Текст книги "Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов"

9. Трехочковый бросок

На втором курсе университета в жизни Глории Дюбуа произошло знаменательное событие: первое свидание и первый поцелуй.

Нет – это не было даже влюбленностью, по крайней мере, с ее стороны. Просто голубоглазая студентка, постигающая основы естественных наук, подсознательно жаждала еще и внимания со стороны однокашников. При этом неопытная в любовных делах девушка идеализировала всех подряд. Впрочем, парни, даже самые разбитные, в упор не замечали черноволосую тихоню, заметно превосходившую их по успеваемости.

Но вот неугомонная Тина Маквелл все-таки свела робкую и застенчивую подругу с одним из своих бойфрендов Сэмом. Об этом двухметровом баскетболисте из университетской команды циркулировали в среде поклонниц самые невероятные слухи – коронкой центрового были дальние трехочковые броски и соблазненные девочки.

Глория конечно же знала о сомнительной репутации Большого Сэма, но рассказы, нашпигованные скабрезными подробностями, одновременно и отталкивали невинную студентку, и будили любопытство, пугали и влекли к этому сильному, высокому парню с вечной улыбкой победителя на лице.

Одинокими вечерами после очередного матча Глория часто вспоминала Большого Сэма – его стремительные, резкие, сильные движения и снайперские броски, приводящие болельщиков в неописуемый экстаз.

Студентка, тоскующая по крепким рукам настоящего мужчины, достойного женщины рода Дюбуа, идеализировала образ гиганта мачо, представляя его вдохновенным гарантом счастья и носителем самого главного чувства на Земле, которое называется Любовь.

Глория Дюбуа не кичилась врожденной гордостью, но строгое воспитание не позволяло ей сделать первый шаг навстречу Большому Сэму.

Тем временем Тина Маквелл, входившая в группу поддержки университетской команды, сумела привлечь к себе внимание двухметровой звезды.

Их скоротечный роман длился недолго – Тина потеряла девственность, но без побочных и нежелательных последствий, а Большой Сэм нацелился на очередную невинность.

Тина в отместку решила проучить баскетбольного плейбоя и познакомила короля трехочковых бросков с подругой.

Коварная Маквелл предвкушала тот яростный отпор, который должен был получить Большой Сэм от принципиальной недотроги.

Глория узнала о коварном плане лучшей подруги гораздо позже, но даже не рассердилась на глупышку Ти. Наоборот, поблагодарила дерзкую подругу за хороший и своевременный урок.

Первая же интимная встреча лишила скромную недотрогу всех иллюзий: и насчет двухметрового роста, и насчет трехочковых бросков.

Случилось это на вечерней тренировке.

Команда разошлась, и лишь Большой Сэм задержался, словно бы для отработки фирменного броска. На самом же деле центровой ждал обещанного прихода новой поклонницы.

Глория, тихонечко проникнув в зал, не решилась спуститься на площадку, а уселась на самом верхнем ряду.

Впрочем, баскетболист наметанным глазом сразу заметил робкую зрительницу и с фирменной улыбкой предложил ей подавать ему мячи.

Глория незамедлительно согласилась.

И пока Большой Сэм изящно, невозмутимо и точно закидывал в корзину мяч за мячом, все шло великолепно.

Глория то взвизгивала от восторга, то хлопала в ладоши, то смешно подпрыгивала.

Но вот, закончив очередную снайперскую, безупречную серию, Большой Сэм без всякого предупреждения, как бы в благодарность за поданный мяч, поцеловал раскрасневшуюся помощницу в губы, поцеловал крепко и мощно, зафиксировав новую жертву в крепком, мускулистом и не обещающем ничего хорошего объятии.

Глория Дюбуа мгновенно поняла, что если сейчас не врежет этому двухметровому наглецу по уху, то баскетболист непременно исполнит вульгарный половой акт, исполнит расчетливо и точно, как свой коронный трехочковый бросок.

Что ощутила барабанная перепонка охваченного страстью центрового, интересовало непокорную студентку меньше всего – главное, липкие и противные губы прекратили долгий поцелуй, а тиски мускулистых объятий разжались.

