Текст книги "Смерть в кредит"

* * *

После того несчастного случая Куртиаль дал торжественное обещание больше никогда ни за какие деньги не садиться за руль на гонках… Конечно! Хватит! Он сдержал свое обещание… и даже теперь, спустя двадцать лет, нужно было его умолять, чтобы он согласился просто вести машину во время самых безобидных прогулок… или абсолютно безопасных демонстраций. Он чувствовал себя гораздо спокойнее в своем шаре на сильном ветру…

Все его произведения о «механике» были собраны в книгах… он, впрочем, всегда худо-бедно публиковал в год два исследования (с расчетами) по эволюции моторов и два учебника с рисунками.

Один из этих небольших опусов стал с самого начала источником сильнейших споров и даже нескольких скандалов! И совсем не по его вине! Всем известно, что виноваты были какие-то подозрительные проходимцы, которые извратили его мысли с целью наживы! Ему это было совсем не свойственно! Чего стоит одно название:

«Автомобиль за 322 франка 25. Руководство к сборке. Сделай сам: четыре места, два откидных сиденья, ивовый кузов, 22 км в час, 7 скоростей и 2 задних хода». Из отдельных деталей! Купленных, где угодно! подобранных по вкусу клиента! в зависимости от его наклонностей! в соответствии с модой и сезоном! Это небольшое исследование произвело фурор… между 1902 и 1905 годами… Этот учебник содержал не только планы, но еще и все чертежи с точностью до двух тысячных миллиметра! Фотографии, справки, сечения… все было безукоризненно и выверено.

Главное было, не теряя ни секунды, противостоять нарождающейся опасности «серийного производства». Де Перейр, несмотря на его культ прогресса, всегда чувствовал отвращение к стандартной продукции… Он с самого начала объявил себя ее непримиримым противником… В ней он видел причины неизбежного измельчания человеческой личности и смерти ремесла…

Во время этой битвы за самодельный автомобиль Куртиаль уже почти прославился в среде новаторов, благодаря своим оригинальным и крайне смелым исследованиям «Многоцелевого шале», гибкого, растяжимого жилища, пригодного для любых семей! и любого климата!.. «Дом для себя», полностью разборный, надувной (конечно же, транспортабельный), который, по желанию, можно мгновенно уменьшить на одну или две комнаты в зависимости от потребностей, детей, гостей, отпусков, в зависимости от любых желаний и вкусов каждого… «Старый дом – это тот, что больше не меняется!.. Купите новый! Сделайте его гибким! Не стройте! Собирайте! Строительство – это смерть! Строят лишь могилы! Купите живой дом! „Многоцелевое шале“ меняется вместе с жизнью!..»

Таковы были тон и манера манифеста, составленного полностью им самим накануне Выставки «Архитектура будущего» в июле месяце 98-го в Галерее Машин. Его опус о домашней конструкции моментально вызвал необыкновенное волнение среди будущих пенсионеров, отцов семейств с мизерным доходом, молодоженов без крова и колониальных чиновников. Его замучили просьбами со всех концов Франции, из-за границы и из доминионов… Само его шале, поставленное стоймя, с подвижной крышей, 2492 гвоздями, тремя дверями, 24 пролетами, пятью окнами, 42 шарнирами, деревянными или тканевыми перегородками, в зависимости от времени года, заняло первое место «вне классификации»… непревзойденное… Оно возводилось в нужных размерах с помощью двух человек на любом участке за 17 минут и четыре секунды!.. Усталость не имела особого значения… время возведения было неограниченным!.. Только чрезмерная прочность не допускалась! Нужно было, чтобы дом играл, шевелился, как настоящий организм! волновался! даже сгибался под порывами ветра! урагана, бури, под напором грозы! Как только он начинал сопротивляться – о, безмерная глупость! – естественным следствием являлось разрушение!.. Чего еще можно было ожидать от конструкции? массивной? гальванической? сцементированной? Чтобы она противостояла стихиям? Да никогда! Она с неизбежностью рано или поздно будет полностью сметена и уничтожена… Чтобы в этом убедиться, достаточно пройтись по одной из наших прекрасных и плодородных деревень! Разве наша чудесная земля с севера до юга не усыпана мрачными руинами? Некогда величественные здания! Гордые замки! украшение наших нив, что с вами стало? Пыль!»

«Но „многоцелевое шале“ упруго! оно приспосабливается, растягивается и съеживается по необходимости, по закону живых сил природы!..» «Оно гнется, но не ломается».

