Текст книги "Беглецы в Гвиане"

У госпожи Робен сжалось сердце. Что еще будет? Свидетельницей каких ужасов еще придется ей быть?

Дети притихли, испуганные, побледневшие. Андрэ довольно неумело вертел затвор двустволки, подаренной ему голландским капитаном.

Преследователи, угадывая намерение беглецов, попытались перерезать им путь: они стреляли без перерыва, и пули ложились на воду недалеко от преследуемой лодки.

Вот первая пирога подходит к острову все ближе и ближе, вот уж она от него не более как в ста метрах. Пуля, лучше других направленная, ударила в весло и перебила его. Гребец схватил другое и продолжал грести с прежней энергией.

Теперь можно было разглядеть совершенно ясно: один из ехавших в лодке был белый, он сидел впереди, а второй – негр – сидел сзади.

Госпоже Робен показалось, что у нее на глаза опускается туман. Ей чудилось, что свод небесный все больше наклоняется, готов упасть на нее и придавить своею тяжестью.

Она сделала несколько шагов к берегу, с тоской ломая руки. Страшный крик вырвался из ее груди:

– Это он!.. Это его убивают!

И она упала на песок, словно пораженная молнией.

– Это он!.. Это его убивают!

Глава VIII

Вернемся теперь к нашему беглецу Робену и прокаженному Казимиру.

Гонде проводил их в уединенную густую рощу, и они прожили в ней более месяца, задыхаясь среди болотных испарений и питаясь растительной пищей, которой, к счастью, было достаточно.

Долго ждали отшельники знака от Гонде, что можно ехать, но ожидания их все были напрасны. Наконец в одно прекрасное утро Робен, проходя по илистому руслу ручья, в надежде увидеть обещанный знак, вдруг подпрыгнул, точно увидел змею. На воде качалась привязанная к большому корню дерева легкая пирога, снабженная двумя парами весел, – та самая пирога, которую своими руками построили Робен и Казимир и которая так неожиданно пропала месяц тому назад.

Но как же она здесь очутилась? Она была нагружена бананами и сухарями и, очевидно, перед тем долго была в воде, потому что борта ее были мокры и покрыты водяной слизью.

Со всех ног побежал Робен к негру, чтобы сообщить ему поскорее радостную весть.

– Казимир! – кричал он на бегу. – Казимир! Мы едем сейчас же!

– Куда?

– Наша лодка отыскалась. Она тут и готова в путь. Это значит, что устье свободно и что мы можем ехать…

– Славно, кум, очень хорошо! Я пойду с вами! – говорил негр, подпрыгивая на своих больных ногах, точно малый ребенок.

Сборы их были недолги. Они протащили лодку волоком до бухты реки Спарвина, спустили ее на воду, сели, взмахнули веслами и понеслись по течению.

Вскоре они миновали верфь, которая была теперь совершенно пуста, и поплыли дальше к устью Спарвины, где эта река впадает в Марони. Пирога то и дело натыкалась на плывшие мимо нее бревна сплавляемого леса, но гребцы искусно лавировали между ними. Вот наконец и Марони.

Беглецы на минуту остановили лодку и внимательно оглядели берега. Подозрительного нигде ничего не было.

– Вперед, и как можно быстрее, – тихо сказал Робен.

Лодка птицей понеслась по волнам Марони, противоположный берег которой виднелся верстах в трех.

Беглецы уже было поверили в свое близкое спасение, как вдруг позади них послышались яростные крики, затем грянул выстрел, и в воду шлепнулась пуля.

– Вперед, Казимир! Вперед! – кричал Робен, налегая на весла.

Сзади им кричали:

– Стой! Стой! К оружию!.. Лови их, держи!

Грянул второй выстрел, потом третий.

Робен обернулся и увидел, что от берега в погоню за пирогой отваливает шестивесельная лодка.

– Не робей, друг, – ободрял он Казимира. – Мы плывем быстрее их, мы еще можем от них уйти… Ах, разбойники, ах, негодяи!.. Во всяком случае, живым я им не дамся.

