Текст книги "Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов"

10. Вечерний аккорд

После длительной экскурсии по Ботаническому саду голландец и американка привычно отправились в кафе «Розовая шкатулка».

На этот раз в танцевальном зале было многолюдно.

В кафе царила атмосфера танго – не аргентинской его разновидности для милонги – вечера, когда ведут себя по правилам, подробно прописанным для знойных мачо и их надменно-послушных подруг, – а классического, бального танго.

Хозяин, судя по всему, был приверженцем европейских традиций.

Утомленная дендрологической роскошью пара заняла крайний столик.

Позади остались сумрачные аллеи, огромные клумбы, ажурные оранжереи.

Впереди ждала музыка и дубовый паркет.

Закончилась познавательная беседа о чудных деревьях и чудесных кустарниках.

Начинался бессловесный диалог.

Переглядывание логично должно было завершиться танцем.

И вот громко зазвучала задорная мелодия.

Голландский специалист по тюльпанам пригласил американскую специалистку по розам в круг.

Она ответила короткой улыбкой, метнула руки на плечи субтильного партнера, откинулась назад, отклонила голову и, отключившись от всех тревог и вопросов, отдалась стихии отточенных до автоматизма движений.

Казалось, голландец тоже не думал о том, что делает.

А великолепная мелодия заставляла то переплетаться в страстном вихре крутого поворота, то резко цепенеть и замирать, чтобы через мгновение отпрянуть друг от друга, как совершенно незнакомые люди, и начинать постигать друг друга заново…

Это была увлекательная игра, и обоим не хотелось, чтобы она кончалась.

Они не замечали окружающих, вдохновенно исполняя знаменитую «Кумпарситу».

И в блистательном финале специалистка по розам поняла, что теперь между ней и специалистом по тюльпанам возникло что-то более серьезное, чем селекционный флирт.

Потребовалась срочная передышка.

Только тут она почувствовала, как зверски устала за сегодняшний длинный-предлинный день.

Тело предательски заныло в области позвоночника.

В ногах болезненно засвербило.

Возраст взял свое – и то, что в молодости давалось легко, теперь оказалось непосильным.

Похоже, и голландец тоже изрядно утомился.

Они долго сидели за столиком, счастливые и усталые от бурного дня.

И, поглощая горячее ризотто, улыбались друг другу поверх блюд и бокалов.

Внезапно она вдруг поняла, что элементарно влюбилась в этого невзрачного странного мужчину с репутацией чудака.

Председатель отборочной комиссии не стал возражать, когда партнерша сообщила, что ей нужно срочно позвонить в Батон-Руж, в Луизианский университет, дочери-аспирантке.

Тактичный голландец удалился к бару, где заказал фирменный коктейль.

Бойкая американка уединилась с мобильником в угол, под алжирскую пальму.

Счастливая мать торопилась сообщить незадачливой дочери об очередной амурной победе, не подозревая, что получит встречное признание.

11. Обоюдное признание

Глория Дюбуа из Батон-Ружа долго не отвечала на вызов.

Но вот наконец голос из скучной Луизианы прорвался в блистательный Париж.

– Ма, как прошло ботаническое рандеву?

– Изумительно, бэби.

– Надеюсь, ты отыскала розы наших предков.

– О да! Но только мне весьма не понравилось их нынешнее расположение в каком-то дальнем углу.

– А что тебе еще не понравилось?

– Мамонты!

– Ма, перестань меня разыгрывать. Я все равно не поверю, что в Париже водятся доисторические гиганты.

– Гло, я не виновата. Просто кому-то в Сорбонне ударило в голову что-то покрепче абсента.

– Ты о чем, Ма?

– В Ботаническом саду среди прекрасных деревьев и уникальных цветов понапихано полное безобразие!..

– Уточни, пожалуйста.

– В общем, там красуются скелеты динозавров и чучело мамонта!

– Как хорошо, что в нашем родном Национальном парке нет такой эклектики…

– Что эклектика, то эклектика. Мой голландский Тюльпанчик на фоне вымерших монстров казался таким невзрачным и плюгавеньким.

– И к тому же абсолютно лысый.

Ироничная дочь и восторженная мать в унисон рассмеялись, объединив безудержным весельем галльский вечер и луизианский день.

