Текст книги "Похождения Бамбоша"

ГЛАВА 14

Светские прожигатели жизни эпохи конца Империи[51]51
  Здесь имеется в виду так называемая Вторая империя, время правления Наполеона III (1852 – 1870).


[Закрыть], дожившие до нашего времени, должны помнить красивую девушку, известную под странным прозвищем Глазастая Моль и пользовавшуюся довольно широкой популярностью.

Она блистала на спортивных празднествах, бывших некогда куда в большей моде, чем сейчас, принимала участие в нескольких шоу с раздеванием и мурлыкала резковатым голоском куплеты и опереточные арии.

Однако золотые деньки быстро миновали. Замешанная в скандальное дело о шантаже в компании самых низкопробных сутенеров, Глазастая Моль получила десять лет тюремного заключения. Выйдя из тюрьмы, изможденная, всеми забытая, она оказалась в страшной нужде.

Во времена своего расцвета красотка прибегала к услугам отвратительной матроны[52]52
  Матрона – замужняя свободнорожденная женщина в Древнем Риме, обычно – в почтенном возрасте и примерного поведения.


[Закрыть], занимавшейся мерзким ремеслом «поставщицы ангелов».

Она щедро платила этой женщине, носившей имя Бабетта и кличку Смерть Младенцам.

Последняя сохранила к ней благодарность и оказывала помощь, служа интимной посредницей между Молью и торопливыми господинчиками, не желавшими тратить время на любовные ухаживания.

Когда Глазастая Моль отбыла свой срок, ей минуло тридцать пять лет. Красота ее увяла, моральные устои были более чем сомнительны, она созрела для преступления.

Это обычный результат нашей системы наказания правонарушителей, делающей хороших людей плохими, а плохих – еще хуже.

Глазастую Моль приняли в бандитскую шайку под предводительством самозваного графа Мондье, обиравшую в течение многих лет парижскую знать.

Легально она занималась торговлей женским платьем, а на самом деле была ловкой скупщицей краденого и, кроме того, служила главарю банды отличной наводчицей.

Увядшая красотка снова узнала и взлеты и падения и вынуждена была возобновить контакты с «поставщицей ангелов», ставшей, под именем мамаши Башю, содержательницей притона в городишке Эрбле[53]53
  Эрбле – городок на правом берегу Сены, к северо-западу от Парижа.


[Закрыть] на Сене.

Две кумушки жили в добром согласии, хотя злые языки и утверждали, что Глазастая Моль путалась с Лишамором, мужем матушки Башю.

С Бамбошем Моль познакомилась, когда он был еще совсем ребенком – супруги-пьяницы заботливо выхаживали его, намереваясь воспитать бандита высокой пробы.

В этом деле они, кстати говоря, вполне преуспели, так как Бамбош еще на заре своей карьеры убил с целью ограбления собственного отца.

Молодой бандит, чья дьявольская ловкость все возрастала, подобрал Глазастую Моль в период особенно острой нищеты – она только что вышла из больницы.

Он задумал создать себе семью и решил, что из отставной кокотки[54]54
  Кокотка – женщина легкого поведения, живущая на содержании своих поклонников.


[Закрыть], которой минуло тогда сорок пять лет, получится вполне представительная мамаша.

Женщина со следами былой красоты, превосходно умеющая ко всему приспособиться, она умела вести себя в обществе, прилично одеваться, а также была не лишена актерских способностей.

Она и стала баронессой де Валь-Пюизо, владелицей выдуманного поместья в глуши на границе департаментов Сены-и-Уазы и Луаре[55]55
  Речь идет о департаментах Эр и Луаре, Ивелин.


[Закрыть], жившей уединенно, как добродетельная провинциалка, вынужденная из любви к сыну променять сельский покой на парижский ад.

Казалось, Глазастая Моль так вошла в роль, что уверовала в нее – бывали моменты, когда она чувствовала себя настоящей матерью Бамбоша.

Он со своей стороны целиком и полностью доверял ей и – вещь небывалая для такого законченного себялюбца – проявлял к ней сердечное расположение. Молодчик рассказывал ей почти обо всем, что делал, раскрывал все тайные стороны своей жизни, всю подоплеку своих разбойничьих подвигов и порой не брезговал ее советами.