В тот день, когда возводился его стенд, после проезда президента Феликса Фора, многочисленных речей и комплиментов, толпа смела все преграды и охрану! Обезумев, она ворвалась в стены «шале», и чудо в ту же секунду было разодрано, разорвано на куски, полностью проглочено! Свалка была такой всепоглощающей, такой ненасытной, что буквально растворила материю!.. Уникальный экземпляр даже не был разрушен, в обычном смысле этого слова, он был просто всосан, поглощен, сожран прямо на месте… К вечеру закрытия от него не осталось и следа: ни крошки, ни гвоздя, ни нитки… Удивительное сооружение рассосалось, как ложный фурункул! Куртиаль, рассказывая об этом, не мог сдержать печали и через пятнадцать лет…

«Я бы мог этим всерьез заняться… Это была та область, я думаю, в которой, скажу без хвастовства, я понимал лучше всего. Я мог, не опасаясь никаких проверок, составить с точностью „до сантима“ смету монтажа на участке… Но другие проекты, более грандиозные, завладели мною… Я так и не нашел времени, чтобы возобновить расчеты по „индексу сопротивления“… Но, в общем, несмотря на конечный разговор, можно считать мою демонстрацию состоявшейся!.. Моя смелость позволила некоторым школам и молодым энтузиастам заявить о себе!.. неожиданно раскрыться! и таким образом найти свое призвание… В этом, несомненно, была моя заслуга! У меня и не было других целей! Кроме Признания! Я ничего больше не просил, Фердинанд! Ничего больше так страстно не желал! Ничего никогда не требовал от Властей! Я вернулся к моим исследованиям… Без интриг! Без уловок! Так слушай… прошло несколько месяцев… И угадай-ка, что я получил? Почти одно за другим? С одной стороны, „Нишам“[107]107
  «Нишам» – имеется в виду «Нишам-Ифтикар», турецкая награда, учрежденная в 1831 г. Махмудом II.


[Закрыть], и почти восемь дней спустя – „Академические Пальмы“[108]108
  «Академические Пальмы» – знак отличия, присуждаемый членам Французской Академии.


[Закрыть]… Я действительно был оскорблен! За кого они меня принимают? Почему не табачный киоск? Я хотел отослать все эти подделки Министру! Я хотел предупредить Фламмариона! „Не принимайте это близко к сердцу! Ничего! Берите! Берите! – ответил он. – У меня они тоже есть!“ Тут я смирился! Но все же они меня просто грязно подкупили!.. Гнусные сволочи! Мои планы были распроданы по бросовым ценам, списаны, позаимствованы, ты слышишь, при помощи тысяч гнусных уловок! И совершенно бездарно… Официальными архитекторами… напыщенными, наглыми и бесстыдными, как я написал о них Фламмариону… Чтобы возместить мне убытки в этой игре, они должны были дать мне, по крайней мере, орденскую ленту!.. В этой игре самолюбий, я хотел сказать!.. Ты понимаешь меня, Фердинанд! Он полностью был согласен со мной, но он посоветовал мне держаться тихо, не ввязываться в новые скандалы… ему это было бы просто неприятно… Я должен был потерпеть еще немного… момент был не самый подходящий… В общем, я был его учеником… я не должен этого забывать… Ах! Я ни о чем не жалею, можешь мне поверить! Правда, некоторые детали меня еще печалят! Но это все! Абсолютно!.. Грустный урок… И ничего больше… Я иногда размышляю об этом, время от времени…»

Я знал, в какие моменты на него нападала тоска по архитектуре, это обычно бывало за городом… Во время подъема, когда он задирал ногу, чтобы лезть в гондолу… Его внезапно охватывали воспоминания… Возможно, в это мгновение он слегка дрейфил, и это заставляло его разговаривать… Он смотрел вдаль на пейзаж… В большом пригороде, особенно перед земельными участками, хижинами и шалашами из досок, он смягчался… Приходил в волнение… Хибарки, самые несуразные, кособокие, потрескавшиеся, кривые, тонущие в грязи, гнездились в отбросах по краю поля за дорогой… «Ты видишь все это, Фердинанд? – изрекал он. – Ты видишь всю эту мерзость?» Он делал широкий жест… Как бы обнимая горизонт… И все ветхие нагромождения, церковь, курятники, места для стирки белья и школы… Все сломанные халупы, старые, серые, лиловые, цвета резеды… Все кучи строительного мусора…

– Хорошо, а? Правда же, мерзость?.. Да, здесь есть и моя вина! Это я! Это я отвечаю за все! Ты можешь сказать это мне, Фердинанд! Ты слышишь меня? Мне!