– Ма, судя по твоему ласковому голоску, ты запала на председателя отборочной комиссии.

– Да, Гло, да…

– Надеюсь, это пойдет на пользу моей Безымянной Красавице?

– Голландец уже сказал, что сделает все, что в его силах, чтобы убедить остальных членов комиссии включить твою замечательную розу в каталог Всемирной выставки цветов.

– Ты уверена, что это были искренние слова?

– Без сомнения, бэби.

– Он что, успел объясниться тебе в любви?

– Нет еще. Но его поведение говорит само за себя. Уже возле розария я заметила, что голландец больше обращает внимания на меня, чем на экспонаты.

– Занятно!

– Может, хватит перебивать влюбленную мать?

– Ладно, рассказывай.

– И чем дальше мы шли, тем меньше он глядел на розы и тем больше на меня, и тем меньше мы говорили о розах и тем больше – о другом…

– О чем?

– О жизни!

– Можешь не продолжать.

– Тебе, Гло, неинтересно слушать про мои амурные похождения?

– Просто, Ма, я хочу тебе сообщить нечто сногсшибательное!

– Ты наконец придумала имя Безымянной Красавице?

– Нет, гораздо круче. Ма, я умудрилась сегодня в библиотеке влюбиться.

– В кого?

– Еще не знаю.

– Как это?

– Я влюбилась! В незнакомца. Влюбилась, похоже, окончательно и бесповоротно!

– Как и я.

Наступило молчание.

И в шумном Париже, и в тихом Батон-Руже.

– Бэби, но это замечательно… Великолепная параллельность чувств. Твоя первая любовь – и моя последняя… В один и тот же день… Это чудо, Гло!

– Ма, а ты веришь в гадание?

– На розах?

– Да.

– Гло, не верь в антинаучные методы, верь исключительно собственному сердцу и уму.

– Но, Ма, сегодня утром розы выдали весьма странную комбинацию: взяли да распустились одновременно.

– Гранд Маман тебе сказала бы, что это означает всего лишь неясность в обоюдных отношениях.

– Получается, я влюбилась с первого взгляда, а мой избранник остался равнодушным ко мне?

– Гло, не переживай! Парень из библиотеки в конце концов поймет, что тебя нельзя не полюбить.

– Ма, ты уверена?

– Больше чем… По крайней мере, наука еще не изобрела бронежилета от амурных стрел.

– Ладно… Ответное чувство – дело времени, а вот как убедиться, что моя влюбленность настоящая, а не мимолетная дурь и однодневная прихоть?

– Не торопись, бэби, не торопись. Все вскоре выяснится само собой.

– Вскоре?

– Даже раньше, чем ты думаешь.

– Ма, не говори загадками.

– Ох, бэби, жизнь – это не наука. Скажи, вот какая была вероятность, что твоя первая любовь наступит в тот же день, что и моя последняя?

– С точки зрения математики – ничтожная.

– Но это же случилось…

– Только бы обе наши любви не оказались фальшивками.

– Правильно говоришь, бэби.

– Только бы наши избранники ответили взаимностью.

– Ответят, никуда не денутся!

– А ты, Ма, как ощущаешь свой вариант?

Аспирантка от волнения прибегла к лабораторным терминам и смутным определениям, но мать поняла ее с полуслова:

– Гло, по всем признакам, я втюрилась по самые уши. А началось все с танго. Еще после первого тура я сообразила, что эти танцы, затеянные ради Безымянной Красавицы, могут вылиться во что-то более интересное.

– А после второго?

– Бэби, разве можно передать словами всю гамму чувств, которые испытывает женщина в процессе, именуемом обычно влюбленностью?..

– А ты, Ма, уверена, что это – настоящая любовь, а не очередной короткометражный мираж?

– Уверена, Гло, уве-ре-на!

– И какая у тебя это по счету настоящая любовь?

– Ну, милая, если отбросить идиотские увлечения и мимолетные интрижки, то… то…

– Сто первая?

– Нет, до сотни я не дотяну. Но то, что перевалило за пятый десяток, – это точно.

– Значит, у нас, получается, синхронная любовь?