– Эти злые люди нас не догонят, нет, – твердил Казимир. – Мы уплывем от них.

– Видишь впереди островок? Правь прямо на него. Мы обогнем его и, таким образом, на время прикроем себя от выстрелов.

Пирога быстро приближалась к островку, но и преследователи не отставали. Выстрелы сыпались все чаще и чаще. Одна из пуль сломала весло Робена. Он схватил запасное и продолжал грести. При этом он вскрикнул от досады и поднял голову. На его крик с островка отозвался отчаянный женский вопль. Это вскрикнула госпожа Робен, узнавшая своего мужа.

Беглец увидел, как чья-то черная фигура упала на песок, как около упавшей забегали дети. Подбежал какой-то человек в европейской одежде…

Это, конечно, не враги, но кто же это такие?

Откуда взялись здесь эта женщина… эти дети?

– Великий Боже! Неужели?!

Пирога неистово неслась к берегу… Беглец греб изо всех сил… Набежавшая высокая волна подхватила лодку и бросила ее на берег. Лодка с размаху вонзилась носом в песок…

Робен, как тигр, одним скачком выпрыгнул из лодки, побежал к своей жене и с ужасом и изумлением оглядел детей, которые себя не помнили от страха…

Враги между тем приближались. Робен одним взглядом зафиксировал Андрэ, негра-бони, опирающегося на ружье, и большую лодку, стоящую под тенью дерева.

– Месье Робен! – крикнул парижанин.

– Андрэ!.. Ко мне!.. В лодку!.. А вы оставайтесь здесь, – обратился беглец к голландским матросам.

С этими словами, подхватив левой рукой под мышки лежащую без чувств жену, а пальцами схватив за одежду своего младшего сына, он бросился к другой лодке и положил их туда, между тем как Андрэ принес трех других детей и подошел, ковыляя, Казимир.

– Садись! – скомандовал Робен.

Негр-бони повиновался без возражений.

– Весла!..

Их подал Робену голландский матрос. Казимир сел спереди, Робен – на второй скамье, негр-бони – на задней.

– Вперед!..

Лодка отчалила и быстро понеслась по воде, а изумленные суринамские негры-матросы остались на островке с севшей на мель пирогой.

Бони догадался, что нужно делать. Он быстро повернул лодку, и она скрылась за островом. Преследователи были удивлены: они увидели на островке только двух негров. Впрочем, они сейчас же догадались, в чем дело, и погоня возобновилась с прежней настойчивостью, но уже без надежды на успех. Новая лодка беглецов была нагружена тяжелее прежней пироги, но зато у них был новый гребец – негр-бони, который один стоит трех.

Беглецов уже было не догнать, но зато можно подстрелить, потому что они еще не ушли из-под выстрелов. И вот снова на них посыпались пули. Робен старался прикрыть собой жену и детей. Госпожа Робен медленно пришла в себя. Ее опрыскал водой усердный, но неловкий Андрэ.

– Спасен!.. Он спасен!.. – лепетала несчастная женщина.

– Папа, они опять стреляют! – говорил старший сын Робена, Андрэ.

Робен был взбешен. Было время, когда он не только пощадил свирепого Бенуа, но даже спас его от смерти. Робен все простил своему тюремщику, все полученные от него обиды и притеснения, но теперь этот тюремщик угрожает его детям! Любящий отец в такую минуту способен на все.

Бешено выхватил он у негра-бони ружье, прицелился в своих гонителей и закричал:

– Разбойники! Люди без сердца, без чести, без совести! Остановитесь, или я буду стрелять!

Тюремщики поняли, что Робен доведен до отчаяния, что он не остановится ни перед чем, и опустили свои ружья. Да им все равно пришлось бы прекратить погоню: уже был слышен шум водопада. Они оказались недалеко от Сент-Эрмины…

Только негры-бони умеют переправляться через эти пороги, с которых вода низвергается шумными каскадами. Так как на лодке наших беглецов такой негр был, то они благополучно проплыли опасное место, тогда как лодка преследователей, не осмелившихся идти дальше, повернула назад.