Кроме того, она учила его хорошим манерам, умению элегантно одеваться, объясняла, как вести себя с дамами полусвета, не столько для того, чтобы внушить им обожание, сколько ради того, чтобы не стать их жертвой.

Удивительная вещь – эта женщина, жившая когда-то на широкую ногу, а потом впавшая в нищету, вновь обретя богатство, не стремилась, как большинство бывших распутниц, к удовлетворению своих прихотей и страстишек. Она не любила ни собак, ни попугаев, ни желторотых юнцов, ни кошек, ни карточных игр. Ее захватывали и приводили в восторг темные делишки Бамбоша, умом и сердцем она вникала в его преступления, как если бы ей доставляло удовольствие смотреть, как страдают и трепещут его жертвы.

Действительно, эта старая мерзавка из любви к искусству, с неистовством неофита[56]56
  Неофит – новый сторонник какого-либо учения или общественного движения.


[Закрыть] пристрастилась к преступлению.

Скоро мы увидим ее в деле.

Итак, достопочтенная баронесса де Валь-Пюизо жила со своим сыном Гастоном.

Они занимали роскошно меблированные апартаменты в четвертом этаже по улице Прованс.

Бытовало мнение, что баронесса очень богата, но скупа – это позволяло объяснить в глазах общества перепады то туго набитого, то пустого бандитского кошелька.

Она обожала своего сына, прощала ему все проделки, но случалось и такое, что вдруг снимала его с денежного довольствия.

Тогда друзья-приятели и компаньоны по развлечениям замечали, как он, изменив своей главной страсти, исчезал куда-то на несколько дней.

Гастон проводил это время вдвоем с матерью, замаливал грехи, обещал не играть ни во что, кроме безика[57]57
  Безик – карточная игра, в которой старшими картами являются туз и десятка.


[Закрыть], и старательно притворялся пай-мальчиком и примерным сыном.

Вот тогда-то он с отчаянной смелостью и невиданной ловкостью задумывал и воплощал замыслы, приносившие ему моментальное обогащение.

Кстати говоря, сколь бы значительны ни были награбленные суммы, хватало их, по причине бездумной расточительности, не надолго.

Его всепоглощающей страстью была игра, и игроком он был отменным.

Странное дело – этот разбойник, ни во что не верящий, не имеющий ничего святого и не любивший ничего, кроме игры, никогда не передергивал в картах.

Обожая игру как таковую, он не испытал бы от нее никакого удовольствия, если бы для того, чтобы фортуна не отворачивалась от него, приходилось прибегать к шулерским приемам. Потому и случалось ему порой быть в большом проигрыше, а карточные долги он платил очень аккуратно и не моргнув глазом.

Однако во все, что бы он ни делал, Гастон вкладывал столько ума и кипучей энергии, что, знай кто-либо всю подноготную его жизни, не мог бы удержаться от вывода: «Да если с умом пустить в оборот даже часть награбленных им сумм, можно в течение нескольких лет стать миллионером!»

И это была чистая правда. Но как не может волк исполнять обязанности овчарки, так же и человек-хищник не может работать, умножать, думать, жить и действовать как все прочие смертные.

К тому же жизнь отщепенцев, ловля рыбки в мутной водице, преступление, подлость неодолимо влекли к себе Бамбоша.

Как разбогатевшую шлюху влечет обратно в грязь, из которой она вышла, так и Бамбоша безумно тянуло в кабаки, к продажным девкам, в вертепы, посещаемые всяческим уголовным отребьем.

Прыжок из высшего света в клоаку – такой контраст приятно щекотал нервы, доставлял ему волнующее и пикантное наслаждение.

Он родился главарем, и зачастую ему нравилось на' протяжении одного дня превращаться из светского льва барона де Валь-Пюизо, одного из первых среди золотой молодежи Парижа, в бандита Бамбоша, который хлебал прямо из котелка и кому доводилось сиживать над плошкой подогретого вина в компании бражников-головорезов, безоговорочно признававших его своим главарем и слепо ему повиновавшихся.

Но это главенство далось ему не сразу. Первое место надо было завоевать.

Две удачные или, если хотите, очень неудачные дуэли обеспечили ему в кругу товарищей по развлечениям репутацию человека опасного.