– Глории Дюбуа всегда были склоны к неординарным поступкам и оригинальным страстям.

– Мое библиотечное приключение прекрасно вписалось в этот незаурядный ряд.

– Все, бэби, мне пора! Целую!

– Взаимно!

Мать в Париже выключила мобильник раньше, чем дошел ответный поцелуй из Луизианы.

Часть вторая
Параллельная интрига

1. Ночной стриптиз

Парижская томная полночь заставила американскую специалистку по розам исполнять медленный танец на раздевание.

Не по просьбе скромного и замкнутого партнера, кажется, по-настоящему влюбленного.

А по зову плоти.

В чемодане обнаружился дивный наряд французской садовницы.

Именно такие изображались на пасторальных картинах, где маркизы и герцогини устраивали фривольный маскарад.

Исторический костюм был приобретен в антикварной лавчонке недалеко от кафе «Розовая шкатулка».

Заядлая танцовщица давно мечтала ощутить себя героиней старинной французской сказки.

Переодеться в костюм садовницы – минутное дело.

Все подошло как нельзя лучше.

В зеркале дерзкая американка увидела очаровательную даму в пышной юбке, переливавшейся алыми и белыми оттенками. Они повторялись на плотно зашнурованном впереди корсете, на кружевной рубашке, на высоком чепце башенкой и даже на крошечном нарядном фартучке.

Пока она изумленно разглядывала свое отражение, в окно влетел наглый ветерок и мгновенно вздыбил похотливым вихрем легкий подол.

В зеркале мелькнуло кружево панталон, а из-под них выглянул бантик алой подвязки, удерживавший тончайшие белые шелковые чулочки.

Она улыбнулась скабрезной шутке ветреного озорника и, не удержавшись, закружилась по комнате, затянув соблазнительный мотив.

Ах, как жаль, что ее – такую ее! – сейчас никто не видит…

А если бы увидел?

Увидел бы не кто иной, как председатель отборочной комиссии.

Если бы он увидел, как она может – вот так…

Безымянная Красавица наверняка пробилась бы на Всемирную выставку цветов и заняла бы почетное место в главном международном каталоге, объекте поклонения всех флористов с шести континентов.

А если председатель даже после этого остался бы непреклонным, то на него оказало бы воздействие более сильное средство, проверенное как фаворитками короля, так и рядовыми путанами.

Американка остановилась, вытянулась.

Грациозно взлетели над головой переплетенные руки.

Через секунду шаловливые пальцы почти незаметным, мимолетным движением сорвали белоснежный чепец, украшенный крошечными розочками.

Чепец отлетел в угол, а мягкие каштановые волосы вольно разлетелись по плечам.

Ветер поддержал инициативу и проказливо заиграл оставшейся одеждой.

– А теперь – вот так!

Продолжая медленное кружение, изгибаясь томной волной, едва слышно постанывая, она ряд за рядом расплетала шнуровку корсета.

И вот алый шнурок, извиваясь змеей, пал на паркет, а вслед за ним – тесная сбруя, скрывавшая главное таинство красавиц.

Шелковая рубашка сползла с плеча, распахнулась, обнажив нежно-розовые, свежие, как у молодой девушки, упругие груди.

Она обхватила их обеими руками и радостно засмеялась:

– Чего бояться? Вперед, вперед, вперед!

Серебристая туфелька на высоком тонком каблуке встала на край кровати.

Напевая, американка неспешно подтянула вверх кружевной край панталон, потянула за бантик алую ленточку подвязки, раскрутила ее одним пальцем и метнула в дальний угол.

Затем принялась изящно скатывать ажурный чулок, открывая неведомому взгляду идеальную форму икры и лодыжки, не забывая при этом покачивать из стороны в сторону крепкими округлыми бедрами.

Чулок улетел в другую сторону, и специалистка по розам продолжила игру со вторым.

Осталось разделаться с пышностью белоснежных юбок.

Шелковая лавина заполонила комнату.

Ах, почему рядом нет партнера по танго!

Здесь бы не устоял даже самый отчаянный женоненавистник.

Американка непринужденно и бесстыдно выругалась, вспомнив молодые годы, дружеские пирушки и свальный грех раскованного студенчества.