Казалось бы, опасность миновала для наших беглецов, но появилась новая – голод и зной. Дети, видимо, изнемогали, но молчали, и только младший, Шарль, жалобно пропищал:

– Папа, я есть хочу!..

Робен вздрогнул, а его жена безмолвно адресовала ему взгляд, полный тоски. Нужно было что-нибудь предпринять, иначе дело могло кончиться плохо.

– Казимир, – сказал вдруг Робен решительным тоном, – надо причалить к берегу. Дальше плыть нельзя: дети не вынесут. Скажи, что надо делать? Я готов ко всему, я сделаю даже невозможное.

– Поплывем к берегу, – отвечал Казимир, посоветовавшись с негром-бони, которого звали Ангоссо.

Через полчаса пирога вошла в маленькую бухточку, затерявшуюся в тени высоких развесистых деревьев. Доступ в бухточку открывался через узкий, едва приметный канал.

– О, мой кум, я очень доволен, – сказал Казимир. – Я дам детям молока и яичного желтка.

Робен и Андрэ разом взглянули на старика и подумали: «Уж не сошел ли он с ума? Где же здесь коровы и куры?»

Ангоссо проворно нарубил ветвей ваи и, вбив в землю несколько кольев, устроил лиственную хижину для госпожи Робен и детей. Затем он вынул из лодки две тыквенные бутылки, выбрал два высоких дерева с гладким красноватым стволом и сделал на их коре по глубокому надрезу.

К удивлению Андрэ, из надрезов потекла в подставленные бутыли белая густая жидкость.

К удивлению Андрэ, из надрезов потекла белая густая жидкость

– Да ведь это и впрямь молоко! – вскричал Андрэ. – Настоящее молоко!

Он взял одну из посудин и подал ее Шарлю.

– Пей, малютка. Это самое свежее молоко.

Ребенок жадно прильнул губами к посудине и напился.

– Вкусно, малютка?

– Вкусно… Дай теперь маме и другим.

Все пили с удовольствием, всем было весело, и даже сам Робен смеялся – едва ли не в первый раз после того, как был сослан на каторгу.

– Как же называется это удивительное дерево? – спросил Андрэ.

– Балата, – отвечал Казимир.

– Ах, балата, молочное дерево! – воскликнул Робен. – Представь себе, Андрэ, мне оно известно по книгам, а между тем я никогда не видел его. Нет, опыт – великое дело!

– Еще бы! – с уверенностью произнес парижанин. – Без практики невозможно ничему выучиться как следует…

Может быть, Андрэ и дальше распространялся бы на эту тему, но в это время его внимание привлек какой-то круглый предмет, упавший с соседнего дерева. Он поднял голову и увидел Ангоссо, который сидел на толстом суку и улыбался до ушей.

– Яичный желток! – вскричал Андрэ, поднимая круглый предмет, видом и цветом похожий на апельсин.

– Кушайте, – сказал Казимир. – Это вкусно.

– О, с удовольствием.

Молодой человек надкусил плод, но сейчас же поморщился и вскрикнул:

– Ай! Чуть зуб себе не сломал.

– Что такое? Отчего?

– Я думал, что этот плод пустой, а там внутри косточка, и претвердая.

– Вкусен ли он, по крайней мере?

– Суховат немного, но ничего, есть можно. Да вы и сами можете попробовать – видите, сколько их сыплет с дерева наш почтенный Ангоссо.

«Яичный желток» пришелся всем по вкусу, и дети, утолив голод, улеглись спать. Но Робен все-таки не был абсолютно спокоен. Он знал, что этой пищи будет недостаточно, что ею одной долго питаться нельзя. Выручил Ангоссо.

– Я напою рыбу в бухте пьяной, – сказал он.

– Что? Как ты сказал?

– Я напою рыбу пьяной и наловлю ее. Набросаю в воду листьев и цветов нику. Рыбы очень его любят, они будут жадно пить, напьются допьяна, и тогда их можно будет наловить сколько угодно.

