Текст книги "Вдруг я скажу что-то не то? Современный психоанализ в вопросах и ответах"

2
Правила игры

– Это игра или реальность?

– Какая разница?

К/ф «Военные игры»

(WarGames, реж. Дж. Бэдэм, США, 1983)

ЛУКА НИКОЛИ: Игра всегда начинается с правил. Мы знакомимся с ними и решаем, участвовать или нет. Без соблюдения этой формальности происходящее будет называться иначе. Психоанализ не исключение. На первой встрече аналитик и пациент согласуют различные параметры сеттинга, главный из которых – частота встреч. При этом стандарты везде разные. В Великобритании предпочитают анализировать пять дней в неделю, в Европе – четыре, своего рода полный привод. Во Франции – трицикл…

АНТОНИНО ФЕРРО: Или мотоцикл с коляской.

– …или мотоцикл с коляской. Начинающие аналитики и большинство психотерапевтов используют двухколесный скутер, когда все идет хорошо, с заменой на самокат, когда плохо. Существует расхожее мнение, что терапия с частотой встреч менее трех раз в неделю теряет право называться психоанализом, потому что при низкой интенсивности пациент теряет возможность свободно ассоциировать. Вы часто говорите о важности деконструкции в анализе «реальных» историй пациента. Возможна ли такая работа при низком темпе, когда внешняя реальность заявляет о себе достаточно громко?

– На этот вопрос сложно ответить кратко. Мне нравится ваша метафора с транспортными средствами. Все, что вы перечислили, работает и позволяет двигаться вперед. Я бы только отказался от самоката или уницикла из-за их неустойчивости. Думаю, вы не посадите любимую бабушку на стул с одной ножкой. Или двумя… Стул с тремя ножками уже понадежней, но лучше, чтобы ножек было четыре или даже пять.

Возникает вопрос, является ли высокая интенсивность обязательным условием для того, чтобы терапия могла называться психоанализом? Что ж, думаю, некоторые вещи нужно просто принять. Температура кипения воды – 100 ℃. Можно слегка изменить этот параметр: если забраться высоко в горы, она (температура) опустится на несколько пунктов. Однако нам не под силу радикально изменить законы физики. Вода закипает при 100 градусах, а деление ядер происходит при накоплении критической массы. Боюсь, для запуска цепной реакции анализу необходима определенная интенсивность. Какая именно – никто точно не знает. Из опыта могу сказать, что при частоте встреч три и более раз в неделю анализ меняется. Он отдаляется от аспектов реальности и становится более живым. Чтобы появилась возможность анализировать, реальность должна отойти на второй план.

Как в таком случае назвать психоаналитически ориентированную работу с частотой встреч менее трех раз в неделю? Предлагаю так и говорить – психоаналитически ориентированная терапия. Вы можете помогать людям, встречаясь даже раз в месяц. Это легитимная работа, но не психоанализ. Столь низкая динамика не позволит сформировать достаточно глубокую взаимосвязь, по-настоящему почувствовать и понять пациента и затем постепенно развивать инструменты сознания. Боюсь, для достижения по-настоящему качественных изменений придется выкрутить ускоритель частиц минимум на три сессии в неделю, а в остальном… другие правила менее важны. Пусть это будут сдвоенные сессии по понедельникам и одна в пятницу, если такой график всех устраивает.

Не знаю, что нас ждет в будущем, но сегодня высокая частота встреч имеет определяющее значение! Даже если мы говорим о гениальном аналитике, необходимо признать: при низкой интенсивности возможен только косметический ремонт. Ремонт малой кровью.

Когда-то давно было принято различать психоанализ и психотерапию. Возможно, я покажусь старомодным, но мне до сих пор это близко. И разница между ними по большому счету состоит в интенсивности сеттинга. Конечно, если вы спросите: «Что выбрать: пять дней в неделю с ортодоксальным аналитиком или две с Дональдом Мельтцером?» – я порекомендую второе и буду называть это психоанализом. И, думаю, вы догадываетесь, что я предпочту, если выбор встанет между Томасом Огденом раз в неделю или ежедневными встречами с архиконсервативным коллегой. Я специально привожу утрированные примеры, чтобы показать – все случаи индивидуальны. Но если говорить о нормальном, достаточно хорошем анализе, частота посещений – это ключевой параметр сеттинга, который должен фиксироваться на первой же встрече.