Однажды он выстрелом в лоб на месте уложил из пистолета молодого атташе бразильской дипломатической миссии – причиной размолвки послужила девица легкого поведения, бывшая Бамбошу совершенно ни к чему.

Месяц спустя он затеял ссору, в которой опять была замешана женщина, с известным спортсменом, фехтовальщиком. Его он тоже убил наповал прямым уколом в правую подмышечную впадину.

Две эти смерти вызвали страшную шумиху. Все хотели знать, действительно ли господин де Валь-Пюизо такой ловкий дуэлят или к нему просто благоволит судьба.

Он зазвал любопытных к себе и там очень просто, безо всяких усилий, перестрелял три дюжины тарелок.

Час спустя, в окружении все тех же любопытных, он явился в школу фехтования и победил не только самых умелых любителей, но и преподавателей.

Начиная с этого дня он прослыл среди светских шалопаев человеком опасным, – выходя из школы фехтования, Гастон бросил небрежно:

– Скука меня берет, когда приходится драться… Я выхожу на бой только с целью самозащиты, поэтому, чтобы не утруждаться, мне для поединка всегда требуется серьезный повод.

Убив за один месяц двоих, он таким тоном произнес слова «серьезный повод», что это всеми присутствующими было принято к сведению.

Почти в тот же период он стал героем другого приключения, еще более трагического, так как оно повлекло за собой жесточайшую дикую борьбу безо всяких правил и условий.

Однако здесь уже действовал не элегантный светский шаркун барон де Валь-Пюизо, а опасный бандит Бамбош в шелковой каскетке и накладных бакенбардах.

В тот вечер он зашел в один из притонов Монмартра, в грязный вертеп, который полиция терпит лишь затем, чтобы от случая к случаю вылавливать кого-нибудь оттуда. В его намерения входило повидать там двух безоговорочно преданных ему мерзавцев, сообщить им пароль и дать задание выполнить одну довольно грязную работенку.

Беседуя с Черным Редисом и Соленым Клювом, двумя своими приспешниками, он услышал пронзительные вопли.

Кричала женщина, и слышны были звуки звонких пощечин.

Дверь распахнулась, на пороге возникла растрепанная девушка с разорванным корсажем, кричавшая: «Спасите!»

– Ты гляди, – бросил Соленый Клюв, – это Фанни вопит. Ее Франсуа-Камнелом на халтурку послать хочет. А она упирается. Вот он ее уму-разуму-то и учит. Да еще как учит! Только перья летят!

Тут женщина заприметила среди бражников Бамбоша, и он показался ей не таким омерзительным, как другие, видимо, потому, что под обличьем сутенера сохранял некую долю светского лоска.

Она кинулась к нему и душераздирающим голосом взмолилась:

– Защитите меня, спасите, умоляю вас! Я его знать не знаю, но он хочет послать меня на панель, заставляет приставать к мужчинам! А я мечтаю иметь мужа, любить его, принадлежать ему, а не сделаться одной из этих… О нет, никогда!

Все это она говорила задыхаясь, прерывающимся голосом и судорожно цеплялась за Бамбоша.

Ее добродетельная тирада была встречена смехом. Затем хрипло зарычал сутенер, известный под именем Франсуа-Камнелом:

– А ну заткнись, тварь, и ступай работать!

Девушка была очень красива – крепко сбитая блондинка, с прекрасным цветом лица. Тип англичанки. Из тех, которые уж если стараются хорошо выглядеть, то становятся просто очаровательными.

Она понравилась Бамбошу, и он решил ею завладеть.

Не по доброте душевной вмешался он в эту заварушку, а из желания привязать к себе девушку и использовать в своих дальнейших предприятиях.

Франсуа-Камнелома из-за его силы и жестокости побаивался весь Монмартр. Его слово было закон, и никто не смел ему перечить.

Бамбош холодно бросил:

– Оставь эту женщину в покое! Я забираю ее себе!

– Да я тебя, малыш, в порошок сотру! – захохотал сутенер.

– Хотел бы я на это посмотреть! – Бамбош вскочил и с ловкостью циркового акробата перемахнул через стол.

В его руке неведомо откуда возник нож с самшитовой рукоятью и медным кольцом.

Желая честной схватки, он крикнул:

– Бери «перо»!

– Да я тебя голыми руками уложу!