Пусть только войдет председатель… Пусть только войдет…

И вот уже ничто, кроме кружевных панталон, не скрывает самых сокровенных прелестей.

Для своего возраста Глория Дюбуа-мать выглядела идеально.

Щелкнула тугая поясная резинка.

Осталось чуть-чуть.

Пальцы начали медленно, неотвратимо, ласково приспускать вдоль бедер белоснежное полотно.

Совсем чуть-чуть.

Но за одно мгновение до того, как зеркало собиралось отразить заветные гениталии, в комнату ворвался – не председатель, а бесцеремонный холодный сквозняк.

И заставил очнуться.

Задыхающаяся от страсти американка открыла глаза.

Вокруг плотная тихая ночная тьма.

Так это был всего лишь сон…

Она лежала на кровати совершенно обнаженная.

Всего лишь сон!

Одеяло сползло на пол.

И даже во сне председатель не рискнул зайти в гости.

Американка заледеневшими руками нашарила одеяло и закуталась поплотней.

Вот же попался голландский Тюльпанчик… Насколько страстен во время танца, настолько же холоден за пределами круга.

Надо будет рассказать Гло про этот, надеюсь, вещий сон.

Лучше пусть девочке тоже снятся подобные эротические забавы, а не кошмары Варфоломеевской бойни.

Кто, как не опытная, всеведующая мать, должен преподать такому стеснительному существу, как ее дочь, уроки естественности и свободы?

А пока – можно еще поспать…

Вдруг этот сон еще не кончился?

Вдруг он повторится?

Надеясь на лучшее, Анфан Террибль уснула, чтобы снова исполнить великолепный, захватывающий стриптиз.

2. Толкование сновидений

Влюбившись впервые в жизни, Глория Дюбуа забыла о хронической бессоннице.

Но дочери, в отличие от матери, снились не эротические фантазмы, а вязкие, мерзкие, нескончаемые кошмары, и все на одну и ту же тему: кровавая и беспощадная Варфоломеевская ночь.

Аспирантка пыталась вырваться из жуткого парижского калейдоскопа.

Но фанатичные католики все резали, резали, резали неповинных гугенотов, резали, не разбирая ни пола, ни возраста, резали всех подряд, резали, резали, резали…

И только на рассвете Глория сумела вырваться из страшного сна.

Не задумываясь о семичасовой разнице во времени, американская дочь, измученная до истерики доминирующим сновидением, дозвонилась до матери, которая могла объяснить зацикленность мозга на историческом, с патологическими деталями, прецеденте и подсказать, как избавиться от возможного повторения.

– Ма! Ма! Я не понимаю, что со мной, не понимаю! Этот проклятый сон…

– Погоди, бэби. Можешь не вдаваться в подробности.

– Почему?

– Сейчас поймешь. Я не хотела обрадовать тебя раньше времени.

– Чем обрадовать?

– Варфоломеевской бойней.

– Ма, не надо так шутить. Я дико измотана! Я в бешенстве от избытка крови, от смертей и насилия! От крика изнасилованных и стонов раненых! От ненавистной спермы убийц и предсмертного визга жертв!..

– Гло, сейчас же прекрати истерику и внимательно выслушай.

– Я постараюсь, постараюсь.

– Бэби, я раньше тебе ничего не говорила про особое проклятие рода Дюбуа, потому что это проклятие срабатывает лишь в одном случае…

– Ма, я догадалась, догадалась… Это как-то связано с моей влюбленностью?

– Да, бэби. Всем Глориям Дюбуа, включая и меня, и Гранд Маман, и ее мать, и прочих Глорий, эта затяжная Варфоломеевская ночь снилась только раз в жизни при настоящей, понимаешь, настоящей первой любви.

– Ну ты бы могла хотя бы предупредить об этом…

– Нет, Гло, не могла. А вдруг тебе не приснилась бы вещая резня…

– Тоже верно. Я не перенесла бы такого разочарования.

– По крайней мере, теперь ты знаешь, что это серьезное чувство. И теперь дело за твоим кареглазым.

– А вдруг он не ответит взаимностью?

– Бэби, предоставь дальнейшее судьбе. Она сама все расставит как надо.