Большому Сэму хватило спортивной закалки, чтобы обернуть инцидент в шутку и позже не трепаться о неудачной попытке.

Глория Дюбуа, посчитав, что сама спровоцировала баскетболиста на сексуальный порыв, тоже постаралась как можно скорее забыть тренировочный инцидент, едва не перешедший в рядовое изнасилование.

А Тине Маквелл несостоявшийся роман оба участника преподнесли одинаково.

Большой Сэм заявил, что Глории Дюбуа явно не хватает роста.

А Глория Дюбуа констатировала факт: двухметровый баскетболист – не самый удобный партнер для общения, а тем более для лиричной и сентиментальной любви. Да и с женихом такой величины обручаться довольно смешно.

Подруга Ти согласилась с умненькой Гло.

Центровой годился лишь для секса, но не для семейной жизни. В его короткостриженой голове была такая же пустота, как и в мяче, которым он метко попадал в корзину.

Подруга Ти успокоила мечтательницу Гло, заверив, что для всех спортсменов, не исключая бейсболистов и академических гребцов, секс – это лишь легальный допинг, и не более того.

Высоконравственная студентка, не желающая размениваться на эротическую мелочёвку и жалкую имитацию настоящих чувств, перестала ходить на баскетбольные матчи, чтобы не мешать Большому Сэму попадать мячом куда следует с любой дистанции…

О спортивно-эротическом казусе так и не узнали ни взбалмошная Маман, ни строгая Гранд Маман, ни даже фамильные розы Национального парка…

10. Нерушимая клятва

От досадных и грустных воспоминаний студенческой поры Глорию отвлекла немка, широкая в бедрах и плечах.

В своем желто-черном наряде туристка из Германии походила на огромную пчелу, жаждущую нектара. И низкий голос, и речь с баварским готическим акцентом напоминали грубоватое и назойливое жужжание.

– Зер гут! Зер гут. Зер гут.

Немецкая упитанная пчела вилась рядом с фамильной бабушкиной розой – «Ночной поцелуй».

– Аромат зер гут.

– Еще какой гут, – одобрительно улыбаясь, подтвердила Глория. – Еще какой!

Дородная пчела обогнула роскошный куст.

– Колер – зер гут.

Глория поддержала оценку:

– Что гут, то гут.

Пчела то приостанавливалась, тяжеловато и рискованно нагибаясь, то вновь продолжала осмотр.

– Веточный каркас – зер гут.

Глории было весьма приятно слышать грубоватые комплименты бабушкиному сорту.

В немецкой пчеле угадывалась начинающая любительница по цветочной части.

Глория хотела было дать несколько профессиональных советов заокеанской любительнице, но мысли аспирантки с черенков, окучивания, привоев и подкормки упорно срывались на реальность, которая была переполнена лишь одним нарастающим и нарастающим ощущением бездонной любви, бездонной, как синее-пресинее осеннее чистое небо.

Немецкая пчела, замерев, проштудировала табличку, на которой указывался штат, название розы и фамилия селекционера.

– Фройляйн, я обалдеваю: «Поцелуй ночи»!

– «Ночной поцелуй», – уточнила Глория.

Любознательная немецкая пчела не унималась:

– Фройляйн, только ответьте мне на один вопрос, если вас не затруднит.

– С большим удовольствием.

– Почему здесь, в саду, так много Дюбуа?

Глория, не выдержав, рассмеялась – заливисто и раскованно.

– А что я сказала такого смешного? – возмущенно загудела недоумевающая пчела.

Глория посерьезнела и собралась, как на семинаре перед аудиторией первокурсников.

– Да нет, все правильно, фрау.

– Правильно?

– Просто Дюбуа – это такая розовая династия.

– О, данке шен!

– Извините, фрау, а как будет по-немецки «взаимная любовь»?

– Любовь? – растерянно переспросила пчела. – Взаимная?

Глория терпеливо ждала ответа на вопрос не по теме.

– Я не понимаю! – законно возмутилась пчела. – А какое отношение любовь имеет к розам?