Сутенер понятия не имел, сколь силен и ловок его противник, и полагал, что легко с ним справится. Он нанес Бамбошу сокрушительный удар ногой ниже пояса, но тот его отразил, одновременно молниеносно уклонившись от занесенного над ним кулака.

И вдруг огромный Камнелом взмахнул руками и с глухим стоном рухнул как подкошенный. Нож Бамбоша пронзил ему сердце.

Свидетели этой сцены глазам своим не верили. В одну секунду Бамбош стал легендарной фигурой.

Прибежал испуганный и очень расстроенный владелец кабака.

– И что мне теперь делать с этой горой мяса? – спросил он Бамбоша. – Легавые сразу же прищемят мне хвост.

– Это уж моя забота, – бросил мерзавец совершенно спокойно, словно это не он только что укокошил одного из самых опасных бандитов на всем Монмартрском холме.

Бамбош сказал несколько слов Черному Редису и Соленому Клюву, и те подхватили мертвеца под мышки и, шатаясь, поволокли к выходу, изображая тройку пьяных.

Они бросили труп прямо посреди дороги и вернулись в кабак, где принялись пожирать своего предводителя восторженными взглядами.

Прижавшись к Бамбошу и дрожа всем телом, девушка с восхищением глядела на своего спасителя.

Он отвез ее к мамаше Башю и Лишамору, в чьей квартире имел комнату, и ночь они провели вместе. Блондинка и впрямь была прелестна, и Бамбоша поразило, что она столь неискушенна.

Девушка поведала ему свою историю.

Дочь бедного служащего, получившая образование и диплом, она служила гувернанткой в богатой семье. Ей очень хотелось сохранить свою честь, но хозяину дома удалось убедить ее, что она непременно должна ему отдаться. До него ей уже пришлось по той же причине оставить два места. Она сказала себе: рано или поздно придется уступить чьим-нибудь домогательствам. И сдалась, убоявшись нищеты, которую испытала смолоду. Через четыре месяца законная супруга с позором выгнала ее, и она очутилась на улице, беременная и без гроша за душой. В отчаянии девушка бросилась в Сену, но ее выудили и полумертвую доставили в больницу. От нервного потрясения, вызванного попыткой самоубийства, испуга и последующей болезни у нее случился выкидыш. Хворала она долго, а когда выздоровела, очутилась на панели с десятью франками в кармане. Ее соседкой по больничной палате оказалась одна из тех бедных потаскушек, которые становятся легкой добычей сутенеров. Она привела Фанни к себе на Монмартр и стала доказывать, что та при ее красоте, занимаясь этим делом, заживет припеваючи. Несчастная девушка сопротивлялась позорной и грязной необходимости, однако попробовать все же пришлось. Но она ощущала такое отвращение к этому роду занятий, что вновь стала подумывать о самоубийстве. Вот тогда-то гроза Монмартра, этот бык Камнелом, и повстречал ее на своем пути. Сутенер решил завладеть красавицей и, не теряя времени даром, предпринял самые решительные меры, чтобы вытолкать ее на панель. Остальное известно.

Кончилось тем, что она безумно полюбила Бамбоша.

Бандит, с первого же мгновения имевший на нее свои виды, позволял Фанни себя обожать, оставляя за собой полное право на свободу действий и передвижений.

Она принадлежала ему душой и телом и была настолько преданной, что не задумываясь пошла бы по его приказу на любое преступление.

Что и случилось.

Целиком и полностью подчинив девушку себе, Бамбош поставил ее в известность о том, что он не простой бандит, а ведет ежесекундную непримиримую борьбу против всего общества. И пока не говоря ни слова о своей двойной жизни, все же поведал ей некоторые секреты.

Быть возлюбленной бандита! Человека, объявившего войну всем этим толстосумам, от которых она так настрадалась! О да, конечно же она должна присоединиться к нему!

О лучшем Фанни и мечтать не могла! Она сразу же стала его вернейшей, преданнейшей и очень ловкой помощницей.

Через некоторое время Бамбошу надоело творить чудеса хитрости, смелости и ловкости, совершая грабежи, приносящие ему не такие уж и большие деньги. Он решил попробовать себя на другом поприще.

Шантаж показался ему делом куда более доходным, менее опасным и легче выполнимым.