Негр отправился куда-то и через час вернулся, неся охапку лиан и пук каких-то листьев и желтых цветов.

– Это пьяное дерево, – сказал Ангоссо.

– Это нику, – весело пояснил Казимир.

– Вот, Анри, гляди и учись, – сказал Робен своему старшему сыну, который проснулся и выглянул из шатра. – Эти листья и цветы дерева из породы акаций, так называемый robinia nikou. По книгам это дерево я знал, но о его опьяняющем свойстве мне ничего не было известно. А между тем при помощи этих листьев и цветов негры наловят нам рыбы.

– Поедемте, господин, – сказал подошедший Ангоссо.

Он уже успел приготовить лодку.

– Куда?

– Здесь не очень удобно. Мы выберем для привала другое место, получше.

Вся компания уселась в лодку, которая быстро переплыла на другую сторону бухты и вышла в устье ручейка, впадавшего в бухту и протекавшего каким-то лесом.

Наскоро построили новый шалаш, и Ангоссо принялся за дело.

Взяв пучок зелени нику, он прежде всего истолок ее и превратил в ком; проделав то же самое с другими пучками, он разбросал их в воде около берега. Вода начала быстро впитывать в себя сок растения, и наши беглецы стали свидетелями чрезвычайно оригинального зрелища.

Со всех сторон к берегу устремились тучи всевозможных рыб, крупных и мелких. Они жадно пили отравленную воду и почти моментально лишались чувств.

Их выуживали прямо руками. Таким образом, получился огромный улов.

Теперь оставалось только приготовить его для употребления в пищу. Лучше всего рыба сохраняется в копченом виде. Негры-бони это знают и умеют отлично ее коптить.

Ангоссо сейчас же приступил к делу.

Он вбил в землю четыре кола с раздвоенными наподобие вил концами и положил на них четыре поперечины, на которых, кроме того, сделал решетчатую настилку из жердей. Устроив эту коптильню, он до половины заполнил ее сухими ветвями и листьями, а поверх настилки выложил наловленную рыбу.

Он вбил в землю четыре кола с раздвоенными наподобие вил концами

Затем он развёл огонь, и скоро коптильня была охвачена густым дымом. Когда все прогорело, рыба, лежавшая на решетчатой крыше коптильни, оказалась великолепно прокопченной.

Благодаря опытному и ловкому негру у наших гвианских робинзонов получился теперь весьма солидный запас сравнительно калорийной пищи, во всяком случае, более питательной, чем растительная.

Глава IX

Едва успели наши робинзоны поужинать, как солнце скрылось за горизонтом, и долина, где они разбили лагерь, погрузилась в темноту, освещаемую лишь красноватыми огоньками нескольких коптилен, сооруженных негром Ангоссо.

Дети спали. Шарля держала на руках госпожа Робен, сидевшая рядом с мужем и слушавшая рассказ изгнанника о его бегстве из острога.

Когда Робен закончил, она, в свою очередь, поведала мужу подробности своего путешествия в Гвиану, устроенного какими-то таинственными благодетелями. Изгнанник зашел в совершеннейший тупик, не зная, на кого и думать, но потом вспомнил, что некоторые из его политических единомышленников, спасшиеся от ссылки, поставили себе задачу всячески содействовать бегству и спасению своих менее счастливых товарищей. Так, одному ссыльному, очень богатому человеку, удалось бежать в Гаагу; очень может быть, что это именно он помог госпоже Робен уехать из Европы. Что касается капитана «Тропической птицы», то, судя по описанию его наружности, сделанному госпожой Робен, изгнанник догадывался, что это некто С***, офицер французского военного флота, спасшийся бегством после декабрьского переворота и поступивший на службу в голландский торговый флот. Его корабль курсировал у берегов Гвианы, и он не пропускал ни одного удобного случая оказать помощь и содействие гвианским ссыльным.