– Уговорила. Хотя все как-то странно…

– И необъяснимо с научной точки зрения.

– Вот именно – по генетике это полный абсурд. Не могут же кошмарные сны наследоваться!

– Тем не менее…

– А может, есть какой-то неоткрытый ген, отвечающий за расположенность к жутким сновидениям?

– Бэби, не умножай сущности без нужды. Без мистики эта жизнь была бы слишком скучна.

– И это говоришь ты – завзятый циник и потомственный ученый!

– А что делать, когда имеется факт, пусть и не объяснимый законами природы…

– Тоже верно.

– Так что люби на здоровье! Люби без страха и сомнения.

– Значит, мне больше не будет в таком непомерном объеме сниться кровавая мерзость?

– Не будет. Но при одном условии.

– При каком?

– Ты должна пройти тайный обряд женщин рода Дюбуа.

– Что надо делать?

– Для начала просто сообщи Гранд Маман, что случилось вчера и сегодня.

– Я поняла.

– Гранд Маман точно знает, как избавиться от кошмара.

– А ты?

– Знаю тоже. Но об этом – так уж сложилось в нашей семье – должна говорить самая старшая из женщин.

– Как много условностей…

– Это будет нелегкое испытание.

– Я готова ко всему.

– Но я думаю, ты пройдешь через него уверенно и благополучно.

– Постараюсь.

– Извини, бэби, ко мне стучат в дверь.

– Это, наверное, Тюльпанчик с очередным букетом?

– Без сомнения, он.

– Не забудь ему еще раз напомнить о Безымянной Красавице!

– Гло, я тебе перезвоню попозже.

– Договорились.

И связь между Парижем и Батон-Ружем прервалась, чтобы снова возобновиться в любое, даже самое неподходящее время.

3. Загадочное приглашение

Дочь, получив от матери вполне разумные, с таинственной подоплекой, разъяснения, отправилась на кухню выпить чего-нибудь прохладительного.

На кухне вся стена между холодильником и микроволновкой была завешана фотографиями, сделанными еще до цифровой эпохи.

Утолив жажду, Глория, прежде чем отправиться в душ, остановила взгляд на крайнем снимке обожаемой старушки.

Да, надо бы позвонить той, которую все семейство именовало не иначе как Гранд Маман.

Тем более что мать матери наверняка, по старой привычке ученой дамы, проснулась на заре и гуляет возле бассейна, любуясь собственноручно выведенными розами.

– Ба, какая чудесная погода!..

– Гло, можно без предисловий?

– Я только что разговаривала с Ма.

– Как она там, в суматошном и сумасшедшем Париже?

– Нормально.

– Опять завела с каким-нибудь клошаром шашни в духе середины прошлого века?

– Нет – у нее объект посерьезней, сам председатель отборочной комиссии.

– Значит, вы не оставили бредовую мысль пристроить Безымянную Красавицу на Всемирную выставку?

– Ма уверена, что у нее все получится.

– Да, с мужчинами она – полноценный академик. Только бы не переусердствовала. А то испортит все…

– Она сказала, что будет очень осторожна и аккуратна.

– Сомневаюсь…

Помолчали.

– Ба, но я звоню по другому поводу… Понимаешь…

– Гло, не тяни кота за хвост!

– Ма сказала, что ты можешь помочь. Только ты.

– В чем суть, дорогая?

– Понимаешь, мне всю ночь напролет снился один и тот же кошмар…

– Варфоломеевская ночь?

– Да.

– Гло, неужели я дожила до того момента, когда моя прелесть, моя внучка влюбилась?

– Значит, этот проклятый сон…

– Сулит неимоверное счастье и перманентное смятение чувств.

– Любить – это, наверное, целое искусство…

– Надеюсь, ты в нем достигнешь совершенства.

– А в сексе?

– Разумеется, Гло, разумеется.

– Ма сказала, что ты знаешь, как избавиться от вещего кошмара.

– Весьма просто, Гло, весьма просто. Но это не телефонный разговор…

– Тогда я вечером заеду к тебе?

– Обязательно, Гло, обязательно. И учти: тебе придется остаться до утра.

– С удовольствием!

– Но давай заранее договоримся, что ты исполнишь все, что я скажу.