Помимо частоты и графика посещений понятие «сеттинг» включает и другие параметры: продолжительность сессии, общая длительность самой терапии, договоренности о стабильности посещений. Последний параметр имеет огромное значение. Он формирует важнейший элемент психоанализа – ритм, который влияет на самые архаичные, аутистические ядра нашей нервной системы, невосприимчивые к словесной коммуникации. Наряду с довербальным мышлением и проективными идентификациями, ритм относится к наиболее ранним периодам нашей психической жизни.

– Признаюсь, когда я слышу рассуждения о ритме, частоте и стабильности посещений, с трудом сдерживаюсь. Мне хочется встряхнуть вас и показать, как обстоят дела на нижних этажах психоаналитического небоскреба, куда мастера вашего уровня, по всей видимости, спускаются крайне редко. Внизу толпятся сотни молодых кандидатов. Без регулярной занятости. С одним, максимум двумя пациентами в день или даже неделю. Им не платят за пропуски сессий и, что самое болезненное, их пациенты уходят из терапии без объяснения причин. Вы готовы спуститься в эту аудиторию и повторить про ритм, стабильность и прочее?

– Конечно, поскольку я говорю о сеттинге – фундаменте этого здания! Не забывайте, сеттинг – это обоюдное обязательство. Сначала аналитик, словно крупье в покере, предлагает условия: «Сегодня играем в такую-то версию… вы готовы присоединиться?» – но после согласования договоренности становятся законом для обеих сторон. Эти договоренности нельзя нарушать, именно потому, что они фиксируются в самом начале. Если я соглашусь с тем, что пациент не будет оплачивать пропуски, то как смогу гасить обязательства по аренде кабинета, автокредиту, образованию детей? Разве я должен нести финансовую ответственность за его пропуски? Я предлагаю пациентам оплачивать пропуски, потому что мне нужны деньги на жизнь. Здесь нет каких-то карательных или нравоучительных мотивов из серии: «Так он не будет прогуливать сессии!» Если пациент начинает пропускать сессии, значит, что-то идет не так – с пациентом или анализом. Когда удается делать живой, увлекательный психоанализ, пациент приезжает за десять минут до начала встречи, потому что хочет скорее начать. Анализ – это приятно, вот о чем не говорится ни слова. Все твердят о боли и страданиях пациента и аналитика. Это всеобщее воспевание боли давно превратилось в тренд, поэтому стоит приветствовать любой позитив хотя бы для разнообразия. Поймите, я говорю не том, что нужно испытывать радость в момент смерти близкого родственника, а о том, что даже самое сильное эмоциональное переживание способно со временем трансформироваться в нечто мыслимое, в роман Карен Бликсен[8]8
  Карен Бликсен (Karen Blixen) – известная датская писательница ХХ в. Автор многочисленных рассказов и новелл, написанных после серии трагических жизненных эпизодов, в том числе после смерти мужа. – Прим. пер.


[Закрыть], к примеру, что станет шагом в сторону смягчения психического состояния по сравнению с тем, каким оно было в пиковые моменты. Способность преобразовывать тревогу, а если точнее сказать – сырое чувственное восприятие, в нарратив может вести к появлению драматичнейших историй – таких как «Познание боли» Карло Эмилио Гадды[9]9
  «Познание боли» Карло Эмилио Гадды часто описывается как роман, в котором под вымышленными именами выведены настоящие персонажи. Это неоконченная новелла, в которой упоминаются события жизни и места пребывания Гадды, хотя по сюжету действие происходит в вымышленной стране, населенной вымышленными персонажами. – Прим. пер.


