождались самые сумасбродные фантазии, на которые только способны бродяги Запада.

Теперь им захотелось увидеть узницу. Напрасно Сэм, боясь ослушаться Желтой Птицы и потерять сто тысяч долларов, употреблял все свое красноречие, чтобы отговорить их. Напрасно! Ни море водки, ни полные стаканы сока тарантула не могли прогнать мысль, засевшую в мозгу пьяниц.

Уже начиналась осада салуна – военная операция, весьма хорошо знакомая этим разбойникам.

Скоро образовалась брешь, и осаждающие подступили к лестнице.

Тогда Сэм схватил топор и, стоя перед дверью каморки, начал наносить удары по черепам, как дровосек по сучьям. Брызнула и потекла кровь. Трупы скатывались вниз и оставались там лежать, а хозяин кричал:

– Хоть всех перебью, а свои сто тысяч долларов получу!..

Одна, без единого защитника, кроме этого незнакомого ей человека, миссис Клавдия начинала побаиваться.

Ей мерещилось мужественное лицо Бессребреника, и она шептала:

– Если б он был здесь, он спас бы меня! Боже мой! Увижу ль я его?

Звуки боя и торжествующие крики наполнили дом. Сэм поскользнулся в луже крови и упал среди группы неподвижных тел – мертвых, раненых или просто до бесчувствия пьяных.

Его схватили в охапку и забросили в кухню. Он упал на раскаленную плиту, и несколько пьяных и наиболее свирепых ковбоев держали его на раскаленном железе.

В то время, как он отбивался, страшно крича и наполняя кухню запахом американского бифштекса, дверь отворилась и на пороге появилась миссис Клавдия. Она остановилась, вся дрожа, с раздувающимися ноздрями и сверкающими глазами.

На несколько секунд ее сияющая, неземная красота произвела впечатление, как если бы в клетку к диким зверям вошел укротитель.

Она воскликнула негодующе громко:

– Что вам от меня надо?.. Разве я не свободна располагать собой? Какое право вы имеете удерживать меня?

В следующее мгновение молодую женщину окружили, схватили, потащили, прежде чем она успела крикнуть, сделать попытку освободиться.

Ее спустили с лестницы на руках, не дав ей коснуться ступеней, и она очутилась на улице.

У нее в памяти мелькнул эпизод истории: «Я словно богиня Разума», – подумала она.

Сэм схватил топор и, стоя перед дверью каморки, начал наносить удары

Кругом кричали, прыгали, жестикулировали люди в бешеном опьянении. Перед миссис Клавдией, как в кошмаре, мелькали безумные глаза, багровые, судорожно искаженные лица.

По временам из этой дьявольской толпы поднимались струйки белого дыма; вскоре выстрелы начали раздаваться все чаще и чаще.

Ошеломленная, потеряв способность вымолвить хоть слово, бросаемая из стороны в сторону людской волной, миссис Клавдия каждую минуту боялась толчка, падения, шальной пули. Между тем толпа не спускала ее с рук и перенесла в салун.

Миссис Клавдию охватил ужас. Она почти ничего не видела, задыхалась и сознавала, что вот-вот лишится чувств. Она хотела закричать, отбиться. Но из ее побледневших губ вылетел только стон:

– Довольно!.. Довольно!.. Вы – чудовища!.. Что вам надо от меня?

Гигант с низким лбом и рыжими всклокоченными волосами отвечал:

– Чего надо?.. Найти тебе жениха…

– Да!.. Да!.. Браво! – раздалось из толпы. – Жениха!.. Будет свадьба!.. Вот славно!.. Вот прекрасно!..

– А кто женится?

– Бросим жребий.