Супруги Робен остановились на этом предположении и, продолжая свою тихую душевную беседу, не замечали, как бегут часы. Ангоссо тем временем занимался своим делом, переходя от одной коптильни к другой и присматривая за тем, как коптится рыба.

Вдруг невдалеке послышалось глухое ворчанье, оно напоминало мяуканье кошки, только было во сто раз громче. Ангоссо поднял голову и посмотрел в ту сторону, откуда доносилось ворчанье. Там над травой виднелись две блестящие точки. То были глаза тигра, пристально глядевшего на коптильни.

Тигр был, очевидно, голоден и явился на запах рыбы. Судя по его мурлыканью, похожему на мурлыканье кота, когда он в хорошем расположении духа, тигр был, по-видимому, довольно добродушного нрава. Однако Робен все-таки забеспокоился и взял ружье негра, собираясь выстрелить в зверя.

– О, господин, не надо ружья, – остановил Робена Ангоссо. – Выстрел разбудит и напугает детей. Я прогоню тигра хитростью.

– О, господин, не надо ружья, – остановил Робена Ангоссо. – Выстрел разбудит и напугает детей

У негра был с собой большой запас кайенского перца, которым в Гвиане приправляются все кушанья за неимением соли. Посмеиваясь над своей выдумкой, Ангоссо взял большую рыбину, проделал в ней несколько дыр и вложил в них пять или шесть зерен перца, потом кинул эту рыбу в сторону тигра.

– На тебе, обжора, – сказал негр.

Тигр на лету подхватил начиненную перцем рыбу и убежал с ней прочь.

Спустя не более четверти часа возле бухты послышалось страшное рыканье. Ангоссо буквально покатился со смеху. Робен спросил его, почему он смеется?

– Тигр сердится, – отвечал негр. – Перец жжет ему желудок, и зверь идет пить воду.

– Значит, и он опьянеет, как рыба?

– Нет, от нику пьянеют только рыбы, а у людей и зверей лишь живот болит… Слышите, слышите, он опять сердится.

Тигр, напившись воды из отравленной бухты, жалобно мяукал, стонал и фыркал, точно больная кошка. Потом, не надеясь, должно быть, утолить этой слабительной водой мучившую его жажду, пустился в дикое бегство.

У наших беглецов на привале водворилась тишина.

Итак, гвианские робинзоны на несколько дней были обеспечены запасом рыбы – «постным столом», как говорил в шутку Андрэ. Хотя они не видели причины опасаться чего-либо, однако на другой день утром, не теряя времени, стали держать совет, что им делать дальше.

Плыть вверх по Марони было рискованно ввиду того, что прибытие европейцев в Верхнюю Гвиану неминуемо произвело бы сенсацию и слух об этом достиг бы и острога. Всего безопаснее было идти лесом, куда-нибудь на запад, остановиться недалеко от какого-нибудь ручья, выбрав место сухое, высокое, неболотистое, а далее поступать по возможности.

Но тут явилась новая беда. Ангоссо, считая, что он уже выполнил все свои обязательства и обещания, вознамерился возвратиться к себе домой, в свою родную деревню.

Беглецы ничего не могли предложить ему такого, чтобы он соблазнился и остался, а между тем вместе с Ангоссо они лишались и его пироги. Нужно было придумать что-нибудь, как удержать его при себе.

Учтиво, но твердо отклонял он все обращенные к нему настойчивые упрашиванья, как вдруг на выручку явился Андрэ.

Он не понимал слов, но по жестам разговаривающих догадался, о чем идет речь. Видя, что дело плохо и что Робену никак не удается уломать Ангоссо, он вдруг подошел к негру и сказал:

– Милый друг, у нас нет никаких раковин, никаких блестящих безделушек, которые вас так прельщают и ради которых вы согласились бы, конечно, остаться с нами. Но у меня есть кое-что другое. Не согласитесь ли вы получить свое жалованье деньгами?

Ангоссо стоял, как статуя, слушая и не понимая.

– Да разве у тебя есть деньги, Андрэ? – спросил Робен.