[Закрыть], но это лучше, чем разрушенный мозг. Удовольствие от анализа появляется в момент овладения навыком трансформировать дезориентированные, дезорганизованные, фрагментированные состояния психики в нарративы. Настолько веселые, насколько это возможно в данный момент. Нам всем предстоит пережить «познание боли», но даже в самые трудные времена анализ должен напоминать игру или чтение сказки «Тысяча и одна ночь». Это самое главное! Понятно, что без боли нет роста, но у меня аллергия на ее возвеличивание.

– С момента возникновения психоанализа и до сегодняшнего дня его длительность увеличилась от нескольких месяцев до нескольких лет. Кто-то считает, что это слишком долго, а как думаете вы?

– Я думаю, анализу нужно время, и не уверен, что мы способны оценить, сколько именно. Когда-то, в эпоху хорошо освещенных трасс со множеством указателей, считалось, что существуют объективные критерии для оценки длительности терапии или предрасположенности пациента к проведению психоанализа, но сегодня…

Не думаю, что можно прогнозировать точные сроки, однако, исходя из своего опыта, могу сказать, что со временем в терапии возникают сигналы, свидетельствующие о приближении ее окончания. И через некоторое время после их появления анализ действительно может закончиться. На уровне ощущений эти сигналы воспринимаются как подтверждение того, что пациент обрел нужный инструментарий, о котором мы говорили ранее.

– Неготовность современных пациентов к длительной терапии может быть вызвана сложностями в организации длительных созависимых отношений. Стефано Болоньини[10]10
  Стефано Болоньини (Stefano Bolognini) – итальянский психоаналитик, президент Международной психоаналитической ассоциации (IPA) c 2009 по 2013 г. – Прим. пер.


[Закрыть] писал, что причины могут крыться в изменении отношения к браку; частых случаях разводов и переконфигурации семей; размытием роли воспитателя между родителями, бабушками, няньками, учителями и тренерами, что в совокупности не дает современным детям сформировать устойчивую базу для доверительных отношений. Что в такой ситуации делать психоаналитикам, которые предлагают длительную, интенсивную терапию?

– Прежде всего давайте оговоримся – все индивидуально. Никто не утверждает, что анализ должен длиться вечность или что все должны его проходить. Анализом следует заниматься тем, кому полученный в сессиях опыт позволяет чувствовать себя лучше: сегодня, завтра, через неделю, месяц или год. Анализ должен быть удовольствием, на которое хочется тратить силы, время и средства, – как на посещение футбольного матча! Но что делать тем, кого не интересует поход на игру «Ювентуса» против «Интера»? Правильно! Заняться другими делами! Анализ должен быть удовольствием, а не обязанностью.

Я думаю, все знают, что острые или хронические состояния в период депрессий, фобий или панических атак можно купировать с помощью лекарств, наркотиков или алкоголя. Однако боюсь, что единственный известный на сегодняшний день способ решить проблему по-настоящему – это психоанализ. Потенциал использования этой дисциплины до конца непонятен. Иногда кажется, что анализ так глубоко проник в тонкие материи психики, что может справиться с любой проблемой. А в другие моменты из зоны его применения выводятся целые области заболеваний[11]11
  Речь о публикации исследования о работе с детьми-аутистами Итальянского национального института здравоохранения от 26 января 2012 г., в котором приоритет при работе с болезнью был отдан реабилитационному подходу, а не психотерапии. Это спровоцировало широкие дискуссии о возможности лечить аутизм с помощью психоанализа.


[Закрыть].

– Предлагаю продолжить сравнение аналитической сессии с футбольным матчем и обсудить стоимость билетов. Деньги – еще одно постпуританское табу психоанализа. Начинающие аналитики при получении вознаграждения нередко испытывают дискомфорт – отчасти из-за неспособности оценить значимость своего вклада, отчасти из-за распространенной среди молодежи идеи, будто терапия должна быть доступна каждому, особенно во времена кризисов. Например, в Аргентине психоанализ для граждан дотируется государством и настолько распространен, что вам могут провести сессию даже в такси по дороге в аэропорт. Что вы думаете о социальной ответственности аналитика в наше неспокойное время, когда пациенты часто едва сводят концы с концами?