– Самое непосредственное!

Глория вновь утратила серьезность научного работника и преподавателя – в голубых до неестественности глазах искрила нарождающаяся страстность, угадывалась холодная решимость довести нынешний любовный эксперимент до логического конца.

– Самое непосредственное!

Когда немецкая пчела, так и не ответив на неуместный вопрос, продолжила жужжащую экскурсию вглубь сада, влюбленная аспирантка преклонила колени перед бабушкиной розой.

Глория Дюбуа, молитвенно сложив ладони, поклялась, что если выпадет удобный момент, то она непременно не только намекнет русоволосому незнакомцу о своем чистом, высоком и сокровенном чувстве, но еще и обязательно расскажет кареглазому симпатяге и про Варфоломеевскую ночь, и про индейцев, снимающих женские скальпы, и про скитания от Великих озер до Миссисипи.

Глория поднялась с колен, отряхнула джинсы от увядшей листвы и прелых лепестков.

А получив искреннее и весомое подтверждение обоюдности чувств, она поведает избраннику о своей Безымянной Красавице, о своем благородном первенце, о своей белой розе, которая невольно и оказалась главной причиной случившейся любви.

11. Гендерная дискриминация

Глория Дюбуа повторила нерушимую клятву.

«Ночной поцелуй» отреагировал на пылкие обещания в адрес кареглазого незнакомца одобрительным киванием верхних роз и нетерпеливым вздрагиванием еще не распустившихся бутонов.

И тут в просвете аллеи возник знакомый силуэт Тины Маквелл.

Запыхавшаяся подруга в одной руке держала секатор, в другой – обрезок ветки.

– О, Гло, мне Браун сказал, что ты давно уже здесь.

– Да, вот любуюсь этим роскошеством.

– Эх, завидую я тебе, Гло…

Тина пустила в ход секатор, подравнивая и так идеальный куст.

– Твоему неисчерпаемому оптимизму.

– Ах, Ти, у тебя, наверное, проблемы с рокером из Канзаса?

– Гло, я рокера отфутболила на прошлой неделе вместе с мотоциклом.

– Надоела быстрая езда?

Но, как всегда, ершистая подруга решительно перешла в контратаку:

– Гло, душенька, а тебе не надоели эти чертовы розы?

Секатор безжалостно сомкнул острые челюсти на ветке, неосторожно выбившейся из кроны.

– В университете розы!

Дизайнер по ландшафту вхолостую поклацала секатором.

– Не говоря о нашем парке.

Глория Дюбуа подначила излишне агрессивную подругу:

– Прекрасней роз нет на этом свете ничего!

– А мужчины?

Дизайнер-ландшафтовед всегда относилась к противоположному полу чересчур эмоционально и неразборчиво.

– О, Ти, значит, после рокера ты недолго пребывала в одиночестве?

– Понимаешь, Гло…

Секатор вновь злобно проклацал над кустом.

– Меня тут один заезжий красавчик пытался охмурить.

– Ну и как?

– Пригласил на свидание.

– Ого.

– Только все сам испортил.

Секатор энергично кастрировал ни в чем не повинный воздух.

Наверное, Тине Маквелл привиделся нехороший парень.

Глория поняла, что должна помочь разнервничавшейся подруге.

– Сразу полез под юбку?

– Если бы…

Тина Маквелл переключила секатор с воображаемой фигуры на конкретный ближайший куст.

– Забыл обрызгаться антипотным дезодорантом?

– Гораздо хуже: приволок мне букет.

– Вполне предсказуемый поступок для нормального ухажера.

– Представляешь!

Секатор вновь затерзал воздух.

– Букет роз!

Подруги рассмеялись.

Как всегда, начала Тина – Глория подхватила.

Отсмеявшись, дизайнер по ландшафту продолжила сетовать на сложившиеся обстоятельства.

– По-моему, в нашем великолепном Центре – сплошная дискриминация!

Тина Маквелл, наигравшись секатором, убрала опасный инструмент в накладной карман своего клеенчатого фартука с эмблемой Национального парка роз.

– Дискриминация исключительно по половому признаку!