– А! – говорил я, как бы недоумевая… Я знал, что это был его коронный номер… Он садился верхом на борт… И запрыгивал в ивовую корзину… Если ветер дул не слишком сильно… он оставался в своей панаме… Он предпочитал надевать ее… он завязывал ее широкой лентой под подбородком… Зато я надевал его фуражку… «Отдать концы!» Сначала мы сдвигались на миллиметр, сперва очень тихо… а потом немного быстрее… Нужно было приложить усилия, чтобы пройти над крышей… Он никогда не сбрасывал песок… Однако подниматься все-таки было нужно… Мы никогда не надували шар до отказа… Стеклянный баллон с воздухом стоил 13 франков…

* * *

Через некоторое время после происшествия с «Шале для себя», уничтоженного безумной толпой, Куртиаль де Перейр решил резко переменить всю свою тактику… «Самое главное – фонды…» – говорил он!.. Такова была его новая максима: «Поменьше риска! Главное – уверенность!..» Он составил программу действий, полностью исходя из этих предпосылок, «Фундаментальные реформы!..» Все абсолютно разумные и необходимые…

Речь шла о том, чтобы улучшить, в первую очередь и во что бы то ни стало, положение изобретателей… О! Он исходил из того, что в мире исследований всегда было достаточно идей! Их всегда было даже слишком много! Капитал же, напротив, их всегда избегал! Трусливый! крайне осторожный!.. Все беды проистекали из недостатка фондов… невнимания к наличности… крайне редких кредитов!.. Но все это легко уладить!.. Достаточно вмешаться и изменить сложившееся положение дел какой-нибудь сказочной инициативой… немедленное основание в самой Галерее Монпасье, за теннисным залом, между ванной и коридором «Уголка вкладчика»… Маленький, очень специфический уголок, меблированный крайне просто: шкаф, этажерка, два стула и, дабы возвышаться над буднями, очень красивый бюст де Лессе на средней полке, и папки, бесчисленные папки…

В соответствии с новым уставом любой изобретатель за 52 франка (сумма, внесенная авансом) имел право опубликовать в нашей газете три своих проекта, абсолютно «ad libitum», даже самого неслыханного вздора, самого головокружительного бреда и самой нелепой лжи… Все это, так или иначе, заполняло целых две колонки в «Самородке», плюс две минуты консультативной беседы с Директором Куртиалем… Наконец, чтобы сделать номер еще более заманчивым, – олеографический диплом, предназначенный для «члена-депозитора Исследовательского Центра «Эврика» по финансированию, изучению, рассмотрению и оценке самых полезных и прогрессивных открытий в науках и Промышленности!..»

Это был самый удобный способ раскрутить кого-нибудь на пятьдесят монет!.. Дела всегда шли туго… Как ни бодрись… ни разглагольствуй… Даже самые ненормальные начинали волноваться и старались увильнуть, когда речь заходила о деньгах… Даже будучи в абсолютно невменяемом состоянии, они чувствовали, что их надирают… И их денежки уплывают навсегда… «Содержимое досье» – так условно назывался наш трюк…

С тех пор Куртиаль брал на себя, в соответствии с договором, все основные мелкие и крупные мероприятия, походы, встречи… аргументацию… собрания… предварительные дискуссии и делал все, что было нужно, чтобы привлечь, задобрить, убедить, воодушевить или успокоить консорциум… Все это, естественно, в установленное время!.. Всерьез!.. Безо всякой спешки!.. Суеты!.. Грубости!.. Всего этого мы старались избегать… Резкость все портит! Чрезмерная торопливость опрокидывает все планы!.. Самые успешные предприятия созревают очень медленно!.. Мы решительно выступали против и усиленно боролись с любыми проявлениями разрушительного волюнтаризма или истерии!.. «Вкладчик – это настоящая птица, когда надо улететь, но черепаха, когда дело касается денег».