– Я думаю, не стоит вкладывать в акт финансового вознаграждения аналитика какие-то скрытые смыслы. При возможности я бы работал бесплатно, потому что сам получаю большое удовольствие от анализа. Возможно, для кого-то это секрет, но аналитик зависит от терапии гораздо больше, чем пациент. Если последнему достаточно трех-четырех сессий в неделю, то первому нужно тридцать четыре. Да, я бы не брал с пациентов денег, если бы в этом не было необходимости. Мне хватило бы вознаграждения в виде визитов, теплых улыбок, рукопожатий.

Почему же тогда я беру деньги? Как и многие мои коллеги, я предлагаю оплатить ту работу, от которой мне приходится отказаться, чтобы иметь возможность заниматься психоанализом. Если я перестану зарабатывать таким образом, то буду вынужден делать что-то другое. У меня раньше был такой опыт: восемь часов на основной работе плюс пара часов психоанализа по вечерам. Я беру деньги не за итоги конкретной сессии, а за возможность посвятить себя этой профессии. У меня нет бизнеса, накоплений, наследства и прочих доходов. При этом я должен оплачивать чеки мясника и булочника. Для этого я беру деньги.

– Насколько я знаю, вы поклонник фантастического сериала «Звездный путь». Давайте представим, что где-то в другой реальности доктор Ферро – выходец из очень богатой семьи. Мне страшно представить сколько улыбок и рукопожатий стоит его услуга.

– Не забывайте о том, что пациент тоже исцеляет аналитика! Ситуация не на сто процентов обоюдная, но c точки зрения психического развития большое количество сессий почти всегда идет аналитику на пользу.

– В чем именно польза от терапии для аналитика?

– Это все равно что спросить в населенном бактериями мире, какую пользу получает врач от антибиотиков. Я думаю, что регулярная аналитическая практика развивает инструменты мышления. При этом следует быть осмотрительным, потому что слишком высокая интенсивность может приводить к сбоям.

В таких случаях возникает профессиональный вопрос: «Как сохранить свою психику живой и подвижной?» На мой взгляд, восстановление происходит в свободное от работы время, когда мы занимаемся чем-то, кроме анализа.

Аналитик должен жить и накапливать опыт. Хорошо, когда есть вторая работа: магазин морепродуктов, мясная лавка или должность врача в госпитале, и он может заниматься чем-то, кроме психоанализа, как это было раньше, хотя на это часто не хватает времени. Очень полезно посвящать несколько часов в неделю ничегонеделанию, чтобы позволить разуму свободно парить. Ничегонеделание – это настоящее искусство. А затем возвращаться к увлекательной и трудной работе, потому что каждый пациент – это бесконечное пространство для исследования, а анализ другого – всегда одна из форм самоанализа.

Аналитик должен культивировать все, что приносит ему удовольствие: читать книги, смотреть фильмы, рисовать и, конечно, просто жить: готовить еду, убирать квартиру, выяснять отношения с подружкой, вместе смотреть на горизонт.

– Говорят, что самое распространенное заболевание среди аналитиков – это депрессия, а лечатся от него пациентами. Это действительно так?

– Думаю, да. Аналитики часто зависят от пациентов. В том смысле, что чувствуют себя плохо, когда записей нет, и хорошо – когда они есть. На мой взгляд, аналитика должна настолько устраивать его личная жизнь, чтобы он был готов завязать с психоанализом, выиграв в лотерею два миллиона долларов. Я против такой формы зависимости, когда больной нужен для того, чтобы чувствовать себя здоровым.

Аналитик должен быть счастлив – в пределах возможного! Замечу, и в сексуальном плане тоже. Иначе возможны проблемы. Он должен радоваться выходным или пропускам пациентов, чтобы заняться другим интересным делом: съесть мороженое или купить книгу. Страдать в отсутствие пациента недопустимо.

– Вы сравнили психоанализ с антибиотиком. Каковы побочные эффекты терапии?

– Главный побочный эффект хорошо виден на примере диалога с моей старинной подругой. Мы недавно созванивались, и она рассказала о плохих анализах крови своего мужа (из-за низкого содержания железа), а я сразу захотел приехать, потому что подумал: «Ему не хватает Ферро»[12]12
  Фамилия Ferro переводится с итальянского как «железо». – Прим. пер.