– Занятный вывод.

Глория Дюбуа подзуживала лучшую подругу, чтобы та скорей выговорилась и смогла наконец-то переключить внимание и переварить грандиозную и потрясающую новость.

– Издеваешься?

Тина Маквелл извлекла из второго кармана банан.

– Нисколечко.

Глория Дюбуа удовлетворенно хмыкнула: если к подруге вернулся аппетит, значит, исповедь вот-вот закончится.

– Вот скажи мне, Гло: ты заметила, какой странный контингент любуется розами?

Тина Маквелл расчехлила банан.

– Хочешь?

– Нет, спасибо.

Тина Маквелл откусила большой кусок.

А Глория Дюбуа решилась поюморить:

– Снежного человека не приметила, да и инопланетян тоже!

– При чем здесь Биг Фут и марсиане?

– Я и говорю, что ни при чем.

– Взглянуть на розы приезжают в основном пожилые дамы, женщины неопределенного возраста, скучающие девицы и оравы ребятишек.

– Ты забыла добавить в перечень аспиранток и подруг сотрудников.

– Я серьезно – это явный перекос в сторону феминизма.

Тина Маквелл покончила с бананом.

– Где, я тебя спрашиваю, мужчины продуктивного возраста?

– На бейсболе, наверное, или в покер дуются.

– В зоопарке и то мужчин бывает больше, чем у нас.

– Да, вам явно не хватает гривастых львов и мрачных горилл-самцов.

– Вот я и говорю: половая дискриминация.

– Но я тут встретила оживленных персон мужского пола с фотоаппаратами наперевес.

– Туристы, а тем более заграничные, – не в счет.

Тина Маквелл всегда характеризовалась ярко выраженным патриотизмом – это именно ей принадлежала идея создать в Национальном парке незабываемое панно из низкорослых роз, изображающее американский флаг.

Глория Дюбуа, в отличие от подруги, считала, что американская девушка может понравиться любому.

Но сейчас толерантной аспирантке не хотелось вдаваться в сложные и запутанные национальные отношения.

– Ти, я знаю, как привлечь мужчин к розам…

– Поделись!

– Надо просто вывести цветок с крепким ароматом шотландского виски.

– Скажи еще – с запахом гаванской сигары!

Уязвленная гендерной несправедливостью ландшафтоведка заразительно прыснула.

Остроумная аспирантка ответила синхронно.

– Погоди-ка, Гло, погоди-ка…

Тина Маквелл хитро прищурилась.

Верный признак, что подруга наконец-то заинтересовалась внезапным, нарушившим сложившийся график приездом вечно занятой аспирантки.

– Один вопрос.

– Хоть десять.

– Почему ты нагрянула невовремя?

Глория, уставшая от ожидания, не стала нагонять туману и ответила прямо, но красноречиво:

– Да вот, угораздило меня вчера влюбиться!

– Ты меня не разыгрываешь?

– Считай, что нет!

Глория обняла подругу за плечи.

– Хотя самой до сих пор не верится…

Розы ревниво качнулись.

– Ой, Гло, я так за тебя рада!

– Ти, если бы знать, чем все это кончится…

– Ну давай, давай, рассказывай, только все по порядку и желательно с подробностями.

Тина Маквелл достала очередной банан и приготовилась слушать душещипательную историю.

– Да, совсем забыла – возможно мою розу, мою Безымянную Красавицу, все-таки возьмут на Парижскую выставку…

– Это, Гло, прекрасно!

– Еще бы. Но все будет зависеть от умения одной особы, которая должна напрячь все свое обаяние, чтобы очаровать фригидного мужчину.

– А я всегда считала фригидными исключительно женщин.

– Среди мужчин, оказывается, тоже хватает бесчувственных экземпляров!

– Но тебе, надеюсь, достанется страстная натура?

– Не знаю…

– Как это – «не знаю»? Разве можно влюбиться, не определив хотя бы первичные характеристики объекта?

– Я даже не смогла визуально определить его темперамент…

– А теперь давай не торопясь и поподробней!