– Ба! Ты меня заинтриговала…

– Гло, я учитываю твой скептический ум, твое умение все анализировать…

– Я пойду на все ради избавления от еженощного кровавого видения!

– Тогда жду.

– До встречи, Ба!

– До встречи! Но помни: ты обещала слушаться меня во всем.

– Как в детстве…

– Да, ты всегда отличалась в лучшую сторону от своей взбалмошной мамочки.

– Старалась походить на тебя.

– Ох, и подлиза ты.

– Немного…

– Гло, днем слишком не напрягайся. У тебя будет очень тяжелая ночь.

– Оказывается, за настоящую любовь приходится дорого платить с первого дня…

– Чем дороже, тем лучше.

– Целую!

Озабоченная повышенной секретностью и небывалой таинственностью слов Гранд Маман влюбленная аспирантка отправилась принимать контрастный душ.

4. Спасительная бессонница

Глория Дюбуа снова легла в постель, но уснуть так и не смогла.

Может быть, оттого, что боялась снова погрузиться в кровавые ужасы межрелигиозной резни, а может, – от небывалого ощущения, которое заставляло как-то по-иному биться сердце и даже изменило ритм дыхания.

Умом аспирантка понимала: это просто элементарная биохимия.

Но так не хотелось думать, что такое серьезное и трепетное чувство, как человеческая любовь, – всего лишь набор определенных молекул…

Глория покинула смятую постель, в которой еще ни разу не было мужчины.

Аспирантка решила больше не пытаться уснуть и распахнула окно.

Похоже, затяжное ненастье сменится погожими днями.

Третья неделя сентября выдалась в Луизиане непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в среду четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Тучи рассосались еще ночью, и, как только забрезжил рассвет, стало ясно, что день обещает выдаться прекрасным.

Глория включила компьютер и бегло прошлась по интернетным закладкам.

Аспирантка, кроме информации о розах и достижениях генетики, собирала все, что касалось Варфоломеевской ночи.

Но ни картины маслом, ни акварели, ни гравюры, ни офорты, ни иллюстрации к романам, ни фильмы не могли сравниться с тем, что она испытала сегодняшней ночью.

Во сне было самое страшное: эффект присутствия и невозможность закрыть глаза или отвернуться от убийств и насилия, от крови, спермы, ран, невыносимых страданий…

А чего стоила сцена, когда юной Глории Дюбуа, прародительнице, грозила мучительная смерть!

Откуда-то из ночного тумана возник агрессивный тип в плаще цвета свежей крови, а за ним вломился громила с ломом наперевес.

Разглядев на ломе ошметки чьих-то мозгов и прилипшую рыжую прядь женских волос, обе Глории Дюбуа синхронно завопили.

Но аспирантка, мгновенно выпавшая из кошмарного сна и наяву взмокшая от ледяного пота, была уверена, что кричала гораздо сильней и отчаяннее, чем юная гугенотка.

Глория, чтобы отвлечься от навязчивых воспоминаний кошмарного ночного шоу, подошла к окну.

Грядущий семейный ритуал в родовом поместье манил, радовал и пугал одновременно.

Глория подняла жалюзи.

Впрочем, если Ма и Ба правы, то нейронный ужас должен сигнализировать о приходе настоящей любви.

Любви, которую пришлось так долго ждать.

Глория смотрела на кампус, в одном из бунгало которого, еще ни о чем не подозревая, крепко спал ее избранник.

– Надеюсь, кареглазый ведет строго холостяцкий образ жизни, – сказала Глория своему еле заметному на стекле отражению. – И не предается сексуальным оргиям с развратными студиозусами обоего пола.

Пытаясь справиться с неожиданно нахлынувшим новым чувством – ревностью, Глория отправилась на кухню выпить что-нибудь горячее и крепкое, но без сахара, кофеина и алкоголя.

Третья неделя сентября выдалась в Батон-Руже, столице штата Луизиана, непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в среду четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Тучи рассосались еще ночью, и, как только забрезжил рассвет, стало ясно, что день обещает выдаться прекрасным.

Тем более что варфоломеевские ночные кошмары канули в небытие вместе с ночным беззвездьем, а любовь, первая любовь, – осталась.