[Закрыть]. Аналитики часто воспринимают все в психоаналитическом ключе. Слышат за дружеским ужином историю о неудачном походе в ресторан, а думают, что критикуют приготовленное ими ризотто. Главный побочный эффект – повсеместное интерпретирование. Иногда нам кажется, что можно интерпретировать все: мир, реальность, будущее, однако это не так. Интерпретировать можно только конкретную сессию.

Однажды, когда я был кандидатом, я стал свидетелем спора двух опытных аналитиков, представителей разных школ. Один утверждал, что бедро лошади на картине Паоло Учелло похоже на женскую грудь. Такое белое и округлое, что в этом просто не может быть сомнений. Другой парировал: «Нет! Взгляни на мышечные волокна. Это определенно пенис!» Помню, я и тогда немало смутился, и до сих пор никак не привык к прикладному психоанализу. В моем понимании этот термин описывает события конкретной аналитической сессии – и ничего более. Конечно, можно повеселиться и начать решать с помощью психоанализа тригонометрические задачи или оценивать искусство, но, боюсь, результат будет напоминать известный анекдот. Ученые после многолетнего исследования картины Леонардо Да Винчи «Мона Лиза» пришли к выводу, что так может улыбаться женщина, недавно узнавшая, что она беременна. Или – та, которая узнала, что нет.

Я к тому, что у психоанализа есть вполне определенная функция – исцелять психические страдания. Точно так же, как у скальпеля есть функция резать мягкие ткани. Можно ли с помощью скальпеля кроить ткань? Да! Но создан он не для этого. И не забывайте, что использовать скальпель на животах прохожих без их согласия – преступление!

– Давайте обсудим тему налогов. Почти в каждой стране есть нюансы с их оплатой. Я несколько раз поднимал вопрос на публике. Сначала меня встретили овациями, потом указали на деликатность темы, а в третий раз пошутили, что каждый платит налоги в соответствии с требованиями своего супер-эго. Вам есть что сказать или перейдем к следующему вопросу?

– Особенность нашего вида в том, что каждый по-своему интерпретирует окружающую реальность. Мир, в котором хотелось бы жить мне, – это мир, где независимо от профессии все платят налоги пропорционально своему заработку. Я не вижу оснований для каких-либо налоговых преференций. Аналитики наряду с художниками, банкирами, учителями или строителями должны подчиняться определенным правилам. Если ситуация сложится так, что после уплаты налогов вы останетесь с пустыми карманами, здравый смысл подскажет, что делать. Во всех остальных случаях, я считаю, лучше платить. И дело не в каких-то бессознательных смыслах или символизации. Я обязан платить налоги, потому что являюсь гражданином Италии, Греции или Кипра и должен вносить вклад в развитие общества. А еще потому, что существуют контролирующие органы.

Мне импонирует система налогообложения Финляндии. Там платят все и по полной. Наверное, поэтому им доступен бесплатный психоанализ. Столь долго, сколько потребуется, хоть до конца жизни.

Подытоживая, я не считаю профессию аналитика какой-то особенной. Не думаю, что ей требуется налоговая поддержка, и не считаю нужным приплетать сюда супер-эго. Мы платим налоги, потому что обязаны это делать.

3
Начало

– Миссис Ланкастер, у вас есть дежавю?

– Не знаю, но могу посмотреть на кухне.

К/ф «День сурка»

(Groundhog Day, реж. Г. Рамис, США, 1993)

ЛУКА НИКОЛИ: Итак, мы переходим к первой встрече пациента и аналитика! В период обучения я не уделял этому этапу особого внимания, потому что интересовался настоящей бурей, которая, как казалось, приходит позднее. Да и в профильной литературе об этом писалось немного. В основном что консультация – «это непродолжительный этап, которому предшествует трансферентный невроз»[13]13
  Трансферентный невроз – особый вид невроза, формируемый вследствие переноса (трансфера) бессознательных аффектов пациента на аналитика. – Прим. пер.


[Закрыть].