Он стал искать в своем окружении людей наиболее зажиточных и легко уязвимых.

И действительно, случай принес ему желанную добычу. Княгиня Березова искала к своему ребенку молодую, образованную гувернантку с хорошими манерами и опытом работы с детьми.

Бамбош, всегда бывший в курсе событий, узнал об этом от так называемой баронессы де Валь-Пюизо.

Два злоумышленника тут же задумали выкрасть ребенка и вытянуть из князя громадный выкуп. Бамбош, попросту говоря, решил убить двух зайцев: набить мошну и отомстить князю и княгине, неоднократно подставлявших ему подножку.

Однако выкрасть ребенка – дело довольно сложное, да еще из особняка, полного слуг и всегда хорошо охраняемого.

И тут Глазастую Моль посетила гениальная идея.

– Надо пристроить к ним твою подружку Фанни.

– Я подумаю над этим, – ответил Бамбош. – Тем более что недавно справил ей весь комплект документов гувернантки первого класса – тут тебе и справки, и характеристики, и рекомендации. И все с подписями, с печатями – не подкопаешься!

Фанни рабски повиновалась своему повелителю.

Она с первой встречи понравилась княгине, которая, однако, осторожности ради задала ей ряд вопросов. Фанни сослалась на баронессу де Валь-Пюизо, якобы знавшую ее мать. Жермена написала баронессе, и та в ответ разразилась высокопарным и велеречивым письмом, превознося достоинства и нравственные качества девушки.

Фанни тотчас же приняли на службу.

Она сумела завоевать любовь малыша и благодаря крайней сдержанности – уважение обитателей особняка.

Прошло три месяца.

Все это время Бамбош терпеливо ждал случая выкрасть дитя, не скомпрометировав гувернантку. Имея в доме осведомителя, изо дня в день сообщавшего ему обо всем происходящем, Бамбош ничем не рисковал.

Он заказал ключ от потайной двери, ведущей в сад, украл лестницу садовника и с помощью Фанни совершил дерзкий и преступный набег на особняк, пока княжеская чета развлекалась в театре «Водевиль».

Остальное уже известно.

ГЛАВА 15

Как мы помним, похитив ребенка княгини, бандит незамедлительно поспешил к Лишамору и мамаше Башю.

Он хотел доверить им бедное дитя до следующего утра, а затем перевезти его в другое убежище.

Глазастая Моль ожидала его в театре «Водевиль», в ложе, соседней с ложей четы Березовых, и он должен был туда явиться, чтобы обеспечить себе алиби в том маловероятном случае, если его двойная жизнь раскроется.

Учитывая все это, ряженая баронесса де Валь-Пюизо не могла заняться ребенком до окончания спектакля.

Вот почему, избегая компрометировавших его отлучек, Бамбош решил оставить ребенка до утра на улице Де-Муан.

Однако на душе у негодяя кошки скребли, ибо ему была известна невоздержанность стариков и их придурь, вызванная винными парами. Опасался он также их возможной болтливости.

Вот почему назавтра, еще затемно, Бамбош был на ногах.

Одетый очень просто, он тронулся в путь, сопровождаемый Глазастой Молью, чья шляпка делала ее похожей на старую повитуху.

Они доехали до улицы Де-Муан в фиакре[58]58
  Фиакр – наемный экипаж, имевший определенное место для стоянки, откуда его можно было нанять на определенное время или на определенное расстояние.


[Закрыть] и остановились за несколько домов до нужного им номера 52.

Женщина вышла одна, оставив Бамбоша в экипаже.

По немыслимому и чудесному совпадению, она вошла в квартиру всего через пару минут после того, как из нее выскочил Леон Ришар.

Вот что определяет иногда дальнейший ход событий!

Десятью минутами раньше Глазастая Моль не смогла бы отворить дверь, а десять минут спустя сам комиссар потрудился бы сообщить ей свежие новости о маленьком Жане!

Старой карге посчастливилось проникнуть в квартиру именно в тот момент, когда потрясенный Леон Ришар, задыхаясь от отвращения, мчался в полицию.