Чтобы изобретатель как можно меньше препятствовал переговорам, всегда таким деликатным, он должен был все обговорить… моментально вернуться к себе… И обязательно курить трубку в ожидании… Отвлечься от своих козней… Если его дело получит дальнейшее развитие, он тут же будет поставлен в известность и посвящен во все детали… Между тем он очень редко сидел смирно в своей норе!.. Не проходило недели, как он уже являлся… чтобы узнать новости… И принести нам новые проекты… или дополнения к старым… Дополнительные чертежи… Отдельные части… Он возвращался снова и снова, бесполезно было выражать недовольство, он приходил все чаще и чаще… назойливый, озабоченный и вечно неудовлетворенный… Как только до него начинало кое-что доходить, он испускал сиплый крик… с ним случался более или менее серьезный приступ… После этого его больше не видели… Попадались и настоящие скоты… но их было совсем мало… Они намеревались устроить шухер законными способами, пожаловаться в комиссариат, если их деньги не вернут… Куртиаль был знаком со всеми. Он старался смотаться при их приближении. Он замечал их издалека, когда они выходили с другой стороны из-под арок… Просто невероятно, насколько у него был наметан глаз в определении всевозможных одержимых… Редко кому удавалось его накрыть… Он укрывался в задней комнате и размахивал там своими гантелями, а еще чаще в погребе… Там было спокойнее… Он никого не хотел видеть… И какой-нибудь очередной хмырь, желающий получить свой взнос назад, мог сколько угодно вопить и брызгать слюной – все было напрасно…

– Займись им! Фердинанд! Займись им хорошенько! – рекомендовал мне этот подлец. – Займись им! Пока я размышляю!.. Я слишком хорошо знаю все, что он скажет! Это настоящее хайло! Каждый раз на него уходит не менее двух часов!.. Из-за него я все время никак не могу сосредоточиться! Черт знает что! Чтоб он сдох! Убей его! Я прошу тебя, Фердинанд! Он не должен больше гулять по миру!.. Прихлопни его на месте! Сожги! Развей его прах по ветру! Мне на это решительно наплевать! Но, ради Бога, ни за что, ты слышишь, не пропускай его ко мне! Скажи, что я в Сингапуре! в Коломбо! у Гесперид! Что я восстанавливаю берега канала на пересечении Суэца и Панамы! Все равно, что! Все средства хороши, только бы не видеть его снова!.. Сжалься надо мной, Фердинанд!..

Следовательно, именно я с каменной миной на лице должен был принимать все удары на себя… У меня была своя собственная система… Я, как «Шале для себя», превосходил его в гибкости… Я совсем не сопротивлялся… Я складывался под напором ярости… и более того… Я поражал этого полоумного силой своей ненависти к омерзительному де Перейру… в два счета я разделывал его под орех… набором жесточайших оскорблений!.. Здесь я был на высоте!.. Я смешивал его с дерьмом! клеймил! поливал грязью! Эту омерзительную тварь! Неслыханное дерьмо! Еще в двадцать раз! в сто раз! в тысячу раз хуже, чем он сам мог вообразить!..

Чтобы доставить ему удовольствие, я вопил во все горло и делал из Куртиаля горшок с омерзительным пластиковым говном… Это было бесподобно!.. Я отдавался этому целиком… Я топал по крыше погреба вместе с очередным психом… Силой своего негодования, искренностью и разрушительным воодушевлением я превосходил их всех! Меня невозможно было удержать… Я впадал в транс… Это было что-то невероятное… Я весь дергался, проклиная его… Невозможно было передать, в какой пароксизм я впадал в своей беспредельной ярости… Во мне это было от отца… и веселенького прошлого… В ярости мне не было равных!.. Самые безумные и исступленные маньяки стушевывались, когда я брался за дело… хоть я и был молод… Они уходили совершенно пораженные… оглушенные силой моей ненависти… моей неукротимой злобой и жаждой мести, которую я вынашивал в себе… Они покидали меня в слезах, доверяя мне самому разобраться с ненавистным Куртиалем, с этим дерьмом… Скопищем пороков… облить его говном, гораздо более липким, чем в недрах уборных! Гнойник на теле общества! Нужно размазать это дерьмо по стенке… свить из него веревки… снять с него стружку… использовать его вместо подстилки в отхожем месте, между ассенизационной бочкой и канавой… Упрятать его туда раз и навсегда… чтобы он постоянно был в говне!..

Как только посетитель отваливал и отходил на безопасное расстояние… Куртиаль подползал к люку погреба… Он немного приподнимал крышку… И с опаской выглядывал оттуда… Потом вылезал наверх…

– Фердинанд! Ты только что спас мне жизнь… О! Да! Жизнь!.. Это факт! Я все слышал! Ах! Именно этого я и опасался! Эта горилла расчленила бы меня! Здесь, прямо на месте! Понимаешь?..