– Есть несколько завалявшихся в кармане монет, – отвечал парижанин. – Вот, господин дикарь, взгляните, нравятся ли вам эти кружочки? – продолжал он, доставая из кармана пять серебряных монет по франку каждая и показывая их негру.

– О! – вскричал, улыбаясь до ушей, Ангоссо. – Это хорошо!

– А если хорошо, так возьми их и оставайся с нами.

– Господин, дайте ему два франка, и он останется, – вмешался Казимир. – Двух франков довольно. Негры очень дорожат деньгами.

Негру предложили два франка, он поторговался немного для вида и согласился. Дело уладилось. Ангоссо взял две серебряные монетки и, как ребенок, начал подбрасывать их на ладони, смеясь и подпрыгивая.

Нанявшись в сотрудники к нашим беглецам, Ангоссо – надо отдать ему должное – немедленно принялся за работу. Он собрал всю насушенную рыбу, уложил ее в лодку, прикрыл листьями и, сев на скамеечку лодки, взялся за весла, время от времени ощупывая свои монеты, завернутые в узелок на его первобытной рубашке.

– Едем, что ли? – спросил он.

– Едем, едем, – отвечал Робен, усаживая в лодку жену и детей.

Лодка беззвучно поплыла по спокойной воде между зеленью, густой стеной обрамлявшей бухту. По обе стороны разворачивались дивные картины великолепной южной флоры, которыми залюбовались беглецы, несмотря на то что состояние их духа было далеко не спокойным.

Казимир и Ангоссо изо всех сил налегали на весла. Лодка неслась, точно от погони.

– Что вы так торопитесь? Разве есть какая-нибудь опасность? – спросил их Робен.

– Лихорадка, кум, – отвечал Казимир. – Надо уходить от лихорадки. Здесь такое место, что все умирают.

Робен вздрогнул и побледнел. Он сейчас же подумал о жене и детях. Что, если они заболеют?

Поскорее, поскорее вон из этого опасного места!

Лодка быстро неслась по густой воде, насыщенной всевозможными растительными отбросами. Над водой стоял густой болотный пар; в этой знойной сырости дышать было тяжело.

Но вот, к счастью, хлынул проливной дождь и несколько очистил эту ужасную атмосферу. Дышать стало легче. Робен до некоторой степени успокоился.

Лодка плыла все дальше и дальше на запад. Окрестный пейзаж менялся. Болотная растительность постепенно уступила место большим деревьям, а в промежутках между кронами их виднелись красные и серые скалы, на которых неподвижно сидели огромные ящерицы-игуаны, удивленно смотревшие на проплывающую мимо лодку.

Ангоссо выпустил из рук весло, натянул свой лук и выстрелил в одну из ящериц; стрела просвистела – и ящерица опрокинулась на спину, сраженная насмерть.

Ловкий выстрел охотника развеселил всех. Дети захлопали в ладоши. Андрэ закричал:

– Браво! Браво! Какой удачный выстрел и какое гадкое животное!

– Гадкое с виду, но очень вкусное.

– О, папа! – вскричал Анри. – Да разве крокодилов едят?

– Это, дружок, не крокодил, а игуана, совершенно безвредная ящерица с очень вкусным мясом, которым мы полакомимся сегодня за ужином. Ведь так, Ангоссо?

– Так, господин, мы будем это есть, – отвечал дикарь.

Робен вместе с Ангоссо сошел на берег, поднялся на одну из скал и огляделся по сторонам. Неподалеку от этого места река круто, почти под прямым углом, поворачивала на север. Впереди синел довольно высокий холм. Беглецу показалось, что он слышит шум водопада.

– Вот счастье-то! – вскричал он. – Гора, до вершины которой не могут подняться испарения, и поток, омывающий ее у подножия! Дети, мы спасены!

Беглецы поплыли дальше. Берега реки все раздвигались, и наконец показался широкий порог, преграждавший русло. Вода с шумом и гулом проскакивала через преграду и, пенясь, падала вниз, образуя сильный водопад.