Увидя взломанную дверь, она поняла, что времени терять нельзя. Даже не взглянув на устилающие пол жуткие останки, не стараясь понять их происхождение, она кинулась в дальнюю комнату. Там она обнаружила мертвецки пьяную мамашу Башю, в припадке пьяной ярости зажавшую в кулаке черенок кухонного ножа.

– Вовремя я пришла, – пробормотала Глазастая Моль. – Смерть Младенцам лишний раз хотела подтвердить, что получила кличку по заслугам. А ведь она и впрямь могла перерезать глотку ребенку, для нас означающему целое состояние.

Полузадохнувшийся от жуткого запаха и крика, ребенок с черным от сажи личиком, весь в поту, спал тяжелым сном, завернутый в свое одеяльце.

Прежде чем схватить малыша, спрятать его под своей шубой и унести, Глазастая Моль стала размышлять:

– Мамаша Башю пьяна. Скоро нагрянут легавые, загребут ее и развяжут ей язык… Ясное дело, она потеряет голову и выболтает все, что знает о фокусе, который мы задумали. Надо, чтобы она не трепалась… А язык за зубами держат только покойники.

Тут подельница Бамбоша вытащила из кармана короткий, похожий на шило стилет.

И, приставив его к затылку старухи, надавила изо всех сил.

Лезвие вошло до половины, словно гвоздь в доску.

Мамаша Башю издала глухой хрип, как животное на заклании, открыла глаза, руки ее свела судорога, и она неподвижно застыла.

Глазастая Моль вытащила шило из почти неприметной раны и вложила в ножны.

Затем она растрепала густую шевелюру старухи, приговаривая:

– Вот тебе и крышка, бедняга Смерть Младенцам… Надо, чтоб фараоны ничего не пронюхали. От такой ранки даже капли крови не будет. К тому же ты не мучилась.

Схватив ребенка, бывшая куртизанка засунула его за пазуху, степенно спустилась по лестнице и присоединилась к ожидавшему ее Бамбошу.

– Ну, как дела? – спросил он, когда фиакр тронулся.

– Дела отличные! Лишамор спекся, мамаша Башю отправилась к праотцам, а возница и не заметил, что я вынесла ребенка. Словом, все идет как нельзя лучше!

Они не поехали прямо на улицу Прованс, а вместо этого остановились у врат церкви Святой Троицы, с четверть часа побыли в храме и вышли через разные выходы.

Глазастая Моль, по-прежнему пряча под шубой спящего ребенка, пошла домой одна, а Бамбош явился полчаса спустя, якобы с прогулки.

Этот дом по улице Прованс, принадлежавший когда-то графу Мондье, был построен таким образом, что его третий этаж вплотную примыкал к четвертому этажу соседнего дома, стоящего на улице Жубер. В их общей стене была прорублена массивная дверь, соединяющая обе квартиры. Следовательно, человек, вошедший в дом № 10 по улице Жубер, мог выйти на улицу Прованс, и наоборот.

Для этого требовалось пособничество консьержа, желательно, ежели возможно, двух. Покойный граф Мондье, обладавший действительно огромной властью, имел две привратницких, где находились его люди. В одной помещался Пьер, в другой – Лоран, два лейтенанта, ежегодно проводившие вместе с шефом в Италии то, что он называл «сезоном».

Пьер трагически погиб, будучи страшно искалечен: нога его попала в капкан в апартаментах Жермены, куда он вторгся по приказу графа и где намеревался похитить секретные документы. Чтобы высвободить его из капкана, граф лично отрезал ему ногу! Затем они вместе с сообщником унесли умирающего.

Позднее Лоран привязался к Бамбошу и оказывал ему такие же услуги, что и графу. Когда Бамбош здесь же, на улице Жубер, убил родного отца, Лоран подумал: «Он далеко пойдет!» А головорез был в таких делах докой. С тех пор он не расставался с Бамбошем, став его незаменимым помощником.

Во второй привратницкой обитал человек, принятый в штат вместо покойного Пьера. Его выбрал Лоран. Пока новичку не представился шанс показать все, на что он способен как профессионал, то есть как бандит, он, как положено, был скромен и строго соблюдал тайну.

Личная прислуга баронессы де Валь-Пюизо была тоже тщательно подобрана и душой и телом предана старой госпоже и молодому господину. Люди эти – кто из преданности, кто из страха – были слепы, глухи и немы.