АНТОНИНО ФЕРРО: Вы все еще мыслите в рамках трансферентного невроза?

– Я просто цитирую, что читал в то время. Relata refero![14]14
  «Рассказываю рассказанное» – латинская формулировка принципа исторического повествования, предложенного греческим историком Геродотом («История», VII, 152). – Прим. пер.


[Закрыть] В общем, начиная собственную практику, я был уверен, что первое время будет несложно. За этим последовала серия неудач. Я стал терять пациентов сразу после первой же встречи и вскоре пришел к полному пересмотру своего отношения к консультации. Осознал ее фундаментальную важность. Вы думаете, консультация – это самостоятельный этап, за которым может последовать терапия, или неотъемлемая часть одного большого процесса?

– Психоаналитическая консультация похожа на первое свидание. Кому-то достаточно одного взгляда, чтобы влюбиться и прыгнуть в постель, а кому-то нужно несколько месяцев только для того, чтобы взяться за руки. Все индивидуально!

Первая сессия очень важна. Если не засорять ее расспросами о симптомах, детстве и прочими заготовками, то можно создать достаточно широкое пространство, в рамках которого пациент почувствует свободу обсуждать то, что планировал, а еще лучше – то, что не планировал – приносить на анализ. Вот это отличное начало!

– А как же анамнез?

– Анамнез не имеет ничего общего с психоанализом! Если, конечно, под словом «психоанализ» понимать процесс взаимодействия двух психик. Полагать, что история болезни играет в этом деле какую-то роль, – чистое безумие. Анамнез нужен психиатру или администратору клиники для предоставления следствию информацию о ее бывшем постояльце, чью сестру недавно убили. Но какая польза от анамнеза психоаналитику? Разговоры о прошлом только сковывают. Позволяют аналитику заручиться гарантией, что скрытая внутри пациента боль не сможет выйти наружу.

Томас Огден прекрасно сформулировал задачу психоаналитика: совместно с пациентом «сновидеть» то, что, не получив в свое время возможности стать сновидением, превратилось в симптом. Думаю, для того чтобы прийти к такому блестящему заключению, бедняге Огдену пришлось прочесть всего Фрейда, Винникотта, а потом еще Кляйн и Биона. Теперь выбор за нами – воспользоваться его достижением или начать все заново. На мой взгляд, к чему тратить время, тем более что Огден прав. Во время анализа симптомы трансформируются в сновидение.

– Если психоанализ – это территория сновидений, то положение лежа на кушетке могло быть выбрано неслучайно. Оно олицетворяет переходную стадию между бодрствованием и сном, фантазией и реальностью. Недавно один мой знакомый, начинающий психоаналитик, решил перейти на кушетку в личной терапии и рассказал об этом своему тренинговому аналитику. На что тот ответил: «Зачем? Кушетка – это не модно!» Отсюда мой первый вопрос: кушетка и правда больше не в моде?

Второй вопрос задаст аналитик на «уницикле». Многие говорят, что положение лежа способствует развитию регрессии, которую сложно контейнировать в условиях низкочастотной терапии, и рекомендуют использовать кушетку только при частоте встреч более трех раз в неделю. Что вы об этом думаете?