Тину Маквелл всегда больше интересовали нюансы человеческих отношений, чем ботанические аксиомы.

– Ладно, начнем с того, что я проспала…

– Это существенно?

– В общем, если бы я не начала репетировать свою лекцию по семейству розоцветных, то наверняка не встретилась бы с ним.

Глория снова повторила – уже не для фамильных роз, а для подруги – колдовские приметы, взявшие душу в плен: карие глаза, русые волосы и черты лица мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа.

– А при чем здесь розоцветные?

Раззадоренная чужим романом, Тина Маквелл обнажила следующий банан.

– Не понимаю связи.

– Сейчас узнаешь.

Глория Дюбуа взволнованно расстегнула верхние пуговицы джинсовой куртки.

– Иногда судьба подстраивает такие невероятные комбинации…

Розы откровенно подслушивали страстный, искренний, подробный монолог разговорившейся аспирантки.

– Такие невероятные…

12. Предварительный диагноз

Розовый куст не был удовлетворен сбивчивым, отрывистым и сумбурным рассказом.

Тина Маквелл – тоже.

– Гло, я, конечно, поняла, что ты тем утром вполне созрела для того, чтобы втюриться в первого попавшегося самца.

Аспирантка ответила беспомощной улыбкой.

– Но обманывать милашку декана – это как-то слишком.

Тина Маквелл всюду искала повода для легкого подкалывания.

– Впрочем, любовь ничем от мигрени не отличается.

Глория молча согласилась.

– Хотя мигрень проходит быстрее любви.

В ответ аспирантка облизнула пересохшие от волнения губы.

– Ти, я бы выпила чего-нибудь.

– Пошли в офис – у меня там как раз холодильник забит грейпфрутовым соком.

– Жаль, не апельсиновым.

– Да, я тут хапнула оптом прямо с трейлера.

Тина Маквелл обожала делать покупки с впечатляющей скидкой.

– Считай, на каждом пакете сэкономила пятьдесят центов.

Тина Маквелл извлекла из бездонного кармана садового фартука мини-калькулятор.

– Умножим пятьдесят на двадцать пять…

– Ой, Ти, мне сейчас не до арифметики.

– И не до алгебры.

– С тригонометрией.

Обменявшись веселыми, ничего не значащими репликами, подруги вышли к перекрестку с указателем номеров аллей.

– Гло, по-моему, для поднятия тонуса тебе сейчас нужен не сок, а как минимум изрядная порция виски.

– Ну, я за рулем.

– Тогда я тебе сделаю изумительный кофе.

– По мексиканскому рецепту?

– Да, с красным перцем и корицей.

– Но к тому кофе надо соответствующий гамбургер или хот-дог.

– У меня, кажется, с обеда еще осталась пара бутербродов с овечьим сыром.

– Что-то я проголодалась немного.

– Только учти, Гло, любовный пожар не погасить ни бутербродами, ни кофе – даже по мексиканскому рецепту.

Отсмеявшись, подруги гуськом двинулись к офисному зданию, крыша которого, из металлической черепицы, багрово и густо окрасилась закатным солнцем.

Тина Маквелл обернулась на ходу.

– Гло, ты не обижайся, но, по-моему, вчерашняя эйфория от «Черной росы» сыграла с тобой злую шутку.

– Вероятно.

– И окончательно раскачала твою нервную систему.

– Так ты считаешь, я совершила ошибку, влюбившись?

– Ну, об этом я узнаю, когда ты меня посвятишь в интимные подробности.

Глория Дюбуа в замешательстве остановилась на перекрестке аллей.

– Какие-какие подробности?

– Ну, может, я неправильно выразилась…

– Да просто не было никакого интима.

– Тебе видней.

Подруги отшагали пол-аллеи молча.

Но Глория в знак примирения возобновила прерванный диалог.

– Понимаешь, Ти, мне тоже иногда кажется, что я опрометчиво и слишком легко дала волю своим чувствам.

– Ладно, Гло, я погорячилась, объявив твою влюбленность ошибкой.

– Ох, Ти, если бы знать, чем все это кончится…

– Время покажет.