Потом он вдруг задумался… После всего, что я выдал, он чувствовал некоторое беспокойство… Грандиозная сцена с тем типом…

– Но я, по крайней мере, Фердинанд! признайся мне теперь же, не упал ли я настолько в твоих глазах? Ты можешь мне сказать? Ты можешь быть откровенным со мной, не правда ли? Я все выслушаю, если хочешь! Давай!.. Эти комедии, хочется верить, ничего не затрагивают в твоих чувствах? Это было бы ужасно! Ты сохранил свое уважение ко мне? Ты же знаешь, ты всегда можешь на меня полностью положиться! Клянусь тебе! Ты мне веришь? Ты уже начал мне доверять, не так ли? Скажи мне, начал или нет?

– Да! Да, конечно… Я думаю… Я думаю, что как раз начинаю…

– Тогда послушай меня, мой дорогой Фердинанд!.. Во время этой безумной сцены… я о многом передумал… пока этот отвратительный тип… выкрикивал свои бредни… Я сказал себе: бедный Куртиаль! Этот шум! Эти выкрики, вечный грохот и болтовня жестоко калечат твою судьбу… Не принося никакой пользы твоему делу! Если я говорю «дело»! Понимаешь! То речь идет не о деньгах! Я имею в виду нечто гораздо более дорогое и хрупкое! Огромное нематериальное богатство! Самая заветная Цель! Обретение вечной темы! Той, что должна нас всех увлечь… Постарайся догадаться, Фердинанд! Быстрее! Время идет! Минута! Час! В моем возрасте это уже целая Вечность! Вот увидишь! Все так и будет, Фердинанд! Так и будет! – Его глаза увлажнялись… – Послушай еще, Фердинанд! Я надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь все… Да!.. Ты реально оценишь меня, когда меня уже не будет с тобой и я не смогу ничего сказать в свою защиту!.. Именно тебе, Фердинанд! тебе откроется истина!.. И ты защитишь мое доброе имя от поношения!.. Именно ты! Я рассчитываю на это, Фердинанд! Я верю в тебя! Если отовсюду будут раздаваться голоса: «Куртиаль был всего-навсего грязной скотиной! Фальсификатором! Такую мразь, как он, надо еще поискать…» Как ответишь на это ты, Фердинанд? Только так… Ты слышишь? – «Куртиаль совершил лишь одну ошибку! Но она оказалась роковой! Он думал, что миру, чтобы измениться, нужен ум… Мир изменился… Это факт! Но ума в нем не прибавилось…» И это все, что ты скажешь! Только это! Ничего больше! Не надо добавлять ничего!!! Таков порядок вещей, Фердинанд! Порядок вещей! Что-нибудь совсем ничтожное легко уместить в огромном… Но как свести огромное к ничтожному? Ах! В этом причина всех несчастий! Фердинанд! И ни в чем другом! Всех наших несчастий!..

После каждого подобного пережитого им стресса его охватывала очень трогательная забота по отношению ко мне. Он не хотел, чтобы у меня портилось настроение…

– Ну, Фердинанд! Иди, погуляй! – говорил он мне тогда… – Сходи к Лувру! Это тебе будет полезно! Сходи к Бульварам! Ты же любишь Макса Линдера[109]109
  Макс Линдер (1889–1925) – французский киноактер, начал сниматься в 1905 г. Первый успех пришел к нему после фильма «Начинающий конькобежец» в 1907 г. В 1909 г. начал сниматься в знаменитой серии «Макс…».


[Закрыть]. Здесь еще не выветрился запах того динозавра! Пойдем отсюда! Быстрее! Закрой дом! Повесь табличку! Пойдем со мной в «Три мушкетера»!.. Я поставлю тебе пару стаканчиков! Возьми деньги из ящика слева. Я пойду отдельно… Через коридоры… Зайди в «Смуту»… Если увидишь этого Намедни!.. Узнай, нет ли чего нового?.. Ты же ставил на Шахерезаду? а твои «переводы» на Виолончель? А? Но это только ты сам! Ты ничего не знаешь обо мне!.. Ты меня слышишь?..