По-видимому, дальше дороги не было.

– Если нам удастся переправиться через эту преграду, – сказал Робен, – мы будем совершенно вне опасности. Но только удастся ли нам? Вот вопрос.

– Мы переправимся очень хорошо, – с уверенностью отвечал негр-бони. – Ангоссо проведет лодку через какой угодно водопад, для него нет на реке неприступного места.

– Как же ты это сделаешь?

– Это уж мое дело. И вы пройдете, и госпожа пройдет, и этот белый молодой человек пройдет, – при этом негр указал на Андрэ, – и маленькие господа пройдут…

Приступая к переправе, Ангоссо торжественно потребовал, чтобы все молчали, не разговаривали ни с ним, ни между собою. Попытка была в самом деле опасной, и только негр-бони мог довести ее до конца.

Лодка подплыла к порогу вплотную. Робен, Казимир и Андрэ, стоя в лодке и держась за выступ утеса, удерживали ее внизу гигантской стены.

Ангоссо, обмотав себя вокруг пояса канатами, молча полез на утес, демонстрируя необыкновенную силу и ловкость. Ценой неимоверного труда и нечеловеческих усилий, цепляясь руками и ногами за каждую трещину, за каждый выступ, он через четверть часа достиг гребня скалы.

Ангоссо, обмотав себя вокруг пояса канатами, молча полез на утес

Не обращая внимания на кровь, сочившуюся из многочисленных ссадин на его теле, Ангоссо размотал канат и спустил его вниз.

– Поднимайтесь вы, – сказал он Андрэ.

Андрэ не стал дожидаться повторного приглашения и проворно взобрался по канату на скалу, удивив своим проворством и цепкостью негра, не ожидавшего прыти от белого человека.

– Вот как мы, парижане, влезаем по веревке, – сказал Андрэ не без хвастовства. – По бельевой веревке мы взберемся хоть на Нотр-Дамский собор. Полезайте теперь вы, хозяин.

– Нет, нет, пусть белый тигр подождет… Сначала он должен помочь мне втащить госпожу и ее детей.

К концу веревки привязали гамак, принадлежавший негру-бони, и посадили в него госпожу Робен; веревку быстро втянули наверх, и молодая женщина очутилась на скале. Таким же точно способом подняли и детей.

Робен не мог двигаться. Они вдвоем с Казимиром едва-едва удерживали на месте лодку, которую быстрый поток ежеминутно грозил умчать по течению.

Ангоссо спустился в лодку, занял прежнее свое место на передней скамейке и предложил Робену взобраться на скалу и втащить туда Казимира.

Наконец все беглецы собрались на тесной вершине скалы, окруженные со всех сторон клокочущей стихией. Они с тревогой ожидали, что будет делать дальше негр. Ангоссо, держась одной рукой за лодку, другой – за толстый корень дерева на берегу, изо всех сил боролся с потоком.

– Киньте мне веревку! – крикнул он.

Робен не столько услышал, сколько догадался, что ему нужно, и спустил негру конец веревки, а за другой ухватился сам и велел Андрэ сделать то же.

– Держи крепче, Андрэ, – сказал он. – Тут речь идет о нашей жизни.

– Не бойтесь, хозяин. Я скорее позволю выдернуть себе руку, чем сдвинусь с места или покачнусь.

Ангоссо проворно обвязал лодку канатом и стал осторожно направлять ее в узкий каналик между скалой и порогом. Робен и Андрэ крепко держали канат, который натянулся, как струна.

Что-то будет? Удастся ли Ангоссо миновать порог и не разобьется ли его лодка о волны или скалы и сам он погибнет ли в пучине?

Прошло две минуты… Вдруг снизу послышался радостный крик. Предприятие блистательно удалось, пирога благополучно миновала страшную преграду…

Близился вечер. Солнце склонялось к западу. Беглецы решили дальше не ехать и провести ночь на утесе.

Закусив копченой рыбой, они легли спать и скоро крепко заснули, утомленные передрягами предыдущею дня.