Иногда Тина Маквелл говорила вполне разумные слова.

– Бывает, из прекрасного жениха получается никудышный муж.

– А из идеальной невесты – жена-стерва.

Подруги рассмеялись, вновь обретя полное согласие и взаимопонимание.

– Ти, знаешь, я иногда завидую цветам.

– Нет, Гло, растительная жизнь не по мне.

– Да я в смысле чувств. Как там все просто устроено – никакой любви. Прилетело жадное и голодное насекомое, откушало нектара и попутно, само не ведая, произвело опыление. А вот человеку для продолжения рода нужен партнер, и желательно хотя бы чуточку влюбленный.

– Гло, а может, роза, дождавшаяся жужжащего шмеля, который проник в сладчайшую и нежную сокровенность, испытывает что-то особенное к невольному, но обязательному насильнику?

– Ти, умоляю, только не приписывай растениям склонность к мазохизму, садизму и эксгибиционизму.

Подруги снова рассмеялись.

– Гло, но все-таки расскажи, как ты запала на кареглазого незнакомца.

– В общем, Ти, все получилось спонтанно и мгновенно.

– Говорят, настоящая любовь разит, как молния, – прямо в темечко.

– Молния не молния, но озноб меня пробил.

– В библиотеке?

– Ага, в малом читальном зале.

– Да, все-таки классическая библиотека, в отличие от Интернета, гораздо перспективней для съема крутых мужчинок.

– В Интернете псих на психе.

– Не без этого.

– Да и не верю я в искренность ни Живого Журнала, ни форумов по интересам, ни, тем более, для желающих познакомиться как можно ближе.

– Значит, Гло, тебе крупно повезло, что «Ботанический вестник» до сих пор не оцифровали.

– Вот я и говорю, что иногда судьбоносные моменты зависят от какой-то самой ничтожной мелочи…

13. Отчет об экскурсии в Лувр

Диалог подруг о превратностях судьбы прервал звонок из Парижа.

Эстетствующей матери не терпелось поделиться впечатлениями от Лувра с дочерью, обделенной созерцанием шедевров мирового искусства.

– Гло, мы побывали в Лувре… Слушай, он какой-то маленький! Я думала, там бесконечные залы, огромные пространства. А мы обошли его… ну не знаю. Часа за два, наверное. Впрочем, время шло так быстро…

– И вы, наверное, тоже?

Мать в увлечении рассказом не заметила, что дочь опять не удержалась от подколки.

– Ну, как сказать… Где-то задерживались, а где-то прошли почти бегом… Председатель вел меня по путеводителю и сам выбирал, где что смотреть. А мне было все равно, везде было одинаково интересно!

– Ма, я очень рада, что искусство так благотворно на тебя повлияло.

– Гло, дело совсем не в искусстве…

– А в чем тогда?

– Как тебе рассказать… В общем… Гло, ты знаешь, оказывается, клонирование в искусстве такая же распространенная вещь, как в биологии!

– В каком смысле?

– Ну очень много одинаковых сюжетов.

– Например?

– Много картин с амурами.

– Как же в Париже без этих кудрявых пухляшечек!..

– Гло, но более всего меня поразила скульптурная группа.

– Какая группа?

– Скульптурная. Бэби, это настоящий шедевр из белого мрамора.

– Цвета моей Безымянной Красавицы?

– Вроде.

– И что изображает этот шедевр?

– Амура и Психею.

– Занятная парочка.

– А председатель рассказал мне легенду об их взаимной любви.

– О, это интересно. Никогда не думала, что амуры тоже влюблялись.

– Правда, я не помню ни слова, что председатель там говорил про эту скульптуру.

– Склероз?

– Нет, просто я впала в сентиментальный транс.

– Ма, ты в своем репертуаре.

– Я стояла, смотрела, и слезы сами текли по щекам… Это так трогательно! И, знаешь, бэби… Скажу тебе как женщина женщине: я стала в этот миг этой самой Психеей. Это не она, а я, привстав с земли, подняла голову к нежданно явившемуся любимому, чувствовала его нежную руку на моей груди, задыхалась от блаженства, которое зарождалось и трепетало в самых глубоких недрах моего тела, и, не отрывая глаз от его зовущего, ласкового взора, ждала, когда он наконец примет меня в свои объятия и унесет в небеса, на вечное счастье… Прости, Гло, я сейчас.