* * *

Он все чаще и чаще размышлял над Великим решением… Он скрывался в подземелье, само собой разумеется, только чтобы часами размышлять… Он брал с собой толстую книгу и большую свечу… Должно быть, он был должен всем букмекерам нашего квартала, не только в «Великой смуте» этому парнишке Намедни, но еще в «Мушкетерах» и даже в пивной на улице Блан-Манто… Это был настоящий притон… Он запрещал беспокоить себя… Мне не всегда это нравилось… Я должен был напрягать всю свою фантазию, чтобы отвечать всем забредшим к нам психам… наглым подписчикам, жалким зевакам и опасным маньякам… Они буквально обрушивались на меня… Я принимал весь огонь на себя… Они упрекали меня во всем… эта разнузданная банда головастиков… крупные специалисты по мелким поделкам… им не было конца… Они постоянно входили и выходили… Звонок едва выдерживал… Он постоянно звенел… А меня это отвлекало от починки «Верного»… Куртиаль занимал весь подвал… Однако все это входило в мои обязанности!.. Кроме того, мне пришлось бы отвечать, если бы он свернул себе башку… Там все висело на волоске!.. Его система могла полететь ко всем чертям… В конце концов, я не выдержал и сказал, что так не может больше продолжаться… я больше в это не играю!.. Что отныне умываю руки… Дело могло кончиться катастрофой!.. Это было совершенно очевидно… Но он даже не слушал! Его это нисколько не волновало… Он прятался все чаще и чаще. Когда он был в подземелье, он ни с кем не хотел говорить!.. Даже светильник ему мешал… Он дошел до того, что тушил его, чтобы полнее предаться размышлениям.

Я закончил тем, что высказал ему все, что думал… Он так меня разозлил, что я больше не сдерживался… пошел он в задницу! Там ему будет гораздо удобнее размышлять!.. Тогда он разволновался!..

– Фердинанд! – сказал он мне. – Как ты можешь со мной так разговаривать? Со мной? Ты, Фердинанд? Опомнись! Во имя Господа Бога! Сжалься надо мной! Можешь считать меня лжецом! Гадом! Кровопийцей! Скотом! Если я скажу неправду! Ты же пытался, Фердинанд, убить своего отца, не правда ли? Уже? Уф! Это факт! Это не выдумка? Какая-то фантасмагория? Это ведь на самом деле! Какой ужас!.. Деяние, которое не укладывается в голове! Это правда! Уф! Чистая правда! Ты ведь не станешь отрицать? Я ничего не выдумываю! Ну и что же? Теперь? Чего ты хочешь? Скажи мне? Убить и меня? Очевидно, так! Вот! Это не смешно! При первом удобном случае! Выждать!.. Выбрать благоприятный момент!.. Втереться ко мне в доверие… И убить, уничтожить!.. Ликвидировать меня!.. Вот твоя цель!.. О чем я думал? Ах! В самом деле, Фердинанд, такова твоя натура! Твой рок беспросветен, как Эреб[110]110
  Эреб – сын Хаоса и Ночи, которого Зевс сбросил в Тартар за участие в бунте титанов. Также – самая мрачная часть языческого ада.


[Закрыть]!.. Ты всех ненавидишь, Фердинанд! хотя и не подаешь виду! Ты затаился! Сколько злобы, Фердинанд! в изгибах твоей души! Скрывается во мраке! Я еще не все знаю!.. Она возрастает! Уничтожая все!.. Смерть!.. Да! Мне! Кому ты обязан больше, чем жизнью! Больше, чем хлебом! Больше, чем воздухом! Или даже солнцем! Мыслью! О! Эту цель ты вынашиваешь? Не правда ли? День и ночь! Ты пресмыкался!.. Всеми способами… Самыми разнообразными!.. Всегда неожиданно!.. Необузданность… Нежность… Страсть… Все! В тебе не осталось ничего человеческого! Я вижу перед собой чудовище! Свершилось! Ты знаешь, куда ты идешь? Если бы я только мог предвидеть? А, ну да!.. Отзывов о тебе у меня хватало… Хитрость… Нелюдимость!.. И вот, наконец, ты снова наглядно демонстрируешь все свои преступные наклонности. Еще какие наклонности!.. Низменные инстинкты! О! О! Это у тебя в крови, приятель! Каинова печать! Клеймо преступника… Врожденная!.. Врожденная извращенность!.. Но ты находишься у меня! Ладно! Мой друг! Ладно! Перед тобой – не трус! Может, ты считаешь меня недоноском, которого запросто можно терроризировать? Ну нет! Нет! Я всегда смотрел опасности прямо в глаза! Я сам этого хотел! И я пойду до конца! Прикончи меня, если можешь! Давай! Я жду! Я твердо стою на ногах! Решайся! Взгляни на меня! Я бросаю тебе вызов, Фердинанд! Ты слышишь меня? Ты меня раздражаешь! Я говорю это в здравом уме и абсолютно сознательно! Посмотри Человеку прямо в глаза! Я много раз рисковал!.. И в тот день, когда ты здесь появился! Я не испугался! Так давай же! Бей! Я приму удар стоя! Решайся быстрее!..