– Я думаю так: не попробуешь, не узнаешь! Психоаналитический статус происходящему в кабинете придает не положение тел в пространстве, а факт развития совместного психического функционирования. Лежание на кушетке, равно как и сидение в кресле, само по себе ничего не значит. В каких только обстоятельствах я не принимал пациентов! Был случай, когда пациентка долго сопротивлялась кушетке. Она боялась утратить контроль за происходящим, эмоциями и реакциями аналитика, поэтому первые полгода мы сидели в креслах друг против друга. Однажды я не выдержал и сказал: «Слушайте, мне тяжело! Мы встречаемся четыре раза в неделю, по 50 минут кряду, поэтому, если вы не возражаете, я… развернусь к окну». Пациентка промолчала, я развернул свое кресло (у меня обычное офисное кресло на колесиках) в противоположную от нее сторону. Далее анализ выглядел так: пациентка входила в кабинет, садилась в кресло напротив аналитика, а тот отворачивался от нее. Мне стало легче работать. Спустя полгода пациентка поделилась своими планами по переезду. Она созрела для перемен в своей жизни и хотела подготовить для этого новый дом с более комфортными условиями. Я, конечно, сразу понял о каком переезде идет речь. Переезде на кушетку, чтобы аналитик смог, наконец, занять свое рабочее место! Мы некоторое время обсуждали эту идею, даже наметили день «переезда», и вот, когда он настал… Пациентка вошла в кабинет и села в кресло аналитика. Мой мозг тогда чуть не взорвался от тысячи разных интерпретаций, но я доверился интуиции и не говоря ни слова… лег на кушетку. Далее анализ выглядел так: пациентка сидела в кресле, а аналитик лежал на кушетке. Я говорил, что она много теряет, ведь лежать гораздо удобней, чем сидеть, но пациентка была непреклонна. По прошествии еще шести месяцев в анализе появился сон, в котором ее секретарь-ассистент самовольно захватила кабинет после переезда офиса. Мы долго его обсуждали, и лишь спустя полгода пациентка решилась-таки лечь на кушетку. Итого путь от кресла к кушетке занял у нас около трех лет. И все это время шел хороший, полноценный анализ. Важно уметь поддержать игру!

Не все со мной согласятся, но именно игровой аспект объединяет детский, подростковый и взрослый анализ. Разница в том, что в работе с детьми мы наблюдаем инфантильные аспекты психики, а со взрослыми – то, как они структурируются во времени. Ну и, конечно, в том, что нарушения сеттинга в детском анализе воспринимаются аналитиком намного легче, потому что интерпретируются как способ коммуникации, как игра, а не атака. В остальном все очень схоже. Играть можно во все и со всеми. Игра исцеляет!

Игровой подход не означает отказа от вопросов: «Почему пациент ведет себя именно так? Что это значит?», потому что аналитик должен думать и создавать гипотезы. Что потом с этим делать – отдельный вопрос. Нужно ли озвучивать то, что пришло тебе в голову, зависит от множества факторов.

– Рискну предположить, что Фрейд мог выбрать рабочее место вне поля зрения пациента, например у изголовья кушетки, из-за неспособности выдерживать длительный визуальный контакт. Вы согласны, что кушетка в первую очередь нужна самому аналитику?[15]15
  Часть материалов для этого и некоторых других вопросов взята из статьи: J. Choder-Goldman «A conversation with Antonino Ferro», Psychoanalytic Perspectives, 13, 2016, pp. 129–143.


[Закрыть]

– Разумеется! Я убежден, что положение лежа – это лучший вариант терапии для пациента потому, что он максимально удобен для аналитика. Отсутствие визуального контакта расслабляет. Позволяет дистанцироваться от аспектов реальности, которую нам и в самом деле нужно забыть, чтобы иметь возможность анализировать.

Хотя положение лежа и способствует анализу, это не единственный возможный способ. При этом всегда важно понимать логику того или иного выбора. Например, люди с тяжелыми психическими расстройствами могут выбирать кресло, потому что в положении лежа их разум устремляется в слишком далекие, пугающие и преследующие миры. У меня был случай, когда во время анализа на кушетке пациенту снился повторяющийся ночной кошмар. За ним крался лев, который был готов напасть и растерзать пациента, издай тот малейший звук. Еще одной пациентке во время анализа на кушетке казалось, что она находится в колыбели из острых лезвий, постоянно терзающих ее плоть.

Все люди разные. Не каждый сразу готов лечь в криогенную капсулу корабля «Энтерпрайс» и отправиться в неизвестное. Кому-то перед прыжком к новым мирам и галактикам может понадобиться облет уже знакомой планеты. В общем, сопротивление кушетке – это нормально. Можно работать и сидя.

– Психоаналитическим сессиям свойственен ритуал, который описала Лучана Ниссим: «Пациент открывает коммуникацию, и ему же выпадает честь сказать последнее слово». Это действительно так?