Глория вздохнула, слушая всхлипы, сморкания и шелест бумажного носового платка.

– Вот так-то, бэби, – наконец раздалось в трубке. – Да, искусство великая вещь. И, знаешь, пока я вот так стояла и смотрела, то прямо всей кожей чувствовала, как он тоже смотрел на меня…

– Кто? Амур?

– Гло! Какой амур! Председатель!

– Очень трогательно… Может быть, и он увидел в тебе ту самую Психею?

– Не знаю, бэби… Боюсь что-либо утверждать, но… В общем, погляди на досуге в Интернете на произведение Кановы.

– Если честно, аляповатые эроты из университетской библиотеки мне нравятся больше, чем вылизанная ренессансная классика… А больше в Лувре ты ничего не заметила?

– Ну-у-у… Там так много всякого добра… Все не упомнить. Но мы побывали везде, это я могу точно тебе сказать. На плане председатель поставил крестики на каждом пройденном зале, чтобы не запутаться. Ну и вообще, как человек науки, он любит систематичность во всем.

– Молодец твой председатель. А скажи, чувствуется разница между «живой» Джокондой и ее изображением на майках и пакетах?

– Честно говоря, я не заметила никакой разницы.

– А председатель?

– Я думаю, тем более.

– В каком смысле?

– Бэби, я, наверно, слишком офранцузилась.

– Может, оголландилась?

– Впрочем, не важен процесс, важен результат.

– Как в любом научном опыте.

– Эффект налицо.

– Завидую.

– Бэби, я стараюсь держать себя в рамках, но не получается. Я добросовестно смотрела на картины, а председатель не менее добросовестно смотрел на меня.

– Тебе удалось затмить всех красавиц Лувра!

– Да, бэби, не исключая и Джоконду.

– Значит, пора с тебя писать парадный портрет в полный рост.

– Обойдусь фотографиями. Мой Тюльпанчик запечатлел меня возле музея.

– Надеюсь, в приличной позе.

– Бэби, ты же знаешь, я давно забросила хулиганские замашки.

– А вдруг тебе захотелось вспомнить молодость? Кстати, Ма, твой фотоотчет по Ботаническому саду произвел на меня должное впечатление.

– Фон портят скелеты динозавров.

– Я обращала внимание на более мелкие детали.

– Да, Гло, еще мне в Лувре понравились натюрморты. Там были розы. Я упражнялась в определении сортов. И знаешь, Гло, я сделала открытие: роза на одной картине прямо копия твоей! Я так и сказала председателю! Он не поверил, но я поклялась, что в скором времени он убедится в этом лично!

– Замечательно! А как называется картина? Кто автор!

– Гло! Я забыла… Вылетело из головы.

– Что взять с влюбленного Анфан Террибля…

– А Тюльпанчик сказал, что одна благородная особа с картины, кажется, Ватто улыбается точно так же, как я – краешком губ. А я и не знала, что так умею улыбаться и что это, оказывается, тоже признак благородного происхождения!

– Скорее, воспитания… Ма, но так и должно быть! Мы-то с тобой никогда не забываем, какого мы рода! Но жаль, что ты не запомнила ту картину.

– Вспомню позже.

– Надеюсь.

– Если Лувр не сожгут в очередную Варфоломеевскую ночь, картина никуда не денется.

– Не смешно.

Почуяв, что дочь начало раздражать парижское самодовольство, хвастунья мать прервала диалог об искусстве.

Глория сунула мобильник в карман рабочего халата и взгрустнула.

Не она, а Анфан Террибль прошлась с мужчиной по залам Лувра.

Да, кажется, в Париже дела идут куда быстрее и увереннее, чем тут, в Луизиане.

И ей, Глории Дюбуа-младшей, придется увидеть любимые глаза только завтра. Так долго еще ждать…