Я не перебивал его… и смотрел вдаль… на деревья… на сад… на лужайку… на кормилиц… на птичек, порхающих со скамейки на скамейку, на водяную рябь… под порывами ветерка… Это было приятнее, чем спорить с ним!.. Мне не хотелось даже смотреть на него… Его речь была гораздо менее привлекательна… Я едва удержался от того, чтобы не запихнуть пресс-папье ему в глотку… Такое здоровое, громоздкое… у меня руки чесались… Оно весило не меньше трех кило… Мне было так гнусно… Но я сдерживался… Стараясь сохранить собственное достоинство… А он все продолжал, этот педик!..

– Сегодня у молодых людей появилась наклонность к убийству! Но это, Фердинанд, я-то знаю, обычно кончается на бульваре Араго! Гильотиной, мой друг! Гильотиной! Несчастный! О Господи! А виноват был бы я!..

Я не мог вынести такого количества слов… Я чувствовал, как во мне поднимается злоба… Она переполняла меня!..

– Учитель! А, Учитель! Убирайтесь-ка вы к чертовой матери! – сказал я ему наконец. – Заткнитесь! И убирайтесь отсюда! Я вас не убью! Я просто сниму с вас штаны! И сделаю вам на заднице клеймо!.. Это мне как два пальца обоссать… Я заткну вам дырку в жопе! Чтобы не воняло! О! Я обещаю вам это! Если вы скажете еще хоть одно словечко!

Я попытался схватить его… Но он оказался шустрый малый… Он слинял в заднюю комнату… Он почувствовал, что это серьезно! Моему терпению пришел конец… Он закрылся в своей комнатушке… и щупал свои брусья… На минуту он оставил меня в покое… Он был достаточно далеко… Чуть позже он снова вышел… прошел через лавку… Через левый коридор и сбежал в город… Он даже не поднимался в свой кабинет… Наконец я мог спокойно поработать…

Это было не так просто – чинить, зашивать, латать ветхую оболочку, собирать вместе развалившиеся куски… Тяжелый труд… Особенно если учесть, что мне приходилось пользоваться ацетиленом для освещения… Прямо там, в подвале, где это было крайне опасно… рядом с горючими веществами… Там все было пропитано бензином… Он капал отовсюду… Я так и видел себя заживо сгоревшим!.. Оболочка «Верного» в основном являла собой настоящее сито… Все новые и новые прорехи! Новые дыры! Они появлялись при каждом подъеме и спуске! При приземлении на вспаханное поле… по бокам… В анфиладах мансард, особенно при сильном ветре!.. Повсюду от него оставались большие и маленькие обрывки: в лесах, на ветках, между колокольнями и крепостными стенами… Он сносил трубы с домов! килограммы черепицы и флюгера с крыш! Но самые ужасные повреждения и разрывы получались, когда он напарывался на телеграфный столб!.. При этом он часто разваливался пополам… Надо отдать должное де Перейру, он действительно подвергался большому риску в своих воздушных путешествиях. Каждый подъем казался фантастикой… из-за минимального наполнения шара он держался каким-то чудом… и все из экономии!.. Но еще больше меня пугали спуски со всеми его державшимися на соплях причиндалами… К счастью, он приспособился! Мастерства ему было не занимать. В тот момент, когда я с ним познакомился, на его счету было уже 1422 подъема! Не считая выполненных в «привязном»… Неплохой результат! У него был полный комплект медалей, наборов и свидетельств… Он знал все тонкости, но тем не менее его приземления меня всегда ошеломляли… Должен признаться, что это было замечательно, как он падал на ноги! Как только гондола касалась земли… он весь вдруг собирался… он точно улавливал момент… И выскакивал, как попрыгунчик… оловянный солдатик… всегда завернутый в свое покрывало, он редко ушибался… Не отрывал себе даже ни одной пуговицы… Не теряя ни секунды… Он бросался вперед… Бежал по бороздам… не оборачиваясь… Он устремлялся за «Верным»… Громко трубя в маленький рожок, который носил на перевязи… Кросс продолжался до тех пор, пока вся эта канитель окончательно не приземлялась… Я как сейчас вижу его во время этого спринта… В своем рединготе и панаме он выглядел сногсшибательно… Надо сказать, что мои аутопластические швы… более или менее держались в воздухе… Но он же не сам их делал… Ему бы не хватило терпения, он бы все только испортил… В конце концов, эта самая обычная штопка требовала настоящего мастерства! Несмотря на бесчисленные ухищрения и мою неиссякаемую изобретательность, я порой совсем отчаивался над этой сволочной оболочкой… Она едва держалась… Уже шестнадцать лет, как она эксплуатировалась в любую погоду, даже при ураганах, она вся была зашита и перешита… Каждое наполнение воздухом превращалось в настоящую драму!.. При спуске было еще хуже… Если недоставало целой полосы, я изымал ее из старой шкуры «Архимеда»… От него остались только куски и большие лохмотья в стенном шкафу в подвале… Это был шар, с которым он начинал, он был огромного размера… Двадцать лет он участвовал в ярмарках… Я делал все, что было в моих силах, чтобы тщательно склеить все, что можно… В результате, когда «Верный» после команды «Отдать концы» поднимался над толпой, я узнавал мои заплаты в воздухе… Я видел, как они болтаются, собираясь в складки… Мне было совсем не смешно.