– В целом да. Я всегда даю возможность начать пациенту за исключением тех случаев, когда молчание длится слишком долго. И дело не в том, что я беспокоюсь о нарушении сеттинга или раздражаюсь. Мне просто становится скучно! Мне нужно взаимодействие для работы, игры и дриминга.

– А может быть, вас беспокоит, что длительное молчание способно разрушить пару?

– Возможно.

– Тогда получается, что аналитическая функция, представленная в паре доктором Ферро, инициирует контакт из-за страха?

– Я думаю, что суть контактной функции отражает ее название. Кто-то должен инициировать взаимодействие, чтобы все заработало. Обычно я жду, когда это сделает пациент. Но если молчание затягивается, произношу что-то типа: «Ну?», «Как дела?», «Почему сегодня так тихо?». Любой простенький комментарий.

Что касается последнего слова… Не помню в своей практике повода задуматься о том, кому оно должно принадлежать. Обычно я говорю: «Хорошо, увидимся в следующий раз», и… даю пациенту возможность завершить мысль.

– Сформулирую иначе. Вы даете интерпретации в конце сессии?

– Ах, это! Нет. Я стараюсь не нагружать беднягу перед расставанием. К тому же для меня всегда важно увидеть ответную реакцию.

– Похоже, речь зашла о внешних и внутренних границах, поэтому хочу задать практический вопрос. Когда я учился, аналитикам предписывалось иметь стационарный телефон с автоответчиком для связи с пациентами, а сегодня новое поколение революционеров (я в их числе) считает голосовую связь совершенно необязательным атрибутом. Считает, что текстовые сообщения благодаря своей простоте и ненавязчивости прекрасно ее заменяют. В наши дни даже первый контакт часто происходит онлайн: «Добрый день, уважаемый доктор. Меня мучают панические атаки, можно к вам обратиться?»

Нет ли угрозы для психоаналитического поля в переходе от аналоговой коммуникации «Я здесь / Меня нет» к цифровой «Я почти здесь / Меня почти нет»? Не размываются ли границы между присутствием и отсутствием?

– Дети некоторых моих друзей-итальянцев учатся за границей – в Сингапуре, Англии, Америке. Они все давно привыкли использовать для общения Skype и не задумываются, правильно это или нет. Анализ в этом плане не отличается от обычной жизни. Все зависит от обстоятельств. Раньше нам был доступен только один способ связи – стационарный телефон, а сегодня большая часть коммуникаций протекает в тексте. Я думаю, что все правила сеттинга делятся на две категории. К первой относятся незыблемые, фундаментальные законы, а ко второй – гибкие, зависящие от контекста условия. Если ученые изобретут голограммы, аналитики будут пользоваться ими, чтобы демонстрировать себя в другой части света. Какие тут могут быть сомнения?

Когда пациент информирует меня об опоздании с помощью сообщения, я отвечаю. Я не вступаю по телефону в долгие переписки, не делаю интерпретаций, но вполне в состоянии написать «Оk». А на новый запрос по электронной почте ответить: «Здравствуйте! Позвоните, пожалуйста, по такому-то номеру в будние дни после девяти часов вечера». Использовать достижения цивилизации – это естественно. Я не хотел бы превратиться в настолько замороченного аналитика, который во всем будет видеть грех. Как говорил падре Кристофоро[16]16
  Брат Кристофоро – герой книги Алессандро Мандзони «Обрученные». – Прим. пер.


[Закрыть]: «Чистому все чисто!»

– Раз уже речь зашла о грехах, позвольте покаяться в своем. Одно время я так часто появлялся на публике, что стал более читаем для других людей и в том числе – для своих пациентов. Я успокаивал себя тем, что в таких небольших городках, как Модена или Павия[17]17
  Город в Италии, где живет Антонино Ферро. – Прим. пер.


[Закрыть], аналитик все равно рано или поздно прославится, а значит, правило конфиденциальности должно предполагать некую гибкость. Мне кажется, эволюция в восприятии функции аналитика от зеркала к соавтору нарративов должна подтолкнуть нас если не к полной отмене требований к конфиденциальности личности аналитика, то хотя бы к разделению информации на ту, что может быть предана огласке, и ту, что нет. Вы согласны?