На другой день они поднялись с рассветом и, усевшись в лодку, поплыли к горе, видневшейся впереди.

К удивлению беглецов, растительность на берегу вдруг резко переменила характер. Стали попадаться манговые деревья, кокосовые, банановые. Трава очень напоминала злаки, и наконец показалась как бы искусственная просека, вырубленная в лесу и имевшая вид правильного треугольника, вершина которого находилась на вершине горы, а основание спускалось к берегу. Подъезжая ближе, беглецы различали на просеке бледную зелень сахарного тростника и темную листву кассавы.

– Боже мой! – вскричал Робен. – Неужели?.. Да ведь это обработанный уголок, здесь жили люди… Казимир, посмотри, пожалуйста, ведь это, кажется, покинутая засека?

– Да, кум, это так. Тут была прежде засека.

– Дорогая жена! Детки! Послушайте! Мы прибыли к такому месту, где жили прежде люди и обрабатывали почву. Нам остается только воспользоваться богатствами, которые остались на этой засеке.

Пирога причалила к берегу возле небольшой отмели, осененной прекрасными кокосовыми деревьями. Ангоссо с помощью Робена и Андрэ немедленно соорудил два шалаша: один – для размещения семейства, а другой – для склада провизии. В этот шалаш сейчас же убрали всю привезенную рыбу и стали совещаться, какие работы следует предпринять прежде всего.

Импровизированное совещание открыл вопрос Анри отцу:

– Папа, что такое засека?

– Это, мой милый, расчищенное место в лесу, засеянное полезными растениями и засаженное полезными деревьями.

– А мне кажется, – вмешался Андрэ, – что здесь, на такой благодатной почве, засеку устроить нетрудно: здесь, как видно, не нужно ни плугов, ни удобрения, ни даже заступа; а стоит только чуть-чуть разрыхлить землю острым колом и посеять что надо – дождь и солнце позаботятся об остальном.

– Ты забываешь, что сначала нужно вырубить деревья…

– Экий труд! С хорошим топором это можно сделать очень скоро.

– Ну, не говори… Впрочем, что касается данного случая, то нам предстоит не особенно много дела, потому что засека уже устроена раньше и лишь несколько позаросла ненужной травой и ненужными деревьями, от которых очистить ее будет не особенно трудно. И знаете, друзья мои, что я вам скажу, – продолжал изгнанник, снова окидывая засеку взглядом. – Засека наша устроена замечательно. Видно, что устраивали ее люди, хорошо знакомые с культурой местных растений.

– А есть ли тут хлебные деревья? – спросил Андрэ.

– Есть, есть, не беспокойся, – улыбаясь отвечал Робен. – И, кроме того, я вижу много кокосовых пальм, перцовых и мускатных деревьев, гвианских груш, апельсиновых и лимонных деревьев…

– Да, это просто рай! – вскричал с восторгом Андрэ. – Настоящий земной рай!

– Посмотри, здесь есть и хлопчатник, – сказала мужу госпожа Робен, гладя пальцами нежную шелковистую кисточку, сорванную с кустарника высотой футов в семь или восемь.

– Хлопчатая бумага! Голубушка, да твоя находка – просто клад! Ведь теперь мы обеспечены одеждой… И какой хлопчатник-то превосходный – самого лучшего сорта. Однако не будем терять время! Воспользуемся услугами Ангоссо, покуда он с нами. Мы с Казимиром отправимся сейчас на разведку. Ты, Андрэ, оставайся с моей женой и детьми. Хотя опасности и нет, но все-таки не отходи от них ни на минуту. Ружье пусть останется у тебя. Дети, не отходите далеко и, главное, берегитесь змей – здесь их много.

– Положитесь на меня, хозяин. Я буду смотреть в оба и не отойду от вашего семейства ни на шаг.

Ангоссо, Робен и Казимир взяли свои тесаки, а негр, кроме того, еще и топор, и быстро направились в лес, прочищая себе дорогу тесаками.