Когда зловещая старуха принесла ребенка в свой особняк, дитя начало плакать и звать маму. Умненький и очень развитой для своих лет малыш, не узнавая ни окружавших его людей, ни комнаты, заволновался, охваченный страхом.

Мнимая баронесса, пытаясь его приручить, стала сюсюкать и еще больше перепугала ребенка. Она пыталась его поцеловать, но сделала это столь неловко, что малыш отвернул личико.

Не обладая ни малейшим материнским чувством, не зная, сколь чувствительны эти маленькие существа – в них есть что-то и от птенчика, и от цветка, – она рассердилась и сказала:

– Да он просто невыносим, этот сопляк! Деточка, деточка, да будь же умницей, поцелуй мамочку…

При этом слове, означавшем для его детского сердечка самые нежные ласки, самые большие радости, при слове, звучавшем как сладчайшая музыка, Жан на секунду перестал кричать и пролепетал:

– Мама… Ма-ма…

Старуха склонила над ним лицо с увядшей от злоупотребления краской кожей, с подмалеванными коричневой и черной тушью глазами, с отвисшими, покрытыми пурпурной помадой губами.

Защищаясь вытянутыми вперед ручонками, ребенок откинулся назад и вновь залился слезами.

Это разозлило старуху.

– Ну и реви себе, – в ярости бросила она. – Когда вволю накричишься, сам перестанешь.

И, швырнув его на свою кровать, она вышла, хлопнув дверью.

Чтоб не слышать плача, она ушла в дальние комнаты, твердо решив дать ему кричать, пока не устанет. Сжалилась над ребенком ее горничная, бывшая узница тюрьмы Сен-Лазар. Она подумала, что бедное дитя умрет от голода и жажды, и принесла ему молока.

Жан жадно его выпил и, немного успокоившись, снова начал звать маму.

– Мама скоро придет, моя крошка, скоро ты увидишь свою маму, – приговаривала девушка.

Жан заплакал, но теперь уже тихо, без надрывных хриплых криков. Слезы просто лились у него из глаз, стекали по щечкам, и в этом кротком горе, сменившем первоначальное возбуждение, было нечто разрывающее сердце.

К мукам любящей детской души добавились муки физические.

О чистоте ребенка, привыкшего к тщательному уходу, вот уже долгое время никто не заботился. Не было и привычной утренней туалетной церемонии, одного из важнейших ритуалов… Ее всегда собственноручно производила его мама, дорогая мамочка…

Парижская работница, ставшая княгиней, Жермена не желала уклоняться ни от одной из материнских обязанностей. Она, как любая простолюдинка, кормила Жана грудью, баюкала его, пеленала, укачивала, черпая божественную радость в этих простых материнских хлопотах, радость, неведомую порой светским дамам, которые – о, несчастные! – препоручают своих детей кормилицам и гувернанткам.

Итак, утром – омовение теплой водой в большой серебряной купели. Затем – тщательное намыливание всех изгибов и складочек упругого и розового тельца.

Малыш резвился среди белой пены, отбиваясь, когда мать терла ему ручонки и пяточки, смеялся, лепеча:

– Секотно, мамоська! Секотно!

Жермена, сама смеясь до слез, целовала его еще мокрого, только что вынутого из ванны.

Затем следовала процедура вытирания – его растирали мягкой фланелью, пока нежная кожа не загоралась, затем тельце, свежее и душистое, как цветок, омытый росой, обволакивало облако рисовой пудры.

Бедный маленький Жан!

В этой резкой перемене было нечто удручающее.

Но не во внезапном исчезновении роскоши была загвоздка, а в удовлетворении тех естественных потребностей, на которые имеют право и бедняки.

Бамбош похитил его в одной рубашонке, завернутого в стеганое ватное одеяльце. Негодяй даже и не подумал, что малютке надо менять белье и одежду – Жан оставался в том, в чем был унесен из дому.

Горничная заметила, что нельзя оставлять мальчика в таком виде, иначе он заболеет. Заболеет? О нет!

Необходимо, чтоб он был здоров! Любой ценой – здоров и невредим, ведь он представляет собой целый капитал!

Горничная купила кое-какие вещи, с грехом пополам одела малыша и по своему разумению покормила его.

Ребенок поел, попил, немного успокоился и, по-детски мешая слова и жесты, попросился гулять.