Но были еще и подготовительные работы… Эта череда подъемов отнюдь не совершалась просто так!.. Не нужно обольщаться… Все это заранее тщательно готовилось, обмусоливалось, обсуждалось в течение нескольких месяцев… Нужны были соответствующие листовки и фотографии. Вся Франция была усеяна всевозможными проспектами… Нужно было задействовать всех более или менее известных лиц!.. Добиться, чтобы нас начали грязно ругать все существующие Комитеты… И в завершение всего мы получали по почте от изобретателей по поводу «Верного» громоподобные поношения.

Я научился у Куртиаля официальному стилю. Я справлялся не так уж плохо… Не делал много ошибок… У нас была бумага «ad hoc» для ведения переговоров от лица «Парижской секции друзей свободного шара»…

Мэрия атаковалась с конца зимы! Программы на сезон составлялись весной! Мы же, в принципе, и так знали, что все наши воскресенья до праздника Всех Святых заняты… По телефону надоедали Президентам всех Комитетов. Почтой приходилось заниматься мне. Я ходил туда в часы наплыва народа… В надежде смыться, не заплатив! Меня обычно ловили в дверях…

Мы предлагали себя на все ярмарки, собрания и празднества по всей Франции! Повсюду! Мы не брезговали ничем! Но предпочтительнее, конечно, было не удаляться слишком от Сены и Уазы… Сены и Марны! Шумные восторги доставляли нам сумки, баллоны с воздухом, шайбы, короче, все наше странное снаряжение. Чтобы игра стоила свеч, к вечеру нужно было возвращаться в Пале-Рояль. Иначе могли быть издержки! Куртиаль выставлял цену, признанную самой умеренной! Совсем скромную и точную: двести двадцать франков… Плюс газ для надувания и голуби при подъеме, по два франка штука!.. Высота не оговаривалась… Нашим самым известным и серьезным соперником был Капитан Ги де Розье[111]111
  Капитан Ги де Розье – такого человека, скорее всего, не существовало. Однако его имя очень похоже на имя Пилатра де Розье, который вместе с маркизом д’Арландом в 1783 г. совершил первый подъем на воздушном шаре. Потом многие стали выполнять в воздухе акробатические трюки, и подъемы превратились в публичные шоу. Интересно, что шар капитана «Отважный» далее в романе превратится в «Друга облаков».


[Закрыть], он-то просил гораздо больше! На своем «Отважном» он проделывал рискованные трюки!.. Он поднимался вместе со своей лошадью и так и оставался в седле наверху! На оговоренной высоте в четыреста метров!.. Это стоило 525 франков, возвращение оплачивалось общиной. Но еще чаще нас обставлял итальянец со своей дочерью: «Калогони и Петита»[112]112
  «Калогони и Петита» – следов этого названия также не обнаружено.


[Закрыть]… На них мы натыкались повсюду! Они пользовались успехом, особенно в гарнизонах! Они брали гораздо больше и проделывали в небе тысячу пируэтов… Сверх того, начиная с высоты 620 метров, они бросали букеты, маленькие парашюты и кокарды! Они просили 835 франков и контракт на два сезона!.. Они неплохо зарабатывали…