– Ну это уж нет, – со злобой заявила «баронесса», уже успевшая возненавидеть отпрыска четы Березовых.

Маленький Жан стал затворником – злодеи опасались, как бы его кто-нибудь не узнал. Он зажил как в тюрьме – его плохо кормили, за ним плохо ухаживали, и, если бы не доброе сердце бывшей заключенной, ему вообще пришлось бы совсем туго.

Лишенный нежной ласки, на которую так радостно отзывалось его чистое сердечко, он побледнел и постепенно начал чахнуть. Малыш звал мамочку, «тетюску Малию», папу и беззвучно плакал.

Так прошла неделя, и вдруг в особняк Валь-Пюизо вихрем ворвалась гувернантка Фанни.

До сих пор она ежедневно передавала им сведения, но, следуя указаниям Бамбоша, из дому не выходила.

– Ну, что нового? – спросил Бамбош, собиравшийся уходить не то к дамам, не то играть в карты, не то еще куда – этого никто никогда не знал.

– Я ушла с места. Это невыносимо… Не могу смотреть, как страдают эти несчастные люди.

– Ну конечно! – сардонически ухмыльнулся Бамбош. – Пожалей их, стань на их сторону!

– Нет, этого не будет. Я твоя раба, твоя вещь и сделаю все, что ты пожелаешь. Ты уже в этом убедился.

– Да, Нини, ты славная девушка, и я по-прежнему тебя люблю.

– О, ты меня любишь! – в диком и горячечном порыве воскликнула Фанни, пожирая его глазами. – Любишь после всех других!

– Нет, до. Из остальных я люблю тех, кто под руку подвернется. Но всем предпочитаю тебя одну.

– Невелика разница, но меня и она радует. Я счастлива тем крохам ласки, которые ты бросаешь мне походя. Мне довольно и самой маленькой частички твоего сердца. Я обожаю тебя, и я живу этой любовью. Живу, пока не умру от нее…

– Ты, как всегда, потрясающа! Эти твои цветистые фразы…

– Это цветы моей любви, к которым ты не скупясь добавляешь тернии… Но я люблю тебя и всегда буду любить.

– Так уж и всегда?

– Да, так. Ты благородный человек и сделал из меня порядочную женщину.

– Но ведь я же разбойник. Значит, и ты – разбойница?

– Преступление мне претит, ты же знаешь. Но я – твоя сообщница. Я буду любить тебя, стоя перед судом… на каторге… на эшафоте…

– Ну, туда мы не торопимся, не правда ли, дорогая? – И бандит запечатлел на ее щеках два звонких поцелуя.

– И не надоело вам слезу выжимать? – вмешалась Глазастая Моль, свидетельница этой сцены. – Расскажи-ка нам лучше все, что знаешь.

– Мария спасена… Твой удар оказался несмертельным.

– Тем лучше. Она действительно красавица.

– Как? Ты на нее тоже глаз положил?

– Почему бы и нет? И в случае надобности ты поможешь мне ее покорить.

– Но, дорогой, мне кажется, место уже занято.

– Да неужели? И кто же он?

– Ее спаситель. Врач-интерн. Они любят друг друга и уже почти признались…

– И они поженятся?

– При одном условии.

– Каком?

– Если он найдет Жана и вернет его матери.

– А за ней дают приданое?

– Однажды я слышала, как князь сказал жене, что охотно даст за Марией два миллиона франков.

При этих словах – два миллиона – у Бамбоша затрепетали крылья носа и он бросил пронзительный взгляд на свою поддельную мамашу. «Два миллиона… Семнадцать лет и такая красавица, что соблазнит и святого!.. Стать свояком князя… неприлично богатого русского князя… Стать членом их семьи! Черт возьми, какой сказочный сон!»

Вслух же Бамбош произнес:

– Так ты говоришь, Нини, что малышка Мария выйдет замуж лишь за того, кто вернет Березова-младшего родителям, и ни за кого другого?

– Да, говорю, потому что убеждена в этом. И, ты знаешь, она упрямая девочка и выполнит то, что обещала.

– Отрадно слышать. Кстати, ты очень вовремя явилась. Мальчонка не слишком хорошо себя чувствует, ты сможешь за ним